емени  дом   содрогнулся   от   буйной
вступительной музыкальной темы Билла - "Это вера, как встарь", и  примерно
через тридцать тактов перед камерами появился  сам  Билл,  поприветствовав
свою обширную телевизионную аудиторию из Форт-Мокси. Он провозгласил,  что
Добровольцы прибыли на битву с сатаной, и по его команде набившиеся в  дом
восемнадцать человек (благодаря  чудесам  электронной  техники  звучавшие,
будто несколько сотен) завели  громогласное  исполнение  псалма  "Бог  наш
могучий оплот". Хор, находившийся в спальне второго этажа, драпировками  и
перилами замаскированной под хоры, подхватил псалом, и  все  вместе  очень
быстро достигли нужного настроения.
   - Братья и сестры, -  Билл  воздел  руки  к  небесам,  -  наверное,  вы
недоумеваете: почему это Добровольцы отправились на самую границу  Дакоты?
А потому, что многие из нас почувствовали, что  мы  нужны  Господу  здесь.
Сегодня вечером мы пребываем в тени, отброшенной гребнем  Джонсона.  -  Он
посмотрел сквозь линзы объективов прямо в гостиные  по  всей  стране,  где
собрались у телевизоров верующие. Сидящие дома  зрители  всегда  твердили,
что у них складывается впечатление, будто  он  говорит  непосредственно  с
ними. - Всего в нескольких  милях  отсюда  ученые  открыли  свои  врата  в
иной... - Он выдержал актерскую паузу. - ...свет.
   Иной свет.
   И что же за свет они нашли? Они говорят о деревьях и водоемах, о  белых
цветах и безобидных тварях, о прекрасных  небесах  и  теплом  солнце.  Они
изъясняются  словами,  которые  весьма  знакомы  всякому,  кто  хоть   раз
заглядывал в Книгу Бытия. - Он  улыбнулся.  -  Конечно,  ученые  этого  не
понимают.  Они  не  узнают  тот  мир,  потому  что  сами  слишком   сильно
принадлежат миру сему.
   Но мы-то знаем, где они, братья и сестры мои!
   - Аминь! - хором возгласила аудитория.
   После службы репортеру из "Виннипег Фри пресс"  Альме  Киниата  удалось
загнать его в угол.
   - Преподобный Эддисон, - спросила она, - вы действительно  верите,  что
мы открыли Рай?
   Они находились в его кабинете  на  втором  этаже  новоявленной  церкви.
Обстановка выглядела  по  меньшей  мере  спартанской,  а  по  сравнению  с
могуществом и влиятельностью владельца  кабинета  -  и  вовсе  убогой.  Он
поставил сюда только стол  и  два  стула.  На  столе  мраморные  подставки
поддерживали  Библию,  "Божественную   волю"   Меткалфа   и   "Оксфордский
теологический вестник". На стене висел портрет матери Эддисона.
   - Да, - сказал он, - я искренне в это верю. Наверняка нам этого нипочем
не узнать, хотя мне кажется, что если бы я там побывал, то  смог  бы  дать
однозначное заключение.
   Ответ  Альме  понравился.  Проповедник  отзывчив,  и  статья  получится
солидная.
   - Так вы собираетесь отправиться туда, в Эдем?
   - Нет. Ноги моей там не будет. Смертному  возбраняется  ступать  в  сад
Эдемский.
   - Но вы же сказали, что узнаете Рай с первого же взгляда?
   - О да! Всякий его узнает.
   - Но люди, побывавшие там, вовсе не сделали подобных выводов.
   - Я подразумевал - "всякий христианин". Извините, я привык  думать  обо
всем в категориях верующих.
   - И как же вы его узнаете?
   Веки Эддисона затрепетали.
   - Райские кущи наделены божественной сущностью. Адама и Еву очень  рано
отослали укладывать вещи. Дальновидный шаг, если мне  будет  позволительно
это заметить. - Он осклабился, будто крупный дружелюбный пес. -  Благодаря
этому сад Эдемский остался чист. Некому было загадить.  О  да,  это  место
священно, и я  полагаю,  что  всякий,  кому  не  безразлично  благополучие
собственной души, признает этот факт тотчас же. Вспомнит об ангеле.
   - Об ангеле?
   - Да. "И поставил он  ангела  с  пламенным  мечом"  [весьма  искаженная
цитата из третьей главы  Книги  Бытия:  "И  поставил  на  востоке  у  сада
Эдемского херувима и пламенный меч обращающийся,  чтобы  охранять  путь  к
дереву жизни"]. Могу вам сказать, что лично я бы не хотел оказаться  среди
тех, кто вторгнется во владения Господа.
   Альма осталась при убеждении, что сам  Эддисон  ни  на  грош  не  верит
собственным словам, но все равно опубликовала  статью,  турнув  сатану  из
порядочной части края.
   Но насчет Билла она, между прочим, заблуждалась - в своих признаниях он
ни капельки не кривил душой.


   Андреа Ястребица помогла собрать дорожный набор и отошла.
   Видеозапись пробного запуска пиктограммы колец показала стену, лишенную
особых примет, с длинным окном. За окном было темно. На  этом  сведения  о
последнем  из  пунктов  назначения,   связанных   с   Куполом,   полностью
исчерпывались.  Почему-то  всем  казалось,  что   там   холодно,   поэтому
отправляющиеся оделись потеплее.
   - Знаете, - заметил Арки, - а ведь рано или  поздно  мы  где-нибудь  да
застрянем. Это всего лишь вопрос времени.
   - Верно, - согласилась Андреа. - Надо разработать тест. Способ добиться
уверенности, что мы сможем вернуться домой.
   - Если тебе придет в голову  что-либо  дельное,  непременно  сообщи,  -
откликнулась Эйприл. Ей не терпелось заглянуть во  все  уголки  Вселенной,
куда можно добраться из Купола; но при том  она  знала,  что  после  этого
непременно отправится в Эдем и начнет исследовать _тамошние_  линии.  Рано
или поздно это кончится плохо.
   Андреа заняла место рядом с пиктограммами, а Эйприл, Макс и Арки  стали
на решетку.
   - Мы готовы, - сообщила Эйприл, и Андреа нажала на изображение колец.
   - Процедура обычная. - Макс потряс лопатой.  -  Прежде  всего  проверим
возможность возврата, а уж после все остальное. - Он повернулся к  Андреа.
- Мы пошлем обратно лопату. Если номер не пройдет, повесим записку.
   Андреа кивнула.
   Макс попытался расслабиться. Закрыв глаза от разгорающегося  света,  он
набрал в грудь побольше воздуха. Наверное, это и спасло ему жизнь.
   Еще во время первых своих перемещений Макс обнаружил, что  с  закрытыми
глазами не испытываешь такого головокружения. Заметив, как  за  опущенными
веками вспыхивает сияние, он вдруг перестал чувствовать собственное  тело,
словно прекратил существование.  Потом  сияние  угасло,  вес  вернулся,  а
вместе с ним и телесная оболочка.
   Но дышать было нечем.
   Ужасающий холод охватил его, и Макс рухнул на решетку.  В  ушах  трубно
ревела кровь, сердце грохотало, как молот.
   Вакуум? Они материализовались в вакууме!
   Изо всех сил  вцепившись  в  него,  Эйприл  оступилась  и  свалилась  с
решетки, потащив Макса за собой.
   Они оказались в длинном цилиндрическом помещении, заполненном машинами.
Темное окно из видеозаписи действительно оказалось окном, и  черноту  ночи
по ту сторону не нарушала ни единая звездочка.
   Единственным источником света была громадная  эллиптическая  галактика,
видневшаяся сквозь окна противоположной  стены.  Несмотря  на  всеохватный
ужас, Макс не мог не подивиться величественности этого зрелища.
   Залитый  серебряным  светом  Арки  заковылял  к  панели   транспортного
устройства, установленной на столбе, как в Эдеме.  Со  своего  места  Макс
разглядел две колонки пиктограмм.
   Арки оглядел пиктограммы и встретился взглядом с Максом. Макс разглядел
в искаженных чертах его лица упрек - и еще что-то.
   _Давай_!
   Макс видел взгляд, полный страдания.
   _Вперед_!
   Арки глазами указал в сторону решетки. Макс поднял Эйприл, а Арки нажал
на одну из пиктограмм. Она засветилась, но пальцы его примерзли к  панели,
и оторвать их Арки не мог.
   Жуткий  холод  выжал  из  легких  Макса  остатки  воздуха,  взгляд  его
помрачился, мир застлал черный туман. Теперь Максу хотелось только одного:
чтобы все это поскорее осталось позади.
   Но рука Эйприл крепко держала  его,  тащила  обратно.  Макс  ступил  на
решетку, и Эйприл свалилась рядом с ним.
   Арки рухнул на колени, провожая их взглядом.
   Комната начала угасать, и Макс завопил бы от выжигающего глаза  сияния,
но в его пылающих легких не осталось ни атома воздуха.


   Видеозапись, показанная в "Контрапункте" Эн-би-си, зафиксировала все до
мелочей. Зрители  всей  страны  видели,  как  жутковатая  снежная  колонна
целенаправленно движется по  экранам.  Если  хоть  какая-нибудь  программа
новостей за всю историю телевидения  и  смогла  напугать  всю  зрительскую
аудиторию, то именно эта.
   - А ребенка нашли в снегу, - мягко  осведомился  ведущий  программы,  -
когда вы прогнали это существо прочь?
   - На мой взгляд, все обстояло не совсем так, - возразил Стейвсант.
   - И как же именно это обстояло, Джим?
   - Оно вело себя так, будто пыталось показать мне, где ребенок.
   Ведущий кивнул:
   - Фил, нельзя ли прокрутить последние кадры еще разок?
   На  экранах  появился  кружащийся  снег,  систематически   удаляющийся,
застывающий, приближающийся,  затем  снова  удаляющийся  и  так  далее.  К
сожалению, зрителям не была видна связь между этими  состояниями  снега  и
продвижением человека с камерой, и все же они видели вполне достаточно.
   - А верно ли то, - продолжал ведущий, - что прежде Джери  не  совершала
ничего подобного?
   - Так утверждают ее родители. Не вижу причины не доверять им.
   - А как по-вашему, почему она сбежала из дому в этот раз?
   - Не знаю. По-моему, просто так получилось, и все тут.
   - Джим, а нет ли резона в слухах о том, что ее кто-то  приворожил?  Что
это существо пыталось увести ее прочь из города?
   - Я так не думаю, - отрезал Стейвсант.
   Камера совершила наезд  до  крупного  плана  на  ведущего,  обратившего
вопросительный взгляд на зрителей.



26

                                        О сын мой, прощай!!!
                                        Ты ушел за великую реку...
                                             Из поэзии племени черностопов

   Если в этот  период  в  Форт-Мокси  кто-то  и  стал  настоящей  жертвой
несправедливости,  то  именно  Джери  Тулли.  Но  заодно  Джери   получила
бесценный дар, и этот дар являлся оборотной стороной несправедливости.
   По  каким-то-неведомым  причинам,  так  и  оставшимся  непонятными  для
легиона осматривавших ее специалистов, Джери росла неправильно, и ее череп
никогда не был достаточно просторен, чтобы вместить  ее  мозг.  Следствием
этого стало  отставание  не  только  в  росте,  но  и  в  развитии.  В  ее
представлении  мироздание  являло  собой   сущий   бедлам,   капризный   и
непредсказуемый, где принцип причинности практически не соблюдался.
   Удовольствия  Джери   практически   полностью   сводились   к   чему-то
осязаемому:  улыбке  матери,  кукле-астронавту,  ставшей   самой   любимой
игрушкой девочки,  играм  с  младшими  братишками  и  пицце,  (по  вечерам
накануне выходных). Телевизором она почти не  интересовалась  и  не  могла
участвовать в  играх,  интересующих  нормальных  детей.  Она  приходила  в
восторг, когда гость обращал на нее внимание, и была без ума от  "Звездных
войн", но только увиденных на большом экране, в кинотеатре.
   После того как  Джим  Стейвсант  привел  Джери  домой  в  тот  морозный
апрельский день, Джун Тулли сразу ощутила в дочери какую-то  перемену,  но
никак не могла  уловить,  в  чем  она  состоит.  Ощущение  было  настолько
эфемерным, что она даже ни разу не упомянула об этом при муже.
   Уже по самой природе своего несчастья Джери не осознавала, чего лишена,
и потому  ни  чуточки  не  страдала.  Эта  простая  точка  зрения  служила
безмерным утешением ее родителям. Но когда она,  замерзая,  упала  в  снег
поодаль от Одиннадцатого шоссе, с ней произошло  нечто  необъяснимое.  Она
была напугана, но не за свою жизнь, потому  что  не  понимала,  что  такое
опасность. Она была напугана, потому что не знала, где очутилась и где  ее
дом. Да еще никак не могла согреться.
   Вдруг что-то вторглось в ее сознание. Рассудок ее раскрылся, как цветок
под солнцем. Она  вдруг  поднялась  в  небеса  и  оседлала  ветер,  познав
упоительную радость, не сравнимую ни с чем известным ей прежде. Она  вышла
далеко за тесные рамки своих возможностей и представлений.
   За эту пару секунд Джери постигла сложную взаимосвязь  между  теплом  и
ветром, напряжение между чистыми небесами и набухшими влагой  тучами.  Она
взмывала вверх и пикировала к  земле,  словно  и  сама  стала  ураганом  -
существом, сотканным из солнечного света, снега и крепких ветров.
   До  самого  конца  жизни  ее  убогий  рассудок   будет   цепляться   за
воспоминания о небесах, когда тьма, хаос и бессилие на время покинули  ее.
Когда Джери на мгновение уподобилась Богу.


   Адам и Макс вернулись в скафандрах, чтобы забрать тело  Арки.  Два  дня
спустя они  пришли  проститься  с  ним  на  тихую  католическую  панихиду,
состоявшуюся  в  церквушке  резервации.   Священник,   урожденный   житель
Дьявольского озера, произнес древние слова прощания на языке сиу.
   Оплакать  погибшего  пришли  и  индейцы,  и  их  друзья.   Было   много
привлекательных девушек и девять игроков юношеской баскетбольной  команды,
в которой Арки был помощником тренера.
   Макса уведомили, что от него ждут нескольких слов о происшедшем, как от
одного из тех, ради кого Арки  пожертвовал  собой.  Макс  достал  блокнот,
чтобы набросать тезисы.  Но  когда  настало  время  говорить,  лежавший  в
кармане блокнот был позабыт. Максу не хотелось, чтобы люди  думали,  будто
он без бумажки не может выразить свои чувства  к  человеку,  спасшему  его
жизнь.
   - Арки не знал толком ни  Эйприл,  ни  меня,  -  стоя  перед  церковной
кафедрой, начал он.  -  Всего  несколько  месяцев  назад  мы  были  совсем
незнакомы. Сегодня мы с Эйприл находимся здесь  не  только  благодаря  его
мужеству, но и потому, что он не потерял головы даже в  предельно  трудной
обстановке. Наверное, он понимал, что не  сможет  спасти  себя,  и  потому
отдал свою жизнь ради спасения наших.
   Макс  порывисто  передохнул.  Слушатели  подались  вперед,   чтобы   не
пропустить ни слова.
   - Впервые переступив порог его кабинета, я  обратил  внимание,  что  на
стене позади него, на самом видном месте, висит лук. Не скрывая  гордости,
он объяснил, что это отцовский лук. Лук - оружие воина. Мой отец тоже  был
воином. И он бы гордился таким сыном. -  Голос  Макса  дрожал.  Ему  снова
привиделась девочка за окном самолета.
   Впервые пройдя сквозь Врата  вслед  за  Эйприл,  Макс  думал,  что  это
воспоминание покинуло его навсегда, но сейчас с холодной ясностью осознал,
что оно останется с ним на всю жизнь.
   В подобных  случаях  у  племен  обеих  Дакот  и  Северо-Запада  принято
преуменьшать свою скорбь.  Вместо  оплакивания  они  превозносят  жизнь  и
деяния духа, облеченного плотью и временно проживавшего  среди  людей.  Во
время подобных празднеств проходит и ритуальная раздача  подарков  членами
рода.
   В конце церемонии подросток, назвавшийся  братом  Арки,  вызвал  вперед
Макса, к великому его изумлению.
   - Мы кое-что для вас приготовили,  -  сказал  юноша,  протягивая  Максу
длинную   узкую   коробку,   обернутую   домотканым   полотном.   Собрание
заинтересованно зашевелилось.
   Поблагодарив юношу. Макс открыл сверток. Внутри оказался лук.
   - Я не могу его принять! - запротестовал Макс.
   Джеймс Ходок встал и повернулся так, чтобы его услышали все.
   - Говоря вашими же словами, лук - оружие воина.
   Собравшиеся одобрительно загудели.
   - Я не воин, - стоял на своем Макс, - я бизнесмен.
   - У вас дух воина, мистер Коллингвуд, - улыбнулся губернатор племени. -
Арки отдал жизнь за вас, и род решил, что луком должны теперь владеть  вы.
- Заметив, что Макс все еще колеблется, прибавил: - Арки и сам пожелал бы,
чтобы лук перешел в ваши руки.


   Один из студентов ввел посетителя в кабинет, вопросительно посмотрел на
Эйприл и удалился.
   - Мистер Асквит? - Эйприл встала, протягивая руку.
   - Рад познакомиться, доктор Кэннон. - Асквит вяло пожал ей пальцы. - Не
знаю, слыхали ли вы обо мне.
   В его интонации сквозила  как  раз  такая  доля  самоопровержения,  что
Эйприл сразу догадалась: сам Асквит считает себя отнюдь не  второстепенной
особой.  Разумеется,  это  тот  самый  Уолтер   Асквит,   дважды   лауреат
Пулитцеровской премии, критик, эссеист, поэт и романист, автор ряда  едких
социальных памфлетов, самый  свежий  из  которых,  "Последние  новости  из
Вавилона", по данным "Нью-Йорк таймс", уже  полгода  держится  на  вершине
списка бестселлеров. Эйприл вспомнилось, как во время ее учебы в  колледже
к ним приехал с циклом лекций  человек,  чья  долгая  карьера  писателя  и
редактора уже клонилась к закату. Они разбирали асквитовский цикл  очерков
"Увязшие в варварстве" - серию сокрушительных выпадов против разнообразных
литературных деятелей и произведений, в одном из  которых  сам  лектор  на
мгновение всплывал на поверхность Из небытия,  чтобы  тотчас  же  получить
между глаз стрелу великого человека. Лектор  горделиво  показал  студентам
страницу и строку, где он упоминался, и Эйприл поняла,  что  эта  пощечина
стала вершиной его карьеры. Наверное, похожие чувства испытывал  брадобрей
Данте.
   - Мне знакомы ваши работы, мистер Асквит, - отозвалась она. - Чем  могу
служить?
   Про себя же Эйприл  подумала,  что  из  этого  крупного,  одутловатого,
сутулого мужчины с  седыми  волосами,  зачесанными  на  плешь,  бросающего
короткие, уверенные реплики, получился бы хороший судья.
   - Я бы хотел провести некоторое время в Эдеме, - заявил он.
   Записав на листке номер телефона гостевой  службы,  Эйприл  через  стол
протянула его Асквиту:
   - Вас с радостью внесут в список.
   - Нет, по-моему, вы не поняли. Я уже побывал  там.  Я  хочу  вернуться.
Честно говоря, я бы с удовольствием разбил там палатку  и  пожил  какое-то
время.
   Эйприл  демонстративно  взглянула  на  часы.  Чины  и  звания  уже   не
производили на нее никакого действия. Возмутительные  требования  остаются
возмутительными, чьи бы уста их ни изрекали.
   - Извините, мистер Асквит, вряд ли мы можем позволить...
   - Доктор Кэннон, я прекрасно представляю научное  значение  Купола.  Но
сомневаюсь, что вы осознаете  психологические  и  философские  последствия
своего  открытия.  Человечество,  черепашьим  шагом  двигавшееся   вперед,
подошло к развилке. Мы ступили в обширный лес. Известный нам мир  затаился
в предчувствии чего-то нового, но  не  знает,  чем  это  новое  обернется.
Потому-то на фондовых биржах и воцарился  хаос,  потому-то  и  расхаживают
перед  Белым  домом   демонстранты,   потому-то   Объединенные   Нации   и
схлестнулись в самых пылких дебатах за  последнее  десятилетие.  Когда  вы
пару недель назад перешагнули бездну, войдя в этот неведомый, новый  свет,
вы открыли новую эру.
   Кто-то должен описать все  это.  Кто-то  должен  наделить  повседневные
события историческим и литературным значением. Мы  привыкли  считать,  что
если из всего двадцатого века будут помнить лишь одно конкретное  событие,
то этим событием будет посадка на Луну. Но... -  Асквит  посмотрел  Эйприл
прямо в глаза. - Посадка на Луну - сущий пустяк, доктор Кэннон. Поворотный
момент - не столетия, а всей современной истории - настал сегодня. Я знаю,
что вы начали приглашать специалистов - математиков, геологов,  астрономов
и бог знает кого еще. Все это на пользу,  это  необходимо  делать.  Но  мы
нуждаемся также и в человеке, единственной обязанностью которого  было  бы
решать, а каково же значение происходящего  здесь.  Стоять  поодаль,  пока
остальные измеряют, взвешивают и рассуждают, дабы приложить эти события  к
прогрессу человеческого духа. - Сложив ладони вместе, он опер подбородок о
пальцы. - Полагаю, я как нельзя лучше подхожу на эту  роль.  Фактически  я
уже проделал обширную подготовительную работу, имею  кое-какие  наметки  и
был бы весьма польщен, если бы меня удостоили  честью  принять  участие  в
происходящем.
   "А он, пожалуй, в чем-то прав", - подумала Эйприл.
   - И что же именно вы задумали? Серию очерков?
   - О нет, ничего подобного! Я бы предпочел нечто более  фундаментальное.
Труд в