бремя,  если  он  не  стал  источником  знания.
Действовать, потому что обладаешь знаниями, знать  сокрытое  от  других,
потому что можешь совершить то, во что большинство отказывается  верить.
Вот и все, что я могу тебе предложить.
   Максимов, не отрываясь, смотрел на  пляшущие  языки  пламени.  Голова
немного кружилась от свежего воздуха, дыма костра, аромата поспевающей в
котелке еды. В него вновь возвращалась жизнь. Оказалось, что для полного
осознания себя живым достаточно влажных стебельков под ладонью,  шелеста
листвы, костра и звездного неба над головой. Тот в нем, кто цеплялся  за
жизнь из последних сил, рвался в схватку, как затравленный зверь,  путал
следы и таился в засаде, - исчез, растворился без следа от уютного тепла
костра и тишины вокруг. Но  Максимов  знал,  что  никуда  он  не  делся,
проснется, непременно оживет и вновь потребует своего: медного  привкуса
крови на губах, усталости, холодной ярости ночного  боя.  Он  тоже  имел
право на жизнь и рано или поздно потребует своего.  Две  жизни  в  одном
человеке не уместишь, рано или поздно они разорвут тебя в  клочья.  Пока
не поздно, надо выбирать, каким быть.
   - Я не вчера родился и могу отличить вербовочную беседу  от  трепа  у
костра.
   - Максимов поднял взгляд. - Надеюсь, не забыли, что я офицер и  давал
присягу?
   - Конечно, нет. Но будет тебе известно, что подпись на типовом бланке
присяги, подшитом в личном деле, есть лишь реверанс перед законом, чтобы
с чистой совестью и по определенной статье расстрелять труса,  предателя
и подлеца. - Человек зашуршал плащевкой, положил руки на колени.  -  Что
будет, если не станет страны, которой ты присягал? Если втопчут в  грязь
ее знамена? - Он не стал ждать ответа. - Ты редкий тип, Максимов. Честь,
долг и верность находятся в тебе самом. И умрут  лишь  вместе  с  тобой,
даже если исчезнут внешние признаки того, во что  ты  верил  и  чему  ты
присягал. Вспомни, что заставляло тебя идти вперед, когда от  солнцепека
и потери крови кружилась голова? Почему не сдался в плен? Или еще  проще
- не вышел из игры,  наплевав  на  всех?  Родина,  командиры,  родные  и
близкие - все они остались в другой жизни. Почему ты шел к своим?
   - У меня был груз. - Максимов чуть прикусил губy,  чтобы  сгоряча  не
сболтнуть лишнего.
   - Контейнер с  биологической  отравой,  -  равнодушно,  как  о  банке
тушенки, обронил человек.  -  А  кому  он  был  нужен?  Ну  стало  одной
пробиркой с гадостью у нас больше, а у американцев меньше. Африканцы как
ничего не имели, так ничего и не получили, судьба у них такая. Даже если
бы ты выбросил контейнер,  ничего  страшного  не  произошло  бы.  Африка
просто биологический котел, в  котором  ежесекундно  рождаются  миллионы
новых видов бактерий и вирусов. Стало бы на один больше, только и всего.
С точки зрения вирусологии тебя бы и обвинить было невозможно.
   - Издеваетесь? - вскинул обритую наголо голову Максимов.
   - Нет, просто передаю мнение тех,  кто  решал  твою  судьбу.  Слишком
много проблем ты создал своим возвращением. Ты оказался  слишком  живуч,
слишком  верен  и  слишком  предан.  Даже  шпиона  из  тебя  сделать  не
получилось. А поверь мне, некоторым очень этого хотелось.
   Человек присел на колени, повозился в рюкзаке, вытащил два солдатских
котелка. Отщелкнул  крышки,  с  горой  навалил  в  них  исходящую  паром
картошку, воткнул ложки. Придвинул одну порцию к Максимову.
   - Чем проще, тем лучше, - пробурчал он с набитым  ртом.  -  В  равной
мере относится к еде и к людям. Согласен?
   Максимов не стал возражать.  Рот  был  забит  обжигающим  варевом,  а
голова не менее жгучими мыслями.  Человек  дождался,  пока  Максимов  не
проглотит пару ложек, потом как-то вскользь спросил:
   - Не помнишь, что сказал Наполеон о солдатских медалях?
   Максимов на секунду  задумался,  слишком  неожиданно  и  не  к  месту
прозвучал вопрос.
   - Кажется, что государству они обходятся  дешево,  а  купить  на  них
можно весь мир.
   - Браво! - Человек отставил свою порцию, запустил руку в вещмешок. На
плащ-палатке, которую постелили на землю как скатерть, появилась бутылка
водки и два пластиковых стаканчика. - Граненые уже, увы, не выпускают. А
жаль, весь шик церемонии пропадает.  -  Он  ловко  перебросил  Максимову
бутылку. - Открывай и наливай. А я сейчас.
   Он подтянул к себе за ремешок командирскую сумку, раскрыл,  дождался,
пока не наполнятся стаканы, и извлек небольшую коробочку.
   - За мужество и героизм, проявленные при выполнении служебного долга,
наградить старшего лейтенанта Максимова  Максима  Владимировича  орденом
Красной Звезды. - Человек испытующе посмотрел в глаза  Максимову.  -  Ты
мне веришь на слово или показать бумагу? - спросил он.
   - Такими делами не шутят. - Максимов ошарашенно покрутил головой.
   Человек достал из коробки звезду  цвета  спекшейся  крови,  осторожно
опустил  в  стакан  Максимова.  Теперь  согласно  традиции   требовалось
выцедить стакан до дна чтобы звезда коснулась обоженных водкой губ.
   Но Максимов медлил, покачивая ставший неожиданно тяжелым тонкостенный
стаканчик.  И  медлил   сидевший   напротив,   пытливо   вглядываясь   в
закаменевшее лицо Максимова. Максимов закрыл глаза,  чтобы  не  отвлекал
свет костра и жгущий взгляд незнакомца. Выдохнул, задержал дыхание.
   "Дед, Кульба, Страус, Вильгельм, Громила  Первый  и  Громила  Второй,
Сашка Лютый. Пусть земля вам будет пухом.  Простите,  мужики,  если  что
было  не  так",  -  мысленно  помянул  он  тех,  кто  давно  смешался  с
прокаленной землей Африки.
   Медленно, мучительно долго вливал в  себя  водку,  пока  к  губам  не
припал острый лучик звезды. Вытряс ее на ладонь, протер  выпуклые  лучи,
словно отлитые из загустевшей крови. Помолчал, взвешивая  кусок  металла
на ладони. Вздохнул и спрятал в нагрудный карман.
   Человек, все  это  время  молча  следивший  за  Максимовым,  спокойно
произнес:
   - Хочешь или нет, но ты - наш.
   - Кто вы? - Максимов встряхнул головой, отгоняя наваждение.
   - Зови меня Навигатор.
   - Тот, кто указывает путь? - усмехнулся Максимов. Это была  последняя
попытка вернуться в ту жизнь, где все ясно и просто, где  все  давно  за
него решили. В душе он знал - выбор уже сделан.
 
*** 
 
   Максим расправил на колене шарик папиросной бумаги. Связной на словах
ничего не передал. Только сунул в ладонь записку и пошел дальше.
   Максимов достал сигарету, чиркнул зажигалкой.
   В ее неярком свете успел пробежать глазами значки на бумаге.
 
   Олафу Срочно прибыть в Москву. Вариант связи "Гора". Личный контакт.
   Навигатор
 
   Через секунду бумажка вспыхнула, легкий пепел унес ветер.
   Максимов достал  из  кармана  кожаный  мешочек,  потряс,  перемешивая
камешки внутри, развязал узелки и, не  глядя,  вытащил  по  очереди  три
плоских камешка.
   Разложил на ладони.
   "Врата, Бездна, Молния", - прочел он руны, нацарапанные на камешках.
   Через пять минут на освещенном участке аллеи мелькнул силуэт мужчины.
   Рядом у ноги брел огромный кудлатый пес.
 
Глава третья 
 
ДЕЛАЙ ЧТО ХОЧЕШЬ 
 
Дикая охота 
 
   От только что  политого  асфальта  поднимался  полупрозрачный  дымок.
Листва тополей успела нагреться, и теперь пахло по-летнему терпко. Склон
Воробьевых гор, круто уходивший к реке, блестел от спелой травы.  Внизу,
укрытый утренней дымкой, лежал город. Над огромной  котловиной,  на  дне
которой он распахнулся скатертью-самобранкой, в  блеклом  утреннем  небе
плыла белая луна.
   Максимов был далек от того, чтобы по поводу и без  повода  закатывать
глаза и читать наизусть: "Москва, как много в этом звуке..." и далее  по
тексту. Он отлично знал цену этому городу. Нет более русского города  на
земле. И как  русский  человек,  он  размашист  и  расхлябан,  жесток  и
радушен, красив в загуле и страшен в  тоске.  Перед  всеми  шапку  готов
ломать и ею же всех закидать. Душа нараспашку нож в сапоге, одной  рукой
перекрестит и ею же фигу покажет.
   Бился, в кровь мордовал царь Петька, дабы  учредить  все  по  порядку
европейскому. А на-ка, выкуси! Кровавой юшкой умывались, но перетерпели.
Кряхтя и треща костями, Северную Пальмиру отстроили царям на потеху,  да
так  по-русски  и  не  обжили.  А  свою  посконную,  ситцево-разляпистую
сберегли, как полушку за щекой. Пришел черный день, выплюнули на ладонь,
оттерли,  чтобы  орел  заиграл  медным  цветом,  и  вновь  провозгласили
столицей. Как знать, что бы с  большевиками  сделали,  не  придумай  они
такую хитрость. Коммунизмы-империализмы - понятия высокие, умом  понять,
конечно, можно, а к сердцу не прикипают. А  Москва,  Россия...  Тут  все
понятно, родное, русским духом продубленное, хуже некуда.
   Здесь и опричник при деле, и боярин в  теле,  и  юродивый  в  почете.
Здесь не надо мудрить, живи как Бог на душу кладет, небось не  пропадем.
А неровен час, враги придут, так  и  тут  думать  не  надо.  Потому  как
отступать некуда. Стало быть, с четырех углов поджечь, рвануть рубаху от
горла до пуза, да и пошло, поехало...
   Эх, какой там Восток-Запад, Европа-Азия. Россия, твою  мать,  Россия!
Только тут русскому человеку и развернуться, только тут ему - жизнь.
   Максимов закрыл глаза и носом втянул остронервный московский  воздух.
Пахло хорошо, опасностью.
   - О чем думаешь, Олаф? - Седовласый крепкий старик, сидевший рядом на
скамейке, щелкнул портсигаром.
   - О городе. Исполинская разболтанная машина или огромный расхлябанный
организм. Порядок и жизнь  висят  на  волоске.  Даже  страшно  подумать,
насколько просто превратить эту  низину  между  семью  холмами  в  озеро
кислоты с пленкой горящей нефти.
   -  Это  отклонение  вероятности  в  сторону  удачи  и  есть   "покров
Богородицы", простертый над городом. Что бы  ни  происходило  в  Москве,
катастрофических последствий не наступает, - отозвался сосед. - На  этом
Лилит и строит расчет.
   Достаточно лишь на йоту превысить долю хаоса, как город превратится в
преисподнюю. Весь вопрос, как она это сделает.
   Максимов проследил, как осторожно  выудили  сигарету  цепкие  пальцы,
никаких коричневых старческих пятен на голой до предплечья руке не было.
Кожа у соседа была сухой, чуть тронутой загаром.
   С той памятной встречи в лесу Навигатора  он  встречал  лишь  дважды,
каждый раз поражаясь, насколько время невластно над этим человеком.  Все
таким же крепким оставалось пожатие сухих пальцев, все  так  же  остр  и
бесстрастен взгляд блекло-голубых глаз. Но после  каждой  встречи  жизнь
Максимова  совершала  очередной  смертельно  опасный  кульбит.   "Личный
контакт" для конспиративной встречи, когда выходишь только  на  того,  с
кем знаком, кому привык доверять  безраздельно,  само  по  себе  явление
чрезвычайное, "светить" сразу  двоих,  равноценных  для  Ордена,  -  так
рисковали только в случае крайней необходимости.
   А "личный контакт" с Навигатором, последним из открытой части  Ордена
- такое может случиться только раз  в  несколько  лет,  да  и  то  не  у
каждого.
   Их последняя встреча прошла в самый канун августа девяносто  первого.
Что было после, об этом никогда не узнают те, кто будет писать  историю.
Бой на плавучем острове в Балтийском море,  отмель  с  зависшим  в  небе
вертолетом, трупы своих и чужих в холодных волнах... Как их привязать  к
спектаклю "обороны"
   Белого дома, речам с танка и  многоголосой  толпой,  орущей  здравицу
новому царю?
   Никак. Потому, что все концы - в воду.
   - Она действительно существует? - спросил Максимов.
   Навигатор проследил его взгляд. Луна на  небе  окончательно  выцвела,
сделалась похожей на мертвую медузу.
   - Луна - да. Черную Луну придумали астрологи.  Как  другие  придумали
Ад. Нет такого места на земле  -  Ад,  как  и  нет  Рая.  Все  здесь.  -
Навигатор похлопал себя по груди. - Слишком близко, чтобы поверить,  да?
Но, как сказал Гермес Трисметист, то, что  внутри,  то  и  снаружи,  что
внизу, то и наверху. Можно считать, что Лилит лишь миф, игра  ума.  Если
бы не свойство  человека  материализовывать  химеры,  живущие  в  бездне
подсознания. Как бы мы ни изощрялись в построениях, но  мыслим  по  сути
лишь двумя понятиями - Добра и Зла. Так вот, Лилит - один  из  феноменов
Зла, тотального, абсолютного, совершенного. в  своей  законченности.  Не
скрою, от этого еще более привлекательного. Но оформившись в миф, пустив
корни в сознании, он неминуемо породил  жизнеспособную  форму.  Лилитэто
культ. А значит-организация. Сплоченная группа адептов, готовая на  все,
чтобы миф обрел плоть. Истинно знающих, что творят,  естественно,  мало,
больше сочувствующих, инфицированных мифом, как бациллой.
   - Значит, она существует. Я уж подумал, что вы  предлагаете  гоняться
за призраком.
   - Лилит-это женщина во плоти, Олаф. Дело в том, что  Зло  никогда  не
бывает абстрактным.  В  мире  людей  оно  проявляется  вполне  осязаемо,
конкретно и безоговорочно. Единственный  носитель  Зла  в  мире-человек.
Потому что лишь он знает, что  есть  Зло.  -  Навигатор  нервно  щелкнул
зажигалкой. - Опасность в том, что она женщина.  Опасность  в  том,  что
рядом с ней опытный и беспощадный воин.
   Опасность в том, что ты сам не знаешь, где пределы Зла в тебе  самом.
Я говорю это, чтобы ты понял, шансов проиграть слишком много, выиграть -
почти нет.
   - На охоте за ведьмой гибель ждет охотника. - Максимов вдруг вспомнил
максиму средневековых инквизиторов.
   - Они знали, о чем говорили, - вздохнул Навигатор.
   - Считаете, что Инквизитор рядом с ней?
   - Не знаю. Не уверен. - Навигатор посмотрел в глаза Максимову.  -  Но
если это так, ты обязан убить его. Это приказ.
   Максимов молчал, прислушиваясь  к  себе.  Первый  шок  от  полученной
информации давно прошел, ушла и растерянность. Теперь  внутри  вслед  за
растущей тревогой медленно всплывала жажда схватки. Пусть пока с  тенью.
Он знал, любой бой - это бой с  самим  собой.  Противник  лишь  помогает
раскрыть в себе то, что дарует победу или несет смерть. Бой не  страшен,
если к нему готов.
   - Есть возможность жить там, где жил Инквизитор? - спросил он.
   Навигатор  сбил  пепел  с  сигареты,  внимательно  посмотрел  в  лицо
Максимову.
   - Да.
   - Других просьб пока нет. - Максимов щелкнул пальцами.
   Дремавший на газоне пес вскинул голову, осмотрелся по  сторонам,  как
будто нехотя  поднялся,  неторопливо  подошел  к  скамейке.  Не  обращая
внимания на соседа, прижался мордой к коленям Максимова.
   - Извини, а зачем тебе кавказец? - поинтересовался Навигатор.
   - Пусть будет. - Максимов потрепал пса по густому загривку.
   - И все же?
   Это  была  первая  попытка  считать  внутренний  настрой,  до   этого
Навигатор ограничился внешним осмотром.
   - Конвой мне теперь как родной. Вы, наверно, не знаете... Когда  наши
нашли меня в подкопе и полумертвого вывезли с  той  сгоревшей  дачи  <Об
этих  событиях  вы  можете  прочитать  в  романе  О.  Маркеева   "Угроза
вторжения", изданного в "ОЛМА-ПРЕСС" в 1999 г. и  переизданного  в  2000
г.>, первое, что увидел, выглянув из окна,  была  вот  эта  образина.  Я
неделю без сознания  лежал,  а  он,  оказывается,  мало  что  нашел  тот
"объект", на который меня эвакуировали, но и прятался все  это  время  в
кустах. Подозреваю, не жрал ни черта. Как такого бросишь?
   Навигатор отметил, что глаза  у  пса  и  человека  потеплели,  словно
сквозь янтарь прошел солнечный свет. Он не раз замечал,  что  измотанный
разлуками и одиночеством человек выливает  все  накопленное  в  душе  на
бессловесное живое существо.
   - Как знаешь. - Он покачал головой, ничего не добавив.
   - Нет, сентиментальности в этом нет, - усмехнулся Максимов.  -  Голый
расчет. Я слишком давно не был в  деле,  возможно,  чутье  на  опасность
притупилось. Глупо было бы узнать это в последнюю секунду.  А  Конвой  -
сплошной нюх на опасность. Пусть пока подежурит. Будет  мешать,  передам
вам на временное содержание. - Он запустил пальцы в густую  шерсть,  пес
сладко прищурился. - А что касается тонких чувств... -  Максимов  поднял
взгляд на Навигатора. Глаза  вновь  сделались  холодными,  как  янтарные
шарики в студеной воде. - Если надо, Конвой, не  задумываясь,  умрет  за
меня. А я, если придется умирать от голода,  буду  питаться  его  мясом.
Подозреваю, что он это знает, и если я хоть на секунду сделаюсь  слабее,
сожрет меня первым. Вот такая у нас любовь. И другой быть не может, пока
я - это я, а он - это он.
   Навигатор кивнул. Отбросил недокуренную сигарету.
   - Все, Олаф, заканчиваем. Погуляй минут сорок, потом  возвращайся  на
эту же скамейку.. Запомни. -  Навигатор  незаметно  кивнул  на  соседнюю
скамейку, где сидел уткнувшийся в газету плотный мужчина лет пятидесяти.
-  Это  Сильвестр.  От  него  получишь  все  необходимое.  Как   всегда,
действуешь в автономном режиме, но, если потребуется, выходи на связь  с
Сильвестром, он обеспечит силовую поддержку. - Навигатор протянул  сухую
ладонь. - Удачной охоты, Олаф.
   - Спасибо. - Максимов пожал протянутую руку.
   Встал, тихо щелкнул пальцами. Пес встрепенулся, пристроился  у  левой
ноги.
   Пошли по аллее вдвоем, как привыкли, медленно,  никуда  не  торопясь.
Пес время от времени  вскидывал  голову,  заглядывал  в  лицо  человеку,
что-то прочитав в глазах, удовлетворенно сопел и брел дальше.
   Сильвестр бросил свернутую трубочкой газету на скамью.
   Навигатор все еще смотрел в тот конец аллеи, где скрылись  человек  и
пес.
   - Как он? - тихо спросил Сильвестр, делая вид, что разглядывает носки
своих ботинок.
   - Я в нем не ошибся. - Улыбка чуть тронула сухие губы  Навигатора.  -
Он выбрал самый опасный путь к цели. Через полчаса он вернется. Передашь
новый паспорт и прочие документы и  отвези  в  квартиру  Инквизитора,  -
тоном приказа закончил он.
   Сильвестр тихо присвистнул.
   - Да, ты прав, - кивнул Навигатор. - И либо туда вернется Инквизитор,
либо там появятся те, кто его  похитил.  Чертовски  опасно.  А  пока  он
попытается найти в квартире и бумагах Инквизитора  то,  что  просмотрели
мы.
   - И сколько  он  будет  сидеть  в  засаде?  -  с  сомнением  протянул
Сильвестр.
   - Не думаю, что долго. У нас слишком мало времени. У нас и у Лилит.
   Оба подняли взгляд на небо. Мертвая медуза  плыла  над  просыпающимся
городом.
 
Лилит 
 
   Вода бурлила, словно готовилась закипеть, но оставалась прохладной  и
нежной, как в лесном ручье. Маленькие пузырьки остро покалывали кожу.  В
теле вялая истома медленно уступала место тугой  бодрости,  искристой  и
злой, как  эта  пенящаяся  вода.  Лилит  потянулась,  прикусила  губы  и
застыла, ловя каждое прикосновение тугих  струй.  Почувствовала  соленый
привкус на губах,  вспомнила,  и  от  этого  ласка  воды  сделалась  еще
нестерпимей, еще острее...
   ...Камень гладко отсвечивал, как бедра завалившейся в траву женщины.
   Послушник стал медленно оседать, рукоятка ножа чуть  не  выскользнула
из пальцев Лилит от навалившейся на клинок  тяжести.  Послушник  выкинул
руки, словно хотел  прижать  Лилит  к  своей  черной  одежде,  пропахшей
ладаном и свечами, но она двинула нож вперед, толкая послушника к камню.
Послушник закинул голову, а потом медленно завалился,  широко  разбросав
руки. Нож остался у нее в руке. А на груди послушника заблестело и стало
расти влажное пятно.
   - Еще раз, - подсказал Хан.
   Она взяла нож обеими руками, прицелилась и вогнала клинок  туда,  где
под одеждой бился тугой  черный  родничок.  Послушник  дрогнул,  тяжелые
армейские сапоги проскребли по земле, и он затих.
   Она встала над ним: белое лицо,  рот  полураскрыт  от  застрявшего  в
горле крика.
   Хан выдернул  нож  из  груди  послушника,  прошептал  что-то  резкое,
нечеловеческое, словно птица тихо вскрикнула. Клинок, вспыхнув в  лунном
свете острым ребром, с хрустом вошел в распахнутый рот.
   Лилит не успела охнуть, как он вытащил  нож  и  с  силой  пригнул  ее
голову прямо к лицу мертвого. А во рту уже бурлила, клокотала