е верил в чертовщину; ложных страхов  просто
не  существует,  беда  всегда  предупреждает  о  своем  приближении.  Он
заставил себя забыть о скорой и легкой победе над Яровым, и предчувствие
западни стало настолько отчетливым, что мышцы сами собой сжались в комок
и грудь обожгло волной ярости.
   "Тихо, Макс, - приказал он себе. - Затаись! Они же тоже  люди,  могут
почувствовать".
   Он намеренно медленно,  давая  себе  время  расслабиться,  расстегнул
левый манжет  куртки.  Пальцы  погладили  горячую  рукоять  стилета.  Он
дождался, пока они стали мягкими, и лишь тогда, распахнув дверь  машины,
выскочил под дождь.
   Водитель  стоявшего  впереди  "опеля"  дал  газ,  прибавляя   обороты
двигателя, а боковое стекло на пассажирском месте медленно поехало вниз:
готовились передать кейс с векселями и тут же сорваться с места.
   "Все, я угадал! У ребят не выдержали  нервы".  -  Он  резко  бросился
вперед, нырнул в окно, правой рукой сбил на колени пассажира  протянутый
ему кейс, левая скользнула в  бок,  на  ходу  защелкнув  кнопку  стопора
двери. - Сидеть и не дышать! - Стилет вырвался из рукава и  чуть  ли  не
уткнулся острием в глаз сидевшего на пассажирском месте. Тот дрогнул  от
неожиданности, откинул  голову  назад,  но  Максимов,  осторожно  двинув
стилетом, прижал его  затылком  к  подголовнику  кресла.  -  Не  вздумай
рвануть с места. Это я тебе говорю, водила!
   Тот ошалело таращил глаза на нож в  руке  Максимова.  -  Скажи  этому
уроду, пусть заглушит движок и вытащит ключи, - зло прошептал Максимов в
перекошенное от боли и страха  лицо  пассажира.  Сейчас  ему  был  нужен
именно он, явно старший в паре, посетившей депозитарий банка.  -  Делай,
как сказали, Богдан, - чуть  слышно  прошептал  старший,  бешено  вращая
свободным глазом.
   Двигатель чихнул и  заглох.  Стали  отчетливо  слышны  звуки  близкой
стройки. - Открой окошко и выбрось ключи, Богдан, - приказал Максимов.
   Связка ключей забренчала в дрожащих руках водителя, потом клацнула по
мокрому асфальту. - Что же вы, братья, такие бабки без пересчета  отдать
решили, а? Мне же за  них  головой  отвечать.  "Куклу"  впарить  решили,
кидалы дешевые? - зло усмехнулся Максимов.
   Водитель коротко вздохнул, дрогнув широкой грудью, с  трудом  оторвал
взгляд от тускло отсвечивающего стилета в руке Максимова. - Ты не  гони,
парень. Делаем, как велено. Убери пикало, перетрем по-людски, - с трудом
выдавил он. - Не будет терок, фраер это! Кончать  его  надо,  -  зашипел
старший. Его рука соскользнула с кейса и вцепилась в ручку двери.
   Максимов убрал стилет, резко рванул старшего за  шиворот  и  приложил
лицом о панель. Отбросил голову вверх и опять заставил вжать  затылок  в
подголовник, уткнув стилет под глаз. - Сидеть, урод! - Хана тебе,  олень
клешастый, бивни на асфальт выложишь, чтобы мне мамы  не  видеть!  -  на
одной ноте зашептал старший, причмокивая разбитыми в кровь губами.
   "Минимум  две  ходки",  -  прикинул  Максимов,  всмотревшись  в   его
морщинистое лицо. Печать  лагерной  жизни  сейчас  отчетливо  проступила
сквозь внешний лоск удачливого бизнесмена. - Это не люди Гаврилова.  Что
ж, можно не церемониться".
   Он еще раз приложил старшего лицом о панель, вновь отбросил в кресло.
- Где векселя, урод? Говори! Долго мне тут раком стоять?!
   Максимов,  чтобы  быстрее  дошло,  хотел  чиркнуть  стилетом  по  его
подбородку, но по вдруг изменившемуся лицу водителя  понял,  что  сейчас
все пойдет наперекосяк. Радостно загоревшиеся глаза водителя смотрели за
его спину.
   Он успел вынырнуть из салона, краем глаза зацепил надвигающуюся тень,
развернулся, и ноги сами собой закрутили "карусель". Первый удар  правой
ногой снес готовую вцепиться в него руку, нападавший потерял равновесие,
оступился, левая нога Максимова, описав широкую дугу,  врезалась  ему  в
основание шеи.
   Нападавший крякнул, просел  на  ногах  и  рухнул  головой  на  капот.
Второго он остановил ударом в пах, в этот момент Максимов  услышал,  как
распахнулась дверь водителя, оттолкнулся ногой от  груди  нападавшего  и
скользнул спиной вперед на низкую крышу "опеля".  Куртка  взвизгнула  на
влажном металле, когда он волчком закрутился на крыше. Удар правой пятки
пришелся точно в висок водителю, тот без крика рухнул  вниз,  так  и  не
успев  поднять  руку  с  пистолетом.  Не  прекращая  вращения,  Максимов
перевернулся на живот и, успев схватить за волосы выскочившего из салона
старшего, с силой рванул на себя, до хруста ударив  затылком  об  острый
край крыши.
   Как и  предполагал,  в  кейсе  была  пачка  чистой  бумаги.  Пакет  с
векселями он нашел под задним сиденьем.
   Максимов перевернул сипло дышавшего водителя, дважды наотмашь шлепнул
по щекам, заглянул в распахнувшиеся мутные глаза и прошептал: -  Колись,
Богдан! Кто подослал? - Змей, - выдохнул тот и закатил глаза. - А в миру
как его кличут? - Самвел.
 
*** 
 
   Он гнал машину к Дому художника на Крымском валу, где его должен  был
ждать Ашкенази. Дважды проверился, покружив по арбатским переулкам.
   "Бестолку, - сказал сам себе Максимов, выруливая на проспект. -  Если
Самвел не дурак, то  Ашкенази  уже  под  плотным  контролем.  Интересно,
почему он решил сорвать  операцию?  Жаба,  наверное,  задушила.  Как  ни
крути, а на полтора лимона его банк выставили. Можно сказать,  сам  себя
серпом по яйцам... Жадный он,  значит,  подсознательно  труслив,  вот  и
испугался, что дело слишком далеко зашло.
   Ничего, ничего! Сейчас я его  протолкну  еще  глубже,  только  бы  не
поперхнулись!"
   Он притормозил у метро, купил в ларьке две упаковки импортного пива.
   Бутылки были из  толстого  зеленого  стекла,  литые  и  тяжелые,  как
гранаты. Такими и танк остановить можно. Максимов подбросил в руке  одну
упаковку,  шесть  бутылочных  горлышек  наполовину  торчали  из   тонкой
цветастой  картонки.  Рука  должна  была  запомнить  вес  и   траекторию
движения, через несколько минут думать будет некогда...
 
*** 
 
   Как ни убеждал Кротов, что Ашкенази больше раза  в  год  не  предает,
Максимов не поверил.  За  неполные  трое  суток,  прошедшие  со  времени
раскола Ашкенази в шереметьевском профилактории,  произойти  могло  все,
включая внеочередное предательство. Успокаивало лишь одно - Ашкенази  до
сих пор жив. О недосмотре или добродушии Самвела не могло быть и речи.
   "Или предал, или Самвел с ним решил поиграть, как кошка с мышкой.  Не
дай бог первое, но скорее всего - второе". - Машина  резво  взлетела  на
верхнюю точку моста, Максимов бросил взгляд влево. Фасад  ЦДХ  был  ярко
освещен прожекторами, влажный ветер трепал яркие вымпелы на  флагштоках.
Массивное серое здание показалось авианосцем,  неожиданно  выплывшим  из
сумрака и дождя прямо перед носом у вражеских батарей. - Мама родная!  -
вырвалось у Максимова. - Да это все равно, что незаметно  трахнуться  на
Красной площади!
   Пробраться незамеченным к центральному входу и увезти  Ашкенази  было
практически невозможно.
 
*** 
 
   "Начинается!" - проворчал  Максимов,  с  трудом  объезжая  "девятку",
припаркованную прямо у чугунных ворот. Если его и ждали, то только не на
"опеле". Гавриловская "Волга" сейчас одиноко мокла под дождем  во  дворе
дома на Чертолье, надежно упакованные в ней "кидалы" придут  в  себя  не
скоро. Смена машин давала преимущество, но лишь временное. Он приехал на
десять минут раньше, но взявшие Ашкенази под "колпак" уже  начали  брать
под контроль все машины, подъезжающие к Дому художника.
   Когда знаешь, что ищешь, обнаружить необходимое труда не составляет.
   Максимов на малом ходу проехал  мимо  ряда  машин,  припаркованных  у
центрального входа, и сразу же вычислил нужную. Бордовый  "джип-шевроле"
размерами и формами  напоминал  БТР,  только  без  башни.  В  салоне  за
затемненными стеклами вспыхнул огонек зажигалки.
   В остальных машинах,  терпеливо  ожидающих  своих  хозяев,  признаков
жизни не наблюдалось.
   Максимов проехал дальше, к мигающему разноцветными гирляндами входу в
ночной клуб. Машин у его входа было меньше,  но,  в  отличие  от  разной
степени подержанности  машин  любителей  прекрасного,  припаркованных  у
центрального входа, здесь  собрались  исключительно  иномарки,  ценой  и
ухоженностью демонстрируя крутизну  и  богатство  их  владельцев.  Серый
"мерседес" единственный из всех на стоянке был развернут к  воротам.  Он
стоял на дороге, как гоночная машина на  старте.  В  салоне  были  двое.
Третий появился от ярко освещенного входа, ему распахнули дверцу,  и  он
нырнул в салон машины, прижав что-то тяжелое,  спрятанное  на  боку  под
курткой. Максимов сразу же оценил резкость движений крупной атлетической
фигуры. Если в "мерседесе" и джипе все были такими, да еще с оружием, то
проще было въехать в вестибюль, где ждал его Ашкенази, через стекло.
   "Мысль дурная, но эффективная, - усмехнулся Максимов.  -  Брось,  что
хорошо в кино, никогда не получается в реальной жизни. Ни пешком, ни  на
машине, даже на танке  нам  уйти  не  дадут.  Порознь  брать  не  будут.
Позволят подойти к Ашкенази, скорее всего, даже  позволят  передать  ему
кейс. А дальше все будет, как в кино: заломят руки и потянут в отдельный
кабинет на приватную беседу. Ашкенази сломают  на  компромате,  а  тебя,
изрядно помяв, пристрелят в тихом месте".
   Он свернул за угол и заглушил мотор.  Здесь  было  тихо.  Сверху,  из
огромных окон выставочного зала, лился мягкий свет. Пахло мокрой  землей
и близкой рекой.
   Максимов подышал  на  лобовое  стекло.  На  кружочке,  запотевшем  от
горячего дыхания, скорописью написал иероглиф и откинулся на сиденье.
   Сначала лихорадочно скачущее сознание не давало  сосредоточиться.  Он
заставил  себя  дышать  медленнее,  каждый  раз   на   вдохе   произнося
заклинание. Через минуту  мир  исчез,  остался  лишь  тающий  на  стекле
иероглиф. Его змеиное тельце плясало, дрожало,  пытаясь  развернуться  в
хлестком ударе. Когда и он растворился в  темноте  за  стеклом,  исчезло
все. Жизнь остановилась. Началась магия.
 
Крылья Орла 
 
   Чаще  всего  твоими  противниками  будут  ослепленные  ненавистью   и
отравленные презрением. И то, и другое губительно, Олаф. Научись любви и
сочувствию, и ты будешь побеждать  в  ста  схватках  из  ста.  Любовь  и
сочувствие не есть слабость, если они делают тебя непобедимым. Любить  -
это растворяться в  другом.  Так  ты  станешь  невидимым  и  неуязвимым.
Сочувствовать - значит чувствовать вместе. Так ты сможешь упредить удар,
лишь почувствовав желание его нанести. Сочувствуя противника, ты сможешь
управлять  его  чувствами,  как  управляешь  своими.  Он  будет  видеть,
слышать, ощущать то, что захочешь ты. Не сопротивляясь, потому  что  сам
будет хотеть  того,  что  захочешь  ты.  Да,  Олаф,  воин  должен  уметь
превращать Любовь и Сочувствие в оружие. Но применять его  следует  лишь
против ослепленных ненавистью и презрением.
   Их было семеро. Шестеро были готовы его убить. Один смертельно боялся
и был готов предать при первой же угрозе. Нервы у всех были взведены  до
предела затянувшимся ожиданием.
   Их состояние  начало  передаваться  ему,  но,  выровняв  дыхание,  он
заставил себя улыбнуться, через секунду внутри разлилось спокойствие,  а
потом теплая волна тихой радости затопила сознание...
 
*** 
 
   ...Человек,  контролировавший  Ашкенази,  прислушался  к  голосам  за
соседним столиком. Внутри разливалось приятное  тепло,  как  от  выпитой
рюмки хорошего коньяка. Он поднес к губам чашечку кофе, нет,  коньячного
привкуса он не почувствовал. А тепло и спокойствие  уже  растекались  по
всему телу. Толстяк, за которым ему было приказано  наблюдать,  все  еще
сидел за своим столиком. Человеку вдруг безудержно захотелось оглянуться
и посмотреть на тех, за соседним столиком, так громко о чем-то спорящих.
Он был уверен, что сейчас услышит что-то важное, самое важное,  не  зная
об этом,  просто  глупо  жить  дальше.  Он  бросил  короткий  взгляд  на
Ашкенази... и повернулся . к нему спиной.
   ...Ашкенази вытер  взмокший  лоб  и  вдруг  почувствовал,  как  разом
ослабла невидимая рука, весь вечер теребящая измученное сердце. Странно,
страх куда-то исчез. Он прислушался к себе. Впервые в жизни он ничего не
боялся. Господи, до чего же легко и вольно стало на душе! Внутри звучала
тихая  мелодия,  напоминающая  вальс,  услышанный   давным-давно,   еще,
наверное, в детстве.
   Захотелось  встать  и  выйти  из  прокуренного  кафе  на  воздух.  Он
посмотрел на часы.
   Тот, кого он ждал, опаздывал уже на десять минут.  Мелодия,  звучащая
внутри, стала громче, настойчивее. Ашкенази глупо  хмыкнул,  взял  плащ,
брошенный на соседний стул, и пошел к выходу...
   ...Его пост был у киоска, торгующего никому не нужными  безделушками,
альбомами   по   искусству   и   наборами   импортных   красок.   Отсюда
просматривался весь холл и вход  в  кафе.  Он  еще  раз  обвел  взглядом
снующих у гардероба, прихорашивающихся перед зеркалами и  сбивающихся  в
пары и группки перед широкой лестницей, ведущей  на  верхние  этажи.  На
местную публику смотреть ему уже опротивело. Он отвернулся к витрине.  В
глаза бросилась толстая, мощная  авторучка  с  острым  язычком  золотого
пера. Он вздохнул...  и  больше  не  мог  оторвать  взгляд.  Этот  злой,
расщепленный, как у змеи, язычок дразнил, манил к себе, угрожал  ужалить
и в то же время сам просился в руки. Он попытался отвести глаза,  но  от
этого желание обладать этой ручкой стало жгучим, непреодолимым.
   Он оттолкнул возмущенно закудахтавшую бабульку, наклонился к  окошку.
- Вон ту ручку. Черную,  -  выдохнул  он.  -  Ой,  а  она  дорогая...  -
протянула девочка. - Ручку. Черную. - Он нетерпеливо сжал пальцы. -  Сто
семьдесят пять, - с сомнением в голосе сказала девица.
   Он распахнул бумажник, бросил в тарелочку две сотенные бумажки.
   Ручка легла сверху. Он сразу же схватил  ее.  Снял  колпачок.  Острый
золотой лучик ударил в глаза. - Сдачу возьмите. Молодой  человек,  сдачу
забыли! - А? - Он недоуменно посмотрел на ворох разноцветных бумажек  на
блюдце.
   Наваждение  исчезло.  Внутри  осталась   только   пустота,   медленно
заполняемая тревогой.  Он,  не  пересчитывая,  сунул  деньги  в  карман.
Настороженно огляделся.
   ... Сидевший за рулем "мерседеса" уткнулся остановившимся взглядом  в
черное стекло. По нему гибкими  змейками  вились  струйки  дождя.  Азарт
предстоящей травли куда-то пропал. Он вспомнил, что приехав почти на час
раньше срока, успел заскочить в казино. До ночного  столпотворения  было
еще далеко, но чтобы ранняя  публика  не  скучала,  на  сцену  выпустили
девочку-стриптизерку. Он успел досмотреть номер до  конца.  И  теперь  в
пляске  струй  на  стекле  вдруг  вновь  увидел   ее   тело.   Медленно,
завороживающе,  по-змеиному  гибко  изгибающееся  в  такт  едва  слышной
мелодии...
   ...В джипе старший  группы  поморщился  от  боли  в  спине.  Она  шла
откуда-то из поясницы вверх, к затекшим плечам, и тугими ударами била  в
затылок. Он попробовал сесть поудобнее, боль кнутом хлестнула по  спине.
- Ты чего? - встревоженно спросил водитель. - Не знаю. В спину вступило.
Аж дышать больно. - Перекачался, наверно. У меня такое было, -  произнес
голос за спиной.
   Он посмотрел на ярко освещенный фасад. Под колоннами  сновали  темные
фигурки. Двое, контролировавшие  углы  здания,  были  на  своих  местах.
Условных знаков не подавали. Просто стояли, как истуканы.
   А боль была уже нестерпимой. Тупой и ноющей, словно по  спине  плашмя
приложились доской. - Ох, не могу, - выдохнул он, упав лицом на  панель.
- Слышь, разотри!
   Водитель сел вполоборота к нему и жесткими  пальцами  стал  разминать
мышцы...
   Он вышел из темноты на ярко освещенную лестницу.  У  ближней  колонны
стоял тот, кто был наиболее опасен. Ашкенази, на ходу  кутаясь  в  плащ,
уже вышел из стеклянных дверей.
   Он бесшумно  подошел  сзади  к  тому,  кого  заставил  сосредоточенно
разглядывать лужу, пузырящуюся от крупных капель, срывающихся  с  крыши.
Этого было мало, человек все равно среагировал бы  на  проходящего  мимо
Ашкенази.
   Не отрывая взгляда от стриженого затылка, вытащил руку из  кармана  и
хлопнул этого  человека  ладонью  по  переносице.  Тот  покачнулся...  и
остался стоять, закрыв глаза. Лицо сразу же сделалось расслабленным, как
у спящего...
 
*** 
 
   ...Ашкенази задохнулся от влажного ветра, несколько капель ударили  в
лицо, он поморщился  и  беспомощно  посмотрел  по  сторонам.  Неожиданно
мелодия вальса, звучавшая  внутри,  сменилась  тягучим  нервным  звуком,
словно лопнула перетянутая струна. Он становился все  громче  и  громче,
пока в резонанс не задрожало  сердце.  Ашкенази,  сам  не  зная  почему,
вместо того чтобы  сбежать  по  лестнице  к  припаркованной  на  стоянке
машине, развернулся и быстро засеменил между колоннами вправо. Он  почти
бегом пронесся мимо человека в черном плаще, на ходу отметив, что  стоит
тот, почему-то закрыв глаза. Мерзкий звук, разрывающий на  части  нутро,
стал гаснуть, когда он увидел блестящий от дождя  бок  машины.  Спасение
было там, за приоткрытой дверцей...
 
Когти Орла 
 
   Он специально поставил машину правым боком к зданию. Лишние  секунды,
пока Ашкенази обходил бы машину, могли  стоить  жизни.  Как  только  тот
тяжело плюхнулся на сиденье,  Максимов  до  боли  вдавил  себе  палец  в
углубление  на  затылке.  Пора  было   отключаться.   Магия   кончилась,
начиналась жизнь. - Пристегните ремень, - как можно  спокойнее  приказал
он недоуменно уставившемуся на него Ашкенази.
   Услышав характерный щелчок, он ударил по рычагу скоростей и до отказа
вжал педаль. Машина, взвыв шинами на мокром  асфальте,  задом  вырвалась
под яркий свет,  юзом  пошла  в  бок,  развернулась  и,  разметав  лужу,
понеслась мимо стоянки.
   Максимов  краем  глаза  заметил  двоих   крепышей,   выскочивших   из
стеклянных дверей. Мог поклясться, что у одного в кармане  лежит  сейчас
ручка с золотым пером. Одной рукой удерживая вырывающийся  руль,  другой
опустил стекло. Сбросил скорость и, поравнявшись с "девяткой", в  салоне
которой уже начиналась тихая паника, аккуратно всадил пулю в ее переднее
колесо. На стоянке с большим опозданием взревел мощный мотор джипа.
   Ворота он проскочил, едва не зацепив прижавшихся  друг  к  другу  под
зонтом девчонок. Ударил по тормозам, развернув машину  почти  на  месте.
Успел увидеть, что, набирая скорость, от казино уже несется "мерседес".
   Скоростных возможностей своего "опеля" он не знал.  Но  и  устраивать
ралли  по  улицам  Москвы  в  планы  не  входило.  Входя  в  поворот  на
набережную, он специально сбросил скорость, они обязательно должны  были
сесть ему "на хвост".
   Удерживая  стрелку  спидометра  на  ста,  он  внимательно  следил  за
картинкой в зеркале заднего вида. Фары "мерседеса" становились все  ярче
и ярче. Сзади их нагонял вздрагивающий сноп света - более мощный,  но  и
более тяжелый джип наконец начал разгон. - У вас под ногами две упаковки
бутылок, - сказал он Ашкенази. - Без суеты  и  ненужной  возни  положите
одну мне на колени. Вторую держите в руках.
   Выполняйте! - уже резче добавил он, и Ашкенази тут же нырнул  головой
вниз.
   Теперь свет нагоняющих машин заливал салон. Максимов дождался,  когда
джип, рявкнув сигналом, вспугнет  "мерседес",  требуя  уступить  дорогу.
Убрал ногу с педали газа, чуть вильнул влево, схватил упаковку,  высунул
руку в окно и резко подбросил ее вверх.  -  Вторую!  -  Он  рванул  руль
вправо, подхватил едва коснувшуюся  колен  упаковку  и  точно  таким  же
броском вышвырнул ее за окно.
   Шесть бутылок, упав  на  асфальт,  взорвались,  как  бомба,  разметав
вокруг пену и осколки. "Мерседес", уступая дорогу отчаянно  сигналившему
сзади джипу, всеми  колесами  влетел  в  белый  круг.  Машина  сразу  же
просела, из-под днища вырвался сноп  искр.  Лобовое  стекло  вздыбилось,
покрылось сеткой, потом в искрящемся облаке оскол