называемым
"перестройкой".  Помните  старый  анекдот:   перестройка,   перестрелка,
перекличка. Хватит, постреляли всласть. Сейчас  основные  фигуранты  уже
определились. Сидят  прочно,  с  ними  можно  иметь  дело.  Теперь  ради
спокойной жизни на ближайшие пятьдесят лет осталось  устроить  последнюю
чистку, прижав к ногтю всех, кто  не  согласен  играть  по  правилам.  И
вернуть государству те деньги, что у него под шумок перестройки  помыли.
особо шустрые людишки. Власть, повторюсь,  это  право  перераспределения
материальных ресурсов и  информации.  А  власть  в  нашей  стране  берут
надолго.
   Минимум на полвека. Теперь понятно? - Я  где-то  слышал,  что  Сталин
перед удушением НЭПа  заказал  тайную  ревизию  всех  капиталов.  Верный
ленинец знал, что "социализм - это учет и контроль".  А  у  вас  как?  -
спросил Журавлев. - Не  хуже.  -  Подседерцев  покосился  на  притихшего
Гаврилова и добавил:
   - Я, естественно,  запрашивал  из  архива  материалы  той  сталинской
ревизии.  Очень  качественная  работа,  и  с  точки  зрения  финансового
анализа, и с точки зрения нашего ремесла. Будет время,  познакомитесь  с
данными нашей ревизии. - Даже так? А утечки не  боитесь?  Я  же  человек
пишущий, могу в творческом азарте и сболтнуть. - Вы, Кирилл  Алексеевич,
от большинства пишущих отличаетесь тем, что еще и думаете. И не  примите
за комплимент, просто констатирую факт. Вот и подумайте,  состоялась  бы
эта встреча, если бы я не решил, что вам можно доверять. А специалист вы
такого уровня, что держать вас на голодном информационном  пайке  просто
грех. - Он придвинул папку к себе. - Теперь о деле. Мне никто  не  мешал
присвоить эти материалы и бросить их в работу. Но никто так  не  владеет
материалом, как автор, это надо учитывать. Поэтому вы  здесь.  А  я  жду
вашего ответа. - Материал готовился под вполне конкретного человека.  Он
умер. Дело можно отправить на полку. - Журавлев  берег  этот  козырь  до
последнего. - Нет. - Подседерцев положил тяжелые кулаки на стол.  -  Ваш
протеже Кротов слишком умен, чтобы умереть до срока. Сейчас он находится
в клинике под Заволжском. Прекрасно себя  чувствует,  как  мне  доложили
сегодня утром.
   "Вот тебе раз!" - подумал Журавлев  и  не  таясь  провел  ладонью  по
вспотевшему  лбу.  -  Беритесь  за  работу,  Журавлев,  -  тихо   сказал
Подседерцев. -  То,  что  вам  вещал  этот  Арлекино,  -  он  кивнул  на
Гаврилова, - абсолютная правда. Так уж  сложилось,  что  Гога  почему-то
тоже загорелся желанием взять вас под крыло.
   Причина,  надеюсь,  ясна.  Как  ни  крути,  но  вы   живой   носитель
компромата, а Гоге сейчас  лишняя  компра  ни  к  чему.  Он  в  политику
ударился, лаврушечник хренов! - зло скривил губы Подседерцев.  -  Отсюда
вывод: или вы работаете на него, или вы лежите в лесу с дыркой в  башке.
И то, и другое, как понимаете, гарантирует ваше молчание.  -  Зачем  вам
Гога Осташвили? - Суть интереса Осташвили к своей  персоне  и  всю  меру
опасности s Журавлев просчитал моментально, но виду не подал. - Он  один
из тех, кто решил играть по своим правилам. Мы готовы закрыть  глаза  на
происхождение  капиталов  и  прошлое  человека,  если  он  согласен   на
отведенное ему место. Гога возомнил себя  императором,  забыв,  что  эта
вакансия уже занята. Более того, он считает себя крупным  политиком.  На
его деньги развернуто несколько  политических  инициатив,  которые  идут
вразрез с государственной линией, то есть - единственно верной. -  Ересь
диссидентства, - с глумливой улыбкой произнес Гаврилов,оказывается,  так
заразна, что  и  бандиты  ею  страдают.  -  Тебе  лучше  знать,  это  ты
инакомыслящим в задницу аминазин ведрами накачивал. - Подседерцев  хитро
подмигнул Журавлеву, давая  понять,  что  им,  чистым  контрразведчикам,
бывший боец идеологического фронта Гаврилов не ровня.
   Журавлев, отлично знавший эти внутренние лубянские распри  о  степени
незапятнанности мундира, буйным  цветом  расцветшие  после  реабилитации
диссидентов, чуть кивнул. - "Палермо" была моей операцией. Задуманной  в
определенное  время,  с  учетом  определенных  условий  и   под   вполне
конкретные задачи. В чем суть вашего, простите, плагиата? - спросил  он,
намеренно надавив на самолюбие Подседерцева.
   Хотел узнать, насколько  амбициозен  тот,  кто,  судя  по  всему,  на
ближайшие месяцы станет его начальником.
   Подседерцев на этот укол даже внимания не обратил. - Используя давний
конфликт Кротова и Осташвили, вы должны построить дело так,  чтобы  Крот
разорил Гогу в отместку за старые обиды. Для Крота это вопрос  чести,  а
для нас - это легенда, на обеспечение которой пойдут все силы.
   Оперативные возможности предоставит Гаврилов.  Все  должно  произойти
как  бы  само  собой.  Конец  такого  человека,  как  Гога,   крах   его
криминально-финансовой империи вызовет массу вопросов. Все  должно  быть
легко объяснимо в рамках легенды о мести Крота. Соответствующую утечку я
организую по своим каналам. - Вы не знаете Кротова,  -  покачал  головой
Журавлев.  -  Это  уникальный  человек.  Знаете,  как   его   "цеховики"
величали? - "Наш Совмин", - усмехнулся Подседерцев. - Вот-вот.  Вижу,  с
материалами на Кротова вы знакомы. Неужели вы думаете, что такой человек
клюнет на липу? - А что, месть Гоге для него липа? -  Он  отлично  умеет
разделять дело и личное. А дело для него - это прежде всего перспектива.
   Гаврилов смотрел на Подседерцева, подчеркнуто  медленно  разминающего
сигарету.  Он  знал,  какая  работа  перемалывается  у  того  в  голове.
Предстояло,   зная   обреченность   Журавлева,   обреченность   Кротова,
приговоренного исчезнуть навеки, сконструировать  ответ  так,  чтобы  не
дать почувствовать пешкам, что их судьба давно решена королями. В этом и
сокрыто высокое искусство управления людьми:  заставить  хотеть  играть,
осознавая свою значимость и незаменимость в чужой, по сути,  игре.  -  И
мне, и вам известно, что мафию не повалить. Пощипать можно. Дело святое,
- растягивая слова, начал Подседерцев.  -  Гога  на  ощип  стоит  первым
номером. С остальными будем разбираться в порядке  живой  очереди.  Если
для этого нужно будет продвигать Юротова  вверх,  будем  двигать.  -  Он
посмотрел в глаза Журавлеву. - Если на то сохранится божья воля.
   Гаврилов еле сдержался, чтобы не крякнуть от удовольствия. Так  тонко
Подсердцев обыграл интонацией  "сохранится",  дав  понять,  что  воля-то
есть, но это сейчас, а что будет завтра, нам, подневольным исполнителям,
неведомо. Да еще так выразительно показал большим  пальцем  на  потолок,
как исконно русский символ  не  бога,  обретающего  в  неведомых  горних
высях, а близкого и бестолкового начальника, что сразу стало ясно, такие
вопросы не здесь решают. - Так я и думал. Ничего не изменилось, - тяжело
вздохнул Журавлев. - И поймите  меня  правильно,  Кирилл  Алексеевич.  -
Подседерцев решил побыстрее уйти от опасного поворота темы. - Я  вас  не
вербую,  а  предлагаю  работу.  Слава   богу,   сейчас   можно   платить
профессионалу достойные деньги. Это раньше мы агентуре совали стольник в
месяц и пахали на них, как на сивых меринах. Но вы  -  не  агент,  хочу,
чтобы вы раз и навсегда это уяснили. Вы нанятый на опасную работу профи.
Я бы с радостью выправил  вам  такое  же  удостоверение,  -  Подседерцев
похлопал себя по нагрудному карману. - Но надо реально смотреть на вещи.
Вы давно на вольных хлебах и от бюрократических игр отвыкли. А денег мне
не жалко. Для того и сварганили ; гавриловскую фирму  "Рога  и  копыта",
чтобы наши  инициативы  не  били  по  карманам  налогоплательщиков.  Да,
Никитушка? - Он посмотрел  на  Гаврилова,  приглашая  его  включиться  в
разговор. - Естественно! -  улыбнулся  тот.  -  Промышленный  шпионаж  и
контрразведка сейчас стоят  хороших  денег.  Техники  у  меня  завались,
спецов  могу  нанять  или   перекупить,   каких   пожелаю.   Оперативные
возможности, Кирилл Алексеевич, вы вообразить себе не  можете!  Мы  даже
вам фирму-прикрытие организовать успели. - Называется -  без  меня  меня
женили! - Журавлев отхлебнул остывший чай.
   "Мастерски разыграли, черти. Только не строй из себя целочку, старый!
Ты же хочешь работать, да? Другого шанса просто не будет. Вот и не делай
кислую рожу". - Гаврилов будет вам платить по пятнадцать штук  в  месяц.
По окончании операции на ваш счет переведут, скажем так, полмиллиончика.
Хватит, чтобы безбедно жить в  тихой  маленькой  стране.  Будете  писать
книжки в белом домике с видом на море. - Подседерцев растянул  в  улыбке
толстые губы. - Даже так? - удивленно вскинул брови  Журавлев.  -  Я  же
сказал, денег мне не жалко. В крайнем случае, расплачусь Гогиными.
   Да  бросьте  жаться,  Кирилл  Алексеевич!  Не  кровью   же   контракт
подписывать...
   Сейчас, если вы не против и Гаврилов не зажмет,  пообедаем,  чем  бог
послал. А уж потом обсудим детали. Согласны?  -  Разве  я  могу  сказать
"нет" - и выйти из этого кабинета? - поднял брови Журавлев. - Боюсь,  вы
правы. Поздно. - Подседерцев в  упор  посмотрел  в  глаза  Журавлеву.  -
Спасибо за откровенность. - Тот не опустил взгляд,  лишь  чуть  прищурил
красные, как у всех гипертоников, глаза. - Гарантии моей безопасности? -
Вот. - Подседерцев протянул через стол широкую  ладонь.  -  И  вы  вновь
становитесь неприкасаемым. Еще не забыли, что это такое?
   Журавлев понял, что ему предлагают вернуться  к  своим,  вновь  стать
членом касты неприкасаемых, смотрящих на весь остальной серый люд как на
объект агентурных игр и сырье для оперативных дел. Изгою, каким он  стал
для большинства бывших коллег,  такое  предложение  делается  лишь  раз.
Каста стоящих над и вне закона способна простить  "неприкасаемому"  все,
но только не предательство.
   Он секунду  помедлил  и  пожал  ладонь  Подседерцева.  Она  оказалась
тяжелой и шершавой, как у плотника.
 
*** 
 
   Спустя три дня Журавлев проводил жену и дочь в Шереметьево.
   Пришлось  соврать,  что  последняя  книга  понравилась   французскому
продюсеру, и тот готов оплатить работу над сценарием. Журавлев  же,  как
благородный отец семейства, обменял шикарную жизнь в  Париже  на  оплату
двухмесячного отдыха жены и дочки в  Греции.  И  сказал  жене,  что  сам
перебирается в деревню, писать вдали от московской суеты.
   Легенда была высосана из пальца, но родные так легко в нее  поверили,
что у Журавлева все перевернулось  внутри.  Оказалось,  все  годы  после
увольнения, когда он, неприкаянный, искал себя,  они  жили  надеждой  на
чудо. И когда оно свершилось, не стали, бедные, разбираться, откуда  оно
свалилось и кто его организовал.
   А организовал Гаврилов. За день выправил загранпаспорта, купил билеты
и забронировал номер в маленьком пансионате. Журавлев, как старый  опер,
сообразил, что в ход пустили накатанный маршрут и  пансионат,  очевидно,
через  третьи  руки  давно  откуплен  Службой   Подседерцева.   Гарантии
безопасности, таким образом, распространялись и на семью.
   Он не знал, что  тем  же  рейсом  вылетел  человек,  предъявивший  на
контроле  паспорт  на  имя  Журавлева   Кирилла   Алексеевича.   Внешне,
возрастом,  расплывшейся  фигурой  и  одутловатым  лицом  он   напоминал
Журавлева. Полного сходства и не требовалось, детального опознания никто
проводить не станет.  С  этого  дня  бывший  подполковник  КГБ  Журавлев
официально числился убывшим с семьей в Грецию.
   Гарантии безопасности в первую очередь ищут хозяева операций.
   Из Шереметьева Журавлев домой уже не вернулся. Два  дня  просидел  на
конспиративной квартире, работал с документами. В среду утром он  выехал
в Заволжск.
 
Глава четвертая 
 
НА ПРОКЛЯТОМ ОСТРОВЕ НЕТ КАЛЕНДАРЯ 
 
Неприкасаемые 
 
Заволжск, август 1994 года 
 
   Они дошли до края плеса и повернули назад. Дальше идти  было  некуда.
Остров - кругом вода.
   У пролома в  монастырской  стене  зарябили  разноцветные  халатики  -
женское отделение вывели на прогулку. Вывели  -  понятие  относительное,
просто выгнали на воздух из серых келий.  Само  местоположение  больницы
делало  режим  понятием  абстрактным,  а  взаимоотношения  персонала   с
больными  уже  давно  уподобились  отношениям  правления  развалившегося
колхоза  со  своими  спившимися   от   безысходности   подопечными.   За
исключением   редких   попыток   самоубийств,   периодических    отловов
нарушителей  режима  (психи  -  они  тоже  люди,  и   мужики   регулярно
обнаруживались на женской половине),  перебоев  с  хлебом,  когда  из-за
большой волны не приходил катер, жизнь на острове шла тихо и незаметно.
   Кротов постоял  у  самой  кромки  воды,  потом  повернулся  и  широко
раскинул руки, при этом распахнулся видавший виды ватник: - Вот  и  весь
мой остров Святой Елены. Дальше  идти  некуда.  Да  и  вперед  особо  не
разбежишься. - Почему не остров Эльба?  -  Журавлев  достал  из  кармана
плаща портсигар. На деньги, выплаченные Гавриловым, первым делом обновил
гардероб. В этом широком плаще он  напоминал  американского  фэбээровца,
какими их показывают в боевиках.
   Вспомнил, как вытянулось лицо продавщицы, когда он  вошел  в  дорогой
бутик в своем  засаленном  на  локтях  костюме.  И  с  каким  садистским
удовольствием он наблюдал за обалдевшей  юной  стервочкой,  выписывающей
чек на сумму, раз в  сто  превышающую  ее  зарплату.  Тогда  он  впервые
испытал новое качество власти - власти денег. До этого знал лишь сладкую
силу краснокожего удостоверения, при виде которого на  лицах  появлялось
пришибленное выражение, идущее  от  глубинного,  чисто  русского  страха
перед органами. - Ха-ха-ха! Кирилл Алексеевич, верные люди говорили мне,
что вы числились лучшим вербовщиком по Москве И области. Вижу, не врали.
Молодец, каков подход! - Он широко улыбнулся, и  Журавлев  отметил,  что
зубы у Крота здоровые, один к одному. Стало  быть,  действительно  сумел
поставить себя на особое положение.
   Сохранить  зубы  в  таком  состоянии  на  больничном  пайке   и   без
регулярного визита к дантисту было невозможно. Кроме этого, но это  лишь
косвенный признак, психическая болезнь  Крота  -  липа.  У  шизофреников
(Журавлев  всегда  интересовался  смежными  с  его  ремеслом  науками  и
специализированные журналы читал регулярно), как правило, отвратительное
состояние зубов. - Так может, переименуем в Эльбу? -  У  Журавлева  было
золотое правило: начал вербовку, гни свое до конца.
   Кротов поднял  камешек,  бросил,  резко  закрутив.  Там,  где  камень
рикошетил от  черной  воды,  медленно  расплывались  круги.  -  Семь,  -
сосчитал  их  Кротов.  -  Счастливое  число.  Журавлев  отметил,   какие
энергичные и резкие движения у Кротова, и не скажешь, что перевалило  на
шестой десяток. Он по оперативным данным и из личного общения знал,  что
Крот всегда был подчеркнуто тщателен в одежде,  костюмы,  аристократично
неброские, заказывал у лучших портных. И  то,  что  этот  могущественный
ранее человек стоит перед ним в  старом  ватнике,  наполняло  Журавлева,
одетого по последней  безумно  дорогой  моде,  уверенностью  и  чувством
морального превосходства.  Без  чего,  это  он  знал  отлично,  вербовка
обречена. - Наполеон был идеалистом и еще не перегорел, поэтому и  бежал
с острова.
   На сто дней вернуться в Париж - это может вскружить голову мальчишке.
- Кротов подставил лицо заходящему солнцу и закрыл глаза. - Мы же с вами
- люди серьезные, самолюбие давно натешили и цену таким эскападам знаем.
К тому же, зачем возвращаться, если твой  маршал  уже  успел  присягнуть
новому королю? - Маршал Ней выступил с войсками навстречу Наполеону,  но
отдал  ему  свою  шпагу,  разве  нет?  -  Ай!  -  отмахнулся  Кротов.  -
Предательство предателя. Это по части нашего главврача. Он считает,  что
предательство - форма шизофрении. - Вполне возможно. А что бы вы сделали
с Неем?  -  Если  бы  я  хотел  вернуться...  -  Кротов  запахнул  синюю
больничную телогрейку и отвернулся. - Не куражу  ради,  а  действительно
вернуться и переиграть  игру...  Я  бы  расстрелял  мерзавца  Нея  перед
строем. Может быть, еще с десяток пришедших с ним  офицеров.  И  все  бы
сразу поняли, что вернулся Хозяин.
   Дал бы пару сражений и усадил бы  королей  за  стол  переговоров,  не
дожидаясь Ватерлоо.
   "Прячет глаза, леший! Не забыл и не простил, как я и надеялся. Теперь
пусть побередит себя изнутри, а я подожду", - Журавлев бросил  окурок  в
воду и тут же закурил новую сигарету.
   Кротов присел на остов сгнившей от времени лодки, наполовину  ушедшей
в белый песок. Подставил лицо теплым лучам  заходящего  солнца.  Если  и
было что в глазах, ушло, не оставив следа. Теперь в них было лишь мудрое
одиночество старика, смотрящего на разлившуюся до горизонта реку. -  Вот
что я вам скажу, Кирилл Алексеевич, - начал он тихим голосом. -  Не  ваш
подход меня зацепил. Вернее, не совсем он. Вы, конечно,  опер  от  бога,
если невольно угадываете такие вещи. Дело было так.  Пару  лет  назад  я
сатанел от тоски. Мерил  этот  берег  шагами  день  за  днем,  в  палату
возвращался  и  падал  от  усталости.  У  зеков  это  гоном  называется.
Наверняка слышали. К такому  подойти  боятся,  глотку  зубами  разорвать
может. Ждут и вертухаи,  и  братва  лагерная,  пока  перегорит  человек,
выжжет в себе прошлое. Из гона два пути -  или  в  петлю,  или  в  новую
жизнь. А раз уж новый человек, к прошлой жизни все  пути  отрезаны.  Так
вот, забрел я в таком состоянии  в  столярку.  Не  скажу  зачем  -  сами
догадаетесь. А там приемник старенький  включен.  На  полную  громкость.
Эдит Пиаф пела. И все у меня внутри оборвалось.  Действительно  же,  как
воробышек, а жизни, страсти к жизни в  ней  -  на  сто  мужиков  хватит.
Заплакал я тогда. Третий раз в жизни.
   Первый - когда мать хоронил, второй - в  Лефортовской  тюрьме,  когда
узнал, что Маргарита с детьми попала в аварию. И тут - в третий.  Как  в
себя пришел, не помню. Очнулся здесь, на  лодке.  Сижу  и  дышу,  как  в
первый раз. Вот тогда я, Кирилл Алексеевич, знаете что подумал? - Что? -
Журавлев внимательно смотрел в сухое острое лицо  Кротова,  не  замечая,
что догоревшая сигарета вот-вот обожжет пальцы. - Подумал  я,  что  могу
сесть на катер, и никто меня не остановит. Доберусь до  одного  городка,
постучу в дверь к верному человеку, вскрою кубышку. Всеми правдами и  не
правдами окажусь в Париже. Поставлю дело, а этому меня учить не надо.  И
выпущу духи "Эдит". Каково? - Кажется, такие духи уже есть.  -  Журавлев
бросил окурок под ноги. "Твою мать, крыша поехала! Наварил лапши,  а  я,
дурак, уши подставил". - Плевать,  перекуплю  марку.  Не  в  этом  дело,
Кирилл Алексеевич, разве вы не поняли?! Только свободный  человек  может
позволить себе такие мечты!  А  раз  я  свободен,  то  таковым  останусь
всегда. В Париже или здесь, в Москве или на нарах в Магадане. С большими
деньгами или с шишом в кармане. Вот так. - Кротов обвел рукой  просторно
разлившуюся реку, бор на дальнем  берегу  с  белой  полоской  плеса..  -
Посмотрел я вокруг и решил,  что  место  для  персонального  рая  вполне
подходящее. И понеслась!  Для  начала  окрутил  завхоза.  Закодированный
алкоголик, такой дела не пропьет.  Наладил  через  него  производство  в
нашей  богадельне  крючков.  -  Каких   крючков?   -   Журавлев   понял,
душещипательная часть окончена, Кротов начал тянуть свою игру. - Вот чем
опер отличается от цеховика! -  улыбнулся  Кротов.  -  Места  же  кругом
рыбные, а снабжение даже при Госснабе  было  убогим.  А  для  демократов
здешние аборигены вообще не существуют. Так вот, гнут  шизики  проволоку
и, у кого ума хватает не  нажраться  крючков,  затачивают  крючки.  Бабы
плетут сети.
   Называется это трудотерапией. Раньше клепали пластмассовые елочки. Но
от такой работы, я имею в виду ее целесообразность, и у здорового ум  за
разум зайдет.
   Теперь все довольны. А сейчас разворачиваем производство тампонов. Не
улыбайтесь, я серьезно. Завхоз уже сунул кому надо в облздраве, и к  нам
ка