ями.
Вдруг небо озарилось фиолетовым сполохом.
     - Это ж бластер! - удивленно воскликнул Аттвуд. - Там что, воюют?!
     - А вы ожидали полярного сияния?..  Упаси  Бог,  никто  не  воюет  на
Льдине! Это работает лучевая станция, плавит лед. А переделана она, точно,
из батареи бортовых бластеров. У нас, как вы понимаете, лед - единственный
материал, из которого можно что-то сделать...
     Они свернули за угол виллы, Биди тронул ладонью один  из  фонарей,  и
ослепительный луч света метнулся вдоль аллеи ледяных  фигур.  Их  было  не
менее полусотни.
     -  Это  тоже  наше  искусство.  Литая  ледовая   скульптура.   Завтра
рассмотрите подробнее. Когда вам скажут "лед",  вы  представите  себе  его
непременно зеркально-гладким, хотя он бывает, знаете  ли,  и  шершавым,  и
припорошенным, и битым, и любым другим. Не бывает только горячего льда.
     - Да, - машинально ответил Аттвуд, всматриваясь в глубину  сверкающей
аллеи. Аллея впечатляла.
     И только потом, позднее, Аттвуд понял, зачем бароном были сказаны эти
слова.


     ...Отрывистый писк локатора разбудил Оскара. Как всегда,  возвращаясь
знакомой дорогой, он не  упускал  случая  поклевать  носом  минуту-другую,
просыпаясь, однако, от малейшего толчка буера,  от  любого  звука.  Ничего
особенною - в амбразуре крыла все так же блестит Ледяная Звезда, а локатор
пищал  оттого,  что  засек  на  горизонте  огромный  парус   пассажирского
экспресс-буера. Его синий топовый маяк заметно смещался влево: стало быть,
экспресс идет в Столицу. Следом за синим огнем в  амбразуре  сместилась  и
Ледяная Звезда: Оскар шевельнул пальцами в "кастете"  управления  -  шкоты
передали легкое движение руки на рулевое лезвие, чуть  шевельнулось  крыло
паруса, и буер вернулся на верный курс.
     Оскар  снова  вздремнул,  но  тут  совсем   рядом   истошно   заорала
непригодная даже на чучело певчая сова, падальщица.
     "Какой идиот назвал ее певчей?!" - в который раз подумал Оскар.  Если
бы все песни были таковыми, люди бы давно перевешались...
     Он глянул на звезды, потом на карту: до Старой Трещины оставалось  от
силы  полчаса  ходу.  Оскар  снова  шевельнул  "кастетом"...  Когда   буер
окончательно остановился, сдвинул "фонарь" кабины, уперся руками в борта и
одним прыжком выскочил из кабины на лед. С  первого  взгляда  все  было  в
порядке полном, но  перед  прыжком  через  Старую  стоило  осмотреть  буер
детально, ослабить крепления ледяного  балласта  и  обязательно  проверить
стопор рулевого лезвия. Находились ухари, которым было наплевать на этакие
мелочи: лихие парни рано или поздно валились на дно  Старой  Трещины.  Там
они все и остались... Оскар вынул из носового гнезда прожектор,  подключил
к своему энергобрикету и пошел вокруг буера, но прежде выволок  с  пустого
заднего сиденья длинный меч без ножен и прицепил его на пояс,  просунув  в
специальную проволочную петлю.
     - То-оже мне, Ледовый Корсар!..  -  ухмыльнулся  Оскар.  Меч  здорово
мешал, но уж больно сподручно было  им  отбиваться  от  хищных  пингвинов,
особенно когда эти твари сбивались в стаи: тем паче что игломет не  всегда
брал толстые шкуры матерых зверюг.
     Как и следовало ожидать, все пребывало в полнейшем порядке,  а  иначе
хоть что-нибудь непременно задребезжало на быстром ходу. Оскару  досталось
немного  работы:  ослабить  рычажные  фиксаторы,  чтобы  ледяной   балласт
сбрасывался мгновенно, и еще  раз,  для  очистки  совести,  обойти  вокруг
машины с инспекторской  проверкой.  Напоследок  он  достал  из-под  левого
налокотника узкую красную ленточку и пустил ее по  ветру,  стиснув  кончик
двумя пальцами. Ленточка  вытянулась,  словно  линейка,  Оскар  пристально
взглянул на Ледяную Звезду; снова -  на  ленточку,  разжал  пальцы,  и  ее
мгновенно унесло с глаз долой. Как всегда Оскар подумал,  что  Богу  такое
ничтожное приношение безразлично, но -  обычай  следовало  соблюдать  даже
наедине с собой, да и ветер стоило лишний  раз  проверить  перед  прыжком.
Если разведка была удачной, это еще не означает, что и дальше,  до  самого
возвращения, все покатится словно по колее.
     Когда Оскар вновь забрался в кабину, стянул перчатку и сунул пальцы в
"кастет", где-то поблизости заорали сразу две певчие совы.
     -  А,  чтоб  вам  провалиться...  -  пробормотал  Оскар  и   принялся
разворачивать  парус  таким  образом,  чтобы   Ледяная   Звезда   пришлась
точнехонько на центр  амбразуры.  -  И  какого  черта  здесь  насобиралось
столько этой клятой нечисти...
     Буер  сразу  же  схватил  ветер,  и  понесся,  набирая  скорость,  по
стеклянно-гладкому полю. Минут  через  двадцать,  когда  справа  мелькнула
первая вешка,  Оскар  заметил,  что  чей-то  буер  проходил  здесь  совсем
недавно: царапины на льду еще не успели затянуться. Но размышлять об  этом
времени не оставалось, зеленые вешки проносились  одна  за  одной  по  обе
стороны. Промахнув красные вешки, Оскар сбросил "кастет" с правой руки,  а
левой дернул на себя до упора рычаг с оранжевой рубчатой головкой, и парус
раскололся вдоль, распался на два длинных крыла. Рычаг назад, от себя -  и
на самом краю Старой Трещины тяжело грохнул балласт, чтобы лететь  дальше,
вниз, своим путем - на дно глубочайшей расселины, а полегчавший  буер  уже
парит над нею, и Оскар с неодолимой дрожью считает мгновения полета...  Во
время прыжка он уже ничего не может ни сделать,  ни  поправить.  И  только
судорожно переводит дух, когда лезвия ударились  об  лед  на  другом  краю
Трещины, но тут же буер сотряс еще один удар,  левое  крыло  со  скрежетом
отлетело к чертям совиным, и искалеченная машина  закружилась  в  каком-то
бешеном вальсе, лишь по великой удаче не  рухнув  в  расщелину,  а  Оскара
ка-а-ак вышвырнуло из-за расколовшейся  кабины,  но  тоже,  к  счастью,  в
сторону от края...
     Что-о-о?! Я же здесь всегда прыгал!!! Только  и  успел  подумать  он,
прежде чем шваркнуло об лед с неимоверной силой.


     ...Очнуться  ему  помогла  внятная  ругань:  чувствовался   столичный
акцент; мало что понимая из-за звона в голове,  Оскар  с  огромным  трудом
поднялся на ноги, постоял, шатаясь, попытался покачать головой, но  что-то
мешало...
     - Слава Богу, - донеслось сзади; ругань прекратилась. -  А  я  думал,
что так и сдохну, не дождусь, покамест ты очухаешься...
     Оскар медленно развернулся, всем корпусом. В  луже  заледеневшей  уже
крови лежал Сова Тепанов и корчил зверские  рожи.  Рядышком  с  ним,  тоже
покрытая кровью, валялась кривая сабля.
     - Здорово, Сова, - пробормотал  Оскар.  -  Отличное  же  времечко  ты
выбрал для харакири. Особенно - местечко...
     - Тебе все шуточки... - говорил Сова гораздо тише,  чем  ругался,  -
...а я сейчас окочурюсь...
     - Раньше надо было окочуриваться, - ответил Оскар. -  Теперь  я  тебя
вытащу.
     -  На  себя  посмотри,  вытаскиватель...   -   по-прежнему   тихонько
посоветовал Тепанов.
     - Успею еще. Как-нибудь...  -  Оскар  опустился  на  колени  рядом  с
раненым. - Что у тебя?
     - Заливал балласт, пингвины налетели. Пока отбивался, разгонял, они у
меня успели выдрать фунтов десять мяса... Ну, троих гадов я  положил,  вон
там валяются...
     И верно, чуть поодаль примерзли к окровавленному  льду  три  мохнатые
кучи. Оскар плюнул в их сторону: так  велел  обычай,  да  и  веление  души
требовало; достал из аптечки на поясе вечный шприц,  поискал  на  Тепанове
живое место и сквозь костюм воткнул иглу в  тело;  затем  достал  пакет  с
"липучками" и принялся сверху вниз бинтовать...
     Тепанов был мужик крепкий, и обычной  дозы  наркотика,  положенной  в
таких случаях для обезболивания и отключения,  оказалось  маловато,  чтобы
сразу нокаутировать его организм.
     - Спасибо, Оскар... Но я, наверное, все равно подохну. Прости...  Это
об мою балластину ты расшибся... Я когда с тварями возился,  рычаг  задел,
ну, она и поползла... А облегченный буер потом сдуло прямиком  в  Трещину.
Подфартило, короче, дальше некуда...
     Ладно, угольками сочтемся. Полежи. Пока я шлюпку соберу.
     - Нет, постой... Слушай, покамест я не сомлел... Вот  здесь,  -  Сова
коснулся поясной сумки, - мое завещание, отдашь дочери...
     - Какой такой еще дочери?
     - Моей... Она в городе живет... Дочка моя... Найдешь, ей отдашь.
     - Сам отдашь.
     - Возьми, слышишь, возьми!.. - Тепанов дернулся к сабле.
     - Ладно, ладно, давай уж, - грустная ухмылка искривила губы Оскара, -
а то еще зарубишь своим ятаганом, как пингвина.
     Оскар снял с раненого сумку, прицепил на пояс себе.
     - Там, - Сова показал на сумку, - футляр, маленький такой, это  тебе,
возьми... Кроки... Там кроки... как найти библиотеку...  их  библиотеку...
хорошо все-таки, что тебе отдавать приходится, а не кому другому...
     - Ты бредишь, - спокойно сказал Оскар.
     - Клянусь дочкой... Я в  здравом  уме.  Я  нашел  библиотеку,  Оскар,
представляешь, я... Ежли подохну - кроки  твои,  и  библиотека  -  твоя...
Только отдай завещание, и не оставляй меня на  съедение  совам.  И  еще...
приди на мои  похороны,  помяни  мою  грешную  душу.  И  помоги...  Помоги
Сибил...
     Он засыпал. Оскар разогнулся и только сейчас  осмотрел  самого  себя.
Ничего утешительного: костюм сбоку разодран, рана глубиной в полдюйма,  по
всей видимости, разорвал бок  о  фиксатор  фонаря...  Энергобрикет,  слава
Богу, цел. Но отопительные контуры костюма порвались, и  медная  проволока
свисала из разрыва. Возиться с отоплением некогда, Оскар скрутил,  срастил
концы нескольких проводов, соединил проволоки,  наскоро,  и  поверх  всего
этого беспорядка наклеил кусок липучки. Потом ощупал шлем. Фейсгард свезло
набок, трубчатый гребень и вовсе снесло, но голова, похоже, не пострадала.
Оскар ободрал с ног смятые наколенники и заковылял к буеру.
     То, что ни о каком ремонте сейчас не стоит и  мечтать,  выяснилось  с
первого беглого взгляда.  Оскар  включил  радиоответчик  буера,  достал  с
заднего сиденья игломет, сразу же подключил оружие к энергобрикету, ремень
нацепил на плечо и забросил игломет за спину.
     Первый приступ слабости Оскар ощутил, едва начав  собирать  шлюпку  -
маленький буер из легких труб, с паршивыми коньками. Вообще-то  дело  было
плевое, и если бы не рана,  Оскар  справился  бы  буквально  за  несколько
минут; а тут еще засигналил энергобрикет на поясе  Тепанова.  Оскар  вынул
брикет, питающий фару, доковылял до  раненого,  взял  его  за  воротник  и
потащил за собой к буеру. Тут слабость нахлынула волной, накатила всерьез,
захлестнула, и пришлось даже осесть прямо на лед.
     Наконец он собрал шлюпку, взвалил на нее обмякшего  Тепанова,  сменил
ему брикет, собрался было лечь сам, но вспомнил о рулевом лезвии.  Бросить
его вместе с буером - означало вдребезги рассориться с  кузнецом  Вацеком.
Морщась от боли, Оскар  приподнял  корпус,  умудрился  одной  рукой  снять
обтекатель и открыть, отжать оба фиксатора,  но  все-таки  достал  узорное
булатное лезвие.
     Он лег на шлюпку, лицом вниз, сморщился, подмигнул своему отражению в
ледяном зеркале, с которого порыв ветра на мгновение смахнул ледяную пыль,
дотянулся до ручки фала и рывком вздернул парус.  Но,  ко  всему  прочему,
заело стопор и пришлось дергать, дергать, дергать и дергать, пока парус не
поддался, схватил ветер...
     - Ну,  ветер  приняли,  теперь  выберемся,  -  Оскар  толкнул  локтем
бесчувственное тело Тепанова. - Главное -  не  спрыгивай  на  ходу,  Сова,
договорились?..


     ...Время от времени Оскар стряхивал дурнотную муть и, задирая голову,
смотрел на  звезды,  в  особенности  на  Айсстар.  Нечего  было  и  думать
добраться на  шлюпке  до  города,  нужно  было  тянуть,  всеми  средствами
вытянуть,  на  Дорогу;  там  был  шанс  встретить  экспресс,  караван  или
курьерский муниципальный буер. И еще - уж очень не нравилось  Оскару,  как
деревянно стучит о нижний кронштейн мачты перчатка Совы Тепанова.
     ...Над горизонтом замигали две новые звезды, синие.
     Везет же, подумал Оскар. Намотал на раму шкот. Потянулся за аварийной
укладкой, достал сигнальные ракеты и насадил одну на ствол игломета.
     Судя по огромному расстоянию между  огнями  штурманской  и  хвостовой
башенок, из Столицы шел  тяжелый  сорокаосный  караван.  Вновь,  и  сейчас
совершенно невовремя, накатил приступ слабости, и Оскар, чтобы не  сомлеть
и не отрубиться, перевернулся на больной правый  бок;  в  таком  положении
дотянул-таки до Дороги. Снова  заело  проклятый  стопор,  парус  продолжал
уносить шлюпку, и тогда Оскар  сыграл  ва-банк,  просто-напросто  выдернул
мачту из стейса вместе с кронштейном, бросил ее под рулевой конек.  Лезвие
перескочило трубу, распахало парус, но опорные коньки, налетев  на  мачту,
сорвались со штифтов и  развернулись  в  стороны.  Едва  не  усвистев  под
огромные счетверенные катки, шлюпка наконец остановилась...
     Первый выстрел оказался дохлым, ракета лишь  соскочила  со  ствола  и
запрыгала, застучала по  льду,  как  консервная  жестянка.  Вторая  ракета
оранжевой змеей умчалась прямиком под брюхо каравана - нет  гаже  занятия,
чем лежа стрелять из игломета, а подняться на ноги уже не было ни сил,  ни
времени. Последнюю Оскар нацелил почти в зенит, и на  штурманской  башенке
завертелся красный прожектор...
     Заметили, - подумал Оскар. - Как же я устал...
     Караван не стал останавливаться, просто сбросил скорость, и Оскар еще
успел прочитать на его борту громадные буквы.
     "Голиаф", - подумал он и разрешил себе заснуть.


     ...Сова Тепанов танцевал под открытым небом, словно  солист  Ледового
Театра, разница вся заключалась в  одежде  лишь.  Это  был  танец,  именно
танец, пускай незамысловатый, но не просто бессмысленное кружение.  Музыки
не было, и сам Сова молчал, танцуя сосредоточенно, отрешенно  даже.  Оскар
вдруг приметил, что лед начал затягивать Тепанова, всасывать,  вначале  по
щиколотки, потом - по колени. Сова танцевал,  ничего  не  замечая,  а  лед
затягивал от все глубже и глубже. Самое странное и страшное -  подо  льдом
не было его ног,  были  шевелящиеся  мешки  пустоты,  и  чем  глубже  Сова
погружался, тем больше  размерами  становился  ужасный  воздушный  пузырь,
сохраняющий форму тела, танцующий..
     ОН СТАНОВИТСЯ ПОЛОСТНИКОМ! - сообразил наконец Оскар и кинулся прочь,
но тут же споткнулся. Словно шарик без рук, без ног,  катился  он  по  дну
необъятной долины - ледяной чаши Сухого Моря, падал с каких-то  уступов  и
снова катился, катился, катился,  а  рядышком  бежала,  завывая,  небывало
огромная певчая сова и в конце пути, Оскар знал наверняка, точно знал  это
- его дожидается полостник с лицом Тепанова.
     Справа на поясе взорвался энергобрикет,  боль  развернула  Оскара  из
тугого клубка, запахло  горелым  мясом,  его,  Оскара,  мясом...  Огромная
певчая сова бросилась к нему, топорща когти.
     - Как же так! - закричал он. - Я ж еще живой!..
     - Живой, живой, успокойся! - раздалось совсем рядом.
     Оскар открыл глаза, увидел над собой двухфутового диаметра  полусферу
плафона и тут же вспомнил - где он находится и почему.
     - У вас рация работает? - спросил он неизвестно кого.
     - Да, конечно!.. - с ноткой удивления  в  голосе  ответили  откуда-то
справа. - Почему она должна не работать?..
     - Сообщение в Ирис... Оскар Пербрайнт и Сова  Тепанов  умудрились  по
очереди разбиться у Старой Трещины... Как Он?
     - Мертв. Ты вез его уже мертвого. Страшная кровопотеря, и я ничего не
смог, не успел сделать. У него в жилах практически не осталось...
     - А как я?
     - О, гораздо лучше. Бок разорван,  голову,  вероятно,  тряхнуло  тоже
основательно. Кровь я тебе влил, а синяки  сам  посчитаешь,  когда  нечего
делать будет. Развлечешься. Ну и, конечно, придется выбросить костюм.
     - А рубашка цела?
     - Вот, в углу валяется. Цела твоя рубашка.
     - Не выкидывай. Она у меня счастливая.
     - Как хочешь. Что еще передать в Ирис?
     - Две заявки на имя шерифа. Координаты в поясной сумке  и  в  кармане
рубашки. А для себя запиши... - Оскар продиктовал координаты. - Там  лежат
три здоровенных пингвина, жира с них - фунтов сорок.
     - Правда? - обрадовался караванщик. - Вот спасибо!
     - Тебе спасибо! - ответил Оскар и снова позволил себе забыться.


     ...Встречая Аттвуда, губернатор выглядел несколько смущенным.
     - Помните, я обещал вас познакомить с Оскаром Пербрайнтом?
     - Помню. А что случилось?
     - Да в общем-то ничего страшного. Он здесь, у меня, но украл я его из
муниципальной больницы, и он, надо сказать, не в лучшем настроении. Бок  у
него разодран, болит, и он от этого злой, как пингвин.
     - Ну, не съест же он меня. Ведите.
     Как только Биди представил их друг другу, Оскар спросил:
     - Так значит, вы предлагаете  нам  плюнуть  здесь  на  все  и  помочь
планете-матери сотворить новый демографический взрыв?
     - Не совсем так. Эта планета-мать хочет спасти вас от потопа.
     - Бог поможет - выплывем. Да и не доживу я до  этого  самого  потопа,
сколько б ни тужился. А что делать на Земле мне, например? Я ведь только и
умею, что лед резать.
     - Льда на Земле хватает. Но никто уже не  живет  даже  поблизости  от
него - всем достаточно места в теплых  широтах.  Вы  представить  себе  не
можете, как это приятно - полежать голышом на солнышке.
     - Да уж, под нашим  солнышком  через  полчаса  начинаешь  звенеть.  А
сколько человек вы сможете взять сейчас?
     - Сотни две. У нас небольшой корабль.
     - Ну-у, столько-то наберется наверняка. Есть такие - поедут в Столицу
полечиться у Горячего Озера, это там аномалия такая имеется, да так там  и
остаются. Неохота им сюда за новыми болячками возвращаться.
     - Господин Аттвуд  интересуется  местными  аномалиями  и  зверьем,  -
вмешался в разговор Биди.
     - Я очень рад. Аномалий больших я знаю  пять...  Горячее  у  Столицы,
Свечку, Болото, Стеклянную и Старую Трещину,  будь  она...  Вы,  наверное,
знаете, землянин, что здешний лед  течет...  А  вот  Старой  ни  черта  не
делается. Кстати, это единственное место, где обнажена почва.  Отчего  эти
аномалии взялись - никто  не  знает.  Если  принять  гипотезу  о  "ледяной
бомбардировке", то это, наверное,  бывшие  эпицентры  взрывов.  Вы  можете
спросить: как это мы, живя на планете, двести лет уж как, ничего не  знаем
о ее природе. Отвечаю: некогда было. Кто разбирал корабли и строил города,
кто возился с гидропоникой, еще лучевиков надо было много -  лед  плавить.
Кстати, тогда же и нашли первых  аборигенов.  Насколько  я  знаю,  планету
изучали только два человека - покойный отец  губернатора  и  мой  покойный
отец, он был ассистентом у старшего барона. Вам повезло, что вы,  с  вашим
интересом к Льдине, опустились в Ирисе - должен я вам  сказать.  Все,  что
они наколдовали, хранится у нашего хозяина, а сами они поехали  однажды  к
Болоту, хотели повести штрек под его дном... Больше их  никто  никогда  не
видел.
     - Вы сказали - "больших аномалий". А что, есть другие, малые?
     - Да, но мы не любим о них вспоминать. Мы называем  их  полостниками.
Это пузырь такой во льду, совершенно пустой, но имеющий форму  человечески
тела...
     - Человеческого? - перебил Аттвуд.
     - Конечно, я оговорился, но вы же видели, как мы с ними  похожи!  Да,
человеческих тел формы. Если хотите посмотреть - у  нашего  губернатора  в
галерее есть один. Я и второго ему привез, но он сказал, что готов принять
его на вес льда. А я, помнится, ответил,  что  лучше  отвезу  под  лучевую
станцию. И продал муниципальной галерее. Честно говоря, мне от них тоже не
по себе. Иногда кажется, что они и есть настоящие аборигены.
     Биди взмахнул рукой.
     - Опять ты за свое, Оскар! Вот  они,  аборигены,  -  барон  кивнул  в
сторону галереи, - в довольно свежем виде.
     -  Свежезамороженном...   -   пробурчал   Оскар.   -   А   если   они
телепортировались?
     - Знаешь, Оск