не знал, произнес это вслух или только подумал, но тугая  волна  ушла
из тела зверя. Он почувствовал, как у того "текут", расслабляются мышцы.
- Сиди, сиди тихо и слушай. Если  хочешь  умереть,  я  убью  тебя.  Если
хочешь жить, можешь жить рядом со мной. Мы не будем друг другу мешать  и
драться за еду. Ты получишь ее. Я стану делиться с тобой.
   Он подошел вплотную к темным потрескавшимся доскам. Провел ладонью по
шершавым бороздкам. Зверь отпрянул  назад,  шерсть  на  загривке  встала
дыбом, в глазах забились красные светлячки. -  Спокойно!  Можешь  стоять
рядом со мной.
   Зверь надсадно закашлялся, потом протяжно выдохнул,  и  из-под  двери
показались кончики передних лап. - Вот  так,  -  удовлетворенно  подумал
человек. - Запомни мой запах. Хорошо запомни! Потому что я сейчас открою
дверь, и ты увидишь меня.
   Максимов побелевшими от напряжения пальцами свернул  замок  вместе  с
дужками  и  осторожно  потянул  дверь.  Мерзко,  как  ножом  по  стеклу,
заскрипели петли.
   Момент был решающий,  очумевший  от  темноты  пес  мог  броситься  на
первого, кто попал в поле зрения.
   Дверь  дрогнула,  слабо  хрустнула  застарелая  ржавчина,  и  в  щель
просунулась огромная морда кавказца.
   Максимов плавно опустился на  одно  колено,  нож  был  там,  где  ему
положено - в ножнах на правой лодыжке. В крайнем случае, он  знал,  рука
сама собой выдернет нож из ножен, тело кувырком уйдет в бок, и на  месте
атаки пса встретит стальное жало. Но думать об этом он себе запретил.
   Они встретились глазами.  У  обоих  они  были  золотисто-зеленые,  не
отпускающие. Пес не выдержал первым, кашлянул, словно подавился шерстью,
и опустил морду. - Вот  так-то  лучше,  -  тихо  сказал  Максимов.  -  И
запомни: или я главный, или ты - мертвый. А теперь иди, гуляй!
   Пес медленно вытащил мощное тело из узкого проема. Постоял, щурясь на
свет. Потом с  шумом  бросился  в  густые  заросли  крапивы.  -  Концерт
окончен,  -  сказал  Максимов  так,  чтобы  услышал  Стас.  Встал  и   с
облегчением потянулся. - Случай трудный, но жить будет. - Ну ты, на фиг,
отмороженный! - Стас так и стоял, как прилепленный, прижавшись спиной  к
дому. - А ты камикадзе недоделанный, -  беззлобно  огрызнулся  Максимов,
Начался отходняк: по телу  прошла  первая  волна  нервной  дрожи,  выбив
липкую испарину на лбу. - Фу-у! - Это я-то камикадзе? - Стас  напряженно
хохотнул. - Ты даешь. Макс! Он бы тебя уделал, как бог черепаху.
   Максимов дождался, пока тот пройдет разделявший их десяток шагов,  за
это время успел задавить отходняк. Уже  спокойно,  без  нерва  в  голосе
сказал: - Меня только порвал бы немного. А тебе яйца отгрыз бы до самого
аппендикса. Сказал же, убери, дурила, ствол! Пес натаскан  бросаться  на
реальную угрозу. Я бы свалился в траву и не трепыхался, а он бы прямиком
к тебе рванул.
   Много бы ты со своей пулялкой успел сделать? - Хоть попробовал бы,  -
шмыгнул носом Стас. - Одна  попробовала.  Потом  тройню  нянчила.  -  Он
слегка ткнул парня в плечо.
   Мышцы у того были зажаты до омертвления. - Ладно,  расслабься.  Стас.
Все путем.
   Пес от старых хозяев остался? - мимоходом спросил он. - Ага. Достался
вместе с домом, - с готовностью кивнул Стас. - Блин, жил год  нормально,
а неделю назад крыша и поехала! Приехал Гаврила с  друзьями.  Дети  гор,
блин... А пес, прикидываешь, на главного хачика полез! Тот Гавриле потом
такой арбуз в зад вкатил! Я уж думал, зарежут шефа на шашлык. -  Мяса  в
нем мало,  -  подыграл  Максимов,  хитро  подмигнув.  -  Ладно,  с  псом
разобрались. Гавриле доложишь, что все будет в норме.  Пойдем,  покажешь
хозяйство.
   "Пока хватит. Итого, имеем: первое - до нас  Гаврилов  тут  с  кем-то
шушукался. Второе:  дом  -  явка  старая.  Предназначен  для  длительных
переговоров  или  доводки  агентов.  Третье  -   будем   грабить   банк.
Четвертое... - Он стрельнул глазами в окно на  втором  этаже,  где  чуть
дрогнула занавеска. - Инга везде успевает. Хороший у нас начпрод  и  нач
особого отдела! Не соскучишься".
 
Глава седьмая 
 
ТРУДНО БЫТЬ ОТЦОМ ВЗРОСЛОЙ ДОЧЕРИ 
 
Случайности исключены 
 
Москва, сентябрь 1994 года 
 
   У Столетова кольнуло под сердцем, когда он  увидел  стройную  фигурку
Насти, вынырнувшую из толпы  пассажиров.  Как  всегда  в  этот  час,  на
Белорусской   людской   водоворот   переполнял   вестибюль.   Едва    он
рассасывался, кто вверх - к вокзалу, кто  -  на  переход,  как  врывался
новый поток измочаленных давкой и духотой пассажиров.
   "С первых дней в  прокуратуре  талдычили,  что  наша  работа  требует
полной самоотдачи, полного растворения в себе. Только тогда она идет,  а
ты - живешь.
   Поверил, дурак! Не понял по молодости, что этого же требуют близкие -
самоотдачи и полного растворения в них. Только тогда  возможно  счастье,
потому что слиться с другим - это и есть любовь, без которой не жить.  -
Столетов тяжело вздохнул. - Вот теперь ты умный, да? Старый  хрен  ты  у
разбитого корыта!
   Бывший "важняк" прокуратуры Союза, бывший  муж  красавицы-жены.  Все,
что у тебя было и есть - эта вот сумасбродная пигалица. И уж коли это до
тебя дошло, сумей раствориться в дочери, или ты погиб, старый.  Попробуй
жить ее проблемами, хоть раз  в  жизни  попробуй",  -  сказал  сам  себе
Столетов.
   Настя озиралась по сторонам, отделенная от него  стайкой  иностранных
туристов пенсионного возраста. Гид тыкал зонтиком в потолочные  росписи,
фарфоровые бабульки с  сиреневыми  волосами  и  жердеподобные  мужики  в
клечатых штанах восхищенно цокали языками и щелкали фотоаппаратами.
   "Как дети, ей-богу! - подумал Столетов. -  Неужели  не  догадываются,
что наше метро  уподобилось  египетским  пирамидам?  Ветшающий  памятник
былого могущества.  Вообще-то  показательно.  У  нас  в  таком  возрасте
мыкаются на пенсию или сигареты у метро продают. А  у  них  только  жить
начинают. Разъезжают по всему миру, как по филиалу Национальной галереи.
И еще наши спорят, кто выиграл в третьей стадии мировой войны".  -  Пап,
ну ты даешь! - Настя подлетела и, привстав на цыпочки, чмокнула  в  щеку
едва успевшего подняться Столетова. - Настюха, что люди подумают!  -  А!
Очень даже хорошо подумают.  Про  меня  -  что  не  дура  и  нашла  себе
спонсора. А про тебя - что, в отличие от избитой истины,  и  борозды  не
портишь, и пашешь глубоко. Иначе такую бы не удержал. - Ох, языкатая ты,
в маму, - вздохнул Столетов. - Зато умная -  в  папу.  -  Она  потерлась
носом о его ухо, и у Столетова от этой сохранившейся  у  них  с  детства
игры сладко заныло сердце. - Сядем? - Давай, а то ноги  не  выдержат.  -
Папуль, - Настя осмотрела вестибюль. - А почему именно здесь, почему  не
дома? - Хм. Педагогический прием, - улыбнулся Столетов. - Учу  жизни.  -
Жалеешь, что я не родилась мальчишкой? - Что ты! Я тебя  сразу  полюбил.
Ты  родилась  красавицей.  С  гладкой  белой  кожей,  а  не   сморщенным
ободранным  крольчонком,  как  большинство.  -  А   ты   комплиментируй,
комплиментируй, мне нравится.  -  Настя  широко  и  по-детски  счастливо
улыбнулась. Перевирать слова любила с детства, встревоженная мама даже к
логопеду таскала. Столетов сообразил, что так наружу выходит  скрываемая
Настей застенчивость, и сам включился  в  эту  игру.  Дочка  еще  больше
полюбила его, а он узнал, что жены ревнуют не только к другим бабам,  но
и к родным детям. - Красиво ухаживать сейчас уже не умеют,  -  вздохнула
Настя.Раньше думала, что это от  безденежья,  а  теперь  убеждена  -  от
врожденного плебейства. - Она  распахнула  плащ.  -  Ой,  душно  как.  -
Потерпи пять минут. - Столетов придвинулся ближе, чтобы  она  расслышала
его сквозь вой проносящихся мимо поездов. - Это  место  на  языке  профи
называется "карман". Видишь, скамейка крайняя.  Рядом  никто  специально
подготовленный  не  подсядет.  Записать   разговор   в   таком   бедламе
практически невозможно. И главное, через десять минут в лицо запоминаешь
всех, кто остался в вестибюле.
   Профессионалы из наружного наблюдения боятся  "карманов",  как  огня.
Это же не парк, где человек может просидеть весь день рядом с тобой,  не
вызывая подозрений. Все свои встречи  старайся  проводить  в  таких  вот
местах, где  "чужой"  не  имеет  мотивов  надолго  задержаться.  Приходи
заранее. Если подозрительные  личности  замаячат  после  прихода  твоего
знакомого, - значит, привел он. Делай выводы. - А вывод  у  меня  всегда
один. - Настя погладила его пальцы. - Люблю я тебя, пап, просто сил нет.
Зачем ты мне это рассказываешь? Сколько себя помню, ты из  меня  пытался
Мату Хари сделать. - Глупышка, - Столетов накрыл ее ладонь своей. - Я из
тебя человека делал.
   Был бы врачом, заставлял бы через раз мыть руки.  А  я  прокурорский,
хоть и бывший. Извини, я людей всегда делил на тех, кто  сядет,  и  тех,
кто уже сидел.
   Воспринимать жизнь в розовом свете  позволительно  только  в  детском
саду. И то, если мама с папой есть. А ты уже  должна  была  понять,  что
жизнь - это драка всех против всех. Думать иначе - сознательно  обрекать
себя на роль жертвы.
   Цивилизация не отменила  борьбу  за  существование,  просто  поменяла
правила. - Что-то ты сегодня злой. - И тебя  кто-то  обидел,  да?  -  Не
обидел, а предал, - тяжело вздохнула Настя. - Серьезно? - Кому как,  для
меня - да. - Настя прикусила губку. - Козел один. И винить  не  за  что,
если разобраться. Работали вместе. Фотограф из него вышел бы классный. А
он тюха... Знаешь, кем решил  стать?  Не  поверишь!  -  Кем?  -  Крупье!
Представляешь, будет ходить в штанишках без карманчиков, чтобы хозяйские
фишки не тырил. А мохнолапые будут  ему  от  барской  сытости  "на  чай"
бросать! - Может, ему деньги нужны? - А кому они не нужны! Решил  кем-то
быть, будь. А бабки сами придут. Если, конечно, не мечтаешь о миллионах.
- У тебя с ним было серьезно? - Не-а. - Она покачала опущенной  головой.
- Только работа. - Ну-ну. - Столетов посмотрел вслед удаляющейся группке
туристов, пристроившихся за гидом, как утята за мамашей. -  Это  еще  не
предательство.
   Научись прощать тех, кто по слабости не может идти за тобой.  -  Меня
не это встревожило. Я была  у  Виктора.  В  клинике  на  этом  треклятом
острове. - Заволжск, известное место.  Как  он?  -  А!  -  Она  небрежно
махнула рукой. - У всех свои тараканы в башке. Во-от.
   И мой бывший  благоверный  в  точности  предсказал,  что  Мишка  меня
предаст. - К-хм. - Столетов внимательно посмотрел ей в лицо. - Некоторым
удается предвидеть события. В этом нет ни  мистики,  ни  чертовщины.  Но
никогда, слышишь, мышонок, никогда  не  позволяй  им  подавить  себя.  А
сейчас пойдем, дам урок номер два. - За что люблю тебя, пап, так это  за
то, что ты учишь, не унижая.  Кстати,  большая  редкость.  -  Ладно,  не
подлизывайся. Фотографии с собой? - Ага, вот! - Зачем тебе этот мужик? -
Столетов  посмотрел  на  фото  и  по-профессиональному  быстро  "считал"
описание личности мужчины. Под хранящиеся в  памяти  словесные  портреты
известных деятелей преступного мира он не подходил.
   "Уже слава богу", - с облегчением подумал он. Настя с  детства  имела
тягу к поиску приключений. Причем, мерзкая девчонка, всегда их находила.
А расхлебывать приходилось ему. - Сенсация, я же говорила! - Глаза Насти
азартно заблестели. - Я его у Виктора на острове  нашла.  Представляешь,
новая "Железная маска"! Тайный узник психтюрьмы.  -  Может  быть,  может
быть. - Столетов еще раз посмотрел на фотографию и спрятал в  карман.  -
Пойдем наводить справки, дочка.  С  гонорара  поставишь  папе  бутылочку
коньяка.
   Он  цепким  взглядом  обшарил  вестибюль.  Наружка,  зачем-то  пасшая
выводок туристов, исчезла. Остальные были чистыми.
   Они прошли по Лесной улице и у роддома свернули в переулок.  Столетов
незаметно осмотрелся и толкнул дверь в полуподвал. - Что здесь? -  Настя
наморщила носик от резкого запаха каленого  металла  и  масла.  -  Фирма
"Золотой ключик". Ремонт  сейфов  и  замков.  Бывший  "Металлоремонт".Он
постучал в окошко с табличкой "Прием  заказов".  -  Есть  кто  живой?  -
Столетов притянул Настю к себе и прошептал:
   - Ничему не удивляйся. В разговор не лезь.
   Правую руку держи в кармане. -  Горит,  что  ли?  -  раздалось  из-за
окошка. - Все, мужики, социализм кончился,  работать  пора!  -  Столетов
подмигнул Насте. - Чего у тебя? - В раскрывшееся окошко высунулась  рука
с синими от татуировок пальцами. - Запасной сделать. - Столетов снял  со
связки плоский английский ключ. -  Посмотрим.  -  Рука  приняла  ключ  и
исчезла. За тонкой  фанерной  перегородкой  скрипнул  стул.  -  Наверно,
богатым буду. Если старые знакомые не узнают, точно - разбогатею. Казан,
ты что не здороваешься? - Закон не велит ментам ручку  жать,  -  ответил
из-за перегородки прокуренный голос.  -  А  "здрасьте"  сказать  -  язык
отвалится? - Ну здравствуй, гражданин начальник. Дальше что?  -  Впустил
бы, Казан, неудобно как-то. Да и рожа в окошко не  пролазит.  -  Ничего.
Скоро без прокурорских харчей отощаете. В самый раз будет.  -  Сидишь  в
подвале, а новости знаешь. Так впустишь?
   За перегородкой вздохнули, потом щелкнул замок,  и  дверь  с  окошком
приоткрылась.
   Настя из-за спины отца разглядела сухого мужчину лет  шестидесяти,  с
впалыми, как у туберкулезника, щеками и редкими  седыми  волосами,  едва
прикрывающими красную лысину. Весь подоконник занимал огромный, давно не
чищенный аквариум. Свет, проходя сквозь  мутную  воду,  заливал  комнату
призрачным зеленым свечением. Горела только  настольная  лампа,  освещая
стол и угол стены с портретом Сталина на грязных обоях. - С чем  пришел,
начальник? - Да вот узнал, что в моем районе прописался сам Казан, решил
навестить.
   По старой памяти. - А я думал, по  делу.  -  Человек  закатал  рукава
клетчатой рубашки и стал прилаживать болванку в маленькие тиски.  -  Ох,
Казан, дела все в сейфе остались. У нас с тобой теперь только делишки. -
С тобой? - Казан кивнул на Настю. - Со мной. - Ну-ну. - Он несколько раз
провел надфилем по заготовке и остановился. - Ладно, Столетов,  не  томи
душу. С чем пришел? - Один вопрос. Получаю ответ  и  ухожу.  -  А  потом
сыскарей своих пришлешь... - Обещаю, нет. Ты знаешь.  Казан,  мое  слово
железное. - А она? - За нее я отвечу. - Лады. Но учти, своих я не  сдаю.
- А это чужой. Лох из политических. Ты же один  раз  "закосил  дурку"  и
загремел с зоны  по  статье  "антисоветская  пропаганда".  Было?  -  Ха!
Отдохнуть захотелось. Зона тогда "хозяйская" попалась. Никакой жизни.  А
тут еще "кум" выеживаться начал. В стукачи меня сватал. - Казан принялся
скупыми точными движениями водить надфилем.  -  Вот  я  и  выписал  себе
путевку по политической  статье.  Чалился  с  уважаемыми  людьми,  одних
профессоров полбарака было!
   Столетов прошел в комнату, сел за стол,  заваленный  инструментами  и
заготовками ключей. Руками трогать ничего  не  стал,  знал,  у  русского
мастера за видимым бардаком на рабочем месте скрывается раз  и  навсегда
заведенный порядок.
   Вытащил из кармана фотографию. - На тебя не угодишь, Казан. А я тогда
тебе зону хорошую сосватал, как обещал. Кто же знал, что ты с  замом  по
режиму собачиться начнешь. А зона была - почти курорт! - Ага,  как  меня
конвою сдали, так прямо в Сочи и отправились. А я с  этапом  -  в  Читу.
Здоровье на этом курорте поправлять. И с "кумом" лаяться. - Вот человек.
Нужно только имя. Или кличка. Остальное  -  мое  дело.Столетов  протянул
фотографию. - Не бойся, не западло. Мужик из политических.
   Казан на секунду прервал работу, посмотрел на  фотографию  и  опустил
голову. - Ну?  -  Не  нукай,  начальник,  не  запряг.  -  Он  провел  по
заготовке, надфиль издал  противный  резкий  писк.  -  Твою...  Испортил
болванку! - Он бросил на  пол  заготовку,  принялся  вставлять  в  тиски
новую.
   Настя заметила, как напряглось лицо отца. - Казан, кто он? - Не знаю.
- Знаешь! - Своих сдавать уговора не было! - Тэкс-мэкс-пэкс. Значит,  не
политический. - Столетов достал сигарету, щелкнул зажигалкой. Фотография
осталась лежать на столе. - Дела в сейфах  остались,  а  память  у  меня
хорошая. Хочешь, и твою освещу? Напомнить, как я тебя  расколол,  и  ты,
слезами и поносом исходя, сдал мне своего учителя - дядю Колю, Скрипача?
Глаза не прячь! - Настя вздрогнула, такого голоса у отца она никогда  не
слышала. Она и не догадывалась, что всегда мягкий и внимательный  к  ней
отец может быть таким. - Ты мне вора в законе сдал. Казан. За  это  тебя
давно на ремни порезать надо. А ты живой. Ручонками не  шеруди,  дурень!
Напильник мне в горло не пристроишь, не надейся. Она, - Столетов  кивнул
на замершую у порога Настю, - завалит тебя с одного выстрела. А ты жизнь
любишь. Казан. Это я еще тогда понял и на том взял. Кто это?  -  На  кой
это тебе, начальник? - Казан  расстегнул  воротник  рубашки.  -  Ты  же,
вроде, не при делах теперь. - Надо. Что ты меньжуешься, как девка! Он же
не из блатных, сразу видно. - Один хрен, я жить хочу. - За Скрипача тебе
не отмолиться. Одним грехом больше, одним меньше. А я буду молчать,  как
молчал до сих пор. - А почем мне знать?  -  Дурень!  Шепнул  бы  я  хоть
слово, прокуратура бы тебе сюда  прямой  телефон  поставила.  Стучал  бы
каждый день, как пионерский барабан. Я прав?
   Казан лихорадочно завозил надфилем, время от  времени  бросая  острый
взгляд на лежащий рядом ключ Столетова. - Казан, не  валяй  Ваньку.  Кто
это? - Крот, - сказал тихо, так, что Настя еле  расслышала  сквозь  писк
надфиля. - Крот... Кротов? Тот самый? - Он, - кивнул Казан, не прекращая
работы. - Не может быть. - И я говорю... Крот в прикиде  лагерном!  Быть
того не может. Не та масть.
   Тем более... - Тем более, что кончили его в девяностом,  -  подсказал
Столетов. - В восемьдесят девятом, начальник. А  фотка  свежая.  На  том
свете, видать, снимали. - Тэк-с! - Столетов повертел в руках фотографию,
- прищурив глаза от дыма, стрельнул  взглядом  в  Настю.  -  А  чего  ты
испугался? Ваши дорожки никогда не пересекались, или нет?  -  Господь  с
тобой, Валерий Иванович! Я медвежатник  с  нюхом,  как  лох,  на  первую
кубышку не бросаюсь. А кротовскую даже "под вышкой" не стал бы колоть.
   Себе дороже. - Почему?. Мужик деловой был, кубышка  имелась.  Мог  бы
разок грохнуть. - Потом меня грохнули бы. -  Он  вытащил  готовый  ключ,
стал протирать масляной тряпочкой. - Такие дела, начальник. У  Крота  не
убудет, да ты и  сам  дознаешься.  Слушай,  что  верные  люди  говорили.
Наехали на Крота один раз, давно еще. До паяльника  в  задницу  дело  не
дошло. Просто развести попытались.  -  Он  сунул  в  рот  раскрошившуюся
сигарету без фильтра, чиркнул спичкой. - Вот. А потом их всех  порубали.
Топорами, прикидываешь? Двенадцать человек. Без базаров, покромсали -  и
все. Один успел слинять. Добрался до Ростова-папы, лег на грунт. - И?  -
Через два месяца  его  голову  подбросили  на  ту  хазу,  где  остальных
порубали. Такие дела. Стоит за Кротом кто-то. Хотя Крот, ты же знаешь, у
"деловых" первым после бога был. Вот и думай, начальник. -  Он  протянул
Столетову ключ. - Готова работа. - Сколько с меня? -  Столетов  полез  в
карман. - Обижаешь, начальник. Мы к тебе со всей душой, а ты бабки! - Не
гони, Казан. Я у вашего брата никогда не  одалживался.  Сколько?  -  Как
хочешь, начальник. - Казан протер руки ветошью. - Четыре штуки. - Держи.
- Столетов отсчитал деньги, сунул в карман  фотографию  и  встал.  -  Не
прощаюсь, Казан. Соседи мы теперь, зайду как-нибудь на огонек. - Угу,  -
тот кивнул. - Одна радость теперь - "важняк" Стольник свалил на  пенсию.
Отстрелялся, слава тебе господи. - Он небрежно бросил деньги в ящик, еще
раз протер пальцы ветошью. - Это для кого как. Казан.  Заведу  сейфик  с
"капустой", тебя позову, как дверь заклинит. - Заведешь  сейфик,  я  сам
приду, начальник! - Казан улыбнулся, сверкнув рядом желтых "фикс".
   Только вышли из подвала, Столетов рывком затащил Настю в  подворотню.
- Не дыши! - Ты чег