й
"гренадер" рухнет  как  подкошенный.  Вместо этого  он  только лишь  глухо
крякнул и выбросил вперед левую руку. Рухнул же как подкошенный я, правда,
рухнул прямо на  него.  В  падении я  сумел стукнуть его  головой о  ствол
дерева, за которым скрывался в засаде до его появления. Это меня и спасло.
"Гренадер" наконец-то потерял сознание.
     Содрать с него рубаху,  брюки,  ремень с кобурой и ботинки было делом
одной минуты.  Переодевшись,  я  посмотрел на снятые с  его запястья часы.
Схватка и переодевание заняли четыре минуты.  Что же, пора приводить его в
чувство.  Я "легонько" похлопал его по щекам. Он пришел в себя удивительно
быстро и  посмотрел на  меня бесстрастным взглядом.  Я  показал ему  нож и
объяснил по-английски:
     - Сейчас я  выну кляп и  буду задавать вам вопросы.  Вы тихо и быстро
ответите на них.  При первой же попытке закричать я  всажу вам нож прямо в
горло.  Будете вести себя  разумно,  гарантирую вам  жизнь.  Если вы  меня
поняли и согласны, кивните головой.
     "Гренадер" кивнул.
     - Кто хозяин вашего лагеря?
     Пленник молчал.
     - У  меня мало времени,  и  мне не  хотелось бы  прибегать к  крайним
мерам,  -  прижал я острие ножа к его горлу. Я блефовал. Оставалось только
надеяться на его сообразительность.
     - Я требую,  чтобы меня рассматривали как военнопленного, на которого
распространяется  действие  Женевской  конвенции,   а   не   как  военного
преступника, - прохрипел он, и я чуть не выронил в тот момент от удивления
нож.
     Ничего себе жаргончик!  "Военнопленный",  "военный преступник"! Мы от
таких слов давно отвыкли. И что такое Женевская конвенция? Я ничего не мог
понять, но показывать этого было нельзя.
     - Отвечайте на вопросы.  Этим вы облегчите свою участь,  -  на всякий
случай сказал я. Более нейтральной фразы мне на ум не пришло. - Так кто же
хозяин лагеря?
     - Всем заправляет американец по имени Томпсон,  -  ответил пленник. -
Он время от времени наведывается сюда с Большой земли.
     "Гренадер" говорил по-английски достаточно хорошо,  но с акцентом.  С
каким,  понять было трудно из-за выбитых зубов.  Но, вспомнив доносившуюся
до  меня с  вышки немецкую речь,  я  вдруг неожиданно сам для себя спросил
его:
     - Давно вы из Германии?
     - Шестьдесят лет, - хладнокровно ответил мне этот сорокапятилетний на
вид мужчина.
     Ну,  дела!  То ли я его чересчур сильно приложил головой о дерево, то
ли здесь стойбище долгожителей.
     - Кто вы такой?
     - Заместитель начальника  лагеря  по  режиму,  бригаденфюрер СС  Отто
Пальбе!
     Ах,  будь  у  меня  чуть-чуть  побольше времени,  чтобы его  подробно
расспросить об этом самом режиме! И что же все-таки такое - бригаденфюрер?
Тот, под крестом, тоже бригаденфюрер. Но выяснять не было времени.
     - Что находится в лагере?
     - Часть "резерва 88".
     Каждый его ответ задает все больше и больше загадок. А минуты идут.
     - Что за объекты на территории? Те, к которым подходит транспорт?
     - Там  собирают  военную  технику.  Какую  конкретно,  мне  знать  не
положено. Затем ее транспортируют в спецзону В вниз по реке.
     - Но вы же заместитель начальника по режиму...
     - Эти объекты меня не касаются.  Я отвечаю только за объекты "резерва
88".
     "Нет,  здесь  явно  происходит нечто,  далеко  выходящее  за  пределы
компетенции СОБН,  -  подумал я.  -  Стоит  ли  вот  так  лезть в  лагерь,
инспектор Финчли?  Может  быть,  имеет  смысл  уносить отсюда  ноги  прямо
сейчас?  И  не только для спасения собственной шкуры,  а  для того,  чтобы
довести всю эту информацию до Совета Безопасности ООН.  Не знаю конкретно,
что здесь именно происходит,  но того,  что я  увидел,  вполне достаточно,
чтобы послать сюда несколько батальонов "голубых касок".
     - Но подъехать вы к этим объектам можете? - задал я ему вопрос.
     - Могу.  Мой  роллер  имеет  право беспрепятственного проезда по всей
территории. Я регулярно объезжаю весь лагерь.
     - Внутренние посты вас останавливают?
     - Нет.   Ведь  я   контролирую  их.   Подъезжаю  к   дверям  объекта,
останавливаю роллер и,  не выходя из него, проверяю, как они несут службу,
на месте ли стоят.  Потом еду дальше. Иногда я провожу выборочную проверку
объектов "резерва 88".  Постов там нет,  двери можно открывать электронным
ключом. Он лежит в правом кармане рубашки.
     Я проверил.  Ключ  на  месте.  Однако  время  мое  истекло.  Задавать
дальнейшие вопросы было бессмысленно.
     - Прошу  засвидетельствовать вашему командованию,  -  вдруг заговорил
мой  пленник,  -  что я  ответил на  ваши вопросы охотно и  в  полную меру
собственной информированности.  Можно считать,  что я  сдался добровольно.
Ведь сопротивление я  оказал чисто машинально,  еще не  зная,  кто на меня
напал.  Прошу верить, что я хотел сдаться западным союзникам еще тогда, но
в  силу  приказа  оказался здесь,  почему  и  не  сумел  осуществить своих
намерений. И вообще я всегда только лишь выполнял приказ.
     "Нет,  определенно,  то  ли он свихнулся,  то ли у  меня уже начались
галлюцинации",  -  успел  подумать я.  Но  времени разбираться у  меня  не
оставалось. Сделаю ему укол, и в путь...
     На территорию лагеря я,  как и  ожидал,  въехал безо всяких проблем и
через несколько минут оказался у  первого из зданий таинственного "резерва
88".  Приложив ключ к глазку фотоэлемента,  я подождал, пока раздвинутся в
разные стороны створки массивных дверей, и прошел внутрь.
     Я оказался в огромном помещении.  Склад?  Пожалуй,  да. Ряды огромных
металлических стеллажей,  идущих от  пола до потолка и  разделенных узкими
проходами.  Однако  что  же  хранится здесь?  Какие-то  огромные,  в  рост
человека,  белые  коконы,  к  каждому  из  которых подсоединены прозрачные
трубки,  отходящие от большого приборного щитка,  находящегося у  одной из
стенок.  Я подошел к одному из них поближе и...  чуть не упал в обморок. В
белых   полупрозрачных  коконах  действительно  лежали  люди.   Обнаженные
мужчины,   все  как  на  подбор  лет  сорока  -   сорока  пяти,  стройные,
мускулистые...
     Присмотревшись,  я понял,  что люди в коконах спокойно спали.  Сделав
несколько быстрых снимков,  я  прошел в глубь помещения.  Все то же самое;
щелкнув еще несколько раз своим миниатюрным аппаратом,  я  пошел обратно к
выходу. Увиденное не укладывалось у меня в голове.
     "Что же,  господин заместитель начальника лагеря по режиму,  извольте
продолжить инспекцию вверенной вам территории!" -  усмехнулся я, выходя из
склада.
     Но  только  я  сел  в  роллер,  как  зазвучал зуммер  установленной в
переднем щитке рации. "Хорошо еще, что здесь видеотелефона нет", - подумал
я, нажимая приемную кнопку.
     - Второй,  второй,  ответьте Центральной. Почему не отвечаете? Прием.
Вас вызывает первый. Прием.
     Затем  монотонный  голос  вдруг  смолк  и  сменился  резкой  немецкой
тирадой,  из которой я понял,  что в микрофон заговорил сам первый и что я
срочно требуюсь мистеру Томпсону, которого, оказывается, принесло в лагерь
именно тогда, когда мне заблагорассудилось посетить его.
     Мне ничего не оставалось,  как,  игнорируя зуммер и  голоса из рации,
развернуть роллер и  на  полном ходу рвануть в  сторону вышки,  часовых на
которой вывел из строя подброшенный мною баллон с газом.
     Но   у   вышки  меня  поджидали  два  бронетранспортера  с   охраной,
подлетевшие к  воротам вдоль забора наперерез мне.  Штурмовать их с  двумя
пистолетами,  собственным и  отнятым у Пальбе,  было явно бессмысленно.  Я
остановил роллер.  Подбежавший ко  мне  человек вытянулся было  по  стойке
"смирно" и начал:
     - Бригаденфюрер,  осмелюсь доложить...  - Но, увидев мое лицо, тут же
вскинул автомат.  - Сидеть на месте, не шевелиться, рук с руля не снимать!
Гицке, возьмите у него оружие!
     Меня разоружили и,  защелкнув на руках наручники, вытащили из машины.
Затем  Гицке  наклонился ко  все  еще  пищащей на  приборном щитке рации и
сказал несколько быстрых слов. Потом требовательно спросил:
     - Где Пальбе?
     - У могилы. Жив и здоров, - спокойно ответил я, решив, что запираться
по пустякам не имеет смысла.
     Еще  несколько  коротких  приказов  -  и  группа  солдат  выбежала  в
раскрывшиеся ворота.
     - В  машину!  -  скомандовал  немец,  указывая  стволом  автомата  на
бронетранспортер.
     Я повиновался. Броневик двинулся в глубь лагеря.
     "Что же,  инспектор Финчли,  вас  везут как  раз  туда,  куда вы  так
стремились".
     Еще десять минут тряски,  и  я увидел берег реки и большие самоходные
баржи,  на  которых  лежал  укрытый  чехлами груз.  Но  толком  разглядеть
открывшуюся передо  мной  картину  я  не  успел,  потому  что  бронемашина
свернула за  угол  длинного барака и  остановилась у  не  очень приметного
бунгало,  перед которым навытяжку торчал часовой с  уже  изрядно надоевшим
мне таинственным знаком на петлицах со зловещим черепом.
     Подтолкнув меня  автоматом в  спину,  Гицке  знаком  велел  шагать за
офицером.  Мы прошли по длинному коридору и оказались в прохладной комнате
с кондиционированным воздухом.  У окна спиной ко мне стоял чем-то знакомый
человек.
     - Арестованный доставлен,  мистер Томпсон!  - доложил начальник моего
конвоя.
     - Хорошо.  Оставьте нас вдвоем и подождите за дверью, - стоя в той же
позе, кивнул Томпсон.
     Когда конвой вышел,  он  наконец-то  повернулся ко мне,  и  я  понял,
почему его фигура показалась мне знакомой.  Я так много раз читал описание
его  примет в  наших секретных досье и  так  часто видел его  фотографии в
многочисленных газетах и  журналах,  что даже удивился тому,  что не узнал
его  сразу.  Передо мной  стоял Реймонд Сандерс,  самый доверенный человек
Хауза.


                           ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ КРАФКЕ
                              (22.6.1951 г.)

     В  этот  день,  22  июня  1951 года,  Эрнсту Крафке исполнилось ровно
пятьдесят лет,  его юбилей не был похож на день сорокалетия,  когда доктор
Крафке,  подняв бокал с ледяным французским шампанским,  обратился к своим
гостям - офицерам "сектора 88".
     - Происходящие сегодня великие события -  это  лучший  подарок фюрера
нашему великому народу, всем немцам, а значит, и мне. Я безмерно счастлив,
что   непобедимая  Германия  сегодня  двинула  свои  армии  на   восток...
Восемьдесят восемь!
     - Восемьдесят восемь!  -  хором грянули гости, выбросив вперед руки в
партийном приветствии. - Зиг хайль!
     Теперь  пятидесятилетний  Крафке  про   себя  проклинал  припадочного
Гитлера да и всех его упивающихся безграничной властью подручных.
     Таланты химиков, работающих на "Фарбениндустри", вполне могли сделать
цветущими землями  безлюдные пустыни или  же  создать лекарства от  многих
страшных недугов. Однако они предпочли разрабатывать газ "Циклон", губящий
все живое.
     Замыслы  конструкторов  и  инженеров,   работающих  под  руководством
Вернера фон Брауна,  могли намного ускорить путь людей к  звездам.  Однако
созданные ими  снаряды "Фау"  предназначались совсем для  других целей,  в
чем,  на свою беду,  смогли воочию убедиться англичане.  Это,  впрочем, не
помешало    впоследствии   американцам   выдать    индульгенцию   ведущему
конструктору натовских ракет.
     Сам доктор Крафке мог бы  принести неоценимую пользу миру.  Однако он
шел  по  трупам сотен тысяч замученных в  "секторе 88"  людей,  которых он
считал  просто сырьем для  своих  экспериментов.  И  предназначал он  свои
научные чудеса отнюдь не для людского блага.
     Поэтому сокрушался он сейчас лишь об одном, о том, что ему не удалось
использовать  результаты  своих  трудов  так,   как  он  хотел  и   считал
единственно правильным.  Безмозглые громилы-штурмовики,  которых он  и  за
людей-то считал с большой натяжкой, все же перехитрили его.
     Еще шесть лет назад все,  казалось, шло как нельзя лучше. Грандиозные
работы, на которые уже обреченный, издыхающий рейх не жалел ни средств, ни
сил,  завершились в  рекордно короткие сроки.  Сам  Борман тогда ободряюще
похлопал  Крафке  по   плечу,   прочитав  очередную  "докладную  записку",
мотивирующую  необходимость  спасения  "элиты  нации"  во   имя   будущего
торжества национал-социализма.  Крафке  докладывал рейхслейтеру,  что  под
элитой он  имеет в  виду  "по-бормановски мыслящих ученых",  а  не  просто
исполнителей, в которых, как он был уверен, никогда не будет недостатка.
     Крафке намеревался спасти фон Брауна, Менгеле, Мессершмитта, Шпеера и
других лиц именно такой интеллектуальной категории,  усыпить на  несколько
лет их  интеллект,  чтобы в  нужный момент две тысячи умов пробудились для
возрождения великой Германии и преобразования мира.
     В  докладной Крафке,  отпечатанной лишь  в  одном экземпляре,  именно
Мартин  Борман  и  именовался новым  фюрером,  которого вознесут на  своих
плечах ученые.
     Тогда Борман ободряюще потрепал его по плечу.  И  Крафке подал на его
рассмотрение давно  продуманный список двух  тысяч  лучших научных умов  и
организаторов производства гитлеровской Германии.  План его в общих чертах
был  немудрен  -   сжатые  сроки,   огромные  расстояния  и  экономические
затруднения военного времени наряду с необходимостью сохранения строжайшей
тайны  ограничили количество мест  в  подземных  убежищах  двадцатью пятью
тысячами.  Но и это по праву можно было считать триумфом германского гения
науки, дисциплины и организации.
     Итак,  сберечь две тысячи лучших умов. Но это, конечно же, не все. По
замыслу Крафке,  каждый  из  них  должен  был  назвать десять лучших своих
учеников,  ассистентов, лаборантов, нужных ему людей, работающих в смежных
областях и профессиях.  Разумеется, никто из них и не подозревает, с какой
целью его просят производить такой отбор.  Нередко многие называли одних и
тех же  людей,  но  это лишь помогало отобрать тех,  кто действительно был
нужен и достоин.
     А  нужны по замыслу были двадцать тысяч человек,  способных составить
костяк будущего правящего класса.
     Пять  тысяч мест  Крафке отводил людям из  партийного аппарата -  это
была кость,  которую он  считал необходимым бросить рейхслейтеру.  Да и  к
тому же тайные вклады в швейцарских банках, тайные связи с правительствами
некоторых государств в Южной Америке тоже находились в руках Бормана и его
людей.  А на что будет способна даже самая гениальная элита без денег, без
опоры?
     Согласно  плану   на   поверхности  должна  была   оставаться  только
сравнительно небольшая,  хорошо оснащенная группа, поддерживающая связь со
своими людьми во внешнем мире.  Группа, которая будет строго хранить тайну
подземных убежищ,  обеспечивать существование двадцати пяти тысяч,  ждущих
прихода своего  часа.  Эти  же  люди  должны  были  подготовлять скорейшее
наступление  этого  часа,  руководя  международным  фашистским  подпольем,
тщательно подбирая из  него  новые кадры для  самообновления и  сохранения
преемственности.
     Ведь  Эрнст  Крафке,  зная  своих "соратников",  понимал,  что  вожди
"третьего рейха" так просто со  сцены не  сойдут.  Они обязательно оставят
такое подполье во всех возможных странах мира. И вопрос весь лишь в том, в
чьих руках окажется потом власть над ним.
     Однако если ожидание затянется на много лет, то и Борман, и члены его
штаба  вынуждены будут  уйти  "вниз",  выходя на  поверхность лишь  раз  в
пять-десять  лет,  что  будет  необходимо для  ориентации в  международной
обстановке и руководства.  Но ведь именно от Крафке будет зависеть, выйдут
ли они "наверх" или же навсегда останутся там,  "внизу".  И  никто,  кроме
него, не сможет принять этого решения.
     Но  если сам Крафке не  станет уходить "вниз",  то  он  когда-то тихо
умрет  от  старости,   в  то  время  как  Борман  благодаря  ему,  Крафке,
безболезненно сохранит нынешний возраст и здоровье.
     Конечно,  можно и самому уйти "вниз". Но может ли он быть уверен, что
его  потом  выпустят обратно?  Может  ли  он  на  кого-нибудь  из  молодых
положиться?
     Долго  пытался  Крафке  разрешить эту  проблему  и  вдруг  совершенно
неожиданно для самого себя нашел выход.  Конечно же,  гипноз! Да, глубокий
гипноз и  наркотики.  Его  силы  воли наверняка хватит,  чтобы держать под
контролем трех врачей, которые десять лет были его подчиненными в "секторе
88".  Они будут сменяться,  то есть по очереди уходить "вниз" и по очереди
возвращаться "наверх",  блюдя  при  этом  все  интересы  Крафке.  Вот  он,
единственно надежный выход!
     В  конце зимы 1945 года на секретный объект в  Южной Америке прибыл с
инспекцией обергруппенфюрер СС  Ганс Гитл.  Ознакомившись с  ходом работ и
состоянием объекта,  он остался доволен,  вызвал к себе Крафке,  Райхера и
заявил:
     - Господа,  от  лица командования благодарю вас  обоих за  образцовое
выполнение долга.  Буду рад доложить в Берлине,  что в случае, если нам не
удастся  отразить  нынешнее наступление противника,  объект  вполне  готов
принять  десять  тысяч  кадровых  функционеров НСДАП  и  пятнадцать  тысяч
отборных офицеров войск СС, которые и образуют состав "резерва 88".
     Эрнст Крафке мельком взглянул на Райхера.
     - Начальником  эксплуатации  объекта   и   командиром  "резерва   88"
назначается  бригаденфюрер  Райхер,   -   спокойно,   как  бы  не  замечая
происходящего,  продолжал инспектор. - Вы же, Крафке, будете ответственным
за медицинское обеспечение...
     Крафке поднял голову и  взглянул на инспектора.  Райхер,  которого он
считал просто тупоумным исполнителем,  теперь становится его  начальником.
Как он сможет пережить все это?
     - И благодарите бога, - все так же бесстрастно продолжал инспектор, -
за то,  что я  не приказал расстрелять вас вместе с  теми тремя болванами,
которых вы лично подвергли спецобработке. Их кости давно начисто обглоданы
вашими, как я слышал, любимыми рыбками. Вам, герр доктор Крафке, придается
штат из  ста офицеров-медиков войск СС.  Вы  должны будете всех до  одного
обучить управлению аппаратурой жизнеобеспечения и контроля над переходными
процессами.  -  Голос инспектора стал жестким и властным.  -  Надеюсь, вам
ясно, герр Крафке? На этой стадии работ мы уже можем обойтись и без вас!
     Крафке был полностью сломлен, раздавлен, как клоп на стене.
     "Герр  доктор" понял,  что  аудиенция закончилась,  и,  попрощавшись,
закрыл за собой дверь, прикрыв глаза.
     "Неужели все было напрасно?  -  вертелось у него в голове.  - Неужели
все эти годы прошли для меня зря?  Я сумел добиться желаемого и остался ни
с чем?  Сколько недель, месяцев, лет провел я в лабораториях "сектора 88",
сколько  проделал  опытов,  пока  научился погружать людей  в  анабиоз,  в
летаргический сон,  а  затем в  любой момент возвращать уснувшего к  жизни
через 10, 20, 50, 100 лет. И человек даже не поймет, что проспал несколько
десятилетий. Он совсем не постареет, разве что на несколько часов, которые
и занял бы у него обычный сон".
     Начав  с  опытов  по  вживлению в  головной и  спинной мозг  человека
тончайших   металлических  электродов  с   целью   руководства  поведением
подопытных людей, Крафке постепенно перешел к более широким исследованиям,
так  как  убедился,  что  при  некоторых воздействиях на  нервную  систему
человека и  его мозг наступает состояние,  очень похожее на так называемый
летаргический  сон,  когда  почти  полностью  затормаживаются все  функции
организма.   И  в  этом  состоянии  можно  поддерживать  жизнедеятельность
организма введением специальных сверхкалорийных препаратов.
     Он проделывал свои эксперименты десятками, сотнями, тысячами, пока не
добился   желаемого   результата.   Благо   человеческого  материала   для
исследований и  опытов у  него  было предостаточно.  Концлагерь пополнялся
чуть ли не ежедневно...
     И вот теперь,  когда до воплощения его мечты было рукой подать, - все
рухнуло. "Герр доктор" подумал о Бормане. Да, рейхслейтер использовал его,
Краф