дальних
мирах, заставил ее пообещать, что как-нибудь она возьмет его с собой.
   - Хотя бы, - улыбнулся  он,  -  на  Луну.  У  него  были  серые  глаза,
каштановые волосы и милые морщинки вокруг  глаз,  как  у  тех,  кто  часто
смеется. И он любил ее.
   Свет в его комнате погас.
   Он жил в восьми кварталах отсюда. Келли был  фанатом  здорового  образа
жизни, и даже в такую погоду он ходил домой пешком.
   Глайдтрейн отошел от платформы, прибавил скорость и уплыл в шторм.
   Густой  поток  людей  превратился  в  тонкий  ручеек.  Машинально   она
наблюдала за оставшимися. Некоторые решили отложить поездку, двое бежавших
к платформе перешли на шаг.


   И тут в двери показался он. Даже на  таком  расстоянии  и  при  тусклом
освещении она сразу же его узнала.
   У нее перехватило дыхание.
   Келли засунул руки в карманы мягкой коричневой куртки и  быстрым  шагом
пересек стоянку. Хатч смотрела, как он идет по тротуару, обходя лужи и  не
сгибаясь под ветром.
   Немного поколебавшись, она очень медленно нажала на педаль сцепления  и
включила мотор. Машина  бесшумно  двинулась  и  поравнялась  с  Келли.  До
последней минуты она не была уверена, свернуть или нет.
   Потом он увидел ее. Окно в машине опущено, дождь заливал внутрь.  Келли
казался удивленным, обрадованным, потрясенным и немного сконфуженным.  Вся
гамма эмоций разом отразилась на лице.
   - Хатч? Что ты здесь делаешь?
   Она улыбнулась и обрадовалась, что приехала.
   - Тебя подвезти?
   Дверца машины открылась, но он стоял и смотрел.
   - Я не знал, что ты вернулась.
   - Я вернулась. Послушай, ты совсем промокнешь.
   - Да. Спасибо. - Он обошел машину спереди и сел. От него пахло  тем  же
лосьоном.
   - Как поживаешь?
   - Хорошо. А ты?
   - Прекрасно. Ты хорошо выглядишь.
   - Спасибо.
   - Вообще-то ты всегда хорошо выглядишь.
   Она снова улыбнулась, на этот раз теплее, перегнулась через  сиденье  и
осторожно поцеловала его в щеку. Когда они познакомились, Келли  показался
ей довольно скучным. А профессия уж совсем скучная. Но он  затронул  самые
глубины ее существа, и она знала  -  чем  бы  ни  закончилась  сегодняшняя
встреча, она уже никогда не будет прежней. Его появление,  когда-то  такое
обыденное, теперь  стало  появлением  главного  героя.  Как  и  когда  это
случилось? Она не знала.
   - Я хотела поздороваться с тобой. - Она сглотнула. -  Еще  раз  увидеть
тебя. - Как звали тех двоих - они еще  спали,  положив  между  собой  меч,
чтобы не поддаться искушению? Она чувствовала, что этот меч тут -  тяжелый
и смертоносный.
   Он молчал, подыскивая слова.
   - Здравствуй. - Дождь барабанил по крыше. - Я скучал без тебя.
   Он нахмурился и чувствовал себя неуютно.
   - Хатч, мне нужно тебе кое-что сказать.
   С места в карьер, подумала она. Это его стиль.
   - Ты женишься.
   Его глаза  широко  раскрылись.  Он  усмехнулся.  Это  была  та  робкая,
дружелюбная и лукавая усмешка,  которая  обворожила  ее  два  года  назад.
Сегодня в этой усмешке чувствовалось облегчение. Худшее для него  осталось
позади.
   - Откуда ты знаешь?
   Она пожала плечами.
   - Мне сказали об этом через десять минут после приземления.
   - Извини, я бы сказал тебе сам, но я не знал, что ты вернулась.
   - Не важно. Кто она? - Хатч проехала через глубокую лужу  на  выезде  и
повернули на Харингтон-авеню.
   - Ее зовут Тереза Пепериль. Она, как и ты, предпочитает, чтобы ее звали
по фамилии. Все зовут ее "Пеп". Она учительница.
   - Хорошенькая, конечно.
   - Да, как и ты. Я обращаю внимание только  на  красивых  женщин.  -  Он
сказал это как комплимент, но он прозвучал неуклюже и причинил боль.
   Хатч промолчала.
   Он смотрел мимо, боясь заглянуть ей в глаза.
   - Что я могу тебе сказать? Она живет в Южном Джерси  и,  насколько  мне
известно, собирается остаться здесь. - Он как будто оправдывался.
   - Что ж, поздравляю.
   - Спасибо.
   Она повернула налево на Одиннадцатую улицу. Квартира Келли была  совсем
рядом, в доме, напоминавшем замок. С фасада вяло свисали вымпелы.
   - Послушай, - сказала она, - почему бы нам не остановиться и не  выпить
где-нибудь? - Она чуть не добавила: "ради того, что было".
   - Не могу, -  сказал  он.  -  Она  вот-вот  приедет.  Мне  надо  убрать
квартиру.
   Хатч остановилась у дома. Выключила мотор. Ей захотелось все бросить  и
уехать и не искушать себя больше.
   - Келли, - сказала она, - у нас с тобой еще есть время. - Она  говорила
так тихо, что не была уверена, что он слышит ее.
   - Нет. - Он отвел глаза. Она  ожидала  гнева,  горечи  или  печали.  Но
ничего  подобного.  Голос  его  звучал  ровно.  -  У   нас   никогда   его
по-настоящему не было.
   Она  промолчала.  Мимо  прошел  какой-то  мужчина  с  собакой.   Он   с
любопытством посмотрел на них, узнал Келли, смущенно поздоровался и  пошел
дальше.
   - У нас  все  могло  бы  получиться,  -  сказала  она.  -  Если  бы  мы
по-настоящему захотели. - Затаив дыхание, она ждала ответа и вдруг поняла,
что боится услышать "да".
   - Хатч. - Он взял ее за руку. - Тебя все время нет. Ты занимаешься мной
в промежутке между полетами. Что-то вроде мальчика по вызову.
   - Я этого не хотела.
   - Но получается именно так. Сколько раз мы говорили об этом? По ночам я
смотрю в небо и знаю, что ты где-то там. Как ты, к черту, можешь осесть  в
Принстоне  и  торчать  там  всю  жизнь?  Воспитывать  детей?   Ходить   на
родительские собрания?
   - Я могла бы. - Еще одна ложь? Она отвечала  уже  автоматически,  не  в
состоянии остановиться.
   Он покачал головой.
   - Даже когда ты здесь, ты далеко. - Их глаза наконец  встретились.  Его
взгляд был суровым, и ей там не было места. - Когда ты летишь?
   Она сжала его руку, он не ответил на пожатие, и она отпустила его.
   - На следующей неделе. Я  должна  эвакуировать  экспедицию  Академии  с
Куракуа.
   - Все осталось по-прежнему, не так ли?
   - Видимо, да.
   - Да. - Он покачал головой. - Я видел твои  глаза,  когда  ты  начинала
говорить о тех местах, Хатч.  Я  знаю,  какой  ты  становишься,  собираясь
лететь. Знаешь, ты ведь обычно  не  можешь  дождаться  начала  полета.  Ты
никогда не смогла бы остаться ради меня. - Голос его задрожал. -  Хатч,  я
люблю тебя. Всегда любил. И всегда буду любить, только никогда  больше  об
этом  не  скажу.  Я  все  отдал  бы  ради  тебя.  Но  ты  недосягаема.  Ты
возненавидела бы меня, если бы осталась.
   - Этого никогда бы не случилось.
   - Нет, обязательно случилось. Мы оба знаем, что если я скажу  -  ладно,
давай начнем все сначала, ты позвонишь этому как-его-там и скажешь, что не
летишь на Куракуа, черт его знает, где оно находится, и сразу же пожалеешь
о том, что сделала. В тот же миг. И еще я  скажу  тебе  кое-что:  когда  я
выйду из машины, ты помашешь мне на прощание и уедешь с облегчением. -  Он
посмотрел на нее и улыбнулся.  -  Хатч,  Пеп  хорошая  женщина.  Она  тебе
понравилась бы. Будь счастлива за меня.
   Она нехотя кивнула.
   - Мне пора. Поцелуй меня по старой памяти.
   Ей удалось улыбнуться и увидеть ответную улыбку.
   - Считай, - сказала она, и губы их встретились.
   Несколько минут спустя,  выехав  на  Коноверскую  скоростную  трассу  и
направляясь на север, она решила, что он был не  прав.  По  крайней  мере,
сейчас она испытывала только сожаление.


   Амити Айленд, Мэн. Пятница, 7 мая, 20:00 по местному времени.

   Ураганы - любимая  погода  Эмили.  Ей  нравилось  сидеть  у  камина  со
стаканом  кьянти,  слушать  завывание  ветра  над   центральным   куполом,
смотреть, как гнутся деревья. Она любила ураганы, и пусть с  каждым  годом
они становились все свирепее и страшнее и носились  по  острову,  затопляя
его.
   Может, за это  она  их  и  любила.  Они  -  часть  сложного  механизма,
заставляющего уровень моря подниматься, а леса и пустыни отступать, и  это
вынудило медлительных  политиканов  после  трехсот  лет  ничего-не-делания
начать делать хоть что-то. Возможно, и слишком поздно. Но  она  слышала  в
реве шторма голос планеты.
   Она поразила Ричарда Вальда во время их первой встречи. Это произошло в
те времена, когда археология была еще связана с Землей. Они  тогда  сидели
за столом друг против друга на семинаре по вопросам скульптуры.  Потом  он
потерял интерес к скульптуре, зато увлекся Эмили и устремился вслед за ней
по трем континентам и некоторым  самым  завалящим  ресторанчикам  Ближнего
Востока.
   После ее смерти он не женился вторично. Не потому, что не смог прийти в
себя после потери и не потому, что не смог найти себе еще кого-то.  Но  те
чувства, которые он испытывал к ней, никогда не  повторялись.  Не  было  и
близко ничего похожего. Любовь к Эмили отодвинула на второй план даже  его
страстное увлечение старинными знаниями. Он не думал, что когда-нибудь еще
встретит такую женщину.
   Это ей принадлежала идея поселиться в штате Мэн, подальше от  Нью-Йорка
или округа Колумбия. Он написал там "Вавилонское лето"  -  книгу,  которая
сделала ему имя. Они провели там День Благодарения и  наблюдали  такую  же
бурю,  когда  пришло  сообщение  о   том,   что   был   преодолен   барьер
гиперпространства. (В то время ни Ричард, ни Эмили не понимали, что такого
особенного в этом барьере  и  уж  совсем  не  догадывались,  насколько  он
изменит их профессию.) Это произошло всего за две недели до ее смерти. Она
погибла, когда ехала навестить родителей перед праздником.
   Дождь с шумом стучался в окна. Качались огромные  ели  во  дворе  и  на
другой стороне улицы у дома Джексонов. Больше  не  было  сезона  ураганов.
Ураганы бушевали теперь во все времена года. Начиная с первого января этот
был седьмым по счету. Его назвали Гвен.
   Ричард просматривал свои заметки  по  Великим  Монументам,  намереваясь
приступить  к  статье  для  Археологического  Обозрения.  Статья  касалась
всеобщего разочарования - ведь несмотря на двадцатилетние усилия, так и не
удалось  обнаружить  Создателей  Монументов.  Он  пытался  доказать,  что,
несмотря  на   неудачу,   эти   исследования   все-таки   дали   некоторые
положительные результаты. "Несмотря на  отсутствие  прямого  контакта  они
(Создатели Монументов), как и другие мифы, стали заметной духовной  силой.
Мы теперь знаем, что возможно создать развитую  культуру,  которая  делает
жизнь стоящей и  даже  благородной.  Как  еще  объяснить  мотивы  создания
Монументов столь всепокоряющей красоты?"
   Может быть, это и к лучшему, что мы знаем их  только  по  произведениям
искусства. Художник всегда хуже созданного им шедевра. Что значат  Пеоний,
Сезанн и Маримото в сравнении с Никой, "Vai d'Arc"  или  "Красной  луной"?
Сведения, полученные из первых рук, вряд ли приведут  к  чему-либо,  кроме
разочарования. И все же - и все же, чего бы он ни отдал бы  за  то,  чтобы
сидеть здесь в такую ночь, когда ураган колотит в  дверь  и  звучит  пятая
симфония Бетховена, и разговаривать с одним из  этих  существ?  О  чем  ты
думала на вершине того горного хребта? Хатч полагает, что  знает.  Но  что
действительно было у тебя в мыслях? Почему ты пришла туда? Знала ли  ты  о
нас? Или ты просто путешествовала по галактике в поисках чудес?
   Ты была одна?
   Передний край урагана Гвен обрушивал двухсоткилометровые шквалы. Черный
дождь  хлестал  по  газону  и  тряс  дом.  Плотные  серые  облака,  иногда
разорванные бледными полосами, проплывали над крышами домов.  Над  аптекой
Стаффорда ритмично хлопала и гремела металлическая вывеска. Она  бы  снова
оторвалась, если бы не висела с подветренной стороны улицы,  и  по  другую
сторону не было ничего, кроме песчаных ям и воды.
   Ричард еще раз  наполнил  стакан.  Ему  было  хорошо  сидеть  с  теплым
бургундским у закрытого окна, выходящего  на  залив.  Ветер  подгонял  его
мысли. В плохую погоду можно  быть  более  одиноким,  чем  на  поверхности
Япета, а он любил одиночество. Он не понимал причин  этой  любви,  но  она
была сродни  той  страсти,  которая  наполняла  его,  когда  он  шагал  по
лабиринтам давно умерших цивилизаций. Или слушал рокот океана  на  берегах
времени...
   Никакой ритуал очищения в мире не мог сравниться с  ураганом  четвертой
степени: Пенобскот-авеню вся блестела, уличные огни ярко сияли в сумерках,
по улицам с грациозностью смерти плыли сломанные ветки.
   Пусть это продолжается вечно.
   Удовольствие не столь уж  невинное.  Сильные  бури  постепенно  смывали
Амити Айлэнд. Когда океан успокаивался, можно было проехать четверть  мили
и нырнуть в воду в том месте, где была когда-то дорога номер один.
   В этот вечер его пригласили пообедать Планкеты. Они хотели оставить его
у себя из-за бури. Но он не остался. Планкеты - интересные  люди  и  умеют
играть в бридж (еще  одна  страсть  Ричарда).  Но  ему  хотелось  урагана,
хотелось побыть наедине со стихией. Поблагодарив, он сказал, что  работает
над важным проектом.
   Важный проект состоял в том, что  Ричард  собирался  провести  вечер  с
Диккенсом. Он уже прочитал больше половины "Холодного дома". Ему нравилась
теплая человечность книг Диккенса, и он находил в них (что очень забавляло
его коллег) некоторые параллели с Монументами. И тем, и  другим,  как  ему
казалось, были присущи сострадание и интеллект, которых так не хватало  во
враждебной Вселенной. И те, и другие, несомненно,  оптимистичны.  Как  те,
так и другие - продукты потерянного мира и  пользуются  отраженным  светом
для получения наиболее сильных эффектов.
   Откуда у тебя такие мысли, Вальд?
   Картон в "Истории двух городов", Сэм Уэллер  в  "Пиквике".  У  Диккенса
истина всегда открывается под неожиданным углом.
   Ричард Вальд несколько похудел с тех пор, как пять лет  назад  ходил  с
Хатч по горным хребтам. Он теперь больше следил за своим весом,  регулярно
бегал и меньше пил. В числе его увлечений остались женщины. И Монументы.
   О  значении  Монументов  вели  бесконечные  споры  легионы  теоретиков.
Эксперты усложнили предмет сверх всякой меры. Ричарду же все  казалось  до
боли простым - это памятники-послания, которые должны пройти  через  века.
Написаны же они  были  на  единственно  правильном,  универсальном  языке.
"Приветствую тебя и прощай, собрат  Путешественник."  Или  говоря  словами
арабского поэта Менахата: "Великая тьма  слишком  темна,  а  ночь  слишком
глубока". Мы никогда не  встретимся,  ты  и  я.  Давай  же  помолчим...  и
поднимем стаканы.
   Его лицо было длинным и худым, подбородок квадратным, а нос вылеплен  в
лучших аристократических  традициях.  Он  напоминал  характерного  актера,
играющего     роли     состоятельных      дядюшек,      президентов      и
бизнесменов-мошенников.
   Дом качнулся от порыва ветра.
   В окне соседнего дома на фоне зажженных в гостиной ламп виднелся силуэт
Уолли Джексона. Уолли стоял, засунув руки за пояс. Он казался  утомленным.
Волны энергично  атаковали  берег.  Они  несли  разрушение.  Из-за  частых
штормов  терялась  земля.  Люди  просто  сдавались  и  уезжали.  Цены   на
недвижимость на Амити упали за последние три года на  двадцать  процентов.
Никто не верил в будущее острова.
   На другой стороне Пенобскот-авеню Мак-Хатчинсы и  Бродстриты  играли  в
пинокль.  Игра  стала  традиционным  занятием  во  время  урагана.   Когда
начинались большие ураганы, Мак-Хатчинсы и Бродстриты садились  за  карты.
Во время Франциски - урагана пятой степени, разразившегося в прошлом году,
они остались здесь, а все остальные уехали.
   - Вода поднялась  немного  выше,  -  заметил  Мак-Хатчинс,  не  скрывая
презрения к слабонервным соседям. - Но на самом  деле  ничего  серьезного.
Традиция, знаете ли, и все такое.
   Со,  временем  Мак-Хатчинсы  и  Бродстриты  будут  смыты  Атлантическим
океаном вместе со своими картами.
   Теория Дарвина работает.
   Зазвенел аппарат связи.
   Он прошелся по комнате в носках, наполнил стакан. Что-то сильно ударило
по крыше.
   На лотке аппарата лежало три странички. Первая вызвала у него  интерес:
послано с Куракуа.
   От Генри.
   Любопытно.
   Он щелкнул переключателем лампы и уселся за стол.

   "Ричард!
   Мы нашли перечисленное мной в приложении к этому письму в Храме Ветров.
Возраст по восточному календарю одиннадцать тысяч лет. Это панно  размером
семь на двенадцать. Миф о Талле. Фрэнк считает, что оно связано с  Оз.  По
времени сходится, но я не могу в это поверить. Что ты об этом думаешь?"

   Оз?
   На следующей странице фотография. Идеализированный куракуанец и  фигура
в одежде. На третьей странице - увеличенное изображение последней фигуры.
   Ричард поставил стакан и стал  рассматривать  фигуру.  Это  же  Ледяное
Существо!
   Нет. Нет, это не оно.
   Он убрал со стола и порылся в поисках  увеличительного  стекла.  Откуда
это? Храм Ветров. На Куракуа. Оз - сооружение на куракуанской луне -  было
аномалией, но оно не имело ничего общего с Великими Монументами. Разве что
и тем, и другим не могли найти никаких объяснений. Не  было  даже  никаких
догадок.
   И все же... Он нашел лупу и посмотрел на  изображение.  Слишком  похожи
для  случайного  совпадения.  Это  существо  более  мускулистое.  С  более
широкими плечами. Полнее. Безусловно, мужского пола. И все же нельзя  было
не узнать черты лица, полускрытого в складках капюшона.
   _Но это же образ Смерти_.
   Он опустился в кресло.
   Предположим  сначала,  что  это  совпадение.   Однажды   ему   показали
изображение снаружи индийского храма, которое было очень похоже  на  давно
вымерших жителей Пиннэкла.
   Но _что-то_ посетило Куракуа. _Мы знаем это, потому что существует  Оз.
И потому, что есть доказательства того, что местные жители даже  и  близко
не подошли к уровню техники, необходимому, чтобы покинуть родной мир_.
   Почему персонификация _Смерти_?
   От этого вопроса у него мурашки побежали по коже.
   Он вывел на экран компьютерное изображение куракуанской луны. Она  была
бесплодной, без атмосферы, размер соответствовал половине земной Луны. Она
находилась на расстоянии ста шестидесяти четырех световых лет. Путешествие
туда заняло бы чуть меньше месяца. Хаотичный мирок, состоящий из кратеров,
равнин и скальной пыли. Ничем особо не отличающийся от  поверхности  любой
другой луны. За исключением того, что там  стояло  искусственно  созданное
сооружение. Он стал рассматривать  северное  полушарие,  ту  его  сторону,
которая постоянно обращена к планете. И нашел Оз.
   Оз похожа на большой квадратный город. Тяжелый, серый и  бессмысленный.
Нельзя даже представить  ничего  менее  похожего  на  творения  Создателей
Монументов.
   Самый распространенный аргумент - никто, кроме них,  не  мог  построить
здесь этот город. Ричард всегда отметал это предположение  как  абсурдное.
Неизвестно, кто еще мог оказаться  там.  Но  открытие  Талла  наводило  на
некоторые мысли.
   Он позвонил в Академию и  разыскал  комиссара.  Эд  Хорнер  был  старым
другом. Ричард, Генри и он - это все,  что  осталось  от  старой  гвардии,
которая  еще  помнила  допиннэклианскую,  земную  археологию.  Они  вместе
пережили великую революцию  в  археологии,  вместе  много  раз  удивлялись
руинам, возраст которых равнялся миллионам лет. Хорнер и Вальд -  одни  из
первых, кто высадился на Пиннэкле. Они до сих  пор  встречаются  время  от
времени и вместе обедают.
   - Не думаю, что сегодня  вечером  ты  займешься  бегом,  Ричард.  -  Эд
намекал  на  ураган.  Он  был  немного  помоложе  остальных   -   большой,
жизнерадостный, добродушный. У него  были  густые  черные  волосы,  карие,
слишком широко расставленные глаза и густые брови, которые прыгали вверх и
вниз, когда он волновался. Хорнер казался  безобидным  молчуном,  которого
можно  легко  отодвинуть  в  сторону.  Но  приятная  улыбка  была   иногда
последним, что помнили его враги.
   - Не сегодня, - согласился Ричард. - Тут у нас весело.
   Эд ухмыльнулся:
   - Когда появишься в столице? Мэри хочет видеть тебя.
   -  Спасибо.  Передай  ей  от  меня  привет.  -  Ричард  поднял  стакан,
пр