та,  способную  удовлетворить  спрос  в  масштабах  такой
огромной страны.  И  почему  при  среднестатистической  зарплате  в  сто
двадцать рублей их цена на "черном рынке" доходит до двухсот  рублей.  И
берут же! С руками, можно сказать, отрывают. А главное,  -  Кротов  чуть
понизил голос, - где актируется  прибыль  и  что  финансируется  на  эти
деньги? - Может, не будем о  штанах,  Савелий  Игнатович?  -  поморщась,
предложил Решетников. - Можно. - Кротов сел вполоборота, чтобы держать в
поле зрения включившегося в разговор Решетникова. -  Могу  поговорить  о
шкурках  соболя,  неучтенном  лесе,  якобы  погибшем  во  время  сплава,
стройматериалах, не доехавших до ударных строек пятилетки, о  золотишке,
в  конце  концов.  Я  занимался  практически  всем,  что  отбраковывала,
списывала  и  позволяла  расхищать  расхлябанная  система  производства.
Отцы-основатели  СССР  были  отнюдь  не  мечтателями,  а  реалистами   и
знатоками человеческих душ. Они знали, что воровать будут всегда, даже в
светлом будущем. Человек просто не может не прихватить  бесхозно  и  без
дела лежащее, такова его природа. И как ни  организуй  систему  учета  и
контроля, он не прекратит хищений. Система лишь позволит засекать,  где,
кто,  как  и  сколько  ворует.   Но   в   государстве   государственного
капитализма, - а в СССР социализма не больше, чем в  Америке,  -  нельзя
допускать накопление частного, то есть -  не  имеющего  государственного
интереса капитала. Вот ваш покорный слуга и летал, как пчелка, собирая с
цветов зла терпкий мед  "теневого"  капитала.  Поговорим  об  этом?  Мне
всегда казалось, что услуги, оказанные режиму, не имеют срока  давности,
а заключенные с режимом договоры пересмотру не  подлежат.  -  Вы  хотите
сказать, что  договор,  заключенный  с  вами  и  вам  подобными  людьми,
исключал тюремное заключение и физическое уничтожение, так я понял? -  И
репрессии против родных и близких, если  мне  не  изменяет  память.  Как
писал Ришелье в охранных грамотах:  "Все,  совершенное  подателем  сего,
совершено по моему приказу и на благо  Франции".  Или  прибыль,  которую
партия имела с "теневого бизнеса", уже ничего для вас не значит?
   Салин подлил в свою чашку кофе, сделал глоток. Удар нанес неожиданно,
не донеся чашку до рта, резко бросил: - Вы забываете,  что  провалились.
Кротов. Вас обложил обыкновенный опер КГБ, и вы попались. Ну на кой черт
вы побежали спасать этот проклятый цех в Краснодаре! - Его хозяин, дурак
невероятный,  имел  выход  на  уральские  изумруды.  Вот  вам  и  ответ.
Организованное хищение уральских изумрудов!  Как  я  успел  выяснить,  с
прямыми выходами  на  наших  эмигрантов,  осевших  вместо  Тель-Авива  в
Амстердаме. - Об этом поговорим  на  досуге.  Обязательно  поговорим.  -
Салин удовлетворенно кивнул. Нажим в  голосе  тут  же  пропал.  -  Павел
Степанович, доложи о  своей  работе.  -  Так.  -  Решетников  перевернул
страничку в папке. - Час назад произошло ЧП.
   Была пресечена попытка побега  из  автозака  по  пути  следования  из
Лефортовского СИЗО в Матросскую тишину. Конвой  был  вынужден  применить
оружие.  На  поражение,   естественно.   Не   участвовавший   в   побеге
подследственный Кротов С. И. был ранен срикошетившей пулей. Скончался от
острой сердечной недостаточности. Возраст все-таки. - Решетников  поднял
взгляд от бумаги и пристально посмотрел в напрягшееся до белых пятен  на
скулах лицо Кротова. - Уже пошла писать губерния.
   Есть  рапорты  конвоя,  показания  врача  "скорой  помощи",  протокол
вскрытия трупа.
   Так как вы с момента выезда из Лефортова перешли под  ответственность
К ПК, следствие по этому делу мы взяли в свои пуки. - Он тяжело вздохнул
- ну прямо мастеровой, перед тем как поплевав на руки, взяться за топор.
- Разберемся.
   Виновных накажем. - А не проще было бы умереть от инфаркта в  камере?
- поморщился Кротов. - Банально. И никто не поверит, умирать бы пришлось
в нашем спецбоксе в Матросской тишине. Сразу  бы  было  видно,  что  все
состряпано, в "тюрьме ЦК партии" даже мухи не мрут без визы ЦК. Да и что
мелочиться? Ради хорошего человека  мне  ничего  не  жалко,  -  хохотнул
Решетников, дрогнув округлым брюшком, свисавшим через ремень.  -  Играть
спектакль так играть! - Еще трупы  были?  -  как  бы  мимоходом  спросил
Кротов.
   Решетников посмотрел на Салина, тот кивнул. - Бежали двое. Один легко
ранен, он и будет основным свидетелем. Уже дал показания, что  на  побег
его подбил второй заключенный. А вот организатора и инициатора побега, к
сожалению, конвой свалил наповал. -  С  размахом  работаете,  ничего  не
скажешь! - покачал головой Кротов и повернул голову  к  книжным  шкафам,
занимавшим всю стену.
   "Вот ты и мертвец! - сказал он сам себе. - Хочешь  жить  -  живи.  Не
хочешь - только чиркни лезвием... Пером они уже чиркнули. Тебя уже  нет,
запомни это. Для бюрократа смерть - факт,  не  требующий  доказательств,
достаточно печати и подписи. И не оспоришь же! На Руси всегда  так:  что
не описано пером, отрубается топором". - Вещички  ваши,  само  собой,  в
Лефортове остались. Но вот эту я все-таки взял. - Решетников  достал  из
кармана кожаную коробочку, раскрыл и  выложил  на  стол  перед  Кротовым
перстень. - Штучная работа, платина с золотом. Жаль  было  бы  потерять,
как считаете?
   Салин и Решетников не сводили с него глаз, Кротов  отчетливо  ощущал,
такими пронизывающими и затаившимися были скрестившиеся на нем  взгляды.
Он сознательно тянул паузу. Все, что эти люди могли решить за него,  они
уже решили. Теперь им осталось только ждать.
   Он знал, как они работают  с  теми,  кто  им  нужен.  Называется  это
малопонятным словом разработка. Уж лучше попасть меж мельничных жерновов
или сразу - под поезд.
   Для начала  присматриваются,  принюхиваются  к  человеческому  стаду,
вычисляя достойный объект  охоты.  Потом  начинают  гон.  Травят  стаей,
отрезая все возможные пути, пока не выгонят на зыбкую почву. Вот тогда и
начинается основная работа.
   Жил  себе  человек,  стоил  планы,  многого  достиг  -  с  никчемными
неудачниками Инквизиция Партии не работает, а тут вдруг все наперекосяк,
и почва уходит из-под ног. Пустота под  ногами,  вяжущая,  затягивающая.
Страшно это,  смертельно  страшно.  Не  всякий  выдерживает,  не  каждый
способен в такие минуты  сохранить  себя  цельным,  большинство  идет  в
раздрай, мечутся, все больше и больше увязая в зыбучем песке разработки.
Тут и происходит первый этап селекции. Насмерть травят только  тех,  кто
не выдержал гона. На  истерике  и  страхе  вербуют  только  слабаков,  и
интерес к ним временный, ожидать качественной  работы  от  низкосортного
человеческого материала - глупость непростительная.  Самый  ценный  тот,
кто выдержал, не сломался раньше  времени,  у  кого  костяк  есть,  кто,
просчитав все наперед, дождался предложения от  вожаков  обложившей  его
стаи.
   Но вся сложность в том, что последнее "да" должен сказать  загнанный.
И стоит вожак, не отпуская  взглядом  того,  кто  все  глубже  и  глубже
увязает в зыбучем песке. Он уже сделал, все, что мог, сейчас  его  ум  и
чутье бессильны. Он уже решил все, что можно было решить, за себя  и  за
того, загнанного.  Никто  не  знает,  на  что  может  решиться  человек,
оказавшийся обложенным со всех сторон. И  никто  не  должен  ему  мешать
сделать выбор. Потому что выбор - это уже  навсегда,  до  самой  смерти,
которая будет не игрой, не разработкой, а всерьез. И навсегда.
   Об этом вожак и стая сумеют позаботиться, Давным-давно, еще  в  самом
начале карьеры, Kpoтов попал в разработку и  сказал  "да",  согласившись
сотрудничать с самым законспирированным партийным  органом  -  Комитетом
партийного контроля контрразведки. Договор был  сформулирован  предельно
корректно, как и следует между людьми,  уважающими  силу  и  связи  друг
друга.  Кротов  отдавал  себе  отчет,  что  вне  рамок  государственного
интереса любая инициатива губительна. А его партнеры прекрасно понимали,
что существование системы государственного капитализма  без  таких,  как
Кротов, практически невозможно.
   Но с того дня, когда выполнил первое задание, - не по приказу,  упаси
господь, а в интересах КПК,  он  постоянно  ощущал  прилипший  к  'спине
взгляд вожака. Время от времени стая устраивала проверку.  И  опять  под
ногами неожиданно оказывалась смертельная пустота, и  опять  нужно  было
сказать "да" в обмен на брошенный на песок канат. Так Инквизиция  Партии
проверяла на слом  ею  избранных.  Это  называлось  подвесить.  Достигая
высот, не без помощи и  под  прикрытием  Инквизиции,  человека  приучали
ценить надежную крепкость каната,  который  мог  быть  поводком,  мог  -
спасением, а если надо - свернуться в петлю.
   Ему, пусть жестоко, но весьма  доходчиво  давали  понять,  что  выбор
делается лишь раз, дальше за него решает стая.
   Но каждый раз  за  секунду  до  ответа  был  этот  сладостный  момент
всевластия жертвы над вожаком. Можно искусно подвести,  можно  принудить
сделать выбор. Но над окончательным Выбором не властен никто.  Жить  или
умереть - человек решает сам. -  Хорошо,  эта  страница  моей  биографии
закрыта. - Кротов повернул голову и уткнулся взглядом  в  темные  стекла
очков Салина. За их дымчатой мутью, как у зверя,  затаившегося  в  чаще,
поблескивали белки глаз. - Пора переходить к делу, как считаете,  Виктор
Николаевич? - Кротов взял перстень, осторожно надел на безымянный палец.
   Салин  медленно  снял  очки,  помял   пухлыми   ухоженными   пальцами
переносицу. Не скрывал, что затянувшаяся пауза стоила ему  колоссального
напряжения. Под грузным Решетниковым скрипнуло кресло, тот  расслабленно
отвалился на спинку, положив папку в кожаном переплете на колени...
 
*** 
 
   Кротов затряс головой, отгоняя воспоминание. И на смену тому  душному
летнему  вечеру  из  самого  затаенного  уголка  памяти   всплыл   образ
Маргариты,  идущей  навстречу  ему  по  запруженной  толпой   отдыхающих
набережной. Тогда он впервые увидел ее и сразу понял - она, та,  что  на
всю жизнь. - Солнце моих ненастных дней, Луна  моей  бессонницы,  звезда
слез моих, Полынь сердца и роза печали, Как отыскать твои следы...  -  В
пустыне моей души? - прошептал Кротов и  до  соленого  привкуса  закусил
губу.
   Он не слышал, как встала с постели Инга, и вздрогнул, когда ее теплая
ладонь легла на его плечо. - Ты  что-то  сказал?  -  Она  встала  совсем
близко, замерзшее плечо обожгло прикосновение ее горячего тела.
   Кротов закрыл глаза, давая  себе  возможность  прийти  в  себя  и  не
поддаться манящему теплу.
   "Если сказать ей, что эти стихи  для  нее,  она  обрадуется  и  глаза
вспыхнут, как у девушки-лимитчицы в  будке  у  эскалатора  метро,  когда
незнакомый человек сует ей в кабинку  букет,  предназначавшийся  для  не
пришедшей на свидание  подруги.  Мы  так  хотим  быть  счастливыми,  что
радуемся любой возможности. Пусть  даже  украденной  у  других.  Все  мы
такие, жаждущие любви эгоисты".  -  Он  намеренно  думал  об  Инге  зло,
набираясь решимости оттолкнуть, навсегда лишить себя ее ласкового тепла.
- Это арабский поэт. Впрочем, мало кому известный даже в свое  время.  -
Он поймал ее пальцы, сжал в ладони. Не удержался и поцеловал. - А  хотел
я сказать вот что, Инга. Ты не приходи больше. Я так решил.
   Пальцы, сжатые в его ладони, напряглись, как готовая вырваться птица.
- Я что-то не так сделала? - Нет, ты тут ни  при  чем.  -  Кротов  опять
прижался губами к ее руке. - Дело во мне.  -  Он  вздохнул  отпустил  ее
руку. - Старость, Инга, она, как смерть, приходит внезапно.
   Он еле дождался, когда за ней  мягко  прикроется  дверь,  и  бросился
лицом на подушки.
   "Дай мне силы, господи, дай  мне  силы!  Эти  сволочи  приказали  все
забыть и работать. За все годы работы с ними за последнюю  операцию  они
расплатись со мной забвением. "Консервация", будь  она  проклята!  Жизнь
без жизни, на островке среди  убогих  и  проклятых.  В  вечном  ожидании
последнего укола шприца  как  награды  за  старые  заслуги,  и  безумной
надежды, что вспомнят, как обещали, позовут, бросят в работу.
   Я дошел до точки, и ты, Марго, уже стала приходить каждую ночь. Звала
к себе, шептала что-то. Но я знал, стоит расслышать твои слова, и дальше
полное, настоящее забвение там, где уже ничего нет. Я был готов пойти за
тобой, Марго.
   Но сам господь послал ко мне Журавлева. Нелепый, несчастный  человек,
он спас меня. Нельзя уходить, не доделав дел, не заплатив свои  долги  и
не потребовав этого от должников. Гога, пусть  будет  проклят  весь  его
род, мне должен.
   Четырежды  должен!  Твою  жизнь,  Маргарита,  жизни  детей.  И   мою,
превращенную в ад.
   Так что не приходи больше, прошу тебя,  Марго.  Дай  мне  добить  эту
тварь! И мы будем вместе. На следующий же день, я клянусь. Но не раньше,
не дай бог!"
   Он заставил себя разжать зубы, еще немного - и наволочка не выдержала
бы.
   Представил,  как  сквозь  прокушенный  шелк  выстрелит  липкий   пух,
забьется в рот, облепит сведенное судорогой горло. И как разбуженные его
надсадным, задыхающимся кашлем набьются в комнату люди. Будут  ворочать,
как куклу, уже беспомощно хрипящего...  Сразу  же  стало  легче.  Словно
кто-то невидимый разжал  железную  хватку,  стиснувшую  грудь,  и  слезы
хлынули горячим потоком.
   Плакалось по-стариковски легко,  без  звериного  стона  и  сдавленных
рыданий.
   Это было хорошо, правильно. Слез бессилия не должен видеть никто.
 
Глава двадцатая 
 
ЗНАНИЯ ОБЯЗЫВАЮТ К ДЕЙСТВИЮ 
 
Искусство ближнего боя 
 
   Максимов встрепенулся, когда тихо заскрипели  половицы  напротив  его
двери.
   Кто-то  постоял,  взявшись  за  ручку,  потом  опять  тихо  скрипнули
половицы под легкими ногами.
   "Инга, - понял Максимов. Под  грузными  шагами  Журавлева  пол  ходил
ходуном, скользящий шаг Костика он хорошо запомнил. Кротов был у себя  в
комнате:
   Максимов не слышал, но знал, что там. - Странно,  обычно  от  Кротова
она уходит только утром. Блюдут приличия, идиоты!"
   Инги он опасался больше всех. Во-первых, потому что женщина. Существо
непостижимое, и для мужчины, таящего в себе слабинку, а кто из  нас  без
нее,  -  смертельно  опасное.  Для  таких,  как  Инга,   мужчина   может
существовать лишь в двух ипостасях: повелителя или раба. Она готовила  и
убирала за четырьмя мужиками, Стас был не в счет, существовал наравне  с
Конвоем. Внешне покорная  и  предупредительная,  она  ни  разу  не  дала
понять, что это лишь забота Повелительницы над  сбродом  безалаберных  и
бестолковых подданных. Без нее дача за считанные дни превратилась  бы  в
портовую ночлежку или казарму. Других форм порядка в быту мужской ум  не
приемлет. Без ауры умиротворения и покоя,  которой  она  наполнила  дом,
гложущая  всех  изнутри  нервозность  и   затаенный   страх   давно   бы
выплеснулись наружу, превратив тихое убежище в сущий ад.
   Во-вторых, она работала, качественно и  добросовестно  работала,  как
определил Максимов. Роль "хозяйки дома" позволяла ей появляться в  самые
неожиданные минуты и становиться свидетельницей сцен, во  время  которых
обитатели дома высвечивали свое нутро до последнего уголка. Не надо было
подглядывать  из-за  угла,   подслушивать,   притаившись   под   дверью.
Достаточно было  войти  в  комнату  Журавлева,  чтобы  в  очередной  раз
опорожнить  пепельницу,  заваленную  окурками,  и  предложить  чай.  Или
принести кофе Кротову, когда тот  неподвижно  стоял  у  окна,  полностью
отдавшись своим мыслям.  Выражение  лица,  вспугнутая  мысль  в  глазах,
очевидно, говорили ей больше, чем весь  "слуховой  контроль"  аппаратуры
Гаврилова, понатыканной в каждом углу. Максимов не сомневался, что от ее
внимательных и спокойных глаз не укрылась ни одна деталь, и  всякий  раз
при приближении Инги собирался, как перед схваткой.
   Он облегченно откинулся на подушки, когда тихо щелкнул замок на двери
Ингиной комнаты. И вернулся к работе.
   В доме каждый  работал,  как  привык.  Кротов  обычно  мерил  комнату
шагами, ходил по диагонали час-другой, потом  что-то  быстро  черкал  на
бумажке, клал ее  в  карман,  надолго  останавливался  у  окна  и  опять
принимался мерить комнату шагами.
   Изредка брал с полки нужную книгу, перелистывал несколько страниц  и,
удовлетворенно хмыкнув, ставил на место.
   Журавлев сиднем сидел в кабинете на  первом  этаже,  отгороженном  от
гостиной книжными полками.  Перебирал  папки,  делал  какие-то  выписки,
подолгу шуршал распечатками данных, выуженных для него через  "Интернет"
Костиком. Чем-то напоминал бухгалтера, особенно когда  поднимал  на  лоб
очки, печатая на ноутбуке.
   Для себя их стиль работы Максимов объяснил просто:  Кротов  знает  и,
выстраивая комбинацию, лишь изредка перепроверяет себя. А Журавлев ищет,
продираясь сквозь бурелом бросовой информации. Как вывод следовало,  что
в этой операции Кротов ясностью мышления  и  владением  фундаментальными
знаниями напоминает генерального конструктора,  для  которого  запустить
спутник на Марс - вопрос времени и финансирования. А Журавлев походил на
трудолюбивого ученого, крошащего зубами  гранит  науки,  в  муках  рожая
первую в жизни диссертацию.
   Максимов работал по-своему. День  был  отдан  наблюдениям.  а  ночью,
когда все разбредались по  комнатам  и  контроль  был  минимальным,  шла
интенсивная работа.
   Вспоминал все, произошедшее за день.
   Тренированная память рисовала четкие, как кадры  фильма,  образы.  Он
разглядывал эти "снимки", тщательно  подмечая  детали.  Его  учили,  что
человек воспринимает и запоминает все, но не  все  умеют  воспроизводить
это в полном объеме. Он умел раз за разом "перематывать пленку"  нужного
эпизода, тщательно воссоздавая малейшие нюансы.
   Сейчас перед ним опять отчетливо предстал Кротов, протянувший руку  к
книжной полке. Рука замерла на полпути. На секунду  на  лице  проступило
разочарование, а  потом  вдруг  глаза  Кротова  сделались  затаившимися,
словно лис услышал похрустывание валежника под сапогами  охотника.  Хотя
Максимов видел это  лишь  мельком,  поднимаясь  по  лестнице  к  себе  в
комнату, он не сомневался - в глазах Кротова на долю  секунды  мелькнула
паника.
   Максимов постарался как можно четче представить себе эту  полку.  Раз
за разом скользил "внутренним взглядом" по корешкам  книг.  Образ  вышел
настолько живым и ясным, что он даже уловил легкий запах пыли, исходящий
от пожелтевших страниц.  Да,  па  полке  не  хватало  книги.  Тонкой,  в
истрепанном бумажном переплете. Он  видел  эту  книгу  в  руках  Кротова
неделю назад, а два дня назад она перекочевала на стол Журавлева.
   Юлиус Мадер "Сокровища Черного Ордена", - сами собой всплыли в памяти
автор и название. Он сел на постели, тряхнул головой.
   "Каким боком Кротов причастен к деньгам СС? Он тогда еще пацаном был.
И почему эта тема вдруг заинтересовала Журавлева? Если судить по  книгам
и справкам, которые он  запрашивает  через  "Интернет",  его  интересуют
международные  финансовые  группировки,  имевшие  и  имеющие  выходы  на
серьезные политические инициативы. Хм, знал бы Гаврилов, чем  тут  народ
занимается в свободное от работы время!"
   Он выровнял дыхание и осторожно, стараясь не сбить покой,  охвативший
сознание, откинулся на подушку.
   "Прямой связи нет и не может быть. Ищи пересечения.  Журавлеву  вдруг
потребовался аналог какой-то операции,  это  ясно.  А  Кротов  дернулся,
потому что знает о ней. И знает, что Журавлев уже на верном пути. Отсюда
и страх. Странно.
   В книге описана технология эвакуации казны СС из  осажденного  рейха.
Какая связь между этими старыми делами и тем, что происходит сейчас?"  -
Он закрыл глаза и прошептал одними губами: - Работай, Макс. Вспомни все!
   Он   отчетливо   представил   себе   тускло   отсвечивающий    желтым
прямоугольный  брусок.  Он  был  неестественно  тяжелым,  желтый  металл
удивительно легко впитывал тепло ладони. На верхней