азочарованный вид:
     - О, - печально протянул он, - но это, конечно, уже с вычетом твоей доли, дядюшка?
     - Никоим образом, - ответил дядя Хафиз, - но я предлагаю взять не более двадцати процентов от общей суммы, которая, уверяю тебя, едва покроет мои расходы по... улаживанию бюрократической волокиты и выплате некоторых издержек.
     - Вчера было семнадцать процентов.
     - Задержка, - возразил дядя Хафиз, - увеличивает затраты. Какое счастье, что ты принял мудрое решение! Остается только завершить сделку. Если ты поклянешься на Трех Книгах чтить наше соглашение, тогда зови сюда Акорну и разведись с ней: я немедленно на ней женюсь, и вы сможете спокойно улететь.
     Рафик выглядел крайне опечаленным.
     - Если бы только все было так просто!.. - проговорил он. - Но я должен предупредить тебя, что вера хаддитов требует, чтобы между разводом и новым замужеством для женщины прошел хотя бы один закат и один восход...
     - Я что-то не припомню такого в верованиях хаддитов, - жестко прервал его Хафиз.
     - Это новое откровение Мулей Сухейла, - возразил Рафик. - У него было видение, в котором ему явился Первый Пророк, да будет благословенно Имя Его, и выразил беспокойство, говоря, что женщина, будучи слаба в понимании вещей и легко поддаваясь искушению, может впасть в невольный грех из-за слишком поспешного развода и нового замужества. Разведенная женщина должна провести одну ночь в молитвах, прося наставления Первого Пророка, прежде чем она сможет заключить новый союз.
     - Хм-м... - неопределенно протянул дядя Хафиз. - Я бы не сказал, что эта юная редкость, ожидающая нас в саду, слаба в понимании сути вещей. Я никогда не видел, чтобы кто-нибудь так быстро схватывал идею двойной бухгалтерии в отношении Федерации!
     Калум снова поперхнулся, и Рафик наступил ему на ногу. Сейчас было не время обсуждать, подходит ли для Акорны то, чему ее учил дядя Хафиз.
     - Однако, - заявил Рафик, - чтобы ты не тревожился, я сделаю кое-что получше, чем просто поклясться на Трех Книгах. Я поклянусь на этой Священной Книге Хаддитов, благословленной самим Мулеем Сухейлом и самой святой как для меня, так и для всех истинных верующих, - с этими словами он вынул из кармана какую-то книжечку и почтительно поднес ее к губам, после чего протянул дяде Хафизу на раскрытых ладонях. Дядя Хафиз отшатнулся от нее, как от змеи.
     - Можешь клясться на этом, - ответил он, - а я поклянусь на Книгах Трех Пророков. Таким образом, каждый из нас окажется связан клятвой на самом святом, что для нас есть.
     - Великолепная мысль! - ответил Рафик.
     За этим последовали клятвы, весьма длинные и витиеватые, причем большей частью произносимые не на интерлингве, а на языке той культуры, которая была родной для Рафика и Хафиза. Калуму их речь казалась щебечущей перебранкой двух птиц, и он изрядно заскучал. Затем Рафик и Хафиз призвали в кабинет Акорну; она стояла совершенно прямо и неподвижно, скрытая облаком вуалей, пока двое мужчин обменивались все новыми и новыми трелями на своем птичьем языке. В конце церемонии Хафиз поцеловал верхнюю из Трех Книг, а Рафик снова коснулся губами своей непонятной книжечки (Калум начинал подозревать, что это просто записная книжка), после чего оба улыбнулись, словно были крайне довольны удачной сделкой.
     - С твоего позволения, дядюшка, я сейчас отведу мою бывшую жену в отведенную для нее отдельную комнату, где она сможет начать свое молитвенное бодрствование. Я знаю, тебе не захочется откладывать финальную церемонию, - сказал Рафик.
     - Поскольку я сам не являюсь нео-хаддитом, - возразил Хафиз, - я вовсе не вижу причин для подобной задержки.
     - Я должен сообщить ее семье, что все было сделано достойно и в соответствии с положенным церемониалом, - возразил Рафик. - Это дело, затрагивающее мою честь, дядюшка.
     Хафиз поворчал некоторое время, однако в конце концов отпустил их, получив заверения Рафика в том, что молитвы Акорны вовсе не помешают ее присутствию на свадебной церемонии, которая должна была состояться вечером.
     - Только семья, - уверил он племянника. - Будут присутствовать только члены семьи и твой партнер.
     Рафик выглядел удивленным:
     - И ты преломишь хлеб с неверующим, дядюшка?
     - Ты считаешь его членом своей семьи и доверяешь ему свою честь в лице своих жен, - ответил Хафиз. - В знак любви и уважения к тебе, мой дорогой племянник, я просто не могу не сделать этого.
     Выглядел он при этих словах, однако же, так, словно только что проглотил что-то весьма неприятное.
     - Что это все значит? - требовательно спросил Калум, как только они остались одни в уединенных комнатах второго этажа.
     - Ну, ведь не хотел же ты, чтобы я передал ему Акорну здесь и сейчас? Я нашел причину отсрочить этот момент. Теперь, когда наши финансовые дела в порядке, корабль готов к отлету, а я получил все необходимые пароли, мы можем бежать. Сегодня же ночью. Впрочем, нам придется дождаться окончания этой чертовой церемонии, - Рафик нахмурился. - Хотел бы я знать, почему он настаивает на том, чтобы при этом присутствовал Гилл. Несмотря на то, что его присутствие дяде явно неприятно.
     - Нам же удобнее, - заметил Калум.
     - Именно это, - ответил Рафик, - меня и беспокоит.

***

     Из уважения к предполагаемым суровым религиозным убеждениям Рафика, в соответствии с которыми женщины не должны были показываться на людях, Хафиз устроил все так, чтобы на праздничном ужине не было слуг.
     - Как видишь, дорогой мой мальчик, - проговорил он, обведя широким жестом просторный обеденный зал с резными ширмами и покрытыми цветным шелком диванами, - все готово. На столе есть даже устройства для подогрева и охлаждения блюд, чтобы каждое было подано при нужной температуре. Что может быть приятнее, чем простой ужин en famille? Десятки слуг, приносящих подносы с едой разливающих напитки - это всего лишь устаревшая традиция, та излишняя роскошь, от которой предостерегал нас Третий Пророк. Разве ты не согласен со мной?
     Гилл был рад тому, что он, как неверующий, и Калум, как старшая жена Рафика, были избавлены от необходимости отвечать на это замечание. Гиллу нужно было только сохранять нейтральное выражение лица, пока Рафик превозносил скромность и простоту приготовлений Хафиза... пытаясь, впрочем, при этом не смотреть на стол, накрытый с изысканной роскошью.
     По сторонам этого длинного низкого стола, стояли два дивана, покрытых изумрудно-зеленым и алым шелком. Сам стол был уставлен яствами: миски с пловом, серебряные подносы с горячими пирожками, нарезанные ломтиками фрукты, уложенные на специальных охлаждающих подносах изящными натюрмортами, шашлык из ягненка на длинных шампурах, пиалы йогурта с нарезанной мятой, моллюски с Килумбембы, зажаренные в тесте, засахаренные розовые лепестки... Между блюдами разместились высокие бокалы, охлаждаемые во льду на подносе, а на втором подносе, неподалеку от стоявшего во главе стола дивана, предназначенного для хозяина дома, стоял кувшин с каким-то фруктовым напитком. Дальняя стена обеденного зала представляла собой поросшую мхом скалу, по которой тонкими ручейками сбегала вода, собиравшаяся в поток, омывавший подножие миниатюрного утеса. Из-за ширм доносились звуки китеранских арф, сливавшиеся со звоном водяных струй.
     - Мы даже будем сами наливать себе напитки, - сказал Хафиз, указывая на кувшин. - Я видел, что, будучи добрым нео-хаддитом, ты следуешь слову Первого Пророка и отказываешься от вина, не принимая смягчения обычаев, которое позволяют Второй и Третий Пророки. Я сам как правило за обедом пью килумбембское пиво, но сегодня разделю с тобой охлажденный сок мадигади, приготовленный для моих дорогих гостей.
     Рафик кивнул, правда, не без сожаления. Как прекрасно знали и Гилл, и Калум, он с удовольствием выпил бы кружку холодного килумбембского пива, которым эта планета славилась - так же, как и жареными моллюсками.
     - Даже и не думай, - прошептал ему на ухо Калум. - Если я могу носить все эти тряпки и быть похожим на белый воздушный шар, чтобы поддержать твою игру, то и ты как-нибудь обойдешься сегодня фруктовым соком. Да не забывай делать вид, что он очень тебе нравится.
     - Твоя старшая жена чем-то недовольна? - спросил Хафиз. - Надеюсь, это не очередной припадок?
     Рафик попытался наступить на ногу Калуму, но наступил только на подол его платья.
     - Она в добром здравии, благодарю, дядюшка, - ответил он, - ей просто захотелось поболтать о каких-то мелочах, как это любят делать женщины.
     - Женщины, которые не носят вуалей и не прячутся от мужских взглядов, - довольно язвительно заметил Хафиз, - имеют больше возможностей найти интересные темы для беседы... о, ладно, ладно! Я больше ни слова не скажу об откровениях Мулей Сухейла.
     - Мы всего лишь возвращаемся к чистым традициям нашей истинной веры, - довольно-таки напряженно ответил Рафик.
     - Тогда давайте же сегодня последуем еще одной традиции, - предложил Хафиз, - и выпьем из одного кувшина в знак полного доверия, царящего в нашей семье.
     Он устроил целый спектакль из разливания по их кружкам холодного сока мадигади, налил себе последним и сразу отпил большой глоток, словно желая показать, что напиток безвреден. Рафик поднял свою кружку, однако внезапно раздавшийся снаружи шум отвлек его и заставил вернуть кружку на место. До тех, кто собрался за столом, доносились возбужденные голоса и тонкие пронзительные причитания какой-то старухи.
     - Амина! - вздохнул Хафиз, поднимаясь с места. - Старая нянька Тафы. Она использует любую новость с юга, чтобы разыграть очередную сцену из мыльной оперы. Лучше мне ее успокоить. Простите за то, что ваш покой был нарушен, и продолжайте трапезу - я могу задержаться на какое-то время.
     С этими словами он, нахмурившись, быстро покинул комнату.
     Гилл взял горсть моллюсков, жареных в масле, и принялся с наслаждением уплетать их за обе щеки.
     - :Ну, он же сказал, что мы можем продолжать, - ответил рыжебородый на молчаливый укор Рафика. - К тому же, хотя этот стол и подогревает блюда, но навряд ли моллюски смогут бесконечно оставаться хрустящими, - он глубоко вздохнул и потянулся за своей кружкой. - Надо признаться, раньше я не пробовал их такими горячими и острыми.
     - Любая пристойная еда кажется вам, варварам, слишком острой, - заметил Рафик. - Акорна, что ты делаешь?.
     Девочка возилась со своими вуалями, пока они не образовали спутанный клубок.
     - Подожди-ка, милая, дай, я поправлю, - предложил Гилл. - Рафик, а что, есть причины, по которым ей по-прежнему стоит скрывать лицо за ужином? Что-то мне не кажется, что Хафиз увидит нечто такое, чего еще не успел увидеть раньше.
     - Да, только тогда он может спросить, почему я не позволяю и второй своей жене открыть лицо, - утомленно ответил Рафик. - Полагаю, тогда мне пришлось бы объяснять, что она так уродлива, что самый ее вид может испортить удовольствие от трапезы...
     Калум пнул его под столом.
     - Вот странность... - проговорил Гилл, ощупывая лоб Акорны.
     - Что? Ты думаешь, у нее жар?
     - Ее кожа достаточно прохладна. Но вы посмотрите на ее рог!
     По всей длине рога образовывались большие капли прозрачной жидкости, которые Акорна безуспешно пыталась стереть краем вуали.
     - Выпей холодного сока, милая, ты сразу почувствуешь себя лучше, - предложил Гилл, подавая ей кружку.
     Мгновение Акорна растерянно смотрела на него, потом взяла у Гилла кружку и, вместо того, чтобы поднести его ко рту, опустила в него свой рог.
     - Что ты делаешь?..
     - Так же она поступала и с грязной водой в ванной. Акорна, дорогая моя, ты думаешь, что этот сок грязный? Но он в порядке, то, что в нем плавает - это только сок мадигади!
     - Не грязный, - твердо ответила Акорна.
     - Ну что ж, хорошо...
     - Плохой, - она снова наклонила голову, на этот раз опустив рог в кружку Гилла. - Теперь на сто процентов хороший, - сообщила она ему.
     Трое мужчин переглянулись.
     - Он так демонстративно налил всем из одного кувшина... - проговорил Гилл.
     - С чего бы ему хотеть отравить нас? Он думает... я хочу сказать, - поправился Калум, тщательно подбирая слова: а вдруг кто-нибудь их подслушивает? - мы согласились пойти навстречу всем его желаниям.
     - О, это всего-навсего глупые детские фантазии, - беспечно ответил Рафик, однако, поднявшись, протянул Акорне две кружки - свой и Калума. - Не о чем волноваться. Давайте продолжим трапезу!
     При этих словах он слегка покачал головой, давая понять, что его не следует понимать буквально.
     Когда Акорна склонилась к кружке Рафика, на ее роге снова проступили капли испарины. Она погрузила его в сок и удовлетворенно улыбнулась.
     - О... минутку, - остановил ее Рафик, когда девочка намеревалась сделать то же с кружкой Калума. Поставив кружку на место, он предложил девочке на проверку другой - тот, из которого пил сам Хафиз. Никакой реакции рога это не вызвало.
     - Как он это сделал? - беззвучно спросил Гилл.
     - Должно быть, зелье было не в кувшине, а в кружках, - еле слышным шепотом ответил Рафик. Он быстро поменял местами кружки Калума и Хафиза, затем сел и положил себе риса с пилавом. - Давайте же, жены мои, - жизнерадостно и добродушно проговорил он в полный голос, - праздновать и радоваться!
     На тарелку Акорны он положил целую гору фруктов и зелени; как раз в этот момент в зале снова появился Хафиз.
     - Похоже, новости с юга вовсе не так плохи, дядюшка?
     Губы Хафиза искривились в неприятной гримасе:
     - Могло быть и хуже, - ответил он. - А могло быть и лучше. Юката Батсу вернул мне всего остального Тафу. Живого, - прибавил он почти безразлично. - Амина не может решить, радоваться ли ей возвращению ее воспитанника или горевать о потере его ушей.
     - Примите поздравления со счастливым возвращением вашего сына, - сказал Гилл. - И мне... хм... очень жаль, что так получилось с его ушами.
     Хафиз пожал плечами:
     - Мой хирург их заменит. Не слишком большая потеря: все равно его уши уж слишком оттопыривались. А что до самого Тафы... - Хафиз вздохнул. - Ни одному хирургу не исправить то, что должно находиться между его ушей. Он, понимаете ли, ожидал, что я тоже поздравлю его со счастливым возвращением, словно не понимает, что Батсу освободил его в знак презрения, чтобы показать, как мало его тревожит все, что Тафа может против него предпринять. Он так же глуп, как и его мать! - с этими словами Хафиз скатал из клейкого пива шарик, обмакнул его в пилав и проглотил одним глотком. - Ешьте, ешьте, друзья мои. Прошу простить меня за то, что эти мелкие заботы прервали наш приятный семейный ужин. Попробуйте сок мадигади, пока он не нагрелся: когда сок нагревается, он теряет часть своего тонкого вкуса, - Хафиз снова отпил глоток из стоявшей перед ним кружки.
     - Действительно, - последовав примеру своего дядюшки, заметил Рафик, - у этого сока какое-то тонкое, незнакомое мне послевкусие.
     - Почти горькое, - заметил Гилл. - Хотя и приятное, - прибавил он, поспешно отпив большой глоток, прежде чем Хафиз успел удивиться его словам или что-то заподозрить.
     Поскольку никто из них не знал, какое именно зелье Хафиз подсыпал в их кружки, и как быстро оно должно начать действовать, они пристально следили за Хафизом, ища подсказки. Минут через пятнадцать Хафиз почти перестал есть, словно забыл о еде на своей тарелке. Его речь стала бессвязной, он начал забывать, о чем говорил, и стал повторяться.
     - Слышали когда-нибудь насчет двух лошадей, Суфи-дервиша и джина? - он пустился рассказывать длинную запутанную историю, которая, как подозревал Гилл, была бы очень интересной, если бы Хафиз то и дело не терял нить рассказа.
     Рафик и Гилл также перестали есть; они сидели, опираясь на стол, и смеялись так же громко, как и сам хозяин. Калум прислонился к стене, более всего напоминая бесформенный сверток белой ткани, и принялся похрапывать. Акорна переводила взгляд с одного мужчины на другого, ее зрачки сжались в узкие черточки, но тут Гилл крепко сжал руку девочки, стремясь успокоить ее.
     - Не тревожься, милая, - прошептал он, когда Хафиз разразился новым приступом хохота, - это только игра.
     Наконец, Хафиз прервал рассказ на середине и бессильно ткнулся лицом в свою тарелку с рисом. Остальные трое мужчин зорко следили за ним, пока мерное похрапывание не убедило их в том, что хозяин уснул.
     - Хорошо, а теперь давайте выбираться отсюда, - прошептал Гилл, поднимаясь и подхватывая Акорну на плечо. Калум поднялся следом, а Рафик на мгновение наклонился над спящим дядей, роясь в его запачканных шелковых одеждах.
     - Давай же, Рафик!
     Наконец, он тоже выпрямился и продемонстрировал остальным голографическую карту с изображенными на ней сложно переплетенными трехмерными узлами.
     - Ключ к скиммеру дядюшки и его пропуск в порт, - радостно объявил он. - Или вы намеревались идти в порт пешком?..

Глава 5

     - Эй, Смирнов, - окликнул Эд Минкус своего коллегу по службе безопасности Кездета.
     - Что? - без интереса отозвался Дес Смирнов: сейчас он проводил обычную проверку идентификаций, стараясь работать как можно быстрее, а потому постоянно следил за экраном - на тот случай, если вдруг в последней информации о прибытии мелькнет что-нибудь интересное.
     - Я тут нашел, вроде как, одного о-очень старого нашего приятеля...
     - Кого? - Смирнов по-прежнему не отрывался от экрана.
     - Савиньона.
     Это имя заставило Смирнова оторваться от экрана: теперь он полностью сосредоточился на своем собеседнике.
     - Я же тебе тогда говорил, - Смирнов сильно ударил по клавише "паузы", - что этот негодяй не помер! Может, ему пришлось на некоторое время залечь на дно... Пошли-ка мне информацию, - несколько секунд он ждал, барабаня кончиками пальцев по столу, пока Эд пересылал файл на его компьютер, потом снова всмотрелся в экран монитора:
     - Значит, теперь он зарегистрирован как "Ухуру"? А порт приписки изменить не удалось... так что корабль все еще кездетский. Я и подумать не мог, что такой умный мерзавец как Савиньон решит вернуться...
     - По крайней мере, добровольно, - вставил Эд с неприятной усмешкой.
     - ...в нашу юрисдикцию. Но, с другой стороны...
     - ...чего только не бывает, верно? - похоже, у Эда была привычка заканчивать фразы Смирнова за него.
     - Я могу, - Смирнов набрал команду, сильно ударяя по клавишам, - сделать так, что не только мы, но и наши дражайшие соседи по космосу будут знать, что здесь, на Кездете, кое-кто крайне интересуется "Ухуру".
     Он ввел последние цифры кода; на этот раз треск клавиш прозвучал так громко, что Эд даже поморщился. У Смирнова клавиатуры выходили из строя так часто, что отделы Снабжения и Учета уже начали запрашивать объяснений; впрочем, объяснение им всегда давалось только одно: "Найдите нового поставщика, эти клавиатуры сделаны из некачественных материалов, иначе они не выходили бы из строя при обычном использовании."
     Поскольку в основном такого рода оборудование делалось подневольными работниками (и, возможно, действительно из некачественных материалов), объяснение вполне устраивало всех - разумеется, кроме тех работников, которых в результате увольняли за некачественную сборку. Впрочем, кому какое дело? - всегда хватало подростков с ловкими руками, которые готовы были занять любое освободившееся место.
     Смирнов установил программу, которая должна была послать извещение в его, лейтенанта Деса Смирнова, личный офис сразу же, как только маяк "засекут" в любой близлежащей системе, сотрудничающей, пусть и против воли, со Стражами Мира Кездета (соседи, правда, утверждали, что эти Стражи присваивают больше, чем охраняют). Пусть теперь "Ухуру" только попытается приблизиться к системе Кездета или соседним звездным системам - и затрещат трещотки, завоют серены, зазвонят колокольчики...
     - Итак, сведения о смерти Савиньона сильно преувеличены, - заметил Дес, скверно усмехаясь и явно предвкушая грядущую месть. - Как чудесно.
     - Может быть, Савиньон и вправду мертв, - предположи