усталости, а полицейский  невозмутимо  всходил  на  холм
медленной, тяжелой походкой. Я тащился сзади. Я еле-еле плелся, и  к  тому
времени, как мы добрались до входа в пещеру, уже задыхался.
     Я ожидал увидеть наскальные  рисунки,  или  алтарь,  или  некий  храм
природы, но жестоко разочаровался. Обыкновенная пещера с мокрыми каменными
стенами,  низким  потолком  и  холодным  влажным  воздухом.   Здесь   было
прохладнее, чем на поверхности, и не так пыльно.  И  все.  В  глубину  вел
длинный, петляющий подземный коридор, достаточно широкий для  того,  чтобы
идти вчетвером, но довольно низкий, так  что  Гурли  пришлось  пригнуться.
Вдоль стен на равном расстоянии друг от друга были  укреплены  факелы,  но
горел только каждый  четвертый.  Факелы  чадили,  дым  от  горящего  масла
поднимался к потолку и вился клубами впереди нас.  Интересно,  почему  дым
затягивает в глубину?
     После десяти минут ходьбы, в основном вниз, под уклон, коридор привел
нас в высокое, ярко освещенное помещение со сводчатым потолком, на котором
пятнами копоти осел факельный дым. Здесь жил Сосун.
     Он был ржаво-красный, цвета засохшей крови, вовсе не такой  прозрачно
пунцовый,  как  маленькие   паразиты,   которые   присасываются   к   коже
Посвященных. На исполинском теле вырисовывались черные крапины - как ожоги
или пятна сажи. Я едва видел дальний конец пещеры: Сосун был  внушительных
размеров, он возвышался почти до потолка. Но на  середине  зала  его  тело
резко сходило на нет, как громадный студенистый холм,  и  заканчивалось  в
добрых двадцати футах от нас. Между нами и этой  чудовищной  тушей  висели
сети покачивающихся  красных  нитей  -  живая  паутина  из  плоти  Сосуна,
подступающая к самым нашим лицам.
     И все это пульсировало. Как единый организм.  Даже  нити  вибрировали
согласно,  то  расширяясь,  то  вновь  сжимаясь,  послушные  ритму,  молча
заданному этим великаном.
     Меня замутило,  но  остальные  сохраняли  спокойствие.  Они  это  уже
видели.
     - Пошли, - сказал Валкаренья,  включив  карманный  фонарик:  тусклого
света факелов явно не хватало.
     Огонек фонаря  плясал  на  пульсирующей  паутине,  и  паутина  теперь
казалась таинственным заколдованным лесом. Валкаренья шагнул в  этот  лес.
Легко. Направляя фонарь и отстраняя Сосуна.
     Гурли последовал  за  Валкареньей,  я  в  ужасе  медлил.  Валкаренья,
обернувшись ко мне, улыбнулся.
     - Не беспокойся, -  сказал  он.  -  Чтобы  прилипнуть,  Сосуну  нужно
несколько часов, и потом, его  легко  снять.  Если  ты  случайно  до  него
дотронешься, он тебя не схватит.
     Я собрался с духом, протянул руку и коснулся одной  из  живых  нитей.
Она была мягкая,  влажная  и  немного  скользкая.  Только  и  всего.  Нить
порвалась довольно легко. Я шел сквозь эту  чащу,  выставив  вперед  руку,
наклоняясь и разрывая паутину. Полицейский молча шагал за мной.
     Потом мы встали в дальнем конце пещеры, там,  где  исполинский  Сосун
был пониже. Валкаренья с минуту созерцал громадную тушу,  а  потом  указал
куда-то фонариком.
     - Смотри, - сказал он. - Конечное Единение.
     Я посмотрел. Луч высветил одно из темных пятен, кляксу на ржаво-бурой
поверхности. Я пригляделся. В пятне стояла голова. Как раз посреди  черной
кляксы; было видно только лицо, хотя и оно  покрылось  тонкой  красноватой
пленкой. Но черты я узнал сразу. Пожилой шкин, морщинистый и большеглазый.
Глаза его были закрыты. Но он улыбался. Улыбался.
     Я подошел ближе. Чуть пониже, справа,  из  вязкой  массы  выглядывали
кончики пальцев. И больше ничего. Тела уже не было,  Сосун  втянул  его  в
себя и  переварил  или  сейчас  переваривал.  Старый  шкин  был  мертв,  и
кровопийца поглощал его труп.
     - Каждое темное пятно - след Единения, - водя фонарем,  как  указкой,
говорил Валкаренья. - Конечно, со временем пятна сходят.  Сосун  постоянно
растет. Лет через сто он заполнит зал и вылезет в коридор.
     Сзади послышался шорох. Я оглянулся. Кто-то еще шел через паутину.
     Вскоре она поравнялась с нами и улыбнулась. Старая шкинская  женщина,
нагая, груди - ниже талии. Разумеется, Посвященная. Сосун покрывал большую
часть ее головы, а на спине болтался  еще  ниже,  чем  груди  спереди.  От
пребывания на солнце Сосун стал ярким и прозрачным.  Было  видно,  как  он
пожирает кожу на спине женщины.
     - Кандидатка на Конечное Единение, - пояснил Гурли.
     - Популярная пещера, - усмехнувшись добавил Валкаренья.
     Женщина не заговорила с нами, мы тоже ничего ей не сказали. Улыбаясь,
она прошла мимо. И легла на Сосуна.
     Маленький  Сосун,  сидящий  у  нее   на   голове,   казалось,   почти
растворился, утонул в теле пещерного великана. Шкинка и исполинский  Сосун
слились воедино. И все. Она просто закрыла глаза и спокойно лежала, словно
спала.
     - Что это? - спросил я.
     - Единение, - сказал Валкаренья. - Только через час что-нибудь станет
заметно, но Сосун уже засасывает ее. Говорят, это реакция на  тепло  тела.
Через день она погрузится совсем. Через два она будет как этот... - Фонарь
нашел наполовину залепленное пленкой лицо.
     - Вы можете прочитать ее чувства? - спросил Гурли. - Может быть,  это
нам поможет.
     - Хорошо, - согласился я. Любопытство победило отвращение.
     Я раскрылся навстречу женщине.  И  в  душу  ко  мне  ворвалась  буря.
Впрочем, буря - не совсем то слово. Это было  нечто  огромное  и  грозное,
сильное и жгучее, оно ослепляло, от него захватывало дух. Но в то же время
- спокойное и нежное, хотя нежность была горячей  иной  ненависти.  Кто-то
тихо звал меня, пел, как сирены, что-то неодолимо манило,  влекло  меня  к
себе,  омывая  все  мое  существо  ярко-красными  волнами   страсти.   Оно
одновременно  переполняло  и  опустошало.  Откуда-то   слышалась   громкая
бронзовая музыка колоколов, песнь любви, бескорыстия и духовной  близости,
приобщения к радости единения, возвещающая, что одиночества больше нет.
     Да, это была буря, душевная буря. Но она  лишь  отдаленно  напоминала
обыкновенную бурю эмоций, как вспышка сверхновой звезды напоминает  взрыв,
и неистовство этой бури было неистовством любви. Меня любили, я был нужен,
колокола взывали ко мне  и  пели  об  этой  любви,  я  протягивал  руки  и
прикасался к своей любимой, я хотел быть с ней,  хотел  слиться  с  ней  и
никогда не разлучаться. Я вновь оказался на гребне громадной волны,  волны
пламени, навсегда взмывшей к звездам, но теперь я знал, что волна  никогда
не врежется в берег и я никогда больше  не  буду  лежать  один  на  темной
равнине.
     И тут я подумал о Лии.
     Внезапно я начал бороться, сражаться,  воевать  с  затягивающей  меня
пучиной любви. Я бежал, бежал, бежал, БЕЖАЛ... и захлопнул  дверь  в  свою
душу, и наглухо закрылся на засов, но буря выла и неистовствовала снаружи,
а я держал дверь изо всех сил, пытаясь сопротивляться. Но дверь заскрипела
и подалась.
     Я закричал. Дверь захлопнулась, буря ворвалась внутрь, охватила  меня
и закружила все быстрей и быстрей. Я полетел к холодным звездам, но они не
были холодными, и сам  я  становился  больше  и  больше,  и  наконец  стал
звездой, а звезды стали мной, и я стал Единением, и  на  одно-единственное
чудное мгновение я стал Вселенной.
     И провалился во тьму.

     Я проснулся в нашей спальне с дикой головной болью.  Гурли  сидел  на
стуле и читал одну из наших книг. Услышав мой стон, он поднял голову.
     Лиины таблетки по-прежнему лежали на тумбочке. Я  поспешно  проглотил
одну и попытался сесть.
     - Как вы? - спросил Гурли.
     - Болит, - потирая лоб, ответил я. В висках стучало: казалось, голова
сейчас лопнет. Хуже, чем когда я почувствовал Лиину боль. - Что случилось?
     Гурли встал.
     - Вы перепугали нас до смерти. Как только вы начали  читать  чувства,
вас вдруг затрясло. Потом вы пошли прямо в объятия  проклятого  Сосуна.  И
закричали. Дино с сержантом пришлось вас оттаскивать. Вы  шагнули  в  этот
кисель, и он уже дошел вам до колен. Вы дергались.  Странно.  Дино  ударил
вас, и вы потеряли сознание.
     Он покачал головой и направился к двери.
     - Куда вы? - спросил я.
     - Спать. Вы пролежали так почти восемь часов. Дино просил меня побыть
с вами, пока вы не придете  в  себя.  Ладно,  вы  пришли  в  себя.  Теперь
отдохните, и я отдохну. Поговорим завтра.
     - Я хочу поговорить сейчас.
     - Уже поздно, - сказал он и закрыл за собой дверь спальни.
     Я прислушался. И четко расслышал, как  он  закрывает  меня  на  ключ.
Кто-то явно боится Одаренных, разгуливающих  по  ночам.  Но  я  никуда  не
собирался.
     Я встал и пошел что-нибудь выпить. В комнате  стояло  валтаарское.  Я
быстро опустошил два бокала и съел легкую закуску. Головная  боль  немного
утихла. Я вернулся в спальню, выключил свет и отрегулировал стекло,  чтобы
мне светили звезды. И снова лег спать
     Но я не заснул, во всяком случае,  не  заснул  сразу.  Слишком  много
всего случилось. Мне надо было подумать. В первую очередь об этой головной
боли, о жуткой головной боли, которая терзала мой мозг. Как у Лии. Но  Лия
не  пережила  того,  что  я.  Или  пережила?  У  Лии   большой   Дар,   ее
чувствительность гораздо выше моей, и диапазон восприятия шире.  Могла  ли
эта буря эмоций настичь ее так далеко, на расстоянии многих миль? Глубокой
ночью, когда люди и шкины спят и их  мысли  теряют  ясность?  Возможно.  И
может, мои полузабытые сны - лишь смутное отражение ее ночных ощущений. Но
сны мои были приятными. Беспокойство мучило меня после, когда я просыпался
и не мог их вспомнить.
     И еще, голова начинала болеть во сне? Или после пробуждения?
     Что же произошло? Какая сила одолела меня в пещере и потянула к себе?
Сосун? Должно быть, он.  Я  даже  не  успел  сосредоточиться  на  шкинской
женщине. Точно Сосун. Но Лианна сказала, что  Сосун  не  мыслит,  даже  не
сознает, что он живет...
     Все это вертелось у меня в голове, вопросы громоздились на вопросы, а
на них еще вопросы, но ответов не было. Потом я стал думать о Лии, где она
теперь и почему она от меня ушла. Неужели то, что она  пережила,  толкнуло
ее на этот шаг? Почему я не понимал? Значит, я потерял ее.  Я  нуждался  в
ней, а ее не было. Я остался один и остро чувствовал свое одиночество.
     Я заснул.
     Сплошная тьма длилась долго, а потом я увидел сон и вспомнил. Я снова
лежу на равнине, на бескрайней темной равнине,  надо  мной  -  беззвездное
небо, вдалеке - черные тени. Это равнина, о  которой  так  часто  говорила
Лия. Строчка из ее любимого стихотворения. Я остался один, навечно один, и
знаю это. Такова природа вещей. Я единственное существо  во  Вселенной,  и
замерз, и голоден и испуган, и жестокие,  неумолимые  тени  подступают  ко
мне. И некого позвать, не к кому обратиться,  некому  услышать  мой  крик.
Никогда никого не было. Никогда никого не будет.
     И тогда пришла Лия.
     Она спустилась с беззвездного неба, бледная, тоненькая и  хрупкая,  и
встала рядом со мной на равнине. Откинула назад волосы и,  глядя  на  меня
сияющими, широко распахнутыми глазами, улыбнулась. И я знал,  что  это  не
сон. Каким-то образом она оказалась со мной. И заговорила:
     "Привет, Роб".
     "Лия? Привет, Лия. Где ты? Ты меня бросила".
     "Прости. Я не могла иначе. Пойми, Роб. Ты должен понять. Я больше  не
могла находиться здесь, в этом ужасном месте. Я должна была  это  сделать,
Роб. Люди всегда здесь, не считая кратких мгновений".
     "Голос и прикосновенье?"
     "Да, Роб. И снова - темнота... и молчание. И земная равнина".
     "Ты путаешь два стихотворения, Лия. Хотя  это  не  важно.  Ты  знаешь
стихи лучше меня. Но ты ничего не забыла? Раньше. "Любовь, будем верны..."
     "Ах Роб!"
     "Где ты?"
     "Я везде. Но в основном в пещере. Я была готова, Роб.  Я  была  более
открыта, чем остальные. Я могла не проходить через Собрание и  Посвящение.
Мой Дар научил меня сопереживанию. И меня приняло Оно".
     "Конечное Единение?"
     "Да".
     "Ах Лия!"
     "Роб. Пожалуйста. Приходи к  нам,  приходи  ко  мне.  Понимаешь,  это
счастье. Навсегда, навеки, это единство душ, это близость, это  отсутствие
одиночества. Я влюблена, Роб, влюблена в миллиарды и миллиарды людей, и  я
знаю их всех лучше,  чем  я  когда-либо  знала  тебя,  и  они  знают  меня
настоящую, какая я есть,  и  любят  меня.  И  так  будет  всегда.  Я.  Ты.
Единение. Я все еще я, но в то же время они, понимаешь? А  они  -  это  я.
Посвященные раскрыли меня, Единение призывало меня  к  себе  каждую  ночь,
потому что любило меня. Ах, Роб, приходи к нам, приходи  к  нам.  Я  люблю
тебя".
     "Единение. Ты имеешь в виду Сосуна. Я люблю  тебя,  Лия.  Пожалуйста,
вернись. Он еще не успел поглотить тебя. Скажи мне,  где  ты.  Я  приду  к
тебе".
     "Да, приходи ко мне. Приходи,  куда  хочешь,  Роб.  Сосун  един,  все
пещеры соединяются под  холмами,  маленькие  Сосуны  -  частицы  Единения.
Приходи ко мне, присоединяйся ко мне.  Люби  меня  так,  как  ты  говорил.
Присоединяйся ко мне. Ты так далеко. Я едва достаю до тебя, даже с помощью
Единения. Приходи ко мне, и мы будем все едино".
     "Нет, я не позволю сожрать себя. Пожалуйста, Лия, скажи, где ты".
     "Бедный Роб. Не тревожься, любимый. Тело - не главное.  Сосуну  нужна
пища, а нам нужен  Сосун.  Но,  Роб,  Единение  -  это  не  только  Сосен,
понимаешь? Сосун не имеет большого значения, он даже лишен разума, он лишь
связующее звено, посредник.  Единение  -  это  шкины.  Миллион  триллионов
шкинов,  все  шкины,  жившие  в  течение  четырнадцати  тысяч   лет.   Все
Посвященные, все вместе, со своей близостью,  вечной  и  бессмертной.  Это
прекрасно, Роб, это больше того, что было у нас, гораздо  больше,  а  ведь
нам повезло, помнишь? Нам повезло! Но счастье здесь".
     "Лия! Моя Лия! Я люблю тебя. Это не  для  тебя,  это  не  для  людей.
Вернись ко мне".
     "Это не для людей? Нет, для людей! Именно  это  люди  всегда  искали,
именно к этому люди всегда стремились, плача по ночам от одиночества.  Это
любовь, Роб, настоящая любовь, а людская  любовь  лишь  ее  бледная  тень.
Понимаешь?"
     "Нет."
     "Приходи, Роб. Присоединяйся. Или ты  будешь  всегда  один,  один  на
равнине, и "лишь только  голос  и  прикосновение"  будут  скрашивать  твою
жизнь. А под конец, когда твоя плоть умрет, ты лишишься и этого. Впереди -
только вечная, беспросветная тьма. Равнина на веки  веков,  Роб.  И  я  не
смогу пробиться к тебе никогда. Но так не должно быть..."
     "Нет. Лия, не уходи. Я люблю тебя, Лия. Не покидай меня".
     "Я люблю тебя, Роб. Я любила. Я правда любила..."
     И она исчезла. Я вновь был один на  равнине.  Вдруг  откуда-то  подул
ветер и унес от меня в  холодное  безбрежное  пространство  ее  затихающие
слова.

     Хмурым утром входная дверь оказалась не заперта. Я поднялся в лифте и
нашел Валкаренью одного в кабинете.
     - Ты веришь в Бога? - спросил я.
     Он поднял глаза и улыбнулся.
     - Разумеется, - беспечно ответил он.
     Я прочитал его чувства. Он никогда не думал на эту тему.
     - Я не верю в Бога, -  сказал  я.  -  Лия  тоже  не  верила.  Знаешь,
большинство Одаренных - атеисты.  Пятьдесят  лет  назад  на  Старой  Земле
проводился опыт. Его проводил человек по фамилии Линнел, очень  Одаренный,
он  был  глубоко  верующим.  Он  считал,   что,   установив   при   помощи
сильнодействующих лекарств связь между умами самых Одаренных  людей  мира,
можно прийти к тому, что Линнел назвал Всеобщим осознанием бытия. А другие
именуют Богом. Эксперимент провалился, но во время его  что-то  произошло.
Линнел сошел с ума, а остальные участники разошлись с  ощущением  огромной
темной, враждебной пустоты, вакуума, лишенного смысла, формы и значения.
     Много веков назад жил один поэт, его фамилия  Арнольд,  у  него  есть
стихотворение, где  мир  сравнивается  с  темной  равниной.  Стихотворение
написано на одном из древних языков, но его стоит прочитать. Мне  кажется,
оно о страхе. О заложенном в человеческом естестве страхе  одиночества  во
Вселенной. Возможно, это просто страх смерти, возможно - нечто большее. Не
знаю. Но это врожденное чувство. Человек обречен на вечное одиночество, но
он не хочет быть один. Он всегда ищет,  стремится  к  общению,  тянется  к
другим через пропасть. Одни никогда не могут ее преодолеть,  но  некоторым
это порой удается. Нам с Лией повезло. Но ничто не вечно. А потом ты снова
один на темной равнине. Понимаешь, Дино? Ты понимаешь?
     Мои слова позабавили Валкаренью, и он слегка  улыбнулся.  Не  ехидно,
это не в его привычках, просто удивленно и недоверчиво.
     - Нет, - честно ответил он.
     - Тогда послушай еще раз. Человек всегда  к  чему-то  или  к  кому-то
стремится, что-то ищет. Беседа, дар, любовь, секс - все это одно и то  же,
направления общего поиска. И Бог тоже. Человек выдумывает Бога, потому что
боится одиночества, трепещет  перед  пустой  Вселенной,  страшится  темной
равнины. Поэтому твои служащие обращаются к культу  шкинов,  поэтому  люди
переходят в другую веру, Дино. Они нашли Бога или то,  что  можно  назвать
Богом.  Единение  -  это  всеобщий   разум,   все,   слившиеся   в   одно,
всеохватывающая любовь. Черт возьми, шкины не умирают. Неудивительно,  что
у них нет понятия загробной жизни. Они знают, что Бог  существует.  Может,
он и не создал Вселенную, но Бог есть  любовь,  чистая  любовь.  Они  ведь
говорят, что Бог есть любовь,  так?  Или,  скорее,  то,  что  мы  называем
любовью, - это частичка Бога. Так или иначе, но это и есть  Единение.  Для
шкинов здесь кончается поиск, для людей тоже. В конце концов мы похожи, мы
до боли похожи.
     Валкаренья, как обычно, демонстративно вздохнул.
     - Роб, ты переутомился. Ты говоришь, как один из Посвященных.
     - Наверное, я должен был стать Посвященным.  Лия  стала.  Теперь  она
часть Единения.
     Валкаренья взглянул на меня.
     - Откуда ты это взял?
     - Она пришла ко мне во сне.
     - А! Во сне.
     - Это правда, черт возьми. Это все правда.
     Валкаренья встал и улыбнулся.
     - Я тебе верю, - сказал он. - Значит, Сосун, чтобы  привлечь  жертву,
использует  психологическую,  если   хочешь,   любовную   приманку   такой
гипнотической силы,  что  люди,  даже  ты,  начинают  считать  его  Богом.
Конечно, это опасно. Но прежде чем принимать меры, надо все  обдумать.  Мы
может охранять пещеры и не пускать туда людей, но пещер слишком  много.  И
если ограничить доступ к Сосуну, это осложнит наши отношения  со  шкинами.
Но теперь это моя забота. Вы с Лией свое дело сделали.
     Я подождал, пока он умолк.
     - Ты ошибаешься, Дино. Это правда, никакого фокуса,  никакого  обмана
чувств. Я это ощущал, и Лия тоже. Сосун даже не сознает, что он живет,  не
говоря уже о психологической приманке, достаточно сильной, чтобы  привлечь
шкинов и людей.
     - Ты хочешь, чтобы я поверил, что Бог - это существо, которое обитает
и пещерах планеты Шки?
     - Да.
     - Роб, это нелепо, ты сам знаешь. Ты думаешь, что шкины нашли ключ  к
тайнам мироздания. Но посмотри на них. Древнейшая известная цивилизация на
четырнадцать тысяч лет застряла в бронзовом веке. Мы пришли к ним. Где  их
космические корабли? Где их небоскребы?
     - А где наши колокола? - спросил я. - Наша  радость?  Они  счастливы,
Дино. А мы? Возможно, они нашли то, что мы все еще ищем. Почему  люди  так
суетятся, черт побери? Почему мы рвемся покорять галактику, Вселенную, еще
что-нибудь? Может, в поисках Бога?.. Кто знает?  Мы  не  можем  найти  его
нигде и  стремимся  вперед,  вперед  и  вперед.  Вечный  поиск.  И  вечное
возвращение на все ту же темную равнину.
     - Сравним наши достижения. Я перечислю успехи человечества.
     - А стоит ли?
     - Думаю, стоит. - Он отошел от меня и выглянул в окно. - Единственная
Башня на их планете наша, - глядя вниз и улыбаясь, сказал он.
     - Единственный Бог во Вселенной - их, - ответил я.