чень аккуратно, не показывая зубов, для многих рас открытая улыбка служила угрозой.
     И на всякий случай повторил свои слова на жестовом туристическом. Птенец оглянулся на товарищей, явно подзуживающих его продолжить общение. И, слегка присев, неумело и косноязычно, но вполне понятно показал на туристическом:
     "Вы говорить туристический?"
     "Я говорю, - машинально ответил Мартин. Надо же! - Ты учил язык сам?" "Я учила язык в яйце. Мама шла Вратами", - когда разговор завязался, птенец почувствовал себя увереннее и приблизился. Или приблизилась? "Ты - маленькая женщина?" - спросил Мартин.
     "Я - девочка, - гордо ответил птенец. - Мало практики, плохо говорю. Можно с вами говорить недолго? Я улучшу речь".
     "Можно, - согласился Мартин. - Сядешь?"
     "Да".
     Птенец неуверенно взгромоздился на скамейку. Сел прямо - не совсем как человек, но и не как взрослый шеали. Его товарищи явно заскучали - разговор на жестовом был для них непонятен. Призывно загалдели - но птенец застрекотал в ответ, и явно разочарованные детеныши разбежались. Мартин с улыбкой смотрел на "девочку", топорщащую желто-зеленый хохолок... так и хотелось сказать - "застенчиво топорщащую". Спросил:
     "Как тебя зовут?"
     "У меня пока нет имени. Я же девочка".
     "Наши девочки имеют имя с самого рождения", - ответил Мартин.
     "А мальчики?"
     "Тоже".
     Птенец задумался. Потом произнес:
     "Ты можешь звать меня просто девочкой. Мало девочек знают туристический язык".
     "Хорошо. А ты можешь звать меня Мартин", - ответил Мартин, старательно передавая транскрипцию имени.
     - Жар-ртин, - пискнул птенец.
     - Мартин, - произнес Мартин вслух.
     - Мартин, - согласилась девочка.
     "Ты замечательно произносишь звуки, - похвалил Мартин. - Ты могла бы говорить вслух".
     "Трудно и не принято, - ответила девочка и сделала жест, обозначающий легкую печаль. - Все взрослые - лентяи".
     Мартин засмеялся. Он вдруг понял, что и в обстановке, и в разговоре, и в облике птенца было что-то мультяшное, несерьезное. Это Скруджу Мак-Даку с племянниками следовало сидеть на месте Мартина и общаться с инопланетной "уткой".
     "Что тебя развеселило?" - заинтересовалась девочка. "На нашей планете птицы неразумны, - честно ответил Мартин. - Но в придуманных для детей историях они бывают разумными, говорят и строят города... Я вдруг почувствовал себя персонажем придуманной истории".
     "Это смешно, - согласилась девочка. - У нас тоже есть занимательные истории.
     А ты приехал к нам с родителями?"
     "Нет", - с легким удивлением ответил Мартин.
     "Тебя отпустили одного? Или ты убежал? - Девочка явно заволновалась. - Те, кто убегает с дома, попадают в разные опасности... но про них очень интересно читать".
     "Меня не надо отпускать, - сказал Мартин. - Я ведь взрослый. Будь я маленьким, я был бы с тебя ростом".
     Некоторое время птенец молчал, недоверчиво глядя на Мартина. Потом крылья взметнулись, рисуя слова:
     "Извините. Я не знала".
     Девочка шеали вскочила и бросилась к остальным птенцам. Мартин вздохнул. Ну вот... а так замечательно все начиналось. Неужели она испугалась взрослого инопланетянина? Вряд ли... Тогда, вероятно, было нарушено какое-то правило птичьего этикета? К примеру, птенцу нельзя первым заговаривать со взрослым? Вот это уже похоже на истину... Мартин вновь набил потухшую трубку, которую из деликатности отложил, едва к нему приблизился птенец. Закурил, попытался найти среди прыгающей у фонтана детворы фигурку его недавней собеседницы.
     Тщетно. Как их различишь - птенцов желтопузых... А детвора резвилась вовсю. Одежды шеали не носили, разве что пояса с карманами для всяких мелочей - но пояса были привилегией взрослых особей. Птенцы резвились голышом, если можно так сказать о существе, целиком покрытом перьями. Прыгали в неглубокий фонтан, скакали под струями воды, топорщили перышки, бежали по мелкоте, смешно хлопая крыльями о воду - будто собирались взлететь... - А ведь они были водоплавающими... - пробормотал Мартин, сам пораженный неожиданной догадкой. И не важно, что для земных ученых происхождение шеали давно не являлось новостью. Мартину собственная догадливость понравилась. Он выпустил клуб дыма, полез в карман за фляжкой с коньяком. Сделал маленький глоток.
     День был хорош - как только может быть хорош краткий миг передышки. Впереди - поиски Ирины, которых Мартин смутно боялся, заранее догадываясь об исходе. Впереди - неведомая миссия, возложенная на него ключниками. Но пока можно было любоваться "спиралоконусом" чужого храма, наблюдать за веселящейся инопланетной детворой, дымить старым добрым "Мак Барреном" и тянуть армянский коньячок.
     - Сноб, - повторил Мартин свой безжалостный диагноз. Вновь потянулся за фляжкой...
     И тут день решил, что свою порцию безмятежности Мартин получил сполна. Мирно шедший по аллее шеали скользнул по Мартину безразличным взглядом - и остановился как вкопанный. Присел, будто потерял равновесие, захлопал короткими крылышками. Мартин, не соображая, что происходит, смотрел на Чужого. Шеали выпрямился. Сделал несколько неловких шагов. Снова посмотрел на Мартина - глаза становились все безумнее и безумнее.
     А потом шеали издал клокочущий шип - сделавший бы честь исполинской змее или простуженному тигру. Крылья схлопнулись, две пары кистей ощупали перевязь, расстегнули кармашки...
     Мартин еще ничего не понимал. Вот остальные шеали - понимали. Некоторые бросились наутек, некоторые стали выгонять птенцов из бассейна. Но слишком медленно - грохот воды заглушал шипящий клекот свихнувшегося шеали. В том, что шеали спятил, сомнений уже не было. Он распахнул крылья - и в каждой кисти сверкало что-то металлическое, блестящее, острое... Единственным оправданием Мартину служило то, что шеали бросился вовсе не в его сторону. Наверное, Мартин успел бы выхватить револьвер и расстрелять Чужого... но шеали одним прыжком оказался в бассейне. Крылья взлетели и упали - раздался тонкий писк, и что-то окровавленное рухнуло в воду. Кровь у птенцов шеали была красная - совсем как у людей. Мартин бежал к бассейну, а безумный шеали скакал среди разбегающихся птенцов, размахивая своим оружием - тонкими, как стилеты, ножами. Почти каждый удар находил цель. В воздухе метался зеленый и желтый пух, вода стала розовой - а над побоищем все так же сверкали водяные струи и звучала тихая чужая музыка... - Стой! - завопил Мартин, прыгая в бассейн и нарушая сразу десяток замшелых правил, категорически запрещающих туристам вмешиваться в конфликты между Чужими. - Стой, дятел!
     Разумеется, шеали его не понял. Но на звук повернулся - уже занеся лезвия над каким-то птенцом.
     Мартин присел, разворачиваясь к шеали спиной, а руки сами собой выдали:
     "Порождение тухлого яйца! Я ощиплю твою голову!" Были ли эти слова эквивалентом русского мата, незатейливо вложенного ключниками вместе с туристическим жестовым, или явились неожиданным экспромтом, Мартин не знал.
     Но для экспромта вышло удачно.
     Шеали задрал голову, издал трубный рев, отшвырнул птенца - так и не удосужившись его прирезать. Бросился на Мартина, размахивая крыльями так, что сверкание клинков слилось в два туманных круга. Мартин поднял револьвер и в упор всадил в шеали весь барабан, нарушая оставшиеся правила поведения для туристов.
     Шеали упал только на четвертой пуле. Подергался - и остался покачиваться на воде лицом вниз. Клинки один за другим выскальзывали из его пальцев и опускались на покрытое песком дно бассейна.
     Недобитый птенец, мелко дрожа, замер под осыпающимися струями воды. Остальных птенцов вытаскивали из бассейна взрослые шеали. "Ты жив?" - совершенно автоматически спросил Мартин птенца. Во взгляде маленького существа появился проблеск разума - и птенец медленно повел крыльями:
     "Я жива. Я же говорила - я девочка".
     Мартин только покачал головой. И решил, что спасение любознательной собеседницы стоило безрассудства.
     Сзади призывно затрещали шеали. Мартин обернулся - и обнаружил парочку полицейских... во всяком случае - шеали, вооруженных огнестрельным оружием. "Убери оружие. Иди с нами", - сообщил один из шеали. Немного косноязычно - видимо, фраза была заученной, туристическим он не владел. Мартин медленно выбрался из бассейна. Хорошо хоть, что не потребовали бросить оружие... это обнадеживает...
     Уже отойдя вслед за полицейскими на порядочное расстояние от фонтана, Мартин обернулся.
     Из бассейна вытягивали безжизненные тельца птенцов. Труп спятившего шеали тоже достали - и сейчас не меньше десятка взрослых шеали ожесточенно рвали его клювами и руками в клочки.
     А под падающими струями фонтана по-прежнему стояла девочка шеали и смотрела ему вслед.

4

     Допрос был недолгим и походил скорее на исполнение каких-то ритуальных формальностей. Безукоризненно вежливый шеали попросил Мартина подробно изложить все его действия - с момента, когда Мартин увидел "шокированного разумом". Таким несколько выспренним термином полицейский называл затеявшего бойню безумца. Мартин попытался было изложить и мотивы своего поведения - как вначале он не понял происходящего, как испугался за беззащитных птенцов, как попробовал отвлечь убийцу... Но полицейский дал понять, что эти детали его совершенно не интересуют. Только факты. Последовательность действий. Встал, побежал, прыгнул, крикнул, выстрелил...
     - Видеть, слышать, ненавидеть... - пробормотал Мартин и принялся размахивать руками, излагая "факты, и только факты". Полицейский благосклонно кивал. Честно говоря, страха Мартин не испытывал. Может быть, оттого, что уютный кабинет в полицейском участке, уставленный цветами, с широченными окнами, выходящими, конечно же, на храм, никак не напоминал мрачное узилище. "Все правильно и подтверждено свидетелями, - сказал полицейский, дослушав Мартина. - Народ Шеали не имеет к вам претензий". Мартин понимающе кивнул. И даже подумал, что народу Шеали стоило бы выразить ему благодарность - за обезвреженного маньяка.
     "Шокированный разумом был болен?" - спросил он.
     "Да, - подтвердил полицейский. - Он был болен разумом".
     "Хорошо, что я оказался рядом", - глубокомысленно сказал Мартин. "Плохо, - отрезал полицейский. - Шокированный разумом происходил из глухой горной деревни. Он никогда не видел Чужих. Когда взгляд его упал на вас, сидевшего на скамейке словно настоящий шеали, внутренний мир шокированного разумом взорвался. Он не знал, как вести себя в данной ситуации. При нем были ритуальные клинки, но он счел вас слишком опасным и не решился вступить в бой. Вместо этого древние инстинкты подсказали ему не правильную в данном случае модель поведения - убить несколько птенцов и убежать, пока хищник пожирает тела".
     Мартин сидел как оплеванный. Хватал ртом воздух. "Вы не виноваты, - сообщил полицейский. - Виноват староста деревни, выпустивший шокированного в город без предварительной подготовки. Он понесет наказание".
     "Я не знал..." - сказал Мартин.
     "Разумеется. Вы не виноваты".
     И все-таки Мартин чувствовал себя виноватым. Вспоминал желто-зеленый пух, прибиваемый струями фонтана, розовую воду, застывшую девочку шеали... Он помотал головой, отгоняя воспоминания. Все, проехали. Было и не было. Надо жить дальше.
     Мартин сказал:
     "Вы могли бы мне помочь? Я ищу женщину своей расы, прибывшую на Шеали неделю назад. Вот ее фотографическое изображение..."
     "Это потребует времени, - ничуть не удивившись просьбе, ответил полицейский.
     - Приходите к вечеру".
     Мартин кивнул. Сказал:
     "Я ухожу. Я приду вечером. Спасибо вам".
     "Не забудьте документ на птенца". - Полицейский протянул ему картонный кругляш, исписанный мелкими строчками.
     "Что это за документ?" - удивился Мартин.
     "Ваше вмешательство спасло птенца, который неизбежно должен был погибнуть.
     Теперь этот птенец не принадлежит нашему городу. Он - член вашей стаи". Мартин протестующе вскинул руки, слишком поздно сообразив, что на жестовом туристическом это обозначает предельную степень восторга. "Постойте! Мне не нужен птенец шеали!"
     "Он уже не принадлежит городу. Он - ваш".
     В течение десяти минут Мартин спорил с полицейским. Хотя можно ли называть спором два монолога? Мартин растолковывал, что в человеческой культуре не принято забирать в рабство или усыновлять спасенных от смерти существ. Полицейский объяснял, что культура шеали основана на традициях, и спасенное от смерти существо "переходит в новую стаю". Мартин уверял полицейского, что вовсе не ставил своей задачей спасти какого-то конкретного птенца. Полицейский сообщил, что многочисленными свидетелями подтверждено - только вмешательство Мартина сохранило птенцу жизнь. Мартин наотрез отказался забирать птенца на Землю, равно как заботиться о нем на Шеали. Полицейский признал, что такое право у Мартина есть - но тогда оставшийся в одиночестве птенец погибнет. Мартин язвительно спросил, имеет ли он право делать с птенцом все, что ему угодно? Полицейский подтвердил, что несовершеннолетняя особь, "выпавшая из гнездовья", не пользуется защитой законов.
     Из полицейского участка Мартин выскочил красный и в голос ругающийся матом.
     Птенец шеали! Член "его стаи"!
     Он представил себе гигантскую канарейку, расхаживающую по его московской квартире. Представил, как, возбужденно размахивая крыльями, птенец сообщает:
     "Папа, папа, а мальчишки во дворе сказали, что я тебе неродной!"
     - Сволочи! - завопил Мартин. - Идиоты! Дебилы! "Документ на птенца" жег руку. Мартин мстительно ухмыльнулся, приноровился порвать карточку. И вспомнил: "Я жива. Я же говорила - я девочка". Если бы он не заговорил с маленькой шеали... Впрочем, кинулся бы он спасать птенцов, не поговорив вначале с "девочкой"?
     - Дурак... - обреченно прошептал Мартин. Все-таки правила для туристов были написаны не зря... Спрятав картонку в карман, Мартин побежал к фонтану. Почему-то ему представилось, что девочка так и стоит под струями воды - мокрая, продрогшая, в один миг ставшая абсолютно одинокой и беззащитной... Девочка сидела на скамейке. Мокрая, взъерошенная и беззащитная. Мартин понял, что это именно она - остальных птенцов от фонтана увели, да и все следы побоища исчезли.
     Мартин перешел на шаг. Присел рядом. Посмотрел на птенца.
     "Как глупо все получилось, - сказала девочка. - Теперь я в твоей стае?"
     "Да", - ответил Мартин.
     Девочка спросила:
     "А у вас вообще есть стаи?"
     "Нет. Есть семьи... нации... государства... Но это другое".
     "Я так и думала. Плохо".
     - Ну что мне делать, а? - произнес Мартин в пространство. "Ты говоришь на своем языке?"
     "Да".
     "Извини, я не понимаю, когда ты говоришь на другом языке. Если ты возьмешь меня с собой и примешь в стаю - я постараюсь его выучить. Я способная. У меня еще есть время учиться".
     "А ты допускаешь, что я не возьму тебя?" - с любопытством спросил Мартин. "Да. Если у вас нет стай... я принадлежу к иному биологическому виду... я послужу обузой".
     "Полицейский даже не поинтересовался, есть ли у нас стаи..."
     "Полицейский - взрослый. Он уже не умеет думать".
     Мартин кивнул. Вздрогнул, осмыслив сказанное:
     "Что значит - не умеет думать?"
     "Не уметь думать - это означает не уметь думать".
     "Ты - думаешь?"
     "Конечно".
     "Другие дети?"
     "Да".
     "А взрослые?"
     Девочка что-то прощебетала. Кажется, это было местным аналогом смеха:
     "Извини, я думала, ты знаешь. Конечно же - нет".
     "Ты поэтому убежала? Когда узнала, что я взрослый?" "Да. Я растерялась. Я не сразу осмыслила, что ты - Чужой и умеешь думать, даже когда стал взрослым".
     "Но ваши взрослые - говорят, - напомнил Мартин. - Они работают, ходят через Врата, управляют машинами..."
     "Они это умеют. Это..." - Девочка замолчала.
     "Рассудок?" - подсказал Мартин.
     "Рассудок. Правильно. Они научились. Они были детьми, умели думать. Они узнали всё, что им нужно для жизни. И перестали думать. Думать - трудно. Думать больно и опасно. Если в мире нет неизвестных опасностей - тебе вовсе не нужно думать".
     "Именно поэтому убийца... сошел с ума?"
     "Он не сошел с ума, а пришел к уму, - терпеливо сказала девочка. - Он встретил новую сущность - тебя. В детстве его не подготовили к встрече с Чужими. Ты вел себя как шеали, но не был шеали. Рассудка не хватило, и ему снова пришлось думать. Он был шокирован разумом. Он заболел. Он не успел осмыслить новое и стал действовать как первобытный шеали - убивать слабых, чтобы спасти себя. Мне очень его жаль".
     "Как шеали перестают быть разумными? - спросил Мартин. - Я хотел бы знать".
     Девочка пристально смотрела на него.
     "Извини, я только теперь поверила, что ты разумный. Ты принял новое сразу.
     Прости, я сомневалась".
     "Ничего. Ты расскажешь мне, как шеали перестают быть разумными?"
     "Да. А ты берешь меня в свою стаю?"
     "Ну не могу же я тебя тут бросить? Ты ведь умрешь тогда". "Я попробую выжить. Я умная, я что-нибудь придумаю. Можно уйти в леса и жить как дикари. Там есть хищники, но я сделаю..."
     "Ты хочешь есть?" - спросил Мартин.
     "Очень", - мгновенно ответила девочка.
     "Какой же я дурак... Идем".
     ...Слава Богу, она не клевала принесенную официантом кашу, а ела чем-то вроде ложки. Начни девочка деловито стучать клювом по тарелке - опасность "шокироваться разумом" угрожала бы Мартину.
     Но девочка шеали вела себя будто самая обычная человеческая девочка, проголодавшаяся и набросившаяся на вкусную еду. Энергично работала ложкой, с удовольствием запивала кашу фруктовым морсом. Мартин решил было попробовать кашу, но из осторожности спросил у официанта состав. Не могли такие крупные создания, как шеали, питаться только злаками!
     Подозрения оправдались - помимо крупы, в кашу входил фарш из "живущего в земле". Возможно, речь шла всего-то о местных кроликах, обитающих в норах. Но Мартин, здраво рассудив, что в земле обитают еще и черви, уточнять первоначальный облик фарша не стал, от каши отказался и попросил стакан морса.
     Девочка аккуратно вытерла клюв салфеткой. Посмотрела на Мартина:
     "Спасибо. Очень вкусно".
     "Просто ума не приложу, что с тобой делать", - признался Мартин.
     "На твоей планете меня сочтут человеком?"
     "Человек - это двуногое животное, лишенное перьев, - печально процитировал Мартин Аристотеля. - Я не стану врать, на тебя всегда станут смотреть с опаской. Но тебя не обидят. Землю посещают много Чужих". "Это ничего, - сказала девочка. - Я привыкну. Я успею выработать новые инстинкты".
     "А тебе обязательно терять разум?"
     "Я еще не думала над этим, - призналась девочка. - Если у вас все разумны...
     Нет, не обязательно. Но ведь это трудно?"
     "Быть настоящим человеком - это всегда трудно, - сказал Мартин, вновь прибегая к безотказной мудрости цитат. - Но неужели тебе хочется потерять разум?"
     "Это не больно, - философски сообщила девочка. - Это рано или поздно случается со всеми. Вот сейчас я думаю, можно ли прожить всю жизнь, сохраняя разум, - и мне страшно. Как это - жить и думать? Всегда, до самой смерти? Разве ты не хочешь, чтобы все стало легко и просто? Чтобы не приходилось бояться, сомневаться, страдать, отчаиваться, колебаться, раскаиваться?" "Я как-то слышал одного старичка, - сказал Мартин. - Он выступал по телевидению, в таком шоу... где собирают всяких чудаков на потеху публике..." "А у нас нет таких шоу, - сообщила девочка. - У нас нет взрослых чудаков.
     Извини, я перебила".
     "Так вот, этот старик утверждал, что все беды на Земле - от любви, - продолжил Мартин. - Ты ведь знаешь, что такое любовь?" "Знаю. Это волнующее эмоциональное состояние, одно из свойств разума. Я тоже люблю одного мальчика".
     Мартин улыбнулся:
     "Замечательно. Старик перечислял всякие беды, происходящие от любви. Говорил, что любовь заставляет людей совершать странные нелогичные поступки, жертвовать жизненным покоем, а то и самой жизнью. Он советовал никогда