Шеф беззвучно выматерился и сплюнул себе под  ноги.  -  Хрен  с  этим
Пашкой! Что у тебя? - Я привез с собой бумаги, могу доложить по  каждому
пункту операции. - Обойдемся без бумаг.
   Подседерцев невольно пошевелил  плечами,  плотнее  прижимая  подбитую
мехом куртку. Не от ветра, к нему он привык, от самой  ситуации  пробило
холодом.
   Разговор на улице по такому важному делу означал одно -  Шефа  травят
всерьез.
   Противодействия войне ему не простили и не простят. - У меня все идет
по  плану.  Банк  обложили.  Журавлев  вербанул  начальника  их   службы
безопасности. Получили доступ в компьютерную сеть банка. Предварительный
анализ информации подтверждает, что Гога  Осташвили  через  банк  крутит
"черные" деньги и переправляет их Горцу. Еще немного, и мы сможем  одним
ударом снять эти деньги. - Когда? -  Уложусь  до  вторжения,  если  буду
знать примерную дату.
   Шеф цепко посмотрел в глаза Подседерцеву. - Времени у тебя  в  обрез.
Форсируй операцию. - Он вздохнул и добавил:
   - В конце ноября. В конце ноября  Горца  уже  не  будет.  -  Ясно.  -
Подседерцев отвернулся от ветра, прикурил сигарету, спрятал ее в  кулак.
- Уложишься? Если нет, скажи сразу. Даем отбой и ложимся на грунт,  пока
нас за задницу не взяли.
   Подседерцев сделал две глубокие затяжки и щелчком отбросил сигарету в
сторону. Ветер не дал ей упасть в пожухлую траву, подхватил и погнал  по
аллее.
   Подседерцев следил за ее ломаным  полетом,  загадав,  что  шлепнуться
окурок должен в лужу. Так и  произошло,  и  он  облегченно  вздохнул.  В
приметы, как всякий, ежедневно испытывающий судьбу, верил истово. -  Что
молчишь, Борис? - Шеф сбросил на плечи капюшон. Ветер тут  же  растрепал
жидкие волосы, взбив над лбом забавный султанчик. - Прикидывал варианты.
Можно уложиться. Но шагать придется по головам. - Можно подумать, ты  до
этого только по травке и бегал! -  зло  усмехнулся  Шеф.  -  Какие  есть
варианты?  -  Кротов,  этот  матерый  цеховик  и  комбинатор,  предложил
грабануть депозитарий МИКБ. Добро я  еще  не  дал,  но  расчеты  сделал.
Операция выгорит, гарантирую.  В  результате  банк  зашатается,  и  Гога
впадет в истерику. Таким  образом  мы  наносим  первый  удар  по  связке
Гога-Горец. - Мы не  светимся?  -  Абсолютно.  Все  сделают  Журавлев  с
Гавриловым. Дело на пятьдесят с хвостиком миллионов. Потом мы эти деньги
переведем на себя. Кроме этого, я нанесу второй удар.  Есть  возможность
перехватить груз, идущий из Азии в адрес Гоги. Думаю, тонны  полторы-две
героинчика там будет. - Вот сука! - выдохнул Шеф. - Согласен,  -  кивнул
Подседерцев. -  Ею  и  помрет.  Весь  расчет  на  то,  что  Гога  начнет
дергаться. Все каналы связи начнут работать на  полных  оборотах,  и  мы
сможем в кратчайшие сроки  намыть  недостающую  информацию.  Они  где-то
держат  информационный  центр,  обрабатывающий  все  данные  по  "левым"
финансовым операциям. Его надо вычислить и  заблокировать.  После  этого
наносим последний удар, снимаем деньги Горца и ложимся  на  грунт.  -  А
наших технарей почему не привлекаешь?  -  Ни  наших,  ни  ФАПСИ  в  дело
пускать  не  хочу.  Просто  боюсь.  Да  и  у  Гаврилова  такой  спец  по
компьютерам есть, что наши ему в подметки не годятся.
   Пусть все идет, как идет. - Подседерцев покачал  тяжелой  головой.  -
Пока группа Гаврилова у меня под колпаком, я спокоен. - Ну-ну. А  дохлых
собак на кого вешать? - Как и планировалось, на Гаврилова,  Журавлева  и
Кротова. Утечку я дам, легенда надежная, в нее поверят. Версия  прежняя:
Кротов вернулся из небытия, чтобы свести  счеты  с  Гогой,  в  этом  ему
помогали кагэбэшник  Журавлев  и  мудак  Гаврилов.  -  Насчет  Гаврилова
поверят, это точно, - усмехнулся Шеф. - А если... - А если станет совсем
горячо, я имею возможность разом отрубить все концы. В группу специально
включен некто Максимов, террорист и наемник. Бывший офицер спецназа ГРУ.
По совокупности деяний его можно десять раз расстрелять.
   Для подстраховки я завел на него "ДОР" с окраской терроризм.  Никаких
телодвижений, естественно, не предпринимал. Если возникнет нужда, не дай
господь, на дачу можно с чистой совестью натравить наших "волкодавов". А
при штурме могут быть жертвы. Дохлых собак вешаю опять же на  Гаврилова.
Мол,  развел  террористов  под  крышей  своего  агентства.  Посидит  под
следствием, пока все не уляжется. А там - разберемся, что с  ним  делать
дальше. - Складно излагаешь. - Шеф  пригладил  растрепавшиеся  волосы  и
отвернулся.
   Долго смотрел на дальний лес, черной  полосой  обрамлявший  раскисшее
поле. - Давно хочу спросить тебя, Борис, на кой хрен тебе все это  надо?
- спросил он, не оглядываясь. - Мужик ты башковитый. На  вольных  хлебах
большие деньги мог бы иметь. А ты охотишься за миллионами  долларов,  из
которых тебе даже оклада не повысят.
   "Пошла последняя проверочка на  вшивость.  Личные  мотивы  определяют
степень доверия, так его учили. Всех учили.  А  толку?!"  -  Подседерцев
знал, паузу тянуть не стоит, шеф сейчас считывает все,  любая  мелочь  в
поведении  может  быть  решающей.  -  В  девяностом  году  на   Манежной
горлопанили демократы. Кто-то с трибуны бросил идею перенести митинг  на
Лубянку. И толпа, тысяч триста, поперла,  как  стадо.  В  конторе  пошла
тихая паника. Стоило бросить клич, и от здания КГБ  остались  бы  руины.
Толпа, она же безмозглая, как животное,  реагирует  на  уровне  условных
рефлексов. А здание КГБ - раздражитель посерьезнее, чем удар  током  для
собаки. Надо  было  вызывать  резерв  и  любой  ценой  оттеснять  толпу.
Стрелять в воздух, а если надо  -  на  поражение.  А  вместо  этого  нам
раздали бухты веревок.
   Приказали отрезать концы соответственно высоте окон.  Для  экстренной
эвакуации, как при пожаре. Мужики с первого этажа не  знали,  радоваться
или плакать. Вроде бы и прыгать не высоко, но если в окна толпа  попрет,
то их в секунду затопчут. - Ха! - Шеф  явно  заинтересовался  и  подошел
поближе. - И дальше что?  -  Когда  толпа  уже  заполонила  площадь,  по
коридорам пошла проверка.
   Выясняли, как исполнено распоряжение насчет веревок. Это вместо того,
чтобы раздать операм стволы и любой ценой удерживать здание  до  подхода
дивизии Дзержинского! - Подседерцев поморщился, как от  зубной  боли.  -
Входят эти козлы в мой кабинет и говорят:  "А  чего  это  у  вас,  Борис
Михайлович, на столе бюстик  Дзержинского  стоит?  Убрали  бы  от  греха
подальше. Не стоит раздражать толпу". Ну я им, на  фиг,  и  ответил:  "А
разве с площади железного Феликса уже  убрали?"  Они  глаза  выпучили  и
молчат. Я не удержался и добавил: "Кстати, у меня шестой этаж, а веревку
выдали короче. Можно ли нам, если в здание ворвутся, на ней всем отделом
дружно  повеситься?  Или  она  пригодится,  если  после   решат   вешать
демонстрантов?" Тут у них вообще рожи стали,  как  у  больного  поносом.
Свалили и слова не сказали. - Молодец! - Глаза Шефа радостно заблестели.
В свое время он натерпелся за верность входящему в  силу  Деду,  поэтому
байки  о  тупости  прежних  хозяев  КГБ  всегда   слушал   с   искренним
удовольствием. - Вот. С того дня и до августа, когда свалили  Горбатого,
я демонстративно бил баклуши. - Подседерцев  помолчал,  потом  продолжил
уже другим тоном:
   - Тогда я понял, что буду работать на того  и  с  тем,  кто  настроен
только на победу. Пусть любой ценой - но на победу. Как в прошлом  году,
когда валили Хасбулата и его обезьянник в Белом доме.
   Об октябре напомнил не случайно. В те дни все висело  на  волоске,  и
Шеф, Подседерцев  был  уверен,  не  забыл  и  не  простил  унизительного
бессилия, когда связанный по рукам и  ногам  нерешительностью  тех,  кто
клялся в вечной преданности Деду,  наблюдал,  как  спланированный  и  по
нотам разыгранный заговор начинает трещать  по  швам  и  превращаться  в
исконно  русский  бардак,   почему-то   именуемый   благородным   словом
"революция".
   Жрать из хозяйской кормушки все горазды,  а  сунуться  за  хозяина  в
огонь, пойти на кровь желающих всегда  мало.  На  конторских,  бывших  и
действующих,  надежды  не  было,  с  первого  же  дня  кризиса  половина
оказалась   в   Белом   доме,    организовывала    контрразведывательное
обеспечение. Вторая, вяло и  нехотя,  делала  вид  что  противодействует
"антиправительственным действиям". Грачев, всем в жизни обязанный  Деду,
едва наскреб танковую роту, да и то предварительно сменив не  одну  пару
штанов с лампасами. Из регионов доносилось  глубокомысленное  сопение  и
шли телеграммы с поддержкой, кого и чего - уяснить было сложно.
   Толстощекий Мальчиш-Кибальчиш решил поиграть в Робеспьера и с балкона
мэрии призывал толпу "оказать отпор". Чем бы это  кончилось,  схлестнись
две толпы в рукопашной, даже подумать было страшно.
   Много что было в те лихорадочные бессонные  ночи.  И  ничего  Шеф  не
забыл. По его напряженному лицу и плотно сжатым губам Подседерцев  понял
- не забыл и не  простил.  -  Ясно.  -  Шеф  опять  повернулся  к  лесу.
Подседерцев перебирал озябшими ногами, обулся легко, не рассчитывал, что
докладывать придется в таких условиях. Помял пачку сигарет в кармане, но
доставать не стал. Не хотел отвлекаться, слишком тонкий был момент.  Или
- или. Свою роль он отыграл, сейчас дело за Шефом. А тот молчал, до йоты
вымеряя меру доверия. - Вот что, Боря. - Шеф опять накинул капюшон. -  Я
еще погуляю. Воздухом подышу. А ты возвращайся в Москву.  Горца  оставим
Пашке, если уж им так хочется.
   Войну мы  с  тобой  не  остановим,  хоть  вывалим  перед  Дедом  весь
компромат на этих живчиков. Да и Дед уже не тот... Переждать надо, потом
сочтемся. Когда гробы начнут приходить. -  Он  ухватил  Подседерцева  за
рукав, притянул к себе. - Так, с этой минуты ты официально работаешь  по
Гоге Осташвили, и только по нему. О Горце даже не упоминаем.  Но  деньги
его из банка вытащи, Боря! Они  нам  еще  понадобятся.  Драка  предстоит
страшная. - Решили идти до конца? -  Подседерцев  был  на  голову  выше,
заглянуть под капюшон не мог, а ему так было нужно увидеть  глаза  Шефа.
По недомолвке Шефа он понял, что их пути с Дедом  расходятся.  Рано  или
поздно так и должно было произойти: тот, кто  был  локомотивом  перемен,
неизбежно со временем становится тормозом. И первыми это  замечают  люди
ближнего круга, вместе с лидером несшие бремя решений. -  Сталин  помер,
что потом было? - Шеф резко вскинул голову, отбросив с лица капюшон. - И
это в  устойчивой  империи,  выигравшей  войну!  Леньку  схоронили,  так
сколько потом власть под  ковром  делили!  А  сейчас  что  начнется,  не
приведи господь? - Гражданская война, -  как  о  давно  решенном  сказал
Подседерцев. - Только гарцевать будут не на Гуляй-Поле, а вокруг атомных
станций и химических заводов.
   Шеф хотел что-то сказать, но осекся, только  прищурил  вдруг  ставшие
холодными глаза.
 
Глава семнадцатая 
 
КОРОЛЬ ВОРОВ 
 
Цель оправдывает средства 
 
   Гога Осташвили любил купаться  в  лучах  славы.  Он  всегда  презирал
подпольных миллионеров, из конспирации отказывавших себе во  всем.  Лишь
по необходимости демонстрировал уважение "авторитетам", имевшим не  одну
"ходку". По молодости он месяц  попарился  на  нарах  Бутырки,  дело  по
хулиганке  стараниями  отца  удалось  быстро  погасить,  но  впечатлений
хватило на всю жизнь. Камерная публика не стоила его таланта.  Артист  в
душе, он всегда искал внимания и славы у сильных  и  красивых  людей.  И
всегда хотел стать таким - сильным и красивым. Стальная хватка, азарт  и
жажда иметь все, что попадало в поле зрения, сделали  его  тем,  кем  он
стал в  благодатные  годы  полного  развала  и  беззакония.  Теперь  его
внимания искали красивые и талантливые,  но  лишенные  силы.  Ему  тайно
завидовали сильные, лишенные широты и размаха его артистической души.
   Неуемная энергия не давала ему покоя, Гога бросался из одной авантюры
в другую. И всякий раз вырывал у судьбы свой кусок счастья и удачи.
   Год назад его брата нашли с простреленной головой у дверей  квартиры.
Все надеялись, что Гога уймется,  ведь  звонок  прозвенел.  Но  он  лишь
крепче закусил удила.
   "Теперь я живу за  двоих,  -  сказал  он  пытавшемуся  его  вразумить
Рованузо. - Мне надо успеть за двоих прожить, понял?" - И  так  притянул
своего финансового советника за лацканы, что затрещали швы. За этот  год
империя Осташвили, ногами плотно стоявшая  в  преступном  мире,  пробила
негласный потолок для лиц с запятнанной биографией и  вклинилась  в  мир
больших денег и большой политики.
   Осташвили быстро  пробежал  глазами  факс  и  кивнул  стоящему  рядом
черноволосому  парню  с  фигурой  борца-тяжеловеса:  -  Хорошо,   Давид.
Набери-ка мне номер этого белобрысого педрилы, ну сам знаешь... - Понял,
батоно Георгий. - Давид, отступив  в  сторону,  достал  радиотелефон.  -
Рованузо, не спи! - Осташвили захохотал, когда сидевший напротив  полный
человек с лысиной на круглой,  как  шар,  голове  вздрогнул  и  захлопал
глазами с короткими, будто обожженными ресницами. - Извини, замечтался.
   Рованузо до выхода на экраны итальянского  сериала  "Спрут"  называли
"Башка". По паспорту он был Ашкенази Александр Исаакович, пятый пункт  -
соответственно,  но  кому  до  этого  дело.  Обе   клички   были   данью
незаурядному бухгалтерскому  уму,  помноженному  на  тягу  к  присвоению
общенародной собственности. Осташвили ценил  Рованузо  за  феноменальную
память на цифры и феноменальную жажду денег.  На  мелкие  недостатки,  в
частности, вечно торчащие из брюк уголки несвежей рубашки  и  неизменный
уже много лет галстук,  внимания  старался  не  обращать.  Рованузо  был
талантливым финансистом. А талантам,  как  давно  убедился  Гога,  нужно
многое прощать. Иначе  они  не  работают.  Чахнут,  как  дети,  лишенные
материнской ласки. - Как в рекламе: мы сидим, а денежки  идут,  да?  Вот
все вы такие, мясоеды.
   Резкие, а выносливости нет. Я мяса в рот не беру уже лет двадцать - и
здоровее Давида. Хотя ему всего двадцать пять и он мастер международного
класса. Но переживу я вас обоих. Веришь? - Да причем  тут  моя  вера?  -
Рованузо слабо улыбнулся. - Живи,  сколько  хочешь.  -  Батоно  Георгий,
пожалуйста. - Давид двумя руками поднес трубку, Осташвили не глядя сгреб
ее тяжелой пятерней. - Але, Осташвили говорит. Ха, спасибо, дорогой. Как
сам? Рад слышать.
   Слушай, у моего хорошего друга жена решила запеть. Ай, ну  хочет  она
петь, что теперь делать? Не топить же ее, тем более что он только что на
ней женился.
   Ха-ха! Ты вот что, дорогой, возьми ее к себе. Ну клипы-мипы,  песенки
ей подбери... Слушай, я же не говорил, что это новая  Пугачева!  Человек
он уважаемый, сделай ему приятное, а? Молодец! Завтра она подъедет. Все,
дорогой, спасибо. - Он не оборачиваясь передал трубку Давиду. - Еще одна
свистушка безголосая, - проворчал Рованузо. - Сколько же можно звездюлек
плодить? - Слушай, я же ее не в Большой театр  устроил.  Пусть  попляшет
девка,  пока  молодая.  Ты,  кстати,  приход  по  новой  партии   товара
посчитал? - Давно. Отмыв этой партии займет две недели. - А  быстрее?  -
Не получится. - Рованузо печально покачал головой. -  Увы,  Георгий,  но
тут даже я бессилен. У казино есть своя пропускная способность. Не может
в него завалить народа больше, чем ходит всегда. И  объем  выигрышей  не
может подпрыгивать под потолок всякий раз,  когда  нам  привозят  партию
товара. Так  очень  легко  высчитать  динамику,  наложить  на  имеющуюся
информацию и вычислить, откуда деньги. Опера же не дураки, зря, что  ли,
учили? - А если запустить через все казино сразу? - Я и считал для  всех
сразу, - вздохнул Рованузо. - Хорошо. - Осташвили  протянул  ему  листок
факса. - Боливийцы  к  нам  в  гости  собрались.  Подготовь  отчетность,
наверняка полезут. Так, что еще? А, Давид!
   Узнал насчет Журавлева? - Да, батоно Георгий. - Давид открыл блокнот.
- Из банка передали, фирма "Рус-Ин" резко пошла в гору.  Кто-то  передал
ей хорошие концы в Монголию и Китай. Кредиты отдает  в  срок.  На  счету
сейчас... - Неважно. "Крыша" чья? - Военные. Крутые. - Все  они  крутые,
только солдаты у них с  голоду  пухнут,  -  отмахнулся  Осташвили.  -  А
Журавлев, значит, безопасностью заведует? - Да. - Вот как? Хотел к  себе
взять, а он, сука, вывернулся. - Мало ли на нас ментов работает,  батоно
Георгий! - Этот не мент. Да и вообще - товар штучный. Башка лучше, чем у
Рованузо работает. Ну и бог с ним! Пошли людей. Пусть наедут  по  полной
программе.
   Рованузо, ты Журавлева не знал? - Нет. - Тот едва заметно  вздрогнул.
- Опять спишь! Да не дрожи ты. Башка. Жаль, что не знал, он бы тебе срок
в момент организовал. Ха-ха-ха! - Осташвили оттолкнулся ногами, и кресло
на колесиках послушно отъехало от стола. - Ну и что? - А ничего.  Можешь
теперь спать спокойно. Кто не работает с нами, тот  не  работает  против
нас, во как сказал! - Осташвили развалился в  кресле,  закинув  ногу  на
ногу, ожидая реакции, как артист аплодисментов. - Можно отлить в бронзу,
- буркнул Рованузо и забарабанил по клавишам калькулятора.
   Осташвили развернул кресло так, чтобы  увидеть  стоявшего  за  плечом
Давида.
   Тот, как и  ожидалось,  изобразил  на  лице  восторг.  Старших  Давид
уважал, не в пример вечно всем недовольному Рованузо.  -  Разберешься  с
этим Журавлевым как надо, возьму тебя к себе в партию.
   Будешь возглавлять молодежь. Что-то типа комсомола.  Договорились?  -
Спасибо, батоно Георгий. - Лицо Давида залило краской. - Ай, не красней,
как девица! - Гога был доволен реакцией.  -  Обещал  в  люди  вывести  и
выведу.
   Человеческого сырья  у  Гоги  было  в  избытке.  После  свистопляски,
которую устроил Гамсахурдия,  из  Грузии  чередой  пошли  многочисленные
родственники, родственники родственников,  друзья  друзей  и  совсем  уж
незнакомые люди. Все надеялись получить свой кусок. Осташвили никому  не
отказывал, зная, что даже мелкая услуга в трудную минуту  не  забывается
никогда. Помогал, пристраивая к делу. Выгода  была  двойная:  приобретал
верных людей и дело расширял.
   Давида он приметил  давно,  но  приблизил  к  себе  после  неприятной
истории.
   Гуляли свадьбу. Гога приехал как почетный гость с ключами  от  нового
"мерседеса" в подарок молодым. Не успели выпить и закусить, как,  вынеся
двери, в зал ворвался спецназ.
   Ловко и  отработанно  люди  в  черных  масках  рассыпались  по  залу,
разобрав пространство по секторам обстрела. Старший,  огромный  верзила,
молча ждал, пока сама собой не установится  гробовая  тишина.  Потом  не
спеша подошел к отцу жениха, одним рывком поднял его на ноги и отволок к
лестнице, ведущей на второй этаж.
   Гога моментально сообразил, что к чему. Это был не просто наезд,  это
было хуже. Неделю назад отец жениха,  Вахтанг,  решил  наехать  на  одну
фирму. Гога отговаривать не стал, хотя были сведения, что в фирме  имеет
свой интерес один из вице-премьеров правительства. Теперь было ясно, что
имеет, доказательства, можно сказать, перед глазами.  В  ладных,  плотно
сидящих серых комбезах и с ухоженными, но,  по  всему,  бывшими  в  деле
автоматами в руках.  Все  сразу  поняли:  не  менты  дешевые,  хозяйский
спецназ пришел устроить разбор по первому разряду.
   Гога   почувствовал,   как   оторвавшись   от    Вахтанга,    взгляды
присутствующих скрестились на нем. Надо было действовать. Лучше потерять
жизнь, но уронить авторитет нельзя. Он встал и, отрешенно  отметив,  как
напряглись спецназовцы, вышел из-за стола.
   "Только бы не остановили! Один выстрел в потолок, и придется лечь.  А
ложиться нельзя. Нельзя!" - По спине,  под  шелковой  рубашкой,  юркнула
горячая капелька  пота.  Гога  задержал  дыхание  и  шагнул  вперед.  По
борцовскому прошлому знал: как бы ни было страшно, нужно сделать  шаг  к
центру ковра, а там уже не до страха. Там - кто кого.  -  Что  встал?  -
Старший развернулся в пол-оборота и положил широкую ладонь на автомат.
   "Все ясно. Стрелять никто не будет.  При