коньяк словно орды северных варваров в цветущие виноградники юга...
     Щелкнули сразу несколько фотоаппаратов и блеснули вспышками. Огурцов тут же вспотел.
     - Я продолжу, - сказал он, пытаясь сосредоточиться и чувствуя, как рот его наполняется вязкой, с металлическим привкусом ржавчины, слюной. Опустив глаза долу, чтобы собраться с мыслями и не видеть перед собой толпы журналистов и читателей, собравшихся на презентацию его новой книги, он увидел перед собой несколько диктофонов.
     "Раз они лежат, значит, это кому-нибудь нужно, - ни к селу ни к городу подумал он. - Пусть будет лучше хотя бы одному из них".
     Он взял первый попавшийся под руку диктофон и поднес его к губам.
     - Так я продолжу, - повторил Огурцов. - Хотя, на самом деле, говорить я не умею. Я не рассказчик. Все, что я хочу сказать...
     Он говорил давно заученные фразы.
     - Все, что я хочу сказать, я пишу. Такая у меня профессия...
     Это была не первая его презентация и он знал уже, в каком месте монолога публика засмеется, когда начнут щелкать фотоаппараты, когда журналисты начнут задавать вопросы разной степени каверзности.
     - Вот, Анатоль Франс, - в третий, за последние два года, выдавил из себя Огурцов. - При всей искрометности...
     Он прекрасно знал, что он внешне очень похож на Анатоля Франса и старался использовать это сходство. Перед теми, конечно, кто, хоть однажды, видел портреты его французского двойника.
     - При всей искрометности и упругости его фразы был в быту страшным мямлей и занудой. Я - такой же. Конечно, я не претендую на его талант, я говорю лишь о быте, об обычной жизни... А что до моей новой книги, - сбился Огурцов, - то просто читайте ее, я надеюсь, что вам...
     Пиво с коньяком окончательно рассорились.
     - Простите, - перебила его высокая, огненно рыжая девица. Могла бы и не обращаться на "вы". Хотя, протокол обязывает. Огурцов спал с ней уже неоднократно - Нина, корреспондентка газеты "Московский Ленинец" давала всем без очереди, как Люся из Сайгона...
     - Простите, - сказала Нина, словно видела Огурцова впервые. - В ваших произведениях часто мелькает образ писателя. И, как правило, выглядит он в вашем прочтении, весьма несимпатично. Чем вы это можете объяснить?
     - Не идентифицируйте героев литературного произведения с автором.
     - Хорошо, - усмехнулась Нина. - А, скажите, что вы читаете в последнее время? Какие произведения современных авторов оказывают на вас влияние и оказывают ли вообще?
     - Сегодня, - Огурцов громко икнул. - Сегодня утром я прочел книжку под названием "Швейцарский излом".
     Зал разразился аплодисментами.
     - Так вот, - Огурцов поднял руку, успокаивая публику. Он уже видел, что сегодня ему удается все. Тем более, что в толпе он распознал несколько знакомых лиц. Та же Нина, еще парочка девушек - Катька и Маришка, и - вот, кого он не ожидал сегодня увидеть - Артур Ваганян приветливо махнул ему рукой. Они были знакомы лет пять, Ваганян работал администратором у самого Вавилова - а Вавилов - это сила. Это концерты, это пластинки, это и издательские дела, наконец, Вавилов - это билеты в любую точку земного шара, это отсутствие проблем с визами... А Ваганян - просто хороший дядька. Приятно с ним и выпить, и поговорить, и за девочек московских подержаться - Ваганян всегда самых лучших выписывает, у него, чуть ли, не своя контора по этому делу.
     ... - Так вот, что я могу сказать об этом, с вашего позволения, произведении... Если бы не коньяк, который я, слава Богу, захватил с собой из Питера, я, вряд ли бы дочитал до конца. И несть числа таким работам. Завалены лотки - вы посмотрите только чем? Ну, я все понимаю, авторам нужно зарабатывать деньги, но нельзя же так... Нельзя же все валить в одну кучу... Я не сторонник цехового братства. Я никогда не скажу писателю, который написал полную лажу, что его творение интересно, оригинально и, вообще, он, мол, перерос своего читателя... В таком, вот, роде...
     - Ну да, - отчего-то хихикая, снова встряла Нина. - А, вот, в вашем предыдущем романе "Петух топчет курицу" вы обратились к Серебряному веку. И все писатели, поэты, вообще, творческие люди той эпохи представлены вами в чрезвычайно карикатурном виде. Даже с какой-то злостью. С каким-то садистским наслаждением вы выписываете их пороки, их маленькие слабости, представляя их важнейшими чертами их характеров и отрицая тот вклад в мировую и отечественную культуру, который они... Ну, взять, к примеру, хотя бы созданный Вами образ Валерия Брюсова...
     Все проходит, - сказал Экклезиаст. Нет, не все. Ничто не проходит бесследно. Страшный спазм, поднявшийся из утихомирившихся, было, глубин желудка, скрутил Огурцова, тело его само собой завязалось сложным морским узлом и он стошнил - всеми тремя бутылками коньяка, пивом, выпитым на улице Космонавтов - стошнил прямо на россыпь диктофонов и сверкающие глянцем книги, лежащие перед ним на столе. В последний миг перед тем, как отключиться, Огурцов прочел название на одной из них. "А.Огурцов, - было написано на обложке с изображением четвертованного иностранца. - Швейцарский излом".
     Еще ни разу ни один питерский писатель не срывал в московском Доме книги таких аплодисментов.

***

     "Души мертвых уходят на запад"
     В. Леков "Путешествие к центру Земли"

     "Мы красные кавалеристы и про на-а-а-а-с..."
     Ночной вопль в тихом московском дворике. Середина 2001 года.

     Вавилов быстро прошел сквозь стеклянные двери. Кивнул охраннику в форме, сидящему в прозрачной пластиковой, пуленепробиваемой будочке, поднялся на второй миновав три лестничных пролета и два металлоискателя, предупредительно отключенные охранников снизу и снова заработавшие, как только Вавилов миновал последний и оказался в просторном холле.
     - Здравствуйте, Владимир Владимирович!
     Секретарша Юля вскочила из-за длинного прилавка, уставленного телефонами, календарями, как в железнодорожных, или авиакассах, чтобы посетители отчетливей представляли, какое нынче число и когда им отъезжать, объявлениями в стеклянных "стоячих" рамочках, извещавших о том, что через неделю - общее собрание, что через две недели - общее собрание но только одного отдела, что через месяц шеф уходит в отпуск и его обязанности будет выполнять первый зам Якунин, кроме этого на прилавке стояли пепельницы, лежали гелевые авторучки, зажигалки, ближе к окну - чашки для кофе, электрический чайник, сахарницы, ложечки.
     - Здравствуйте. Владимир Владимирович! К вам уже...
     - Привет, - бросил Вавилов. - Я вижу. Да. По одному.
     Ни на кого не глядя он прошел прямо в свой кабинет, оставив за спиной с десяток посетителей, которые, завидев Самого, как по команде поднялись с мягких кожаных диванов и кресел, в обилии имевшихся в холле.
     Глаза-то его были опущены долу, но видел он всех и каждого. Видел и мгновенно отделял зерна от плевел.
     - Ну что, Артур? - спросил Вавилов, потягиваясь. Вчерашний теннис напоминал о себе. Как, впрочем, и о том, что почаще бы следовало Владимиру Владимировичу вспоминать о любимой игре. И не пренебрегать тренировками.
     Застоялся конь в конюшне, явно, застоялся. Такая утренняя боль в мышцах - словно напоминание о далекой молодости. Когда растут они, эти мышцы, когда молочная кислота в них вырабатывается со страшной силой - от нее и боль вся, от молочной кислоты. И изжить эту боль можно одним только образом - снова мышцы нагрузить. Тогда и рассосется. А иначе - суток трое будет мучить, заставлять кряхтеть и морщиться каждый раз, когда поворачиваться приходится или просто на стул садиться. Не говоря уже о со стула вставании.
     А поворачиваться сейчас ох, как приходится. Знай только поворачивайся. Не то, что прежде. Иначе - если поворачиваться не будешь - нет, конечно, не хана, пережили уже ту стадию, когда хана, теперь уже не хана. Теперь может быть только покой, домик в Сан-Франциско и еще один - в глуши, в деревне, на Рублевском шоссе. Ну, конечно, почет и уважение, улыбки ресторанных халдеев, абонированные кресла на театральных премьерах, но - не то, не то. Вылететь из обоймы отстреленной гильзой - дзынь, и покатилась в грязь - нет уж, увольте. Есть еще силы, есть еще перспективы, есть еще цели. А это для человека очень важно, когда цель есть. Цель - она силы дает. А силы дают средства. А средства - хотя бы иллюзию личной свободы, независимости, любви, счастья, наконец. Иллюзию, конечно, всякий взрослый, работящий мужик с головой это скажет, но у других-то, ведь и иллюзии нет. Пусть уж иллюзия будет - все лучше, чем ничего.
     Впрочем, чего себя обманывать. Средства - они новые цели обозначают. Делают их видимыми. Вот и получается: цели-силы-средства-цели. Замкнутый круг.
     Владимир Владимирович Вавилов весьма почитал польского фантаста Станислава Лема. Особенно - роман "Эдем". Запал в свое время жуткий образ из "Эдема" - завод, который работает сам на себя: производство элементов-деталей, сборка, технический контроль, складирование, утилизация, производство элементов-деталей. И так до бесконечности. Страшно? Страшно. Нужен такой завод? Нужен. В том-то и дело, что нужен. Вся жизнь - такой завод. Эдем. Почему Эдем? Потому что тому, кто не ужаснулся - тот получит все.
     Буддийские монахи могут очень долго, из месяца в месяц выкладывать сложнейшую мандалу из крохотных разноцветных камешков. С тем выкладывать, чтобы потом, в один миг разрушить.
     Нужно это?
     Нужно.
     В свое время Владимир Владимирович Вавилов спонсировал международный конкурс создателей саморазрушающихся скульптур. Всю Москву на уши поставил. Вся столичная творческая интеллигенция целый месяц об этом только и говорила. А месяц для Москвы - это очень много.
     И не диво. Потому что очень красиво это было. Потому что великая жизненная правда в том сокрыта, когда за неделю разрушается вещь, на создание которой уходили долгие месяцы. Не говоря уже о годах обучения, творческих поисков, ошибок, открытий, разочарований.
     Владимир Владимирович Вавилов каждый день смотрел, как умирал под лучами солнца ледяной Феникс. Сначала истаяли перья, потом оплыл страдальчески раскрытый клюв, придав символу бессмертья удивительно идиотский вид. Феникс стал похож на забытую всеми старушку, доживающую свой век в грязной московской коммуналке. Прошло еще два дня - и Феникс уподобился разделанной замороженной тушке цыпленка. А еще через день от него остались лишь "ножки Буша".
     В свое время на "ножках Буша" Вавилов неплохо заработал. И вспоминал о тех временах с удовольствием. Потому что и стране польза была и ему, Вавилову. Если отбросить иронию и все рассуждения о трансгенной продукции, то чем бы спасся народ в голодные постперестроечные годы, как не пресловутыми "ножками Буша".
     На ножках заработал, а на Фениксе потратился. Кто как не Вавилов платил бешеные гонорары всем этим сумасшедшим скульпторам.
     Владимир Владимирович Вавилов испытывал странное, а грани с мазохизмом удовольствие при виде оплывающих и скучнеющих ледяных и песчаных божков и чудовищ, давидов и голиафов.
     Вся желтая пресса смаковала эволюции, а точнее инволюции, происходившие с ледяным Давидом - точной копией статуи работы Микеланджело. На третий день у победителя филистимлян отвалился маленький, аккуратный, дотошно исполненный скульптором член, мышцы одрябли, конечности истончились, ввалилась грудная клетка, сморщились аппетитные ледяные ягодицы, а лицо опухло, сделалось пористым, бесформенным и порочным и стало напоминать одновременно нескольких поп-идолов. Еще через день Давид выглядел как законченный наркоман-джанки. Но - все же простоял еще два дня. Лишь потом упал, не в силах удерживаться на артритных ногах. При падении сломал в локте руку, держащую пращу. Так и лежал, бедолага, с чудовищно увеличенной печенью, глядя в небо заплывшими, слезящимися глазами - старый, лысый пастух-пращник, никому на свете не нужный, никем не любимый, всеми брошенный. Последнее, что оставалось у несчастного Давида от лучших времен - его харизма. Но и та истаяла через несколько дней. И в совке дворника нашел Давид свой конец.
     За Давида Вавилов заплатил фантастический гонорар. После Давида жить хотелось. Передернуться и жить. Жить и работать. Отрасль ставить. Продукты глубокой заморозки - дешево, питательно, без очереди, через каждые двести метров. Ну, и мороженое, конечно. Всевозможное. На внутренний рынок и на внешний. Экологически чистое, без наполнителей, без заменителей и консервантов.

***

     - Ну что, Артур, - повторил Вавилов. - Что-то хорошее хочешь мне сказать?
     Владимир Владимирович очень хотел хороших новостей. Потянулся еще раз, чтобы снова почувствовать приятную боль в мышцах, взглянул на холодильник, в котором, как и положено, стояла бутылка коньяка "Греми", взглянул в окно - на крыше соседнего дома лежал толстый рыжий кот - хорошая примета. Он не часто выходил на крышу, кот этот. Но, Вавилов уже просчитал закономерность - если кот нежится на теплом железе кровли - значит день будет удачным.
     - Да, знаешь, Володя...
     Артур Ваганян, администратор, занимающийся вопросами, связанными со всем, что касалось музыкального бизнеса, был человеком на редкость ответственным. Уходить даже хотел из концерна "ВВВ", из Вавиловской империи, но смекнул, видно, что лучше, все равно, ничего не найдет. И правильно.
     Бывает, с каждым бывает - истерика случилась с человеком, о творчестве начал рассуждать, о том, что попса московская ему поперек горла встала, что тошнит его от всех этих дутых, искусственно созданных артистов, певцов и певиц, которые не могут ни одной ноты правильно взять, если компьютера под боком нет или дублирующего исполнителя - Вавилов все это понял. Понял и простил. Когда Артур, через неделю после своего срыва пришел к нему в кабинет, даже виду не показал, даже не намекнул на давешний скандал. Словно бы и не было ничего. Словно и не кричал Артур, что ненавидит шоу-бизнес, что ноги его не будет больше в кабинете патрона, что надоело ему все и ни в одни клуб, ни на один концерт он даже в качестве зрителя не придет.
     Ничего. Пришел и в кабинет, и в клуб, в один, в другой. в третий. И, как и прежде, стал прилежно трудиться на ниве музыкального шоу-бизнеса, выращивать и продавать молодые таланты.
     - Ну, ну, не тяни, - улыбнувшись подбодрил Артура Владимир Владимирович. - Давай, выкладывай, что там у тебя. Еще одно новое дарование?
     - Да нет. Дарование-то, как раз, старое... Не знаю только, что с ними делать. Да и вопрос большой - то ли это дарование, или...
     - Погоди, погоди. Давай конкретно. Излагай так, чтобы я понял. По порядку. Только не очень долго, ладно? А то у меня немцы сегодня, такая с ними запара.
     Вавилов посмотрел на свой старенький "Ролекс". Не слишком модные часы для современной Москвы, но Владимир Владимирович любил эту фирму, с юности любил. Во времена юности для Вовы Вавилова "Ролекс" казался вещью совершенно недостижимой. А теперь уже поздно вкусы менять. Пусть молодежь глупая часы каждый месяц себе обновляет. Вавилов - человек солидный. Консерватор.
     - Ну вот. Через сорок минут уже должны быть. Давай по существу, - поторопил он Ваганяна, странно ерзающего в кресле и, явно, не решающегося перейти к сути дела.
     - Володя, - сказал Ваганян и снова замолчал, вытащил белый, идеально выглаженный платок и вытер лоб.
     - Ты чего потеешь? - хмыкнул Вавилов и снова посмотрел на кота, развалившегося на соседней крыше. - С бодуна, что ли? Так давай коньячку.
     - Нет, - Артур махнул платком. - Нет. Правда, дали вчера немножко... На презентации, понимаешь, был...
     - Ну? - нетерпеливо спросил Вавилов. Музыкальный бизнес, в общем, был в компетенции Ваганяна, Владимиру Владимировичу и других дел хватало. - Ну и что - презентация... А дальше?
     - Книжку новую представляли, Огурцов такой, может помнишь?
     - А, писатель?., - поскучнел Владимир Владимирович. - Ну так что там случилось-то у тебя?
     - Да не случилось ничего, Володя. Просто Огурец, ну, то есть, писатель этот... Сашка, в общем...
     - Слушай, не части, а?
     Владимир Владимирович снова взглянул на часы.
     - Давай быстренько вопрос решим и все. У меня сегодня очень день плотный, Артур.
     - Так вот, Огурец... Тьфу ты, господи, Огурцов мне и сказал, что видел на улице Лекова.
     - Ну?
     - Ну вот. Собственно, я с этим и пришел.
     - Погоди. Твой писатель видел на улице Лекова. А я тут при чем?
     - Ну, Леков же...
     - Что - "Леков"?
     - Он же умер...
     - М-да? И что теперь? - спросил Вавилов начиная скучать.
     - Ну как же?
     Ваганян встал с кресла и прошелся по кабинету. Посмотрел в окно. Вавилов машинально посмотрел туда же. Кота на крыше уже не было.
     - Так, ведь, Леков же...
     - Что ты мне голову морочишь? - недовольно буркнул Вавилов. - Что я теперь должен делать? Денег, что ли, на похороны дать?
     - Володя...
     - Я - Володя, - рявкнул Вавилов. Утро переставало ему нравиться. - Я - Володя, - повторил он. - Что ты мне тут кота за яйца тянешь? Что мне делать? Я сказал - если у тебя там кто-то гавкнул, так скажи толком - помочь, похороны организовать, или что там еще?
     - Володя... Леков - это тот самый музыкант, которого мы...
     - Ну понял я, понял. Короче, давай, пиши смету, иди в бухгалтерию. И, вообще, это твоя вотчина, что ты меня грузишь с утра? Бери все в свои руки и сам решай. О кей? Может коньячку?
     - Володя...
     Артур снова сел в кресло.
     - Ты не понимаешь. Этот парень - Леков, он умер уже давно. Год назад. Мы выпустили его трибьют. Концерты делали. Бабки в этом деле крутятся хорошие. Права купили на все его песни. Гольцмана вписали к нам - он же в Питере теперь все наши акции делает.
     - А-а, - Вавилов боковым зрением заметил, что кот снова появился на соседней крыше. - Ну, понял теперь. Так бы сразу и говорил. Ну так в чем суть-то?
     - Огурцов мне вчера сказал, что видел Лекова на улице. В Москве. Живого.
     - Ну и очень хорошо, - ответил Вавилов. - Новые песни напишет.
     - Володя! Ты меня слышишь, вообще?
     - Более чем. Орать только не надо.
     - Он же умер. Я тебе русским языком говорю - у-мер. Какие к черту, новые песни? Как мы их подавать будем? Он умер год назад! Все права у нас! Мы на этом деньги зарабатываем...
     - Большие? - вяло спросил Владимир Владимирович. Разговор начал его утомлять.
     - Большие, - сказал Артур. - Вся страна его хоронила. Фильм сняли документальный.
     - А-а... Точно. Было такое. Вспомнил наконец. Что же ты мне голову морочишь столько времени?
     - - Так я... Я же по порядку все... Короче говоря, выходит, что не умер он, а просто слился. А теперь всплыл. И с правами теперь - черт разберет, что делать?
     - Погоди. Так я не понял - кто тогда умер-то?
     - Хрен в пальто, - вскрикнул Артур. - Откуда я знаю, кто там умер. А то, что Лекова живым видели в Москве - это факт. Вчера мне Огурец... Огурцов, то есть, сказал, Трезвый был, между прочим. А это таким нам может боком выйти, Володя, такая вонь поднимется...
     - Слушай, ты этим делом занимаешься, вот и занимайся. Мне мозги не пудри. Или ты хочешь как? Чтобы я за вас всю работу делал? Я за что тебе деньги плачу? А? За Лекова твоего сраного? Вот и разбирайся с ним сам? Все? Смету принеси, если бухгалтерию не устроит, поговорим...
     - Ладно, - мрачно кивнул Артур. - Я все понял. Буду разбираться.
     - Вот и молодец. Давай, Артур, крутись-поворачивайся.

***

     Легко сказать - крутись-поворачивайся. Вавилов, он, как блаженный. Ситуация-то и в самом деле куда как аховая. Если, конечно, не привиделось Огурцу. Литераторы - они народ нервный, мнительный.
     Совпадение?
     Хрен его знает. Жизнь - штука причудливая. Может и совпадение. Ну, попался мужик у ларька. Ну, похож. Ну, очень похож. Так и что?
     Ваганян вспомнил, как давным-давно встретил в трамвае своего двойника. Правда, двойник изъяснялся лишь по-арабски. В те времена арабских студентов тьма-тьмущая в Союзе обучалась.
     Посмотрели тогда друг на друга, вытаращив глаза. Да и раз