чан через лагуну в лодке. На том берегу  была  небольшая
отвесная скала, и вождь англичан вскарабкался  на  вершину  первым.  Молодые
тащили за ним наверх поклажу.
   Добравшись до вершины, он оглянулся, чтобы  посмотреть  на  своих  людей.
Из-за дерева вышел Кавукире с только  что  срезанной  дубиной  в  руках.  Он
ударил ею  старика  по  затылку.  Старик  с  криком  покатился  вниз,  затем
ухватился за ствол дерева и стал медленно оседать. Кавукире  ударил  старика
еще раз по правому плечу, и тело его, согнувшись пополам, рухнуло на землю.
   Услыхав крик, молодые англичане бросили поклажу и начали  карабкаться  на
скалу. Из кустов тотчас же выскочили оба калапало. Они стали бить чужеземцев
по шее и по голове. Трупы бросили в воду.
   Когда Кавукире, Калуэле и другие вернулись в селение, Каяби  сказал,  что
трупы нужно похоронить. Он был осторожный  человек  и  боялся,  что  нахуква
расскажут обо всем индейцам, дружным с цивилизадо...
   Как будто бы рассказ Изерари завершает  трагический  круг.  Дайотт  сумел
проследить путь Фосетта от лагеря Мертвой лошади до деревни нахуква, Орландо
проследил его до роковой скалы. Но мне не  верилось,  что  убитые  англичане
были Фосетт  и  его  спутники.  Могло  же  иметь  место  роковое  совпадение
некоторых внешних примет! Слишком уж  не  похож  был  сварливый  и  мелочный
старик на Фосетта. Совсем не похож. Правда, индейцы, чувствуя за собой вину,
могли представить действительные события в более выгодном  для  себя  свете.
Собственно, так и полагали некоторые  исследователи,  готовые  поставить  на
деле Фосетта точку. "Чего искать, - говорили они, - теперь уже вс„  ясно,  -
и, вздохнув, добавляли: - К сожалению".
   Но я придерживался другого мнения. Хотя бы потому, что ко  всем  подобным
рассказам следует подходить  очень  осторожно.  Достаточно  сказать,  что  в
записках Брайна Фосетта та же история о роковой скале дается совсем иначе.
   В его интерпретации "версии Орландо", причиной ссоры старика  англичанина
и Изерари явилось неблаговидное поведение одного из молодых англичан. "Того,
который не хромал". Здесь легко уловить намек на Джека.
   Совершенно необоснованно вкладывая этот рассказ  в  уста  Орландо,  Брайн
пишет:
   "...Белый сын старика вступил в связь с одной из его,  Изерари,  жен.  На
следующий  день  старик  белый  попросил  у  него  носильщика  и  лодки  для
дальнейшего  путешествия.  Вождь  отказал  в  его   просьбе,   ссылаясь   на
междуплеменные раздоры, и тогда старик ударил Изерари по лицу. Вне  себя  от
ярости, вождь схватил боевую палицу и размозжил ему череп".
   Как видите, ничего общего с рассказом  Орландо.  Не  вдаваясь  в  причины
столь странного различия в толкованиях одной и той же  версии,  констатируем
лишь принципиальную возможность подобных различий. Это тем  более  возможно,
когда речь идет о показаниях индейцев, данных в основном с помощью жестов.
   Что ж, калапало действительно убили троих англичан, но  лишь  собственная
фантазия заставила белых видеть в этих англичанах Фосетта, Джека и  Рэли.  Я
не верил, что это были они. Поэтому я не удивился,  когда  группа  экспертов
Королевского антропологического  института  в  Лондоне,  исследовав  отрытые
кости с помощью самых современных методов, пришла к выводу, что ни  один  из
похороненных на берегу озера людей не является Фосеттом!
   Значит, рано еще ставить точку на истории "великой загадки века"!  Но  не
только  этот  вывод  можно  сделать  на  основании   заключения   лондонских
рентгенологов  и  криминалистов.  Прежде  всего  полностью  отпадает  версия
Орландо, которая до крайности запутывала и без того сложное  дело.  Наконец,
как следствие выпадает из рассмотрения и материал, добытый Дайоттом!  Вполне
правомерно теперь  предположить,  что  гости  вождя  Алоике  тоже  не  имели
никакого отношения к экспедиции Фосетта.
   Но как быть тогда с найденным у Алоике ящиком, Опознанным фирмой  Сильвер
и Кё?! Получается порочный круг. Фосетт пришел к Алоике и подарил ему  ящик.
Алоике отправил Фосетта в деревню калапало, после чего тот был убит и  зарыт
на берегу озера. Но специалисты говорят, что убитый  не  является  Фосеттом.
Кому верить? Поистине трагическая, как ночной кошмар, головоломка.  Лабиринт
без входа и выхода.
   Единственное, что приходит в такой ситуации на ум, это возможная неувязка
во времени. Поэтому необыкновенно  важным  для  нас  является  свидетельство
Брайна:
   "Хотя металлический ящик действительно принадлежал  отцу  и  был  опознан
фирмой-изготовителем,  он  не  может  служить  доказательством  этого  факта
(имеется в виду посещение данного района Фосеттом в 1925 году), так как отец
бросил его еще в 1920 году".
   Теперь все становится на свои  места.  И  мы  смело  можем  исключить  из
дальнейшего рассмотрения материалы экспедиции Дайотта и версию Орландо.
   И вновь передо мной во всей своей  обнаженной  остроте  встала  проблема,
куда же ушел Фосетт. Я думал об этом в Лондоне и в Рио, в Куябе и  в  лагере
Мертвой лошади. Я думал об этом постоянно. Даже во сне. Нужно было решаться.
Шаг за шагом мне удалось проследить  и  повторить  путь  Фосетта  до  лагеря
Мертвой лошади. Куда идти дальше? Отброшенные  варианты  несколько  упрощали
задачу. Оставалось продолжить беспощадный логический отсев.
   Оставалась еще одна крайне важная, но  совершенно  не  поддающаяся  учету
проблема. Я имею в виду состояние ноги Рэли. От этого зависело очень многое.
И прежде всего дальнейший маршрут Фосетта.
   Предположим, что после того, как путешественники покинули лагерь  Мертвой
лошади, нога Рэли не только не зажила, но  разболелась  еще  сильнее.  Такое
предположение весьма логично, если  учесть  всех  этих  бесконечных  клещей,
мушек, пиявок, многоножек и пауков, населяющих сельву. Они могли  растравить
и без того саднящие язвы. Возможно также, что после нескольких дней пути  от
недостатка кормов пали мулы. В итоге могло получиться, что Фосетту  и  Джеку
пришлось взвалить на свои плечи не только поклажу, но и больного Рэли.
   Любая инфекция в сельве может быстро привести к заражению крови. Поэтому,
если  здоровье  Рэли  ухудшилось  и  жизнь  его   оказалась   под   угрозой,
путешественникам пришлось бы избрать кратчайший путь к границам цивилизации.
Возвращаться  назад  прежней  дорогой,  имея  на  руках  больного,  вряд  ли
возможно. Отсюда единственным приемлемым было бы решение добраться до реки.
   Следовательно,  и  в  этом  случае  путешественники  не  могли   миновать
Манисауа-Миссу.
   Как будто бы все сходится! При любом варианте четко  прослеживается  путь
от лагеря до Манисауа-Миссу. Этот наиболее короткий  из  возможных  участков
маршрута путешественники вполне могли осилить. Возможно,  что  именно  здесь
они встретили бикаири и выменяли у них лодку на единственное  из  того,  чем
можно было пожертвовать - научные инструменты...
   Что ж, придется и мне проделать пешком путь от лагеря  Мертвой  лошади  к
реке...
   Дальше положение вновь  осложняется.  Здесь  уже  все  зависит  от  того,
выздоровел Рэли или нет. Если состояние Рэли внушало опасения,  тогда  опять
приходилось выбирать наиболее короткий путь к цивилизованным районам.  Такой
дорогой вполне могла быть Кулуэни. Тогда почти неизбежна  на  месте  слияния
Кулуэни и Тангуру встреча с калапало. А это автоматически оживляет все ранее
отброшенные варианты. В том числе и вариант об убийстве Фосетта калапало.
   Но могло же случиться и так, что после выхода из лагеря Рэли  поправился!
Тогда путешественники должны были  следовать  намеченному  маршруту:  лагерь
Мертвой лошади  -  города  Рапозо  -  Шики-Шики  -  Байя.  Здесь  количество
непредвиденных случайностей сразу же катастрофически  возрастает,  и  всякий
логический  анализ  становится  бесполезным.  Начинаются  сплошные  гадания.
Например, вполне вероятно, что, натолкнувшись на  морсего,  Фосетт  вынужден
был отступить и продолжить путешествие по реке...
   Возможно также, что, достигнув водопада, он  наткнулся  на  такое  важное
открытие, что решил даже отказаться от попыток достичь "Z".
   Возможно, возможно, возможно! Ничего невозможного нет.
   Но что делать  мне?  Куда  направиться  от  Роковой  стоянки  Мучительных
Раздумий, как я назвал свой лагерь у реки Манисауа-Миссу?
   Шуршат сухие листья банана.
   "В  конечном  итоге  тебя  интересуют  покинутые  города  и  таинственный
серебряный вирус, а не судьба Фосетта, исходя  из  этого  и  нужно  выбирать
маршрут", - говорил я себе и не был уверен, что это действительно так.
   Но выбрать маршрут действительно было необходимо. Я не мог позволить себе
роскошь и далее задерживаться на Роковой стоянке Мучительных Раздумий. И так
уже мои румберо22 поглядывают на меня с  удивлением.  Еще  день-два,  и  они
начнут относиться к нашему походу, как к пикнику, где можно хорошо пожрать и
вдоволь поваляться на травке. Я, кажется, их  совсем  распустил.  Следствием
моих раздумий и колебаний  явилось  резкое  сокращение  провианта.  Осталось
всего сорок фунтов  тапиоковой  муки,  бочонок  тростниковой  водки  качасы,
двадцать пять фунтов шарке23, немного масла и ящик сахара. Есть еще отличный
кофе. В лучшем случае всего  этого  хватит  на  три  недели.  Не  больше.  А
неизвестно еще, сколько времени нам  предстоит  пробыть  в  Шингу.  Придется
сократить пайки и восполнить дневной рацион за счет охоты. Благо охота здесь
чудесная. Зверье совершенно непуганое.
   Пока мои румберо Мануэл и Энрико будут красться за дичью, я  окончательно
решу, куда направиться  дальше.  К  сожалению,  мое  путешествие  по  следам
Фосетта не дало никаких новых фактов. А раздумывать некогда, совсем некогда.
Ноябрь уже на носу. По самым оптимистическим подсчетам, в моем  распоряжении
будет еще каких-нибудь сорок дней. С декабря  по  конец  апреля  открывается
сезон дождей. В это время Шингу  превращается  в  вышедший  из  берегов  ад.
Впрочем, слово "ад" уже давно ничего  не  объясняет.  Люди  придумали  много
такого, что оставляет далеко позади  мрачную  фантазию  господина  Сатаны  и
господ Астарота, Вепиала и Кё...
   "Манисауа-Миссу". Так свистят змеи.  На  стоянках  я  по  обычаю  Гуарани
окружал лагерь кольцом сухих банановых листьев. Как бы ни  был  осторожен  и
легок пружинящий шаг ягуара, его выдаст шуршание  и  треск  сухих  банановых
листьев, желтых и скорчившихся от солнца. Но змеи струятся бесшумно. Голубые
ручьи с прихотливым  узором  желтой  пены,  нежно-сиреневые  лианы  с  белой
мозаикой лишайника,  длинные  серо-зеленые  побеги  гевеи  с  завораживающим
взглядом ацтекских глаз - вот что такое змеи.  Жгутом  блокируйте  вены  над
местом укуса, посыпьте ранку порохом и  подожгите  его,  раскалите  на  огне
мачете и старайтесь не втягивать ноздрями  дым  вашего  мяса;  не  забудьте,
наконец, и о сыворотке из Буантанана... Если вам повезет и через три  недели
из душного бреда  вы  выползете  на  белый  свет,  шатаясь  и  жмурясь,  как
освенцимский доходяга, благодарите небо. А еще лучше -  богов  этой  страны:
Солнце,  Большую  крылатую  змею,  Матерь   отчаянья   и   туманов,   папашу
Мавутсинима.  Но  лучше  всего  купите  плащ  из  кожи  анаконды.  Семь  лет
неуловимый для человека запах царицы  змей  будет  защищать  вас  от  всяких
ядовитых тварей.
   Анаконда. Вы, конечно, видели ее в кино. Помните,  как  смельчак-одиночка
охотится на анаконду? Добродушное чудовище пенит  воду,  рвется  из  объятий
нахала-супермена, а "случайно" оказавшийся рядом  кинооператор  зарабатывает
на каждом метре пленки  двадцать  долларов.  Здесь  все  правильно.  Никаких
комбинированных съемок. И все-таки это самый наглый и страшный обман.
   Спросите индейцев и серингейро, бразильских трапперов и золотомойщиков, и
они вам скажут, что нет  в  мире  ничего  страшнее  анаконды.  Бассейны  рек
Парагвай, Арагуая, Токантинс и Манисауа-Миссу - это владения анаконд. Ни  за
какие деньги вы не заманите туда бразильеро. В среднем только двенадцати  из
каждой сотни удавалось пройти по этим рекам.  Остальные  восемьдесят  восемь
исчезали. Вспомните, что писал Фосетт об анакондах и как он о них писал...
   Анаконда в двадцать - двадцать пять  футов  не  редкость.  При  известной
сноровке ее действительно можно схватить руками  за  глотку  и  выволочь  на
берег. Из ее желто-зеленой или красновато-белой кожи делают  плащи,  изящные
сумочки и туфельки для  красавиц  Коппакабаны.  Мясо  ее  тает  во  рту.  Но
анаконда в сорок и более футов - апокалиптическое  чудовище,  иррациональная
химера. Уоллес нашел на Амазонке дохлую анаконду в  тридцать  восемь  футов.
Она умерла, не  сумев  переварить  целиком  проглоченного  буйвола.  Фосетту
удалось подстрелить анаконду в шестьдесят два фута. Она могла бы  проглотить
слона. Такие исполинские экземпляры встречаются не часто, но следы,  которые
змеи оставляют в  болотах,  бывают  иной  раз  шириной  в  шесть  футов.  По
сравнению с таким исчадием ада  даже  змея,  подстреленная  Фосеттом,  будет
выглядеть карликом. В Бразильской комиссии  по  определению  государственных
границ хранится череп анаконды, достигавшей  восьмидесяти  футов!  Она  была
убита на реке Парагвай.
   Дай вам бог никогда не встретить змею высотой с восьмиэтажный  дом!  Есть
вещи, которые  человеку  трудно  пережить.  Страна  анаконд  -  это  далекое
прошлое. Юрские гнилые  болота,  меловые  озера,  мезозойское  жаркое  небо.
Человека тогда еще не было на земле. Природа уберегла его от этого  зрелища.
И потому не надо ему ходить  в  страну  анаконд!  Я  ученый,  я  гуманный  и
терпимый человек, может быть, даже слишком терпимый. Но я бы напалмом  выжег
этот питомник ужаса. Даже атомная бомба не была бы слишком высокой платой за
те пять минут, которые я пережил с глазу на глаз с исполинской анакондой.  Я
возненавидел себя за ту глубину ужаса, на который оказался способен. Как мне
отомстить за этот ужас, как вернуть себе былое спокойствие?..
   Шла восьмая ночь моего путешествия по Манисауа-Миссу. Ярко пылал  костер,
дыша смолистым ароматом араукарии и горьковатым мускусом дикого ореха  пеки.
Где-то внизу в прохладной темноте бормотала река, качая надежно  привязанный
плот. Метались светлячки, кричали арары. Завернувшись в плащи  из  теплой  и
мягкой шерсти ламы, похрапывали мои румберо. Ночной ветерок  изредка  трогал
сухие банановые листья, заставляя меня вздрагивать и  оборачиваться.  Костер
уже один раз прогорел. На  нежных,  как  шиншилловый  мех,  пепельных  углях
томится завернутое в ароматичные листья мясо пекари.  Рядом  на  тихом  огне
печется миту-миту - большущий каштановый индюк.
   Глупого миту-миту довольно  легко  подстрелить.  Когда  он  поет,  то  не
обращает внимания на посторонние звуки.
   Заглядевшись на индюка, я не расслышал странного звука, похожего на тихий
автомобильный гудок. Но звук этот не укрылся от спящего Мануэла. Он  вскочил
и, заслонясь ладонью от костра, прислушался.
   - Ты слышишь, начальник? Bichus!
   - Какие звери? Пума?
   - Нет!
   Он помотал головой. Отстегнул фляжку и выпил качасы. Глотал он  крупно  и
жадно. Тонкими струйками водка  стекала  с  углов  его  рта  и  сползала  по
запрокинутому подбородку за ворот. На мокрой шее  метался  малиновый  отсвет
костра.
   - Смотри туда! - сказал он, с хрипом выдыхая воздух.
   Я глянул в  темноту  по  направлению  его  руки.  Сначала  ничего,  кроме
крутящихся светляков, не было  видно.  Потом  мне  показалось,  что  я  вижу
неподвижные и немигающие рубиновые огоньки. Это могло быть  миражем  оттого,
что долго смотрел на костер. Я зажмурился.
   - Видишь?
   Открыл глаза, но огоньки не исчезли.
   - Вижу... Кто это?
   - Страшные bichus. Они сердятся. Слышишь, как стонут?
   И тут я понял, что это были анаконды. Полчища  анаконд,  рассерженных  и,
вероятно, голодных.
   - Разбудить Энрико?  -  спросил  я,  указывая  на  безмятежно  храпевшего
коротышку-кабокло24.
   - Зачем? - Мануэл безнадежно махнул рукой. Потом,  втянув  носом  воздух,
повернулся ко мне и нахмурился.
   - Это кайтиту так пахнет? - спросил он,  кивая  на  завернутую  в  листья
свинью.
   - Да. И миту-миту тоже.
   - Их надо убрать. Запах дразнит чудовищ.
   - Куда убрать? Бросить им?
   - Не дай бог! Это только привлечет их к нам.
   - Тогда сжечь?
   - Жалко... Давай их лучше съедим.
   Браво, Мануэл! Ничего лучшего, конечно, в данной ситуации не  придумаешь.
Мы растолкали Энрико и разъяснили ему обстановку. Опухший от сна,  он  мотал
головой, тер глаза и судорожно позевывал. Когда до него дошло, в  чем  дело,
он глотнул качасы и молчаливо принялся раздирать дымящееся душистое мясо.
   Это был пир во время чумы. Поглядывая на рубиновые  огоньки  и  внутренне
содрогаясь от ужаса, мы остервенело уничтожали водосвинку и  индюка.  Сейчас
приходится только удивляться, как мне удавалось проглатывать такие огромные,
еще не успевшие остыть куски.
   Мы заедали мясо медом диких ос, добытым Энрико еще  на  прошлой  стоянке.
Скоро все вокруг стало липким и сладким.  Ствол  моего  винчестера  двадцать
четвертого калибра лоснился, как от обильной смазки. Пришлось убрать  оружие
с колен куда-нибудь подальше. Все равно оно бы не помогло, напади на нас вся
эта красноглазая шайка,
   Скоро захотелось пить. Но по какой-то странной случайности воды  в  нашем
ведре для питья оказалось на самом донышке. Спуститься за водой к реке  было
равносильно самоубийству. Пришлось выпить качасы, которая к пожару в  глотке
добавила пожар в желудке. Клин вышибают клипом. Чтобы не думать  о  воде,  я
подлез поближе к костру и попытался  уснуть.  Энрико  остался  за  часового.
Мануэл велел ему поджечь банановые листья, если анаконды подползут ближе.
   Кости пекари и миту-миту мы сожгли.
   Неожиданно для себя я перестал вдруг думать об анакондах и  провалился  в
какие-то голубоватые чащи.  Перистые  тени  неведомых  растений  убаюкивающе
склонились  надо  мной,  закачались  в  моем  утомленном  и  заблокированном
алкоголем мозгу. Проснулся я от крика Энрико.
   - Вставайте!
   Я вскочил на ноги, слепо шаря в траве свой винчестер.
   - Перикох25! - послышалось из ночи. - Перикох!
   - Кто ты? - спросил Мануэл на языке гуарани и взвел затвор.
   - Перикох! - донеслось из  темноты.  Ночь  близилась  к  концу.  Померкли
светлячки. Ушли  в  темные,  подернутые  туманом  воды  ночные  красноглазые
призраки. Где-то вдалеке хрюкал тапир, хохотали спросонья обезьяны-ревуны.
   - Отвечайте, кто вы, или мы будем стрелять! - крикнул Мануэл.
   - Перикох!
   - Он, наверное, не знает гуарани, - высказал предположение Энрико.
   - Идите к костру! Только медленно! - скомандовал Мануэл по-португальски.
   - Obrigado26.
   Зашуршали листья. Я настороженно прислушался. Судя по шагам, человек  был
один.
   - Стой! - распорядился Мануэл.
   Мигнув Энрико, он вытащил из костра пылающую ветку и шагнул через границу
ночи. После шелеста листьев и приглушенного говора в свете костра  показался
Мануэл и индеец с дротиком и духовой трубкой. Он был  низкоросл,  но  крепко
сложен и толстопуз. По деревянному диску на губах и характерной раскраске  я
узнал в нем индейца племени тхукахаме. Это племя живет на  севере  Шингу,  в
районе великого водопада Мартинс.  Ближайшими  соседями  тхукахаме  являются
крин-акароре. И те и другие мирные племена.
   Индеец огляделся и после минутного колебания направился ко мне. Вынув  из
головы желтое перо арара, он в знак дружбы  положил  его  к  моим  ногам.  Я
протянул ему свою трубку. Индеец присел на корточки и деловито, будто  делал
это всю жизнь, набил мой вересковый  бройер  табаком.  Покурив,  он  передал
трубку мне. Я сделал несколько затяжек и отдал трубку Мануэлу.
   - Здесь очень плохие места, - сказал индеец. - Я проведу ночь с  вами.  Я
кивнул головой.
   - Как ты попал сюда? - спросил Энрико.
   - Я иду в Диауарум. К миссионеру.
   - Тебе нужны лекарства? - не отставал от него Энрико.
   Индеец не ответил. Положив св