олее ста ударов, когда он растянулся, наткнувшись на кучу булыжников. Осторожно поднявшись, он стал взбираться на каменную осыпь, пока его голова не стукнулась о свод коридора. Здесь был обвал.
     Вдруг Йама услышал за спиной голоса, он понял, что Луд и Лоб его преследуют. Этого надо было ожидать. Они бы оба расстались с жизнью, попади он домой и сообщи эдилу об их роли в заговоре доктора Дисмаса.
     Когда Йама сполз с осыпи, рука его нащупала что-то холодное и твердое. Нож из металла, с лезвием длиной в локоть! Холодный на ощупь, он испускал слабое сияние; искры света заметались на живой глади лезвия, когда Йама взмахнул им в темноте. Осмелев, Йама направился назад к саркофагу.
     В глаза Йаме ударил тусклый свет, проникающий из-за спины одного из близнецов, который стоял в узком входе гробницы.
     - Эй, малек! Чего ты боишься?
     Йама поднял длинный нож.
     - Не тебя, Луд!
     - Дай я его поймаю, - сказал Лоб, заглядывая через плечо брата.
     - Не закрывай свет, идиот! - Луд оттолкнул Лоба с дороги и ухмыльнулся:
     - Там ведь нет выхода, правда? Иначе бы ты не вернулся. Мы можем и подождать. Утром мы поймали рыбу, и у нас есть вода. А у тебя нет, иначе ты бы прямиком отправился в город.
     Йама ответил:
     - Я вечером убил дамана. Я хорошо поел.
     Луд шагнул вперед:
     - Но могу поспорить, ты не смог напиться в том пруду, а? Мы не смогли, а мы-то можем пить почти все на свете.
     Йама почувствовал, как за спиной колыхнулся воздух. Он спросил:
     - Как вы сюда спустились?
     - Веревка, - ответил Лоб. - Из лодки. Я сумел ее спасти. Люди говорят, мы тупые, но это не так.
     - Значит, я могу взобраться наверх, - сказал Йама и двинулся в обход гроба к Луду, размахивая перед собой ножом. Нож мягко гудел, рукоятка покалывала ладонь.
     Лезвие засветилось голубым огнем, и он почувствовал, как в кисть вливается холод и ползет по руке.
     Луд отступил.
     - Ты же не станешь... - пробормотал он.
     Лоб оттолкнул брата, пытаясь проскочить мимо него внутрь. Он был возбужден.
     - Переломай ему ноги! - кричал он. - Переломай ноги, посмотрим тогда, как он поплывет.
     - Нож! У него нож!
     Йама снова взмахнул ножом. Луд шагнул назад, налетел на Лоба, и оба повалились на пол.
     Йама закричал: слова царапали глотку, саднили язык.
     Он сам не понимал, что кричит... И вдруг споткнулся, потому что ноги показались слишком длинными и мощными, а руки висели как-то не правильно. Где его лошадь и где весь отряд? Похоже на разрушенную гробницу.
     Может быть, он упал в базальтовый штрек? Он помнил только внезапную рвущую боль - и вот он здесь, а два каких-то толстых негодяя ему угрожают. Он бросился на того, что поближе, парень отскочил с нервной проворностью, нож ударил в скалу и высек целый дождь голубых искр. Теперь нож словно бы взвыл. Он вскочил на гроб - да, точно, это гробница, - но тут оступился и потерял равновесие; не успел он выпрямиться, как второй негодяй уцепился ему за щиколотки, и он тяжело повалился на пол, сильно ударив о каменный пол бедро, локоть и плечо. Пальцы онемели от боли, и нож выпал, покатившись по полу и оставляя в камне дымящийся желоб.
     Луд подбежал и отбросил нож в сторону. Йама вскочил на ноги. Он не помнил, как упал. Правая рука его онемела и застыла, она висела будто чужая. Луд бежал на него, Йама левой рукой выхватил из-за пояса обсидиановый нож. Они столкнулись у стены, и Луд задохнулся и схватился за грудь. По его руке струилась кровь, и он смотрел на нее в отупении.
     - Что? - спросил он. Потрясенный, он отступил от Йамы и снова произнес:
     - Что?
     - Ты убил его! - закричал Лоб.
     Йама встряхнул головой. Он не мог отдышаться. Древний нож лежал на грязном полу прямо посередине между ним и Лобом, испуская искры и густой дым, издающий запах горящего металла.
     Луд пытался вытащить из груди обсидиановый нож, но он сломался и кусок шириной с палец остался торчать в груди. Луда шатало из стороны в сторону, руки его были залиты кровью, кровь текла из раны и впитывалась в пояс килта. Казалось, он не понимает, что с ним случилось, повторяя снова и снова:
     - Что?.. Что?..
     Оттолкнув брата, он упал на колени у входа в гробницу. Проникающие внутрь лучи света дробились о его тело.
     Его блуждающий взгляд будто искал что-то в ярко-синем небе и не мог найти.
     Лоб уставился на Йаму, его серый язык дрожал между торчащими клыками. Наконец он сказал:
     - Ты убил его, сволочь. Ты не должен был его убивать.
     Йама глубоко вздохнул. Руки его дрожали.
     - Вы сами хотели меня убить.
     - Мы только хотели заработать. Просто чтобы уехать.
     Мы много не просили, а тут явился ты и убил моего брата.
     Лоб шагнул к Йаме и споткнулся о нож. Он подобрал его и завопил. От его руки пошел белый дым, и в следующее мгновение оказалось, что он держит уже не нож, а какое-то страшное создание, вцепившееся ему в кисть четырьмя когтистыми лапами. Лоб попятился и стукнул рукой о стену, чтобы стряхнуть этот кошмар, но тварь только рычала и крепче впивалась в кисть. Размером она была с маленького ребенка и как будто состояла из сухих палок.
     Нечто вроде гривы белесых волос окружало истощенное личико. Гробницу наполнил отвратительный запах горелого мяса. Лоб продолжал колотить чудовище свободной рукой, и оно вдруг исчезло в яркой вспышке голубого огня.
     Древний нож упал на пол, со звоном откатившись к дверям. Йама его подхватил и бросился назад по проходу, не забыв повернуть направо, навстречу слабому дуновению ветра. На бегу он касался то одной стороны, то другой - и внезапно стены расступились и, споткнувшись, он покатился в волнах темного воздуха.

10

КУРАТОРЫ ГОРОДА МЕРТВЫХ

     Комната находилась в каком-то высоком, продуваемом ветрами месте, небольшая, квадратная, с белеными каменными стенами и обитым досками потолком с изображением охотничьей сцены. На следующий день после того, как он впервые очнулся, Йама сумел подняться с тонкого матраса на каменном ложе и, шатаясь от слабости, добрел до глубокого узкого окна. Он сумел разглядеть разбегающиеся цепочки скалистых хребтов под густым, пронзительно синим небом, но тут боль сокрушила его волю, и он потерял сознание.
     - Он болен, но не понимает этого, - сказал какой-то старик. Говоря это, он повернул голову, обращаясь к кому-то в комнате. Кончик его белой тонкой бороды болтался в дюйме от подбородка Йамы. Его лицо с глубокими морщинами было покрыто мелкими тонкими пятнышками, а вокруг голого темени остался лишь венчик седых волос. Очки с линзами, будто маленькие зеркала, скрывали глаза. Глубокие шрамы избороздили левую половину лица, оттягивая вверх уголок рта в сардонической усмешке.
     Старик произнес:
     - Он и не подозревает, сколько сил отнял у него нож.
     - Он так молод... - промолвил в ответ женский голос и тут же добавил:
     - Он все узнает сам, мы же не можем...
     Старик наматывал и разматывал кончик своей бороды на палец. Наконец он сказал:
     - Я не помню.
     Йама спросил, кто они и где находится эта прохладная комната, но они, казалось, не слышали. Может быть, он ничего не произнес. Он не мог пошевелить и кончиком пальца, но это его не пугало. Он был слишком изможден, чтобы бояться. Оба старика ушли, Йама остался один созерцать сцену охоты на потолке. Мысли его все никак не обретали стройность. Охотники в пластиковых латах и ярких куртках гнали белого оленя сквозь лес голых деревьев.
     Почва между стволами сверкала россыпями цветов. Видимо, подразумевалось, что на картине изображена ночь, так как стройные ветви, расходясь во все стороны, таяли в темноте. Белый олень выглядел среди них падающей звездой.
     На переднем плане молодой человек в кожаной куртке оттаскивал свору гончих от пруда. Йама подумал, что он знает имена псов и как зовут их хозяина. Но тот был мертв.
     Позже старик вернулся, приподнял и усадил Йаму, чтобы он смог выпить из глиняной чашки жиденький овощной бульон. Потом Йаму охватил озноб, такой сильный, что он дрожал под тонким серым одеялом. Озноб, сменился жаром и, если бы хватило сил, Йама совсем сбросил бы это одеяло.
     - Лихорадка, - сказал старик. - У него гнилая лихорадка. Что-то дурное попало в кровь.
     - Ты лазил в гробницах, - объяснил ему старик, - а там множество старинных болезней.
     Йама обливался потом; даже матрас стал влажным. Ах, если бы он мог встать, он бы утолил жажду этой прекрасной чистой водой из лесного пруда. Тельмон бы ему помог.
     Но Тельмон умер.
     Днем в комнату ненадолго заглядывал луч света и вскоре застенчиво ускользал. А по ночам в глубоком оконном проеме шарил ветер, и свеча в стеклянном абажуре трепетала и начинала коптить. Лихорадка кончилась ночью. Йама тихонько лежал, слушая завывания ветра, но голова была ясной, и он пролежал долгие часы, размышляя над тем, что произошло, и стараясь составить целостную картину.
     Горящая фейерверком башня доктора Дисмаса. Странная клетка и пылающий корабль. Юный лев, герой войны Энобарбус. И такие же шрамы, как у старика.
     Призрачный корабль, бегство, снова пожар. Кажется, что огонь пронизывал все. Он вспомнил доброту рыбаря Кафиса, блуждания среди гробниц Умолкшего Квартала, смерть Луда... Он бежал от чего-то ужасного, но что случилось потом, он совсем не помнил.
     - Тебя сюда принесли, - рассказала ему старуха, когда кормила завтраком, - я думаю, откуда-то с реки ниже Эолиса. Дорога неблизкая.
     У нее была гладкая, почти прозрачная кожа. Она принадлежала к той же расе, что и Дирив, но была гораздо старше родителей девушки.
     Йама спросил:
     - Как вы узнали?
     Старик улыбнулся за плечом у женщины. На нем, как всегда, были очки с зеркальными линзами.
     - Твои брюки и рубашка были в свежем речном песке. Но, думаю, ты бродил и по Городу Мертвых.
     Йама поинтересовался, почему он так считает.
     - Нож, дорогой, - объяснила женщина.
     Старик потянул себя за бороду и заметил:
     - Многие носят старинное оружие, оно намного мощнее, чем современное.
     Йама кивнул, вспомнив пистолет доктора Дисмаса.
     - Но твой нож подернут патиной ржавчины, а это заставляет думать, что он многие годы лежал в темном сухом месте. Разумеется, можно предположить, что ты носил его, не потрудившись очистить, но, думаю, ты не такой легкомысленный человек. Я думаю, ты нашел его совсем недавно и просто не успел почистить. Ты подплыл к берегу и пошел через Город Мертвых и в какой-то старой гробнице нашел этот нож.
     - Он относится к Эпохе Мятежа, насколько я могу судить, - заметила женщина. - Это очень опасное оружие.
     Старик с любовью произнес:
     - Ей можно верить, она забыла больше, чем я когда-либо знал. Ты должен научиться с ним обращаться, иначе он тебя убьет.
     - Молчи, - резко вмешалась женщина. - Мы не должны ничего изменять.
     - Вероятно, мы и не можем ничего изменить, - отозвался старик.
     - Тогда я была бы машиной, - сказала женщина, - а это меня не прельщает.
     - Тогда бы ты по крайней мере ни о чем не переживала. Но все равно я буду осторожен. В последнее время мой разум становится рассеян, моя жена тебе не раз еще об этом напомнит.
     Они были женаты очень давно. Оба носили одинаковые льняные рубашки поверх шерстяных брюк, у обоих были одни и те же жесты, как будто любовь - это нечто вроде игры в подражание, в которой смешивается все лучшее, что есть у обоих участников. Они называли друг друга Озрик и Беатрис, но Йама подозревал, что это не настоящие имена. У обоих в манере поведения чувствовалась лукавая осторожность, как если бы они что-то скрывали, но Йаме чудилось, что Озрику хотелось рассказать ему больше, чем полагалось. Беатрис к мужу была строга, но Йаму окутывала любящим взглядом, и пока он лежал в лихорадке, она целыми часами сидела у его постели, стирая пот полотенцем, смоченным нардовым маслом, поила его настоями меда и трав, баюкала, как собственное дитя. Озрика сгорбили годы, а его высокая стройная жена сохранила грацию молодой танцовщицы.
     Прошло несколько дней, и вот муж и жена сидят на каменном выступе под узким окном маленькой комнаты и смотрят, как Йама ест из миски вареный маис. Сегодня впервые с тех пор, как он пришел в сознание, он ест твердую пищу. Они рассказывают, что оба они сотрудники Департамента Кураторов Города Мертвых - управления общественных услуг, распущенного несколько столетий назад.
     - Но мои предки остались на службе, дорогой, - объяснила Беатрис. - Они верили, что мертвые заслуживают лучшей участи, чем забвение, и боролись с уничтожением Департамента. Там была целая война. Конечно, нас теперь мало. Большинство считает, что мы давно исчезли, если вообще что-нибудь слышали о нашей службе, но мы все еще сохраняем некоторые из наиболее важных кварталов города.
     - Можно сказать, что я заслуженный сотрудник Департамента благодаря родственным связям, - пошутил Озрик. - Вот твой нож. Я его почистил.
     Озрик положил в ногах кровати длинный изогнутый нож. Йама взглянул на него и почувствовал, что боится его, несмотря на то что нож спас ему жизнь. Казалось, Озрик положил у его ног живую змею. Он произнес:
     - Я нашел его в скальной гробнице у реки.
     - Должно быть, он туда попал еще откуда-то, - сказал Озрик и в задумчивости дотронулся до кончика носа.
     На пальце не хватало одной фаланги. Он продолжал:
     - Я очистил белым уксусом налет от многих веков хранения. Ты должен раз в десять дней или около того протирать нож тряпкой с минеральным маслом, а вот точить его не требуется, и в случае чего починится он тоже сам, конечно, в разумных пределах. В нем вмурована копия личности предыдущего владельца, но я убрал это привидение. Тебе следует тренироваться с ним, как можно чаще брать в руки, хотя бы раз в день, тогда он будет тебя знать.
     - Озрик...
     - Он должен знать, дорогая, - возразил жене Озрик. - От этого не будет вреда. Чаще тренируйся с ним, Йама.
     Чем больше ты будешь с ним работать, тем лучше он будет тебя знать. И чаще оставляй его на солнце или там, где есть перепад температуры; полезно помещать кончик ножа в огонь. Он слишком долго лежал в темноте, потому ты пострадал, когда взял его. Думаю, он принадлежал офицеру - кавалеристу, умершему много веков назад.
     Их изготовляли для воюющих в дождливых лесах в двух тысячах лиг вниз по реке.
     Йама тупо заметил:
     - Но война началась только сорок лет назад.
     - То была другая война, дорогой, - мягко объяснила Беатрис.
     Йама вспомнил, какое сверхъестественное сияние испускал нож, когда он, разглядывая, поднял его к лицу.
     Но когда Лоб поднял нож, случилось нечто ужасное. Разным людям нож показывал свои разные аспекты.
     Выяснилось, что Йаму унесли от реки очень далеко, глубоко в предгорья Краевых Гор. До сей поры Йама не представлял себе истинных размеров некрополя.
     - Мертвых больше, чем живых, - объяснил Озрик, - а этот город был для жителей Иза местом захоронения со времен создания Слияния. По крайней мере до нашего века, века разложения.
     Из разговора Йама заключил, что кураторов осталось совсем мало, и все они - люди старые. В этом месте прошлое было сильнее настоящего. В былые времена Департамент Кураторов Города Мертвых отвечал за подготовку и похороны умерших, которых там называли клиентами, а также за поддержание порядка и уход за могилами, надгробиями, памятниками, изображениями на каменных пластинах и фантомами мертвых. Это было священной и трудной задачей. К примеру, Йама узнал, что существовало четыре способа упокоения останков клиентов: погребение, включая захоронение или помещение в склеп; кремация огнем или кислотой; выставление тела либо в гробу, поднятом над землей, либо посредством расчленения; а четвертый - в воде.
     - Последний, как я понимаю, единственный способ, используемый в наше время, - сказал Озрик. - Он, конечно, имеет право на существование, но ведь многие умирают вдали от Великой Реки, а кроме того, поселения часто расположены так тесно, что трупы с верховьев реки отравляют воду в низовьях. Сам подумай, Йама, значительная часть Слияния занята горами и пустынями. Погребение в земле встречается очень редко, ведь места недостаточно даже для сельского хозяйства. Мириады и мириады дней наши предки строили гробницы для своих усопших, сжигая их на кострах или растворяя в бассейнах с кислотой, либо выставляя их тела нашим крылатым братьям. Сооружение гробницы требует много усилий и доступно только богатым, потому что плохо построенные гробницы бедноты тут же становятся добычей дикого зверя. Древесины для костров не хватает так же, как и обрабатываемой земли, а растворение в кислоте всегда считалось небезупречным с эстетической точки зрения. В данных обстоятельствах значительно естественней выставлять клиента нашим крылатым братьям. Когда придет мой час, я желаю, чтоб с моим телом поступили именно так. Беатрис мне обещала. Конечно, конец света настанет раньше, чем я умру, но надеюсь, птицы все еще будут летать....
     - Ты забыл о бальзамировании, - резко бросила Беатрис. - Он всегда забывает, - сказала она Йаме. - Он этого не одобряет.
     - Нет, я не забыл, но ведь это просто вариант захоронения. Без гробницы бальзамированное тело - просто Добыча диких зверей или экспонат для любопытных.
     - Иногда тело превращают в камень, - сказала Беатрис. - Обычно его держат для этого в меловом растворе.
     - Кроме того, существует мумифицирование, высушивание вакуумным или химическим воздействием, а также обработка смолами или льдом, - перечислял Озрик, загибая пальцы. - Но ты же понимаешь, я говорю о самых распространенных, ну и наиболее упадочных, декадентских методах, имея в виду способ, когда тело клиента подвергалось бальзамирующему воздействию, пока он был еще жив и надеялся на физическое воскрешение в грядущих веках.
     Вместо этого грабители вскрывали гробницу, забирали из нее все ценности; тела пожирали дикие животные или же их использовали как горючее либо как удобрение для почвы. Тот бравый кавалерист, который когда-то действовал твоим ножом в сражении, молодой Йама, по всей вероятности, был сожжен в печи, чтобы расплавить собой металл, содранный с его гробницы. Вполне возможно, что один из грабителей прихватил нож, и тот напал на него. Вот он и выронил нож там, где ты нашел его через столетия. Мы живем во времена обнищания. Я помню, что ребенком играл среди гробниц и дразнил фантомов, которые тогда еще говорили от имени тех, кто больше не чает воскрешения. В глупости заключен свой урок. Только Хранители смогли победить время. Тогда я не чувствовал, что фантомы вынуждены ублажать мою глупость; молодые жестоки, они еще ничего не понимают.
     Беатрис выпрямилась, подняла руку и стала декламировать:

     Пусть слава, что добычею слывет
     Живых, найдет покой па пашем пьедестале.
     Пусть подвиг нынешний оковы рвет
     Забвенья вечного и смертную опалу.

     Деяние пусть времени умерит жадность
     И скрасит мерзкой смерти неприглядность.

     Йама подумал, что это текст Пуран, но Беатрис объяснила, что он значительно старше.
     - Нас слишком мало, чтобы помнить обо всем, оставленном мертвыми, - сказала она, - но мы делаем, что можем, и мы очень долгоживушая раса.
     В обязанности кураторов входило значительно больше, чем просто подготовка клиентов; в последние два дня Йама узнал кое-что об уходе за гробницами, сохранении утвари, с которой похоронены клиенты, и все это в соответствии с обычаями данной расы. Озрик и Беатрис кормили его овощными бульонами, отваренными кореньями, молодой сочной окрой, кукурузой и зеленым горошком, поджаренным в легком масле. С каждым днем он чувствовал себя все лучше и начал ощущать беспокойное любопытство. Он не сломал ни одной кости, но на ребрах у него были глубокие ссадины, а связки мышц спины и рук порваны. На теле и ногах виднелись многочисленные полузажившие раны, а после лихорадки он настолько ослаб, что порой ему казалось, будто у него высохла вся кровь.
     Самые глубокие раны Беатрис прочистила; она объяснила, что в них попала