ое первобытное оружие подальше от  огня,  он
застыл, похожий на языческого кумира.
   - Так зачем тебе нужен миссионер?
   - Оставь его в покое, Энрико, - сказал я. -  Какое  нам,  собственно,  до
этого дело.
   - Мигели27 ищут пропавших англичан? - спросил тхукахаме.
   - Откуда ты знаешь?! - воскликнул я удивленно и,  пожалуй,  даже  немного
испуганно.
   - От ваура. Ты был в гостях в их деревне на реке Ферру.
   - Ах, вон оно что!
   Я  действительно  несколько  месяцев   назад   посетил   деревню   вауру,
представлявшую собой десяток свайных хижин,  крытых  побуревшими  на  солнце
пальмовыми листьями Скрытая в зарослях пеки, деревушка приютилась на стрелке
Ронуру и Ферру. Как  и  всюду,  где  только  бывал,  я  расспрашивал  там  о
полковнике Фосетте и его спутниках. Оказывается,  весть  об  этом  невидимый
индейский телеграф разнес по всей Шингу.
   - Да, амиго, я ищу троих инглези, пропавших много лун назад.
   - Они твои родственники?
   - Нет. Но они большие люди, и  мой  народ  интересуется  их  судьбой.  Ты
знаешь что-нибудь о них?
   - Я много слышал о старом Мигеле и его сыновьях.
   - У Мигеля был только один сын. Другой просто друг.
   Индеец кивнул головой и чуть подвинулся от огня.
   - Что же ты слышал о них?
   - Многое. Журуна и кайяби говорят, что  мигели  попали  в  плен  к  диким
племенам.
   - Какие это племена?
   - Мы называем их люди. Они живут к югу от тех мест, где живет мое племя.
   - Это племя не морсего?
   - Нет. Морсего - это совсем дикое племя. Люди - совсем другое племя.
   - М-да... Ну ладно. Больше ты ничего не знаешь о пропавших белых?
   - Знаю еще то, что рассказывал мне отец, который узнал об этом  от  брата
своей жены.
   - Что же он тебе рассказывал?
   - Это долгая история. Я хочу сперва чего-нибудь поесть.
   Я дал ему сушеной говядины и несколько кейжу. Он  с  достоинством  принял
еду. Спокойно и неторопливо съел  все  без  остатка  и  спросил  чего-нибудь
выпить.
   - У нас нет ни касавы, ни чичи, есть одна качаса. Но я дам тебе ее только
после того, как ты расскажешь все, что знаешь. Дела нужно вести  на  светлую
голову, не затуманенную качасой.
   Он согласно кивнул. Потом встал и бесшумно исчез в  темноте,  я  даже  не
услышал шороха листьев. Я был очень  удивлен  и  подумал  было,  что  индеец
рассердился за мой отказ дать водку. Вернулся он так же внезапно и  тихо.  В
руках у него было  несколько  молодых  побегов  капустной  пальмы  асаи,  из
которой бразильеро готовят свое излюбленное пальмито. Молча  опустившись  на
свое место, он начал жевать побеги. Потом накрошил табачных листьев в трубку
и, подцепив крохотный уголек, закурил.
   - Вот что рассказывал мне отец, слышавший эту историю от  старшего  брата
своей первой  жены,  -  начал  медлительное  и  зыбкое,  как  табачный  дым,
повествование тхукахаме.
   Легенда о стеклянной стране и серебряном звере.
   Там,  где  Манисауа-Миссу  вливается  в  могучую  Шингу,  есть  небольшой
водопад. Среди черных скользких камней растут самые большие  орхидеи,  вечно
купающиеся в туманной пыли водопада. Воздух там всегда влажный и горячий, но
свежий, как дыхание грозы. Мутная Манисауа-Миссу несет к водопаду  древесные
стволы и зеленые острова перепутанных лианами кустарников, цветущие ветки  и
мертвых крокодилов, огромные листья Царицы кувшинок28. Все это собирается  у
черных камней, нагромождается друг на друга, скрепляется  речным  илом.  Так
образуется завал, заставляющий Манисауа-Миссу искать обходные пути в  Шингу.
Только в  сезон  дождей,  когда  реки  выходят  из  берегов,  Манисауа-Миссу
собирается с силами, приподнимает завал и обрушивает его в кипящую Шингу.  А
так она весь год пробирается в Шингу по  обходным  путям,  через  бескрайные
непролазные болота.
   В один из таких обходных ручьев и затянуло однажды бальсовый плот с тремя
караиба. Течение несло плот по темной, как  чай  йерба-мате,  воде,  крутило
его, не давая караиба пристать к берегу. Да  и  берегов-то  не  было.  Ручей
рассекал на две бескрайные половины  зловонное  болото.  Вокруг  по  течению
неслись змеи, подняв над водой треугольные лакированные головы, и крокодилы,
и черепахи, и большие броненосцы качикамо. Но  никого  из  них  нельзя  было
поймать, так быстро несло плот. Только змеи иногда сами залезали  на  бальсу
погреться на солнце. Но караиба не радовались змеям и  не  хотели  брать  их
себе в пищу. Они сбрасывали их прикладами  обратно  в  воду,  и  змеи  плыли
дальше.
   А еды у караиба было мало. Почти вся farhina29 вышла, и не осталось у них
даже тростника, который можно пожевать, когда  хочется  сладкого.  Голодными
глазами смотрели они на черепах, у которых  такое  вкусное  зеленое  мясо  и
такие нежные маслянистые яйца. Но что они могли поделать с течением, которое
вертело плот? А может, они и не были такими голодными. Ведь у караиба, кроме
farhina и мяса, есть много других сытных вещей. Наверное, караиба все же  не
были очень голодны. Иначе бы они ловили  несущиеся  рядом  ветки  с  плодами
урукури. Но они не делали этого, поскольку знали, как обманчивы  эти  плоды.
Только на вкус они сочны и благоуханны, а в животе  становятся  дьяволами  и
просятся наружу.
   Порой  плот  задевал  о  воздушные  корни   мангровы,   застревал   среди
сцепившихся стволов и ветвей. Но всякий раз  течение  срывало  его  и  несло
дальше. Караиба очень устали. Особенно один из  них,  который  был  болен  и
сильно хромал. Лучше всех держался старый караиба, высокий, как аист-жарибу.
Но ему тоже было нехорошо. Докучали роящиеся в воздухе мушки пиуме, кусающие
человека в светлое время суток. И пчелки-тиубе, забивающиеся в уши и ноздри,
не дающие открыть рот. Даже особые  сетки,  которые  придумали  караиба  для
защиты от москитов, не могли их спасти от тиубе.
   Только ночью, когда большое созвездие Рыбак начинает клонить свой ковш  к
воде, течение замедлилось, и плот умерил бешеный бег среди горячих и  вязких
трясин, где живут анаконды и кайманы.
   Ручей вынес плот в большое черное озеро, в  котором  медленно  колыхались
звезды Покрутившись  немного,  плот  замер  на  самой  середине.  И  караиба
пришлось взяться за шесты, чтобы добраться до берега. Они вылезли на горячие
камни, шатаясь от усталости Даже костра не стали разводить и сразу же легли.
Но когда человек сильно возбужден, сон бежит от него. Старый караиба следил,
как срываются с  неба  звезды  и  пропадают  за  черными,  едва  различимыми
контурами гор. Слабый ветер гнал по небу облака. По тому, как гасли и  вновь
зажигались звезды, караиба понял, что ветер летит к далеким Андам.
   Он уже собирался закрыть глаза и поплотнее закутаться теплым плащом,  как
заметил далеко впереди какое-то сияние. И как ни устал караиба за  день,  он
заставил себя встать и пойти на это сияние. Ею спутники, которые уже  начали
засыпать, тоже поднялись и пошли вслед  Долго  шли  они  по  острым  камням.
Оружие и  поклажа  казались  им  тогда  особенно  тяжелыми.  Сияние  впереди
разгоралось ярче и выше подымалось над чертой, где земля смыкается с небом.
   Но идти становилось все труднее. К тому же один из караиба хромал и часто
останавливался передохнуть. Чтобы подбодрить себя, он жевал листья  гуарани,
но вот и это перестало ему помогать. Тогда они  решили  лечь  спать,  с  тем
чтобы рано утром отправиться дальше. Но утро выдалось настолько жаркое,  что
им пришлось весь день провести в тени. Только к вечеру они могли  продолжить
путь. Вокруг были черные камни, да  из  мертвой  воды  черных  озер  к  небу
тянулись выбеленные на солнце корни деревьев. Вода в  озерах  была  гладкой,
как обсидиан. Лишь изредка по ней разбегались круги. Это всплывали  глотнуть
воздуха живущие на дне слепые рыбы.
   Была уже ночь, когда путники пришли к высокой, как башня, скале, усеянной
холодными фиолетовыми  огнями.  Такие  огни  порой  загораются  на  макушках
высоких деревьев или на головах священных тотемов. Но никто еще не видел  их
на скалах, на этой же одинокой скале они появлялись каждую ночь.
   У старого караиба был прибор, отыскивающий  дорогу.  Около  скалы  прибор
перестал подчиняться. Он крутился, как ягуар, отведавший игл  дикобраза.  Но
старый караиба не огорчался Он веселился, как ребенок, и  все  твердил,  что
цель близка и идти осталось совсем немного. Ему не впервой было без прибора.
Он умел отыскать дорогу по звездам не хуже любого индейца.
   Неизвестно, в какую сторону пошли бы караиба от той  скалы,  если  бы  не
услышали далекий гул. Он напоминал гнев огнедышащих гор, которые перед  тем,
как излить жидкий огонь, выбрасывают в воздух тяжелые камни и пепел. Услышав
гул, старый караиба заволновался и сказал, что нужно идти прямо на  звук.  И
они пошли на север от башни, взяв только чуть к востоку.
   На шестой день они вышли к бурной реке, прыгающей среди  скал  и  несущей
мелкие камни. Старый караиба опять обрадовался и сказал, что все  правильно:
река несется к большому водопаду, возле  которого  есть  скала,  расписанная
богами сельвы.
   Караиба решили выжечь хороший челнок. Отыскали подходящее дерево, свалили
его и принялись выжигать.
   Десять дней они трудились над челноком, пока не сделали его  пригодным  к
плаванию по быстрой реке. Столкнув челнок на воду,  они  пустились  в  путь,
стараясь держаться ближе к берегу, чтобы, когда покажется водопад, побыстрее
пристать и высадиться.
   Но  все  случилось  не  так,  как  они  предполагали.  Течение  сразу  же
подхватило их и понесло. Челнок крутило в  воронках,  бросало  от  берега  к
берегу. На одном из порогов он перевернулся, и люди оказались в воде. Все их
имущество сразу же пошло ко дну. Только сын старого караиба успел подхватить
свой винчестер. Доплыть до берега было невозможно. Стремительная река  несла
людей со все убыстряющейся скоростью. Все силы уходили только на  то,  чтобы
удержаться на поверхности.
   Старый караиба ошибся. Река текла не к большому водопаду. Она уходила под
землю. Клокоча и завывая, врывалась вода  в  каменистую  пещеру,  уходя  все
глубже и глубже. Оказавшись в темноте, караиба потеряли друг друга из  виду,
и никто не знает, как дальше сложилась их судьба. Отец говорил мне только  о
сыне старого вождя белых,  которого  река  вынесла  на  солнечный  свет.  Об
остальных он ничего не говорил.
   Может быть, они погибли, а может, он просто не знал, что с ними случилось
потом. А молодого караиба вода все же вынесла и выбросила на берег, заросший
блестящей свежей травой, которая никогда не желтеет и не  засыхает.  Человек
был без сознания. Он не видел поэтому яркого горячего солнца  и  не  слышал,
как жужжат над ним бархатные пчелки с радужными крыльями.
   Когда он пришел в себя, то долго не понимал, как здесь  оказался.  Потом,
что-то вспомнив, вскочил на ноги и побежал искать отца. Он так и не выпустил
из рук винчестера, и вода выбросила его на берег вместе с оружием.
   Он продирался  сквозь  буйную  растительность,  окаймляющую  спокойную  и
величавую реку. Не верилось, что это была та самая река, которая еще недавно
неудержимо несла потерявший управление челнок. Сколько он ни  кричал,  никто
не откликался. Тогда он побрел от реки  прочь,  поникший  и  мокрый.  Он  не
сознавал, куда идет и что будет делать дальше.
   Внезапно волосы у него на голове зашевелились и стали дыбом, как в  грозу
па Великой реке. Он провел по ним  рукой  и  услышал,  как  затрещали  сухие
искры. В нескольких десятках шагов  от  него  был  обрыв.  Бездонная  черная
пропасть, вертикально уходящая в белесую клокочущую мглу. Подойти  к  обрыву
оказалось невозможно. Перед ним была  стеклянная  преграда.  Такое  возможно
только во сне, и человек попытался шагнуть вперед, но тугой воздух  отбросил
его от стеклянной стены. Молодой  караиба  схватил  винчестер  и  с  размаху
ударил прикладом невидимую стену. Та же неведомая сила вырвала у него оружие
из рук и швырнула далеко в  сторону.  Когда  он  наклонился,  чтобы  поднять
винчестер, то увидел, что часть приклада как будто обрублена тяжелым и очень
острым мачете.
   Наверное, он бы умер у стеклянной стены от голода и отчаяния, если бы его
не нашли люди. Это было племя, которое когда-то владело всей  нашей  землей.
Оно построило большие города и проложило в горах дороги. Возвело пирамиды  и
отрыло глубокие бассейны для воды. Даже  в  самом  сердце  сельвы  эти  люди
выжгли растительность, чтобы построить Храм Солнца.
   Но разгневались боги Матери отчаянья и туманов и послали  на  людей  мор,
который прилетел на серебряной птице. Никакие травы не спасали  от  жестокой
болезни, и люди покидали города и уходили куда  глаза  глядят.  Они  строили
себе новые города, но серебряная птица быстро проведывала об этом,  и  вновь
приходилось оставлять только что построенные дома и уходить на новые  земли.
А сельва возвращалась на прежнее место. И сейчас еще можно видеть  в  дебрях
лесов развалины древних городов, в один  день  и  в  одну  ночь  оставленных
жителями, которые прогневили богов.
   Некогда большое и могучее племя почти целиком вымерло. Кого пощадил  мор,
те утонули в болотах, погибли от укусов змей или умерли от  лихорадки.  Лишь
одиночки смогли дойти до благодатной страны, где трава не вянет даже в самые
жаркие месяцы. Чтобы защитить  себя  от  крылатого  серебряного  зверя,  они
окружили свою землю стеклянной преградой,  через  которую  не  может  пройти
человек, проползти змея, перелететь птица.  Только  несколько  тайных  ходов
соединяли теперь их новую родину с остальным миром.  Но  знали  о  них  лишь
вождь племени и фетицейро30. Тех, кто проникнет  в  тайну  секретных  ходов,
ожидала жестокая смерть. Их бросали в озеро, где кишели пираньи, которые  за
минуту обгладывали человека до костей. А в сезон дождей, когда пираньи мечут
икру и перестают есть, преступника бросали на  бачакеро.  Такая  смерть  еще
более мучительная, потому что муравьи съедают человека не  так  быстро,  как
рыбы.
   Уже сотни лет живет племя за стеклянной  стеной.  В  память  о  проклятии
богов оно не строит больших каменных городов  и  живет  в  простых  хижинах,
крытых пальмовым листом. Вот эти-то люди и нашли молодого караиба,  лежащего
у стеклянной стены без силы в ногах и надежды в сердце
   Два воина положили па траву свои  копья,  связали  их  лианой  и  устлали
листьями банана. На этих носилках и отнесли они молодого караиба в  деревню.
Они доставили его в хижину старого мудрого фетицейро, который сразу же начал
лечить пришельца настоями целебных  трав,  курениями  и  припарками  из  яда
кураре.
   У  старого  жреца  была  костяная  доска  с  планом  страны,   окруженной
стеклянными стенами. Перед каждым серьезным делом он советовался  с  доской.
Бросал на нее кофейные зерна, отчего реки на доске  набухали,  как  вены,  и
начинали течь то в одну сторону, то в другую. Он следил, куда текут реки,  и
выносил  решения,  окутанный  облаками  благовонного  дыма.  И   все   племя
подчинялось его решению.
   На этот раз старик всю ночь бросал кофейные зерна  и  бормотал  несвязные
слова, как это всегда делают люди, беседующие с богами.
   Наутро он объявил всей деревне, что пришелец будет жить в  его  хижине  и
станет сыном племени.  Люди  молча  выслушали  слова  жреца  и  одобрительно
подняли вверх ладони. А вождь ушел в свою  хижину,  чтобы  придумать  новому
воину имя.
   Так молодой караиба стал жить в деревне за стеклянной стеной. Красивейшая
девушка племени, дочь жреца по имени Адаманта-Анта, стала обучать его  языку
и обычаям ее народа.
   Мудрый колдун хорошо сделал, сохранив жизнь молодому, сильному чужеземцу.
Ведь он мог повелеть бросить его пираньям...  Но  какая  от  этого  была  бы
польза? Мужчин в деревне осталось немного. Племя хирело с  каждым  годом.  А
свежая  кровь  чужого  народа  могла  влить  в  дряхлеющие   жилы   потомков
властителей Амазонки новые силы. Поэтому он сохранил юноше жизнь.  Чужеземец
не проник в тайну секретных ходов: его просто принесла сюда подземная  река.
А реку никак не заставишь течь вспять. Это жрец хорошо  знал,  хотя  на  его
доске реки могли течь во все стороны.
   Сидя на корточках возле сосудов из высушенной тыквы и глиняных  горшочков
с кураре, он курил трубку и, щурясь, следил за тем, как дым  улетает  сквозь
решетчатое перекрытие крыши. Сезон дождей уже прошел,  и  можно  было  снять
часть пальмовой кровли. Он лениво прислушивался  к  голосу  дочери  и  краем
глаза поглядывал на чужеземца, покорно повторяющего за ней слова.
   Когда Адаманта-Анта смеялась, он  понимал  значение  ее  смеха  и  втайне
радовался, что пощадил белокожего воина. Прошло  всего  около  двух  лун,  а
чужеземец уже понимает почти все, что ему говорят.  Скоро  и  сам  он  будет
говорить не хуже, чем остальные. А если он к  тому  же  окажется  и  хорошим
охотником, то о лучшем муже для дочери нельзя и мечтать. Вождь  племени  уже
стар, пора  позаботиться  и  о  преемнике.  С  помощью  же  его,  мудрого  и
всезнающего жреца, молодого, сильного воина нетрудно будет сделать вождем. У
него будут внуки. Много здоровых и сильных  внуков,  которым  он  сможет  со
временем передать свои знания и свою власть над людьми.
   Жрец не опасался, что чужеземец захочет покинуть стеклянную страну.  Даже
хорошо, если он попытается сделать это поскорее. В этом ему не нужно мешать.
Он сам должен убедиться, что выхода отсюда нет. Тогда он скорее примирится с
новой жизнью и забудет свой народ.
   А молодой караиба вслушивался в мелодичное звучание чужих слов, и следил,
как тень колеблемых ветром листьев перебегает по лицу  девушки.  Прихотливая
игра  светотени  странно  изменяла  выражение  крылатых,   навсегда   чем-то
удивленных глаз.
   Однажды, это было в какой-то праздник, в хижине жреца зажгли много свечей
воскового дерева. Было тепло и душно. Пахло ароматичным дымом  и  перегретым
воском. Женщины удлинили глаза к вискам черной краской женинапо  и  оттенили
их синим соком лианы. От гуарани и кока зрачки стали большими и  блестящими.
Гремел шек-шек, гулко и призывно, то рассыпаясь дробью,  то  страстно  урча,
как большая лягушка в пору любви. Вокруг свечей кружились насекомые  и  сухо
падали на пол, опалив крылья. Рыжий, напитанный светом  и  горячим  дыханием
дым подымался над  хижиной  и  таял,  не  долетев  до  звезд.  Кислый  запах
перебродившей юкки щипал ноздри.
   Когда общее веселье достигло  предела,  пришелец  услышал  странный,  все
нарастающий звук. Он напоминал и  гудение  исполинского  комара,  и  влажный
шелест ночных листьев, и свист маленькой болотной гадюки. Барабан  сразу  же
смолк, и остановились раскачивающиеся в танце разгоряченные тела. А звук все
нарастал, заглушая прерывистое дыхание людей и треск свечей.
   Страшная тень метнулась  по  стене,  и  все  единой  массой  отпрянули  в
противоположный угол. Смыкая круги, под потолком летала  большая  серебряная
птица. В красноватом свете хижины  ее  крылья  отливали  алым  лаком  перьев
макао.
   Зверь опускался все  ниже,  и  гудение  становилось  похожим  на  стрекот
кузнечиков. Люди в углу сбились в плотную  массу.  Кто-то  не  удержался  на
ногах и сел на пол, потянув за собой остальных. На середине остались  стоять
только пришелец и Адаманта-Анта. Зверь кружился над ее головой.  Расширенные
от ужаса глаза ее темнели, как две бездны. На  виске  трепыхалась  жилка.  И
медленно сползала по щеке тяжелая  капля  пота,  темно-красная  от  света  и
чадящих свечей.
   Молодой караиба нагнул голову и прыгнул. Он схватил серебряного зверя  за
крыло и рванул его вниз. Стон  удивления  потонул  в  пронзительном  женском
визге. Все бросились прочь из хижины, сотрясая жерди ее стен и крыши.
   Первым опомнился старый жрец. Он схватил свою дощечку  и  метнул  на  нее
целую горсть зерен. Руки его дрожали, и он даже не  поинтересовался  исходом
гадания. Он крикнул, чтобы чужеземец не выпускал из  рук  серебряную  птицу.
Потом он что-то  быстро  наказал  дочери.  Пришелец  п