тому  назад  ул-найлеты.  Для  них  так  и
осталось загадкой, как долго противостоял  он  ветрам  и  почему  покинут.
Улльские старейшины, гласило предание, отличались тогда самонадеянностью и
любопытством и решили досконально изучить город. Они бродили по извилистым
улочкам, взбирались по узким  лестницам,  поднимались  в  тесные  башни  и
плосковерхие  пирамиды.  Они  обнаружили  бесконечные   лабиринты   темных
подземных тоннелей и узнали, насколько огромен  этот  город.  Они  вдыхали
запах его пыли и вслушивались в ужасное гробовое  молчание.  Но  нигде  не
обнаружили Строителей.
     В конце концов ул-найлеты устали от непонятного,  их  охватил  страх.
Теперь камней сторонились, несколько тысяч лет звук  шагов  не  раздавался
под сводами лабиринтов. Зародился культ Строителей, а древний народ  начал
постепенно угасать.
     Но  ул-менналеты  поклоняются  только  ул-найлетам.  А   даньлаи   не
поклоняются никому. И кто знает, кому поклоняются люди? А потом в Каменном
городе снова зазвучали шаги чужеземцев,  и  ветер  разносил  их  топот  по
улицам.

     Скелеты были вмурованы в стену. Прямо над  воротами  ветролома,  безо
всякой системы, числом на один  меньше  дюжины.  Наполовину  утопленные  в
цельнолитой  улльский  металл,  наполовину  открытые  ветрам   перекрестка
Вселенной. Некоторые скелеты были вмурованы глубже  других.  И  выше  всех
остальных колыхался на ветру и стучал костями  свежий  скелет  безымянного
крылатого существа, вросший в стену только запястьями и лодыжками. А ниже,
чуть правее створок, желтели похожие на ободы бочек ребра -  единственное,
что осталось от линкеллара.
     Скелет Макдональда врос в стену наполовину. Конечности почти  целиком
утонули в металле, но кончики пальцев высовывались наружу, и одна рука все
еще сжимала лазер. Ветер овевал ступни  и  торс.  И  череп,  проломленный,
выбеленный череп. Каждый день  на  рассвете,  когда  Холт  проходил  через
ворота, этот череп с немым укором провожал его пустыми глазницами.
     Наверное, дело было в странном утреннем освещении, но в любом  случае
уже несколько месяцев Холту было все равно. Не то  что  когда  Макдональда
только-только распяли и его труп гнил на ветроломе. Тогда  Холт  задыхался
от смрада, а останки  еще  напоминали  человека.  Теперь-то  остался  один
скелет, так что не вспоминать о Маке стало куда проще.
     Утром в годовщину приземления "Пегаса"  Холт  прошел  под  скелетами,
даже не взглянув на них.
     Белый пыльный коридор, как всегда совершенно пустой, уходил далеко  в
обе стороны. В коридор на равных расстояниях друг от друга выходили  узкие
синие двери, но почти все они всегда были заперты.
     Холт попробовал открыть первую же дверь справа, толкнув  ее  ладонью,
но безрезультатно. Попробовал следующую - то же  самое,  и  так  несколько
раз.  Холт  поневоле  действовал   методично.   Каждый   день   открывался
единственный кабинет, и каждый день другой. На этот раз открылась  седьмая
дверь.
     За изогнутой металлической конторкой сидел одинокий даньлай. Конторка
явно была ему слишком велика. Комната,  обстановка  и  все  на  космодроме
отвечало комплекции давно сгинувших улнайлетов, и даньлай был слишком  мал
для своего кабинета. Но Холт к этому несоответствию давно привык. Вот  уже
почти целый год он каждый день приходил сюда, и каждый день  за  конторкой
сидел одинокий даньлай. Холт понятия не имел, то ли один  чиновник  каждый
день перебирается из кабинета в кабинет, то ли он сам каждый раз  попадает
к новому. Даньлай слишком походили друг на друга: у всех длинные мордочки,
бегающие глазки, все покрыты рыжеватым щетинистым мехом. Люди прозвали  их
лисюгами.  Холту  все  они  за  редким  исключением  казались   совершенно
одинаковыми.
     Даньлай не желали помогать ему. Они отказывались называть свои имена,
хотя сидящий за конторкой изредка узнавал  Холта.  Но  чаще  -  нет.  Холт
давным-давно принял правила игры и смирился с тем, что к  каждому  даньлаю
надо обращаться как к незнакомцу. Однако сегодня лисюган сразу узнал его.
     - А, - тявкнул он, как только Холт  вошел,  -  вам  нужна  работа  на
корабле?
     - Да, - ответил Холт и, сняв потрепанную форменную фуражку (под стать
поношенному серому мундиру), умолк, ожидая продолжения, -  тощий,  бледный
человек с залысинами и прямым подбородком.
     Лисюган сцепил тонкие шестипалые кисти рук  и  улыбнулся  коротенькой
улыбочкой.
     - Нет работы, Холт, - сказал он. - Сожалею. Сегодня нет корабля.
     - Я ночью слышал гул корабля, - возразил Холт. - Его было слышно даже
в Каменном городе. Устройте меня на него. У меня подходящая  квалификация.
Я разбираюсь и в стандартных двигателях,  и  в  даньлайских.  У  меня  два
диплома.
     - Да-да. - Лис опять мимолетно улыбнулся. -  Но  корабля  нет.  Может
быть, на будущей неделе. Возможно,  на  будущей  неделе  прилетит  корабль
людей. Тогда вы получите работу, Холт, я вам клянусь, я  обещаю.  Вы  ведь
хорошо владеете техникой пространственных прыжков. Я найду вам работу.  Но
только на будущей неделе. Сейчас корабля нет.
     Холт прикусил губу и, смяв в руке фуражку, налег на конторку.
     - На будущей неделе вас здесь не будет, - проговорил он. - А  если  и
будете, то не узнаете меня и не вспомните про  свое  обещание.  Дайте  мне
работу на корабле, который прилетел сегодня ночью.
     - Ах, Холт, - отозвался даньлай, - нет работы. Нет корабля людей. Нет
работы для человека.
     - Мне все равно. Мне подойдет любой корабль. Я  полечу  с  даньлаями,
седрийцами, уллами, с кем  угодно.  Техника  прыжков  у  всех  одинаковая.
Устройте меня на корабль, который прилетел вчера.
     - Но корабля не было, Холт, - сказал лисюган, и зубы его блеснули.  -
Говорю вам, Холт. Не было, не было. На будущей неделе приходите. Приходите
на будущей неделе.
     В его голосе звучало явное желание поскорее отделаться от назойливого
просителя. Холт научился распознавать эту интонацию. Как-то раз, несколько
месяцев назад, он не внял  сигналу  и  попытался  настоять  на  своем.  Но
лис-конторщик вызвал своих, и Холта вытурили силком. В  течение  следующей
недели по утрам были закрыты все  двери.  Теперь  Холт  знал,  когда  пора
уходить.
     Выйдя в тусклый рассвет и прислонившись к стене, Холт попытался унять
дрожь в руках. Надо держаться, напомнил он себе.  Только  нужны  деньги  и
жетоны на еду. Почему бы не пойти на  добычу  прямо  сейчас?  Потом  можно
зайти в "Ангар" и назад, к Сандерленду. А что  касается  работы  -  всегда
остается завтра. Нужно только потерпеть.
     Бросив взгляд на Макдональда,  которому  терпения  не  хватило,  Холт
зашагал по пустынным городским улицам.

     Холт с детства любил звезды. Бывало,  даже  в  лютые  морозные  годы,
когда на Имире цвели ледяные леса, он отправлялся  ради  звезд  на  ночные
прогулки. Он шел и шел, пока огни города не меркли у  него  за  спиной,  и
попадал в сверкающее  бело-голубое  царство  морозных  цветов,  и  ледяных
паутин, и горькоцвета. Там он задирал голову и смотрел на небо.
     Зимними годами ночи на Имире тихие, ясные и очень черные. Луны  здесь
нет. Только звезды и тишина.
     Холт старательно выучил названия - не звезд, которым больше не давали
имен и присваивали только номера, а тех планет, что обращались вокруг них.
Он был сообразительным мальчуганом, запоминал быстро и прочно, и даже  его
суровый практичный  отец  немного  гордился  успехами  сына.  Холт  помнил
бесчисленные вечеринки в Старом  доме,  когда  отец,  захмелев  от  летней
браги,  выводил  своих  гостей  на  балкон,  чтобы  похвастать   эрудицией
отпрыска. "А эта? - спрашивал старик, держа в одной руке кружку, а  другой
тыча  вверх.  -  Вон  та,  яркая!"  -  "Архана",  -  отвечал  парнишка   с
непроницаемым лицом. Гости улыбались и вежливо удивлялись. "А вон  та?"  -
"Бальдур". - "Вон та, та и те три ярких?" -  "Финнеган  и  Джонгенри.  Мир
Селии, Новый Рим и Катэдей".
     Названия  легко,  без  запинки  вылетали  из  мальчишеских   уст,   а
обветренное лицо отца морщилось улыбкой, и он  все  не  мог  остановиться,
пока гости не начинали явно тосковать, а Холт  не  заканчивал  перечислять
все миры, какие можно увидеть с балкона Старого дома на Имире.  Он  всегда
ненавидел этот ритуал.
     Хорошо еще, что отец никогда не увязывался  за  ним  в  ледяной  лес,
потому что вдали от городских огней было видно несколько тысяч новых звезд
и Холту пришлось бы зубрить тысячи новых  названий.  Позже  он  так  и  не
запомнил все имена далеких тусклых звезд, не принадлежавших людям.  Однако
запомнил все-таки немало - и бледные  звезды  Дамуша  поближе  к  Ядру,  и
красноватое солнце Немых Кентавров, и рассеянные огоньки, где орды финдаев
потрясали своими вымпелами на пиках, - он знал их и еще много других.
     Приходил он в тот лес и когда стал постарше,  теперь  уже  не  всегда
один. Он приводил сюда всех своих подружек и впервые познал сладость любви
под светом звезд в год лета, когда деревья сыпали на землю лепестки, а  не
льдинки. Иногда он заговаривал о звездах с любовницами  или  друзьями,  но
слов не хватало. Холт никогда не отличался красноречием и не мог  выразить
всего, что хотелось. Да он и сам не вполне понимал, чего хочет.
     После смерти отца, получив в наследство Старый  дом  и  поместье,  он
хозяйничал в них долгий зимний год, хотя ему  исполнилось  всего  двадцать
земных лет. А когда началась оттепель, все бросил и уехал в Имир-Сити. Там
готовили к отправке торговый корабль - он должен  был  лететь  сначала  на
Финнеган, а потом к дальним мирам.
     На него Холт и устроился.

     День  разгорался,  на  улицах  появились  первые  прохожие.   Даньлаи
расставляли между хижинами свои лотки с закусками.  Через  час-другой  ими
запестрят все улицы. Показались  и  немногочисленные  тощие  ул-менналеты,
ходившие, как обычно, группами по четыре-пять. В бледно-голубых  балахонах
чуть ли не до земли, они, казалось, не шли, а плыли по воздуху - странные,
важные, призрачные. Их мягкая серая кожа была  припудрена,  влажные  глаза
смотрели задумчиво. Ул-менналеты всегда  выглядели  умиротворенными,  даже
здешние жалкие создания, оставшиеся без кораблей.
     Пристроившись к одной из таких групп, Холт ускорил шаг,  стараясь  не
отстать. Торговцы-лисюги не обращали внимания на важных ул-менналетов,  но
Холта, когда он проходил мимо, окликали. И  смеялись  своим  пронзительным
лающим смехом, когда он пропускал их оклики мимо ушей.
     Неподалеку от седрийского района Холт отстал  от  уллов  и  юркнул  в
узенький переулок, показавшийся ему пустым. Предстояла  работенка,  и  как
раз тут.
     Холт углубился в гущу пожелтевших лачуг-пузырей и почти наугад выбрал
одну из них. Пластиковая  лачуга  была  старая,  тщательно  отполированная
снаружи.  Деревянную  дверь  украшали  резные  символы  гнезда.   Конечно,
заперта. Холт навалился плечом и толкнул посильнее.  Дверь  не  поддалась,
тогда он отступил  на  несколько  шагов  и  ударил  ее  с  разбегу.  После
четвертой попытки дверь с треском распахнулась, но Холта шум не смутил:  в
седрийской трущобе никто его не услышит.
     В пузыре царила кромешная тьма. Холт  нашарил  возле  двери  тепловой
фонарик, подержал в руке, пока тепло его ладони не  превратилось  в  свет,
потом не спеша осмотрелся.
     Тут жили пятеро седрийцев - трое взрослых и два детеныша. Они  лежали
на полу, свернувшись в бесформенные комки. Холт на них едва  взглянул.  По
ночам при виде седрийцев человека охватывал безотчетный страх. Холт не раз
встречал их на темных улицах Каменного города -  они  переговаривались  на
своем стенающем языке и зловеще раскачивались из  стороны  в  сторону.  Их
сегментированные тела разворачивались в трехметровых  белесых  червяков  с
шестью специализированными конечностями  -  двумя  плоскостопными  ногами,
парой тонких раздвоенных щупалец и страшными боевыми клешнями.  Их  глаза,
огромные плошки, светящиеся фиолетовым светом, видели  в  самой  кромешной
тьме. Ночью седрийцев следовало избегать.
     Днем они напоминали куски мяса.
     Холт обогнул спящих и ограбил хижину.  Он  присвоил  ручной  тепловой
фонарик,  настроенный  на  мутный  лиловый  свет,  больше  всего   любимый
седрийцами, жетоны на  еду  и  клешнеточку.  Отполированные  и  украшенные
драгоценностями   боевые   клешни   какого-то    прославленного    предка,
прикрепленные на почетном месте к стене,  Холт  не  тронул.  Если  украсть
семейного божка, то всем обитателям гнезда придется либо найти вора,  либо
покончить с собой.
     Наконец он отыскал колоду волшебных карт - дымчато-темных  деревянных
дощечек, инкрустированных железом и золотом. Он сунул их в карман и  ушел.
На  улице  было  по-прежнему  пустынно.  Посторонние  редко  забредали   в
седрийские кварталы. Холт  быстро  вернулся  на  главную  улицу,  широкую,
посыпанную гравием дорогу, ведущую от космодромного  ветролома  к  воротам
Каменного города, до которого было пять километров. На улице стало людно и
шумно, и Холту пришлось проталкиваться сквозь толпу.  И,  куда  ни  пойди,
всюду бегали лисюги. Они смеялись и лаяли,  скалились  и  щелкали  зубами,
задевали своим  рыжеватым  мехом  голубые  одежды  ул-менналетов,  панцири
крешей,  складчатую  кожу  зеленых  лупоглазых  линкелларов.  В  лавчонках
продавали горячую еду. От дыма и запахов стало тяжело дышать. Холт  прожил
на Немочи несколько месяцев, прежде чем научился различать ароматы местной
кулинарии и запахи обитателей.
     Пробираясь вперед, лавируя между прохожими, Холт  крепко  прижимал  к
себе добычу и вглядывался в толпу. Это вошло у него  в  привычку:  он  все
надеялся увидеть незнакомое человеческое лицо. Новое лицо означало бы, что
прибыл корабль людей, а вместе с ним и спасение.
     Тщетно. Как  всегда,  вокруг  суетились  одни  обитатели  перекрестка
Вселенной - взлаивали даньлаи, щелкали креши, завывали линкеллары. Людские
голоса не звучали. Но Холта это уже не тревожило.
     Он отыскал нужную лавчонку. Из-под зеленого кожаного козырька на него
глянул лохматый даньлай.
     - Да, да, - заклацал зубами лисюган. - Кто вы? Что вам надо?
     Холт,  сдвинув  в  сторону  мерцающие  цветные  камешки,  положил  на
прилавок клешнеточку и тепловой фонарик.
     - Меняю на жетоны, - сказал он.
     Лисюган посмотрел на товар, потом на Холта и почесал морду.
     - Меняю, меняю, меняю, - пропел он. Он взял  клешнеточку,  перебросил
ее с руки на руку, снова положил, пощупал тепловой фонарик,  заставив  его
чуть заметно засветиться, потом кивнул  и  ухмыльнулся.  -  Хорошие  вещи.
Седрийские. Большим  червякам  они  понравятся.  Да.  Да.  Значит,  меняю.
Жетоны?
     Холт кивнул.
     Даньлай порылся в кармане своего балахона и бросил на прилавок горсть
жетонов  на  еду  -  разноцветных  пластмассовых  дисков,   которые   были
единственной валютой, ходившей на перекрестке Вселенной. Все  товары  сюда
на своих кораблях завозили даньлай.
     Холт пересчитал  жетоны  и  сгреб  их  в  мешочек,  который  украл  в
седрийском пузыре.
     - У меня есть кое-что еще, - сказал он, запуская  руку  в  карман  за
волшебными картами.
     В кармане оказалось пусто. Даньлай ухмыльнулся, щелкнув зубами.
     - Пропало? Воруют, все воруют. Значит, много воров, не один. Нет,  не
один.

     Он помнил корабли, на которых летал. Он помнил имирские звезды  своей
юности. Он помнил миры, на  которых  побывал  с  тех  пор,  и  людей  (или
нелюдей), с которыми вместе работал.  Но  лучше  всего  он  запомнил  свой
первый корабль "Хохочущая  Тень"  (старинное  название,  полное  значения,
только никто новичку об этом  не  сказал),  приписанный  к  Миру  Селии  и
направлявшийся на Финнеган. Он был переоборудован  из  рудовоза,  огромная
серо-голубая капля щербатого дюраля, по крайней мере  на  столетие  старше
Холта. Корабль примитивный и неудобный: большие грузовые  трюмы  и  тесные
каюты с  койками  для  экипажа  из  двенадцати  человек,  никакой  системы
искусственной гравитации  (правда,  Холт  быстро  привык  к  невесомости),
атомная тяга для взлета и посадки и стандартный двигатель для  межзвездных
перелетов. Холт работал в навигационной, мрачном, тускло освещенном отсеке
с голыми  металлическими  переборками.  Каин  нарКармиан  показал  новичку
компьютеры и объяснил, в чем будут заключаться его обязанности.
     Холт помнил нарКармиана. Старик, на взгляд Холта, глубокий старик, не
годный для работы на корабле. Кожа его напоминала  желтую  лайку,  которую
столько раз складывали и мяли, что не осталось ни одного гладкого кусочка,
выцветшие миндалевидные глаза непрестанно слезились,  лысина  была  сплошь
покрыта старческими пятнами, а жидкая козлиная бородка совсем побелела. Ну
просто дряхлая развалина. Случалось, Каин и впрямь туго соображал  и  едва
волочил ноги, но чаще удивлял своей проницательностью и энергией. Он  знал
все о двигателях и звездах, и за работой болтал без умолку.
     - Двести земных лет! - сказал он однажды, когда они сидели каждый  за
своим пультом. Старик улыбнулся  хитренькой  кривоватой  улыбкой,  и  Холт
заметил, что зубы у него, несмотря  на  возраст,  целы  или,  может  быть,
выросли новые. - Вот сколько  Каин  уже  летает,  Холт.  Истинная  правда!
Знаешь, нормальный человек никогда не покинет планету, на которой родился.
Никогда! По крайней мере девяносто пять процентов людей. А те, кто все  же
улетает... Ну, большинство из них летает  совсем  немного.  Повидают  один
мир, или два, или десять, и хватит. Но не я! Знаешь, где я родился,  Холт?
Угадай!
     Холт пожал плечами.
     - На Старой Земле?
     Каин только усмехнулся:
     - На Земле! Да она  всего  в  двух-трех  годах  пути  отсюда.  Или  в
четырех? Забыл. Нет, не на Земле. Но я видел Землю, нашу праматерь...  Был
там лет пятьдесят назад на... кажется, на "Кори Дарк". Решил,  что  пришла
пора. Я уже отлетал сто пятьдесят лет по земному счету, а еще ни разу  там
не побывал. Но в конце концов я на нее попал!
     - Где же вы родились? - напомнил Холт.
     Старый Каин покачал головой и снова усмехнулся.
     - Не на Земле. Я - эмерелец. С ай-Эмерела. Слыхал о таком, Холт?
     Холт задумался. Он не помнил названия этой планеты - ее не было среди
звезд, что отец показывал ему в ночном небе Имира. Но о чем-то оно  смутно
напоминало.
     - Окраина? - наконец догадался Холт.
     На Окраине находились самые дальние поселения людей, там,  где  узкая
звездная прядь, что зовется  царством  человека,  касается  внешнего  края
галактической линзы. Звезд на  Окраине  почти  не  было.  Имир  и  звезды,
которые знал Холт, находились по другую сторону от Старой Земли, на пути к
звездным скоплениям погуще, в направлении по-прежнему  недостижимого  ядра
Галактики. Каину догадка Холта польстила.
     - Да! Я с Окраины. Мне почти двести  двадцать  земных  лет,  и  почти
столько же я видел миров - человеческих, и хрангских, и финдайских, и даже
такие планеты, где живут вроде бы люди, а они уже нелюди, понимаешь? Я всю
жизнь летал. Если  где-то  мне  было  интересно,  я  уходил  с  корабля  и
ненадолго оставался, а потом снова летел  куда  глаза  глядят.  Я  столько
всякого повидал, Холт! В молодости я видел Фестиваль Окраины,  и  охотился
на баньши на Высоком Кавалаане, и завел жену на Кимдиссе. Но она умерла, и
я полетел дальше. Я видел Прометей и Рианнон - это недалеко от Окраины,  -
и Мир Джеймисона, и Авалон - они все еще  дальше  от  Ядра.  На  Джейми  я
немного задержался, а на Авалоне завел сразу трех жен. И двух мужей -  или
сомужей, не знаю уж, как их назвать. Тогда мне было под сотню лет или чуть
меньше. Мы купили собственный корабль, торговали с соседними планетами,  с
бывшими хрангскими колониями, пришедшими в упадок после войны. Я был  даже
на Древней Хранге, хочешь верь,  хочешь  не  верь!  Говорят,  на  ней  еще
остались хранги-Повелители, глубоко под землей. Они собираются  с  силами,
чтобы снов