черном  зеркале
витрины.
   Нормальный мужик на самом пороге полувека.
   "Врут, что в здоровом теле здоровый дух. Не рожа, а реклама  пива.  А
вот с душой не в порядке", - невесело подмигнул своему отражению.
   Совсем рядом вдруг запела труба. Чистый,  высокий  звук,  показалось,
шел  из-под  земли.  Белов  удивленно  завертел  головой.  Улочка   была
совершенно пуста, ни машин, ни прохожих. А звук все нарастал, неожиданно
сорвался и вновь забился в нервном ритме.
   Белов  поднял  голову.  Прямо  над  ним  болталась  медная   вывеска.
Отступил.
   "Джем-сэйшн бар", - прочел выпуклые буквы. Понял одно - джаз.
   С фасада входа не обнаружил, сообразил, что звук  действительно  идет
из-под земли, надо искать вход в подвал. С торца  дома  лесенка  уводила
вниз. Дубовая дверь открылась неожиданно легко. И он  сразу  окунулся  в
густой полумрак, который, казалось, вибрировал от  пронзительных  звуков
трубы. На  высокой  ноте  трубач  оборвал  мелодию,  и  тут  же  хриплым
баритоном  вступил  саксофон.  Полумрак  в  зале  сделался   плотным   и
чувственным, как южная ночь.
   Глаза немного привыкли, и Белов разглядел стойку бара. Пошел прямо  к
ней.
   Забрался на  высокий  табурет.  Осмотрел  через  плечо  зал.  Ремонт,
очевидно, обошелся в весьма скромную  сумму.  Подвал  остался  подвалом.
Только атмосфера изменилась.  Уютно  горели  крохотные  абажуры,  бросая
красноватый   отсвет   на   кирпичные   стены.   Столики    и    стулья,
по-средневековому грубо  сколоченные,  гармонировали  с  грубой  кладкой
потолочного свода и стен. Черные  прямоугольники  в  нишах,  -  наверно,
картины, решил Белов, хотя ничего не разглядел. Оркестрик разместился  в
дальнем конце на полукруглой площадке.  Едва  виднелись  фигуры  и  ярко
вспыхивали зайчики на медных боках инструментов.
   Стойка бара оказалась  грубой  конструкцией  из  гладко  обструганных
досок.
   Белов машинально провел по ней  рукой,  оказалось,  сработал  мастер.
Качество и кропотливый труд скрывались за этой показной  угловатостью  и
грубостью, "Стиль!" - вздохнул Белов.  Он  вдруг  почувствовал,  что  от
сердца отлегло.
   - Что будем пить? - Бармен улыбнулся, словно  хорошему  знакомому.  У
него  оказались  пальцы  музыканта.  И  благородной  внешностью  выгодно
отличался от коллег по общепитовскому цеху.
   - Водку, - решил Белов.
   - Простите, какую?
   "Черт! Всю жизнь прожил в мире  имен  существительных:  водка,  пиво,
колбаса, сыр.  И  двух  прилагательных-"наше"  и  "импортное".  Как  тут
привыкнуть?!" - немного смутился Белов.
   - Смирновскую. Сто. И сок. - Вспомнил об невольном ляпе и добавил:
   - Апельсиновый.
   - Лед? - уточнил бармен.
   - Не надо. - Белов  усмехнулся  -  опять  ляп.  Бармен  проделал  все
необходимые в таком случае манипуляции и наконец поставил перед  Беловым
заказ.
   - А кто сейчас играет? - поинтересовался Белов.
   - Честно говоря, уже не знаю.  Сегодня  свободный  вечер,  приходи  и
играй, что хочешь, но только хорошо. - Бармен опять вежливо улыбнулся. -
На саксофоне, если не ошибаюсь, Петр Володарский.
   - Хорошо работают.
   - А вы, извините за любопытство, к музыке отношение имеете?
   - Еще в школе джаз лабал, - признался Белов. - Днем трубил в  духовом
оркестре,  а  вечерами  под  Дюка  Эллингтона   выделывался.   Девчонкам
нравилось.
   - О, так вы наш! -  Бармен  радостно  сверкнул  глазами.  Придвинулся
ближе. - Не стесняйтесь, найдет настроение, смело идите  на  площадку  и
играйте.
   - А помидорами не забросают? - усмехнулся Белов.
   - Здесь - никогда!
   Белов кивнул, пригубил водку. Бармен тактично отошел в сторону.
   "Бог мой, хорошо-то как! Уйду, на фиг, из конторы  и  устроюсь  здесь
хоть  посудомойкой.  Плевать  на  деньги  и  социальный  статус.  Пожить
хочется!"
   Какой-то частью он еще оставался самим собой -  опером,  с  привычной
настороженностью  контролирующим  все  вокруг,  но  другая   часть   уже
расслаблялась,  убаюканная   особенной,   сердечной   атмосферой   этого
подвальчика, музыкой и полумраком.
   Вспомнил, как мальчишкой-пятиклассником пришел в оркестр. Перед  этим
три дня сипло трубил в пионерский  горн,  временно  позаимствованный  из
пионерской комнаты. Ничего путного выдуть из горна не удалось,  наверно,
он изначально создавался  лишь  Для  исполнения  немудрящего  проигрыша:
"Взвейтесь гетрами, синие ночи" на торжественных линейках.
   Игорь Белов решил, что на  настоящем  инструменте  получится  гораздо
лучше.
   Но руководитель школьного духового оркестра тишайший  Лазарь  Исаевич
сразу же разочаровал. "Для трубы у вас  слишком  толстые  губы,  молодой
человек", - констатировал он, даже не  дав  приложиться  к  вожделенному
инструменту. "А вы Дюка Эллингтона  видели?"  -  нашелся  Игорь.  Взгляд
Лазаря Исаевича неожиданно  потеплел.  "Вы  будете  играть,  это  я  вам
говорю. Не как Великий Дюк, но все же", - произнес он.  Пожевал  губу  и
добавил: "Возьму такой грех на душу".
   Лишь со временем, когда пальцы научились летать по  регистрам,  Белов
понял, что имел в виду седой, тихий и незаметный учитель пения.  Музыка,
не скованная канонами, давала невероятную свободу: все, что  копилось  в
душе, все, что мешало, о чем мечталось, все можно было  выдохнуть  через
празднично блестящую медь трубы.  И  рождалась  мелодия,  неровная,  как
дыхание  усталого  путника,  или  стремительная  и  щемящая,  как  полет
подранка. Джаз. Чернокожие потомки рабов умели в плаче обретать свободу,
на  инструментах,  предназначенных  для  бравурных  маршей   и   игривых
кадрилей, они научились молиться, утешать и вселять надежду.
   Лазарь Исаевич никогда этого не говорил,  лишь  настойчиво  повторял:
"Мальчик, слушай свое сердце". А годы были кислые и угарные. "Сегодня он
играет джаз,  а  завтра  родину  продаст".  Белов  никого  продавать  не
собирался. Только черт дернул после армии подать заявление в КГБ.
   На вечере встречи выпускников ему, слегка выпившему,  сунули  в  руки
трубу.
   Он легко взбежал на сцену, отыскал  глазами  седого,  уже  безнадежно
старого учителя, и мелодия родилась сама  собой.  "Фараон,  отпусти  мой
народ". Псалом в стиле блюз. Играл только для  старика,  а  зал  выл  от
восторга. После выступления прорваться к  Лазарю  Исаевичу  не  удалось,
загородили, не пустили, восторженно галдели,  тянули  руки,  плескали  в
стакан. Лишь когда расходились по домам, на крыльце к  отделившемуся  от
группы бывших одноклассниц Белову подошел старик.
   Пожал руку и, печально глядя в глаза, сказал: "Спасибо  вам,  Игорь".
Пожевал вялыми старческими  губами  и  добавил:  "Знаете  земля  слухами
полнится. Мне за вас страшно. И все же - спасибо".
   Смысл сказанного дошел через  неделю,  когда  лично  начальник  курса
вкатил астраханский арбуз в  соответствующее  место  молодому  слушателю
Высшей школы КГБ.
   Сквозь поток слов, из которых к печатным относились лишь  предлоги  и
местоимения, Белов узнал, что исполненная им композиция  на  самом  деле
написана черножопым лабухом на деньги чикагских мафиози, к тому же давно
стала  негласным  гимном  сионистов  и  прочей   антисоветской   сволочи
соответствующей национальности, с которыми при Сталине разбирались легко
и сноровисто, только хруст стоял, а сейчас миндальничают, что  до  добра
не до-ведет, а будущий  чекист  Белов  устроил  выходку  в  лучшем  духе
буржуазной пропаганды, усладив слух старого жидомасонского агента Лазаря
Исаевича, недорасстрелянного дружка Михоэлса, да за такое надо так  дать
кованым сапогом, чтобы летел  из  секретного  ВУЗа  дальше,  чем  видит,
желательно,  в  сторону  Колымы,  где  на   морозе   только   и   дудеть
антисоветские  мотивчики...  И  прочее  в  том  же  духе.   Ограничились
выговором по комсомольской линии. Не прояви себя Белов  с  самой  лучшей
стороны на стажировке, после которой его затребовало к  себе  Московское
управление,  еще  неизвестно,  как  бы  сказалось  это  выступление   на
дальнейшей  карьере.  А  Лазарь  Исаевич  больше  в  жизни   Белова   не
проявлялся, через годы дошел слух, что умер старик, как и  жил,  тихо  и
незаметно.
   Белов залпом допил водку, поморщился, отпил сок.  Выложил  на  стойку
пачку сигарет.
   "Остаюсь, - решил он. - Пусть "наружка", пусть хоть черт лысый!  Буду
сидеть, пока на душе не полегчает".
   Бармен поставил перед  ним  пепельницу.  Наметанным  взглядом  оценил
состояние клиента.
   - Повторить? - вопроса в интонации почти не было.
   - Конечно.
   Белов чиркнул зажигалкой, глубоко затянулся. Закрыл глаза.
   В мире не осталось ничего, только высокий чистый звук трубы.
 
Лилит 
 
   Лилит прикусила пластиковую соломинку. Из полуприкрытых  век  бросила
на Хана острый взгляд. В неярком свете маленького  светильника  ее  лицо
сделалось неестественно белым, на скулах  проступили  дрожащие  бугорки.
Взяла себя в руки.
   Небрежным жестом отставила высокий стакан. Кубики льда  тинькнули  по
стеклу.
   - И кто этот супермен? - спросила  она  подавшись  вперед.  Бретелька
черного топика соскользнула с плеча, но она не обратила внимания.
   - Не знаю. - Хан не отвел глаз.
   - Вот как?
   - Ли, мы весь день не вылазили из-под  земли.  На  Бронной  закончили
всего полчаса назад. Не могу же я разорваться.
   Хан провел ладонью по жестким черным  волосам.  На  ладони  мелькнула
полоска пластыря-след ночной работы. Если  бы  не  она  и  заострившееся
лицо, нипочем не догадаться,  какую  адову  работу  он  проделал.  Лилит
решила, что это еще не повод распускаться.
   - Странно, я думала, что с дисциплиной у твоих  людей  лучше,  чем  в
стройбате. Почему о налете на центр я узнаю последней?
   Лицо Хана закаменело, только нервно дрожали крылья острого носа.
   -  Достань  мобильный  из  сумочки.  -  Голос  его   вновь   сделался
бесстрастным.
   Лилит щелкнула застежкой, положила на стол мобильный телефон.
   Хан отщелкнул плоскую крышку, показал ей светящийся дисплей.
   - Отошли батарейки, Ли. Вот и вся причина. Маргарита Ашотовна с тобой
связаться не могла, а я с утра лазил под землей.
   Лилит приняла из его рук мобильный, проверила батарейки.
   - Допустим... Что дальше?
   -  Надо  отдать  должное  Легионеру,  сориентировался  правильно.   У
Красного сломана рука, толку от него было ноль. Легионер отправил его  и
Маргариту  Ашотовну  на  дачу,  а  сам  сел  на  хвост  этому  человеку.
Постарается нейтрализовать. Последний раз звонил на  дачу  полтора  часа
назад. Там Маргарита, три человека охраны и Красный. Но он  не  в  счет,
рука в гипсе.
   Лилит оглянулась. На полукруглой  площадке  сменились  музыканты.  На
высоком табурете пристроился худощавый парень, пощипывал струны  гитары,
давал какие-то указания пожилому  мужчине,  с  трудом  уместившемуся  за
ударной  секцией.  Из  гитарного  перебора  медленно  родилась  мелодия,
окрепла, вступили барабаны.
   Лилит, задумавшись, похлопывала ладонью в такт музыке.
   Повернулась к Хану.
   - Драка против двоих с ножами, три трупа  в  кафе,  что  ты  об  этом
думаешь, Хан?
   - Из слов Красного и Легионера много не  понять.  Они  успели  спасти
видеозапись, надо будет посмотреть. Но, чувствую,  это  очень  серьезно.
Ли. И очень не вовремя. Все мои люди сейчас заняты, ты же знаешь.  Иначе
я бы организовал охоту на этого человека.
   - Ты догадываешься, кто он?
   - Да, и думаю, ты тоже, - ответил Хан, понизив голос.
   Лилит прикусила соломинку. На секунду ее лицо исказила гримаса злобы.
   - Карга старая! - прошептала она. - Нагадала, что Страж Севера придет
сам.
   И кого тогда мы держим в подвале?
   - Не знаю. Ли. С ним работала Марго.
   - Работала! Как лежал бревном, так до сих пор и  лежит.  Кома  чистой
воды.
   - Это не кома, Ли. - Хан понизил голос до  шепота.  -  Он  прекрасный
йог.
   Есть йога тела, а есть йога сознания, и ею он владеет в совершенстве.
Считай, что он просто "отключил" сознание. Что бы  ни  вытворяла  Марго,
как бы. ни колдовала вокруг него, ничего не получится.  У  нас  в  руках
лишь тело, оболочка.
   Хан сделал глоток, облизнул губы. Молчал,  устремив  за  плечо  Лилит
бесстрастный взгляд черных, чуть раскосых глаз. Она поняла, что  решение
принимать ей. Втянула  через  соломинку  коктейль.  Подперла  подбородок
ладонью, закрыла глаза, казалось, слушает нервную игру гитариста.  Палец
с темно-красным ноготком скользил по краю стакана.
   - Хан! - Она положила ладонь на его скрещенные на столе  руки.  -  Те
трое на даче что-нибудь знают об операции?
   - Нет. Ни они, ни Легионер.
   - Прекрасно.
   Она посмотрела на часики.  Отщелкнула  крышечку  мобильного,  набрала
номер.
   Пока ждала соединения, нервно барабанила пальцами по столешнице.
   - Алло? Маргарита Ашотовна... Я уже в курсе. Нет, слушайте меня!
   Немедленно уберите то, что в подвале. Да, я так хочу. У вас  полчаса.
-Отключила телефон. - Так, Хан,  начинаем  с  Цветного  бульвара.  Через
полчаса жду звонка.
   Хан  лишь  прищурился,  сузил  веки,  став  еще  больше  похожим   на
восточного божка. Тонкие губы тронула хищная усмешка.
   Она проводила взглядом широкоплечую  поджарую  фигуру,  пока  она  не
растворилась в полумраке зала. Провела  ладонью  по  обнаженному  плечу.
Кожа горела, словно обожженная солнцем. Но Лилит взволновало не это.  По
глазам Хана она поняла, что в ней еще раз произошла перемена,  еще  один
шаг к нечеловеческому. Впервые она осознала  разницу  между  приказом  и
повелением.
   Оказалось, повелевать-значит  ни  на  йоту  не  сомневаться  в  своей
миссии, творить себя, несмотря ни на что.
   "Есть проигравшие и победители, солдаты и командиры, господа и  рабы.
А яиз  рожденных  повелевать!"  -  Лилит  прикусила  мизинец,  чтобы  не
захохотать на весь зал, такая бешеная сила всколыхнулась внутри.
   На пятачке гитарист уступил место трубачу с  козлиной  бородкой.  Тот
начал раскачиваться в такт  мягкому  ритму  барабанов,  вскинул  голову,
прижал трубу к губам.
   Первые два  такта  трубы  вызвали  в  зале  оживление.  "Караван",  -
пронесся вздох от столика к столику.
 
Профессионал 
 
   Белов не донес рюмку  до  рта.  Рука  дрогнула,  водка  пролилась  на
пальцы.
   "Нет, только не "Караван"!" - взмолился он.
   А труба уже выводила мелодию, и под сердцем нарастала боль.  Коварная
штука - музыка, не хочешь, а вспомнишь.
 
Личный архив 
 
Москва, 1979 год 
 
   В прокуренной подсобке мерзко пахло  старым  тряпьем  и  общественным
туалетом.  Апартаменты   предоставил   начальник   ЖЭКа   из   отставных
вэвэшников.
   Просились  на  недельку,  а  сидеть,  как  водится,   пришлось   две.
Вышколенный бывшим вертухаем персонал  бухгалтерии  и  прочих  жэковских
служб лишних вопросов не задавал, да и опера старались особо на глаза не
попадаться. Сидели в подсобке тихо, как  мыши,  и  делали  свое  дело  -
следили за окнами квартиры в доме напротив.
   Белов покачивался на стуле, ноги положил на высокий подоконник. Рядом
стоял штатив фотоаппарата, нацеленного на нужное окно.
   - Игорек, грохнешься, хрен с ним, что спину сломаешь, но  технику  же
казенную загубишь! - второй раз за час предупредил его Володька Полищук.
Сам растянулся на грязном матрасе, ниже уже не  упадешь,  лениво  листал
толстый журнал без обложки.
   - И черт с ним, - отмахнулся Белов. - Что  это?  -  Он  насторожился,
услышав подозрительную возню за стенкой.
   - Макарыч очередную сотрудницу окучивает, -  подавив  зевок,  ответил
Володька. - Каждый вечер так. Я уже время по нему проверяю. Как сопят  -
значит, уже семь вечера, конец рабочего дня.
   - Серьезно? - удивился Белов.
   - Ага. У него двадцать баб в штате. Вот он  и  лютует,  как  петух  в
курятнике. - Володька нашел тему и  отшвырнул  журнал.  -  Перед  уходом
домой обязательно одна задерживается. Причем каждый раз разные.
   - Надо же, и не боится! - с уважением протянул Белов.
   - А что ему сделают? Лампочки в подъездах  горят,  краны  не  капают,
дворники по утрам метлами скребут... Увольнять не за  что.  Бабы  в  нем
души не чают, сам видел. Цветут и пахнут. Значит,  никого  вниманием  не
обделил.
   - Врешь ты все, как мерин.
   - Сам у него спроси, если не веришь! - Володька вытянулся на матрасе.
- У них в прошлую пятницу праздник был, чей-то юбилей. Так Макарыч, пока
бабы пели про того, кто с  горочки  спустился,  почти  всех  в  подсобку
перетаскал.
   - Вот дает мужик. За полтинник уже, а все не  уймется.  Так  и  ласты
склеить недолго!
   - Хо! С таким здоровым образом жизни он  на  наших  поминках  блинами
обожрется. А какие  обеды  они  ему  тут  готовят,  Игорек!  -  Володька
неожиданно встрепенулся, сел, поджав под себя ноги. -  Слушай,  а  может
пожрем?
   Белов потянул носом, запах в подсобке напрочь отбивал  даже  мысль  о
еде, но под ложечкой уже давно сосало.
   - Может, через часок? - Он с  сомнением  посмотрел  в  угол,  где  на
табурете примостилась электроплитка.
   - Да  ладно  тебе!  Супчик  из  пакетика  сейчас  сварганим.  Чаек  с
бутербродами.
   - Володька приподнялся. - Вот только за водой выскочу.
   В этот момент дважды пискнула рация на коленях Белова. Он моментально
сорвал ноги с подоконника, громко стукнув ножками стула об пол.
   - Вова, к аппарату! - прохрипел Белов. Тот уже изогнулся у штатива. -
Что?
   - А хрен его знает! - Володька припал глазом к видоискателю.  -  Свет
горит, шторы не открывал.
   - "Второй", ответь "первому". - Белов поднес к губам рацию. -  Что  у
тебя?
   - Принимай "большого", - отозвалась рация.
   - Все, поужинали, блин! - прокомментировал Володька,  не  поворачивая
головы. - Только начальства нам тут не хватало. Ой, мать твою!
   - Что? - насторожился Белов.
   - Сам смотри.
   Белов схватил с подоконника бинокль. Сначала, навел на  окна  второго
этажа.
   В квартире "клиента" ярко светились все окна.  А  у  дверей  подъезда
тормозила "Волга" с антенной  спецсвязи.  Хлопнула  дверца.  Низкорослый
мужичок в темном пальто и меховой шапке осмотрел  двор,  задрал  голову,
удостоверился, что в нужной квартире горит свет, бодрой походкой вошел в
подъезд.
   Белов уронил руки. Ошарашенно потряс головой.
   - А что здесь Трофимову надо? - хлопая глазами, прошептал Володька.
   - Хрен его знает... Он бы еще  на  танке  подъехал,  мудак!  -  Белов
опустился на стул. Медленно начал соображать. Нажал тангетту на рации. -
"Визир", ответь "первому".
   - Слушаю, "первый", - отозвался хриплый голос Кирилла  Журавлева.  Он
сидел в квартире этажом выше. На Кирилле висела  спецтехника  -  "Визир"
<"Визир" - оперативно-техническое мероприятие по скрытому  наблюдению  с
использованием   оптико-волоконного    устройства    "Визир",    которое
предшествовало внедрению систем телевизионного наблюдения. В потолке или
стене просверливалось отверстие, в  которое  вводился  оптико-волоконный
гибкий кабель. Наблюдатель размещался этажом  выше  и  долгие  часы  был
вынужден  проводить  у  объектива,  укрепленного  на  конце  кабеля.>  и
"прослушка", а на Белове - контроль подступов к дому.
   - В подъезде "большой". Фиксируй клиента.
   - Клиент прошел в прихожую, "первый". Как понял, "первый"? - В голосе
Журавлева  звучали  тревожные  нотки.  Он  уже  понял-вся  операция  под
угрозой.
   - "Пятый", что у тебя? - Белов вызвал на связь опера, наблюдавшего за
дверью клиента через глазок в двери квартиры напротив.
   - У его двери стоит мужик. Кажется, смотрит в "глазок".  Что  делать,
"первый"? Внимание, мужик уходит!
   - Всем наблюдать. - Белов отключил связь.
   - Что будем делать? - спросил Володька, нервно покусывая губы.
   - Сними мне этого придурка, когда выходить будет. На память, - устало
ответил Белов.
   Операцию вынашивали не один месяц. Была это не  банальная  разработка
группки  интеллигентов,  недовольных  советскими  порядками,  а   чистая
"вторая линия", контрразведка без всяких "идеологий". Что  сдвинулось  в
мозгах  трех  "отказников",  не  смог  бы  разобраться