очередные пятьдесят грамм, махнул на все рукой и улегся спать.

***

     Утром Леков проснулся оттого, что кто-то потряс его за плечо. Он перевернулся на другой бок. Перед ним стоял человек, которого Леков никогда прежде не видел. А, Может быть, и видел, но не помнил.
     - Вставай, - хмуро буркнул незнакомец. - Хорош прохлаждаться.
     - А ты кто? - спросил Леков, не вполне еще пришедший в себя. Всю ночь снилась какая-то муть.
     - Сулим меня звать. В рок-клубе с тобой познакомились. Позавчера. Помнишь про звезды ты мне пел?
     Леков не про какие звезды не помнил.
     - А что я тебе пел? - вяло поинтересовался он.
     - Разное пел, - Сулим оглядел разгромленное помещение.
     - Который час? - спросил Леков. И жадно посмотрел на телефонный аппарат.
     Суля проследил за его взглядом.
     - Не надейся, больше водки нет, - усмехнулся он. - Это я звонил тебе вчера, если ты не врубился.
     Леков сник.
     - Ладно, не кисни, - подбодрил его Суля. - Не конец света еще. Все у тебя будет. Только перетерпеть надо. Ну и потрудиться маленько. Как мы с тобой договорились.
     Леков пытался вспомнить, о чем таком они договаривались с этим парнем. Бесполезно. Он не помнил даже, как доиграл этот злосчастный концерт в рок-клубе. Начали-то они с утра. У ларька возле здания Ленконцерта на Фонтанке. Ну, а потом продолжили.
     В рок-клуб Лекова, что называется, ввели. Потом он немного очухался, обрел способность самостоятельно передвигаться. Выше на сцену. Это последнее, о чем он, хоть смутно, но еще помнил.
     А окончательно его развезло на "Кобелиной любви". А в ней Лекова всегда развозило, даже когда не пил перед этим - в организме все равно находились какие-то следы алкоголя, которые били в голову и Лекова развозило.
     Но что интересно. Когда слушал себя в записи - не развозило ни разу.
     Должно быть обертоны какие-нибудь пленка не фиксировала. Пленка-то говно.
     - Все у тебя будет, - повторил Суля

***

     Воин не ходит там, где свистят пули.
     К.Кастанеда.

     Толик ждал звонка Сулима три дня, потом не выдержал - вот-вот нужно было улетать в Новосибирск с большой концертной бригадой - Лукашина, пара юмористов одесских из театра Райкина, хор имени Русской Пляски, московский певец Отрадный в качестве довеска - много денег он не просил, декларировал, что, мол, чистым искусством живет. Судя по его внешнему виду, чистое искусство было продуктом достаточно калорийным и нажористым.
     После Новороссийска сразу, без перерыва даже в один день следовал тур с медленно и верно выходившими в тираж белорусскими "Запевалами" в компании "Хризолитов" и "Нарциссами".
     Толик хотел выехать в провинцию со спокойным сердцем, ибо знал уже, что прелести гастрольной жизни с такими людьми, как Лукашина и "Нарциссы", несмотря на все заработанные деньги, изматывают физически и разрушают морально так, что порой хотелось все бросить и вернуться в свою москонцертовскую конурку, в которой Толик еще год назад спокойно торговал билетами на тех же Лукашиных и "Нарциссов". Зарабатывал он тогда по нынешним масштабам полную ерунду - в ресторане за вечер они с одесскими юмористами теперь больше оставляли, чем Толик в своем Москонцерте за месяц наваривал, зато покой был, нервы в порядке и сон глубокий по ночам..
     Но машина была запущена и обратной дороги не было. Да и к деньгам привыкаешь очень быстро - Толик не представлял себе теперь, как он вообще жил до тех пор, пока не пришло к нему решение изумительно простое и ясное, как все гениальное.
     Теперь Лукашина, юмористы, цыгане московские, всевозможные ВИА и еще тьма артистов всех и всяческих жанров чесали по провинциальным стадионам, зарабатывали деньги не чета филармоническим ставкам и Толик свою долю малую имел. И директора провинциальных стадионов тоже в накладе не оставались.
     Схема была настолько элементарной, что Толик недоумевал, как это до него никто до подобного не додумался. Ну, понятно, боялись. Боязливый народ, десятилетиями задерганный властью. Только и горазды кичиться причастностью своей к высокому искусству, а как до дела доходит, чтобы, например, представителям того же высокого искусства заработать помочь - тут же куксятся, со скучающими лицами показывают ведомости филармонические и руками разводят. Мол, кто же в нашей стране может еще больше заработать.
     И то - за два часа пребывания на сцене - пять рублей с копейками. Рабочий какой-нибудь весь день у станка за эти деньги стоит, по уши в смазке и стружке стальной.
     Конечно, если рабочий более или менее грамотный, он рублей двенадцать, а то и все пятнадцать за смену мог срубить. Но ведь и артисту не заказано два-три концерта в день отрабатывать. То на то и выходит.
     Но, думал Толик, работяга-то в более выгодных условиях находится, чем артист популярный. Придет к работяге кореш, скажет - выточи-ка ты мне, друган, ключ. Или еще что. А я тебе - что хошь отфрезерую.А артисту что фрезеровать? Нечего артисту фрезеровать, И вытачивать нечего. А сапоги тачать ему бесплатно никто не будет. Наоборот, последнее из карманов вынут. И не поморщатся. Почешут только шилом в затылке и подумают - мог бы и больше дать. Чай, артист, а не работяга какой-нибудь.
     Не дело это, не дело, думал Толик. Не может быть, чтобы и артист не мог левак срубить. Нет, рубили, конечно, рубили, но все за те же пятерки -десятки, по-мелочи и с оглядкой.
     Первый эксперимент Толик провел с Лукашиной. Напечатал афиши, в которых жирным синим шрифтом значилось, что певица Лукашина приезжает в Сыктывкар с концертом, который устраивает филармония - какого города, Толик сейчас уже не помнил. Разумеется, что в этом безымянном городе никто не про какой Сыктывкар и слыхом не слыхивал. А с директором стадиона Толик так прямо и договорился - всю выручку пополам. Быстро приехали, отпели свое и тут же уехали. А афиши - заклеить и все дела.
     Прошло. Лукашина даже "спасибо" сказала, что ей, вообще-то, было не свойственно.
     Прошло раз, прошло другой, а потом покатилось все как по маслу.
     Артисты - а очень быстро вокруг Лукашиной и цыгане нарисовались, и рок-группы столичные, юмористы пришли последними, но оказались очень кстати. Толик долго юмористов в свою бригаду брать не хотел, но как-то выпили сильно в "Праге", рассмешили юмористы Толика, он и взял их в следующую поездку.
     Слухи, однако, до столицы доходили, хотя и молчали артисты как рыбы - кому охота лишаться денег, которые валятся в буквальном смысле с неба. Когда, к примеру, на открытом стадионе под звездным небом где-нибудь в Тбилиси поешь, а потом, спустя пять минут, в гримерке получаешь свою тысячу. А то и больше. Натурально - отпел, отыграл - получи. С неба, откуда же еще.
     Но слухи доходили - Москва - она приезжим людом живет, а приезжие и делились со своими московскими родственниками да друзьями впечатлениями. Мол, у нас в Воркуте не хуже, чем у вас тут. У нас и Лукашина поет раз в месяц, и цыгане пляшут, и юмористы полузапрещенные такие байки загибают, что ухохочешься и даже "Нарциссы" декадентские свой антисоветский рок вовсю со стадионной сцены двигают. В общем, неизвестно, где еще лучше - в нашей Воркуте, где северные идут, между прочим, полярные, запредельные, или у вас тут, с вашей зарплатой в сто двадцать и с очередями в ГУМе.
     Пришлось Толику делиться с важными людьми, но все прошло мирно и, на удивление тихо. Вот после этого дело и закрутилось по-настоящему.
     Настолько сильно закрутилось, что возникла проблема расширения репертуара. В регионах начали появляться конкуренты - мелочь правда, но Толик понимал отчетливо, что это ПОКА они мелочь. А пройдет годик-другой - и придется зубами каждый концерт выгрызать. Кончится синекура. Того гляди - и переманит какой-нибудь донецкий администратор ту же Лукашину. А кто ее заменит? Искать нужно, искать, так работать, чтобы всегда под рукой артист-другой лишний сидел. Если что-то срывается - сразу на замену равноценную звезду.
     Контрактов-то никаких не было - только устные договоренности. Частный бизнес, он в СССР был не в фаворе. Попади в руки ОБХСС хоть одна бумажка, повествующая об этих диких концертах, на этом бы все и закончилось. Для всех и надолго. А для Толика - может быть, и навсегда.
     Сулим позвонил - старый ленинградский приятель, хорошую мысль подкинул.
     Толик ничего не знал о музыканте Лекове, которого Суля взахлеб расхваливал, сказал только, что можно попробовать. Обещался Сулим через пару деньков звякнуть и пропал.
     А это было не в его правилах. Суля - он бизнесмен серьезный, он за базар всегда отвечал.
     Суля прозвонился на исходе третьего дня, когда сроки уже поджимали более чем серьезно.
     - Ну что там у тебя? - неласково спросил Толик.
     - Да, понимаешь, такое дело... Он же артист, со своими тараканами в башке. В общем, я его из запоя выводил.
     - И как? - настороженно поинтересовался Толик. - Это у него, вообще, часто?
     - Вообще, если честно, то часто. Но проблема решается.
     - Вот уж реши пожалуйста.
     Толика запои артистов не очень-то волновали, но цену для Сули нужно было набить. Тем более, что Сулим, явно, не представлял себе всего размаха работы Анатолия Бирмана, который был для него просто московским собутыльником, владельцем хорошей квартиры и машины, покупателем аппаратуры и фирменных шмоток. Знал, естественно, Суля, что Бирман концерты делает, поэтому и предложил ему этого своего Лекова, но, конечно, даже понятия не имел, в какую игру он своего паренька запойного вводит.
     А что он запойный - так кто не запойный? Все, с кем Толик ездил, начиная с той же Лукашиной и заканчивая цыганами пили по-черному. О юмористах и говорить нечего. Им это по рангу положено.
     Так что запой - это семечки. Главное, чтобы амбиций не было.
     - Ты привезти его когда сможешь? - спросил Толик. - Я же скоро...
     - Я в курсе, - быстро сказал Суля. - Могу завтра.
     - Уже? Что-то, несерьезный запой у твоего мальчика.
     "Мои-то, бывает, месяцами в себя приходят", - подумал Толик, но вслух говорить не стал.
     - Завтра не надо, - после короткого размышления сказал Бирман. Давай недельки через три, когда я снова в Москве буду. А ты уверен, вообще, что он потянет?
     - Уверен, - ответил Сулим. - Этот потянет. Жаль, конечно, что столько ждать...
     - Да не столько ждать. Ждать больше придется. Кто его знает, твоего этого подпольного гения? Нужно же его как-то преподнести...
     - Ничего не надо преподносить. Его вся страна знает. Пленки магнитофонные повсюду бродят. Я справки наводил. Он для провинции - почти как Владимир Семенович, царство ему небесное. Ты его только на большую сцену выпусти. Афишу сделай, чтобы народ прочитал - увидишь сам, что будет.
     - Сумлеваюсь я, однако, - протянул Бирман, но решение уже было принято. - Давай, знаешь, как сделаем? Возьму его в солянку, без афиши. Если реакция будет - будем думать.
     - Реакция будет. Так когда?
     - Ну давай тогда, завтра привози. Через пару дней у меня выезд. Воткну его в какой-нибудь концертик. Поглядим, что за гений.
     - Заметано, - хмыкнул Сулим и повесил трубку.

***

     Толику было за пятьдесят. В силу возраста и количества денег, которые давали ему возможность общаться с людьми значительными и проводить досуг в местах дорогих, красивых и для широкой публики недоступных, он очень придирчиво оценивал каждого своего нового знакомого.
     Утром, когда раздался звонок в дверь и Толик, перед тем, как открыть ее, привычно заглянул в глазок, он был слегка разочарован. На площадке стоял Андрей Сулим, как всегда, одетый с иголочки, в новехоньких джинсах, белых кроссовках, только начавших входить в моду и цветастой, "гавайской" рубахе, а рядом с ним - совершенно заурядного облика молодой парнишка неуловимо провинциального вида.
     Длинные темные волосы, небритый подбородок - и борода-то на нем не росла, а так - кусты редкие и неопрятные, несвежая даже в глазок футболка, штаны - "самосторок" защитного цвета и китайские стоптанные кеды.
     "С ним, конечно, нужно будет повозиться, - подумал Толик, не открывая дверь. - Если, вообще, из такого чучела что-то путное можно сделать".
     - Это я, - сказал Сулим, глядя в глазок. - Открывай давай.
     - Да вижу я. - проворчал Бирман и не спеша скинул цепочку, повозился с замками и, наконец, распахнул дверь.
     - Заходите. Кофе будете?
     - Будем, - угрюмо буркнул парнишка, которого никто не спрашивал. Множественное число, в котором был поставлен вопрос являлось данью привычной деловой вежливости. Мнение волосатого юноши интересовало Бирмана в последнюю очередь, а сам вопрос адресовался исключительно Сулиму.
     "Да он еще и хам к тому же", - подумал Толик, аккуратно посторонившись, чтобы не прикоснуться паче чаяния к вонявшей потом футболке молодого гостя. Гость, между тем, втащил с площадки гитару в синем матерчатом чехле и, не снимая кед, двинулся на кухню с таким видом, словно бывал в квартире Бирмана уже много раз.
     - Ну, здорово.
     Суля протянул Бирману руку.
     - Кофе растворимый? - донесся из кухни голос юного дарования. - Если есть молотый, то, давайте, я сварю. Я умею как надо.
     - Сейчас, - буркнул Толик себе под нос. - Разбежался... Это и есть твой гений?
     - А что? - загадочно улыбнулся Сулим. - Ты погоди, ты его послушай...
     - Если бы я всех, с кем работаю, слушал, я бы давно уже в психушке сидел, а не кофе с твоими приятелями распивал. Мне важно, как на него народ пойдет. А я в музыке вообще ничего не понимаю, мне-то что... Пусть хоть "Князя Игоря" поет. Лишь бы бабки шли.
     - Кстати, насчет бабок, - заметил Суля, придержав Толика за локоть. - Давай сразу этот вопрос решим. Сколько ты за него хочешь получить?
     - Сейчас ничего сказать тебе не могу. - Толик неприязненно посмотрел в сторону кухни, откуда доносилось позвякивание передвигаемой на столе посуды. - Сейчас сделаем пробу. Ну, понятно, что-то он заработает... А потом уже решим.
     - Хорошо. После конкретизируем. - улыбнулся Сулим. - Ну, пойдем на кухню, что ли? А то там он у тебя беспорядок устроит. Ты же не любишь, когда у тебя беспорядок?
     На кухне остро пахло подгоревшим кофе.
     Леков сидел на высоком табурете и смотрел в окно. Квартира толика смотрела прямо на Мосфильмовскую набережную, молодой гость был поглощен созерцанием серых вод Москва-реки и до вошедших на кухню ему явно не было никакого дела. Во всяком случае, он ни взглядом, ни жестом не выказал ни малейшего интереса ни к хозяину, ни к Андрею Сулиму.
     В руках у Лекова была дымящаяся чайная, двухсотпятидесятиграммовая кружка с дымящимся кофе, который он и прихлебывал, шумно втягивая в себя напиток и, время от времени, жмурясь.
     Бирман посмотрел на стол. Так и есть. Этот хам сварил кофе только себе. Кстати, он же сварил...
     Ну конечно. Толик смолол себе с утра последние зерна Того Самого, настоящего, что приятель Вовка Вавилов аж из Мозамбика привез и Бирману подарил как-то. Толик никогда гостям этот кофе не предлагал, сам только пил. Совершено ядерный напиток. В Москве такого даже со всеми связями - и его, Бирмана, и, даже, самого Вавилова днем с огнем не сыщешь. Не поставляется. Только если привезет кто из друзей...
     Начиная внутренне закипать, Толик полез в настенный шкафчик, молча достал банку с растворимым, совковым, светло-коричневым порошком без вкуса и запаха, бухнул в чашку сразу две ложки, плеснул кипятку и начал остервенело размешивать чайной ложечкой упорно не желающую растворяться пыль.
     Хорошее начало. Если этот артист, так называемый, с первых секунд знакомства умудрился ему, Толику Бирману, собаку съевшему на общении с самыми амбициозными артистами, так настроение испортить, что же будет на выезде, когда они в одной гостинице будут сутками сидеть, в одном автобусе трястись, в одном, упаси Господь, самолете с ним...
     О том. что он окажется с наглым парнем в одном самолете, да еще в соседних креслах, Толику даже думать не хотелось. Пора заканчивать этот балаган. Нужно поставить наглеца на место. Показать ему, кто здесь есть кто.
     - Программа какая у тебя? - сухо спросил Бирман.
     Парень продолжал молча смотреть на Москва-реку.
     - Слышишь, артист, я к тебе обращаюсь.
     - У дружка своего спроси, садюги, - не оборачиваясь прошипел сквозь горячий кофе Леков. - Мне без разницы.
     Бирман покачал головой и посмотрел на Сулима.
     - Пойдем-как в кабинет, - сказал Суля. - Поговорим. Пусть он здесь...
     Толик опасливо посмотрел на стенные шкафчики, на новенький холодильник, на цветы, горшки с которыми стояли на подоконнике в опасной близости от ленинградского артиста.
     - Не бойся, он ручной у меня, - хмыкнул Суля.
     - Так бы и сказал, что он тебе денег должен.
     Толик заходил по кабинету из угла в угол.
     - Он тебе должен, а я с ним ебись по полям и лесам родной страны. Ты считаешь, что это правильно?
     - Толя, да ты на нем сам заработаешь немеряно. Давай сразу так - если проба твоя не проканает - разбежались. Я другого администратора для парня найду. А если пойдет - мои пятьдесят процентов. Ему вообще ничего не платишь. Я из своих пятидесяти отстегну, чтобы с голоду не сдох. Да ты же его видел - ему и не надо ни черта. На водку только, на дурь...
     - Так, значит, тут еще и дурь у нас будет? - сморщился Бирман. - Мало мне проблем.
     - Ну, я не знаю, - пожал плечами Сулим. - Это, как уж ты себя с ним на гастролях поставишь. Ну. приставь к нему кого-нибудь...
     - Делать мне больше нечего, как нянчится с твоими недоумками.
     - Ну так как? Договоримся пятьдесят на пятьдесят?
     Толик Бирман отдавал себе отчет в том, что эмоции при обсуждении финансовых проблем лучше исключить.
     - Давай таким образом решим проблему, - сказал он, с отвращением допив остатки растворимого кофе. - Сейчас, по пробе - все пополам. А там - как пойдет. В общем, я оставляю за собой право пересмотреть свой процент.
     - Толя...
     Сулим подошел к товарищу вплотную и положил ему руки на плечи. - Ты что меня, - он ласково улыбнулся. - За лоха держишь? Я же знаю твои гонорары. Неужели мы с тобой не договоримся? Я знаю про тебя, ты знаешь про меня. скажи, я похож на лоха? Я когда-нибудь туфту гнал?
     - Ну, пока что нет, - хмуро ответил Толик.
     - Вот и работай спокойно. Я же сказал - проба не проканает - отправляй его в Ленинград со спокойным сердцем.
     - А ты откуда узнаешь - проканает проба или не проканает?
     - Мы же взрослые люди, Толя, к чему такие детские вопросы. Когда дело касается моих денег я всегда знаю все.
     Бирман задумчиво посмотрел на старого знакомого. Впрочем, не такой уж он и старый. Едва за тридцать. А бабки метет такие, которые Бирман начал только после сорока зарабатывать. На крутежке билетной в Москонцерте. Сейчас-то, разумеется, много больше у него, у Толика Бирмана в обороте, но и годы, годы... Еще немного покочевряжится по кабакам столичным с крутыми телками, а там, глядишь, и телки уже отпадут. А у Сули - у него еще все впереди. Можно только позавидовать. Впрочем, это уж как судьба решит.
     - Грека ты, кстати, давно не видел, - спросил Суля как бы невзначай, но Андрей мгновенно напрягся, глаза его, секунду назад сверкавшие обычным для Сулима веселым азартом потухли.
     - Давно. Мы с ним разными дорожками ходим, - соврал он и увидел отчетливо, что Толик понял, что он соврал. Но, в неписанном кодексе делового общения, которому следовали и Толик и Сулим и тот же Грек был специальный пункт, который в народе именуют "Слово не воробей, вылетит не поймаешь", а в узком кругу деловых людей - "За базар ответишь".
     Уточнять Толик не стал. Если Суля говорит - "нет", значит есть у него на то свои причины. И проблемы, как следствие этих причин. А у Бирмана своих проблем хватает. Ох, да еще как хватает.
     - Ну что, - снова обретя спокойствие, уточнил Суля. - Договорились?
     - По рукам, - улыбнулся Толик Бирман. - Пойдем, с объектом нашим пообщаемся. Ты меня с ним, все-таки, поближе познакомь. И расскажи, кстати, как ты его из запоя вывод