транно, в одном или двух оконные стекла были из бутылочного стекла,  хотя
там и тут они были починены и заменены  либо  обыкновенным  стеклом,  либо
раскрашенными деревянными щитами. Многие окна над ними  были  освещены;  в
неподвижном воздухе  витали  странные  запахи,  раздавался  негромкий  гул
голосов, иногда глухие удары и стук рок-музыки, но всегда - очень тихо. На
одном из магазинчиков в дальнем углу была современная освещенная  газетная
стойка, расколотая сбоку, а на другом - подальше - настоящая викторианская
вывеска, возвещавшая,  что  это  "Торговцы  продовольствием  для  семьи  и
дворянства", а в окне виднелась  куча  выцветших  жестяных  банок.  Другой
магазинчик, получше ухоженный, смахивал на лавку подержанных вещей  и  был
доверху заставлен  мебелью.  Что  касается  остальных,  догадаться  об  их
предназначении было труднее; на них не было вывесок или написанных от руки
карточек,  гласивших  "Его  Светлость  Державный  Иосиф!"  или  "Универмаг
Могущественного    Гуизваба",    перемежающихся     рекламой     женьшеня,
восстановителя для волос, чтений по  Тароту,  чая  Гун  Юн  и  живительных
тонизирующих  средств  для  мужчин.  Одно   огромное   сияющее   оранжевое
объявление гласило: "А у тебя есть права???", словно пытаясь убедить  меня
в том, что мне чего-то не хватает.
     К счастью, Джип повернул не к этой двери, а  к  магазинчику  рядом  с
мебельным,  содержавшемуся  в  наилучшем  виде  по  всем  стандартам:  его
деревянные части были хорошо отлакированы, бронзовые украшения сверкали, а
в витринах аккуратными рядами располагалось все что угодно, начиная с книг
в  нарядных  обложках  и  кончая  пучками  перьев,  палочек  для   курения
благовоний  и  чем-то,  сильно  смахивавшим  на  очень  хорошие   народные
украшения. Но что мне действительно  бросилось  в  глаза  -  это  картина:
безумный порыв наивного воображения; ярко  раскрашенная,  как  попугай,  и
какая-то по-детски прямолинейная,  однако  эффект  она  производила  какой
угодно, но только не детский. Чернокожий мужчина  в  фантастической  белой
военной форме, в полном  обмундировании:  с  ярко-алым  кушаком,  золотыми
пуговицами и солнцезащитным шлемом, украшенным  плюмажем,  очень  прямо  и
гордо сидевший в седле на крылатом коне, вставшем на дыбы на фоне зигзагов
молний, пронзавших штормовое небо. В руке у  него  была  кривая  сабля,  а
вокруг головы - сияющий нимб в  виде  золотого  листа.  На  самом  деле  -
настоящая икона, только вот стиль был похож на  африканский,  может  быть,
эфиопский, ибо она была явно христианская. А, может быть, нет?  Внизу,  на
аккуратной  медной  табличке  я  прочел:  "Сен-Жак  Мажер".  Но   это   не
связывалось в моем представлении ни с одним из святых, каких я  когда-либо
знал, причем меньше всего - дождь алых капелек, стекавших с кончика сабли.
Я обернулся, чтобы спросить у Джипа, но  тот  нетерпеливо  промчался  мимо
меня. Когда он распахнул дверь, на веревочке нежно звякнул колокольчик.
     Из-за двери, находившейся за прилавком, так, словно  его  вытолкнули,
вылетел чернокожий мужчина, средних лет или  даже  старше,  с  элегантными
седыми бачками. На нем поверх коричневого вельветового пиджака  был  надет
аккуратный зеленый бязевый передник, как у дворецкого, чистившего серебро.
     - Страшно сожалею, джентльмены, - начал он звучным голосом, - сегодня
наш магазин закрыт по делам... - тут он увидел  Джипа  и  просиял.  -  Но,
конечно же, не для вас, капитан! Чем я могу?..
     И задохнулся, ибо Джип рывком протянул длинную руку  через  прилавок,
схватил мужчину за  пиджак  и  подтащил  к  себе  над  прилавком  с  такой
невероятной силой, что у того ноги оторвались от  пола.  Джип  смотрел  на
него сверкающими сузившимися глазами, приблизив лицо почти вплотную к  его
лицу:
     - Партия корня, Фредерик! Та, что сию минуту собирает  пыль  там,  на
складе? Это ведь твой заказ, целиком, верно? Так как  же  это  получается,
что ты до сих пор не приехал забрать ее, а?
     Глаза  мужчины  расширились,  он  захлопал  руками  и  беспомощно   и
удивленно закаркал. Мне вдруг стало стыдно, и я схватил Джипа за запястье,
ощущение было такое, словно я ухватил стальной трос:
     - Отпусти его, Джип! Он не сможет тебе ответить, если задохнется!
     Джип ничего не  сказал,  однако  отпустил  мужчину,  и  тот  чуть  не
свалился на прилавок.
     - Но, капитан, - выдохнул он, - я не имею ни малейшего...  я,  право,
не понимаю... если я как-то нарушил, я... я уже ведь  не  так  молод,  как
раньше, вы понимаете, мне уже не так легко  договориться  о  таких  вещах,
как... я полагаю, что не... - Даже  задыхаясь,  он  сохранял  изысканность
выражений.
     - Значит, сами вы не могли приехать? - подсказал я. Он глубоко вобрал
воздух в легкие и пригладил свои растрепанные бачки.
     - Нет, сэр, право же, нет! Более мелкие  грузы  я  могу  поместить  в
своей машине, но корни - это крупный груз, для фургона, а фургона я больше
не держу.
     Джип задумчиво постучал по  покрытому  мрамором  прилавку  и  оглядел
магазинчик:
     - Ах, вот как?  Так  зачем  же  заказываешь  так  много?  Значит,  ты
собираешься оставить его у нас и брать по тюку, по мере того, как они тебе
понадобятся?
     Фредерик позволил себе изобразить жалобную ухмылку:
     - При таких ставках на тоннаж и места, сэр?  Едва  ли.  Нет,  у  меня
имеется исключительно любезный сосед, у которого есть подходящий фургон, и
он обещал мне подъехать и забрать корни, когда у него  выдастся  свободный
часок. Однако до сих пор ему не удалось выкроить время, и, естественно,  в
таких вещах никому не хочется оказывать давление...
     Выражение морщинистого лица Джипа стало очень холодным:
     - Может, сейчас как раз тот случай, когда надо бы. Ладно, Фред, давай
познакомь нас. Сию минуту.
     - Как пожелаете, капитан, как угодно... - заикаясь, бормотал  старик,
когда Джип без всякого сопротивления выволок  его  из-за  прилавка.  -  Но
уверяю вас... М-р Каффи... в высшей  степени  приятный  и  всегда  готовый
помочь коллега по торговле... - Джип мягко вывел  Фредерика  на  улицу.  -
Такая крупная  закупка...  так  много  преимуществ,  если  закупить,  э-э,
навалом, если вы позволите мне прибегнуть к столь вульгарному выражению...
Это целиком и полностью по его инициативе...
     - И что теперь? - осведомился Джип с тихой угрозой в голосе.  -  Пора
уже нам перекинуться парой слов с таким предприимчивым парнем. Ну, и какая
из них его дверь?
     Это оказался мебельный магазин. Я нажал пластмассовую кнопку  звонка,
на котором было написано "Каффи", услышал резкое пронзительное эхо в доме,
но никакого движения не последовало. Нажал снова,  и  опять  -  ничего.  В
окнах верхнего этажа тоже не было света. Я еще раз нажал кнопку звонка,  и
старик растерянно заморгал:
     - Как странно! Чаще всего он бывает дома в это время. И  его  фургона
нет на обычном месте. Возможно, он где-нибудь вывозит мебель...
     - Возможно, - согласился я. И посмотрел на Джипа. -  Если  только  не
выполняет ваше маленькое поручение именно сейчас...
     Джип круто развернулся:
     - Склад... поехали! Он бросился прочь вдоль по улице, таща  за  собой
упирающегося владельца магазина, который, спотыкаясь, следовал за  Джипом,
а его передник хлопал в тяжелом воздухе.
     - Но, капитан... мой магазин... он не заперт...
     - Да не взлетит же он на воздух! Стив,  на  сей  раз  ты  можешь  как
следует жать на газ?
     - Если ты уверен, что это так...
     - Уверен. Еще как уверен, черт побери! Хотя  был  бы  счастлив,  если
ошибаюсь.
     - Что ж... - я сглотнул. - Попробую.
     Шины взвизгнули на булыжниках, когда мы резко  свернули  за  угол,  и
Фредерик, сидевший на заднем сидении, ударился головой и добавил  к  визгу
свою ноту.
     - Стоп!  -  рявкнул  Джип,  сгорбившийся  на  сидении,  измученный  и
бледный. Я с силой ударил по тормозам, и Джип вцепился напряженными руками
в панель приборов, собираясь с духом; у  него  еще  было  достаточно  сил,
чтобы продержаться какое-то время. Я чуть не оторвал заднюю часть  машины,
она, как безумная,  вильнула,  прежде  чем  я,  проехав  юзом  и  оставляя
извилистый след, остановил ее. Я выключил зажигание и навалился на руль, с
трудом сдерживая дурацкий смех  облегчения.  Подумать  только,  а  ведь  я
всегда раньше останавливался на красный свет.
     - Приехали! - объявил Джип.
     Проследив за его взглядом, я увидел ту же  тускло  освещенную  улицу,
совершенно тихую и обыденную, те же леса, бледный свет над дверью  склада,
набережную, а за ней - скрытый за тенью пустоты океан. И кругом - ни души.
Но Джип щелкнул пальцами и указал рукой. Из  теней  позади  нас  мои  фары
вырвали ответный двойной отблеск и слабо высветили темную массу мебельного
фургона.  Затем  тихонько  вздохнул   морской   ветерок,   темная   линия,
разделяющая двери склада на мгновение как бы сгустилась.
     Джип сражался с дверной ручкой. Наконец, ему удалось выбраться, и  он
бросился бежать. Я вылез не так ловко и помчался за ним следом.  Я  нагнал
его у дверей: они были приоткрыты и тихонько поскрипывали на ветерке. Джип
осторожно отворил дверь. Внутри была чернота,  наполненная  сотней  особых
запахов. Ничто не двигалось, и я ступил внутрь вслед за Джипом, увидел его
силуэт, то тут, то там отбрасывавший тени в неярком  свете,  пробивавшемся
снаружи, затем подошедший к чему-то, напоминавшему валявшийся  на  полу  у
двери мешок. Джип что-то проворчал, нагнулся и перевернул его. Перед  нами
пустотой зияло мертвое лицо, как насмешливое отражение моего изумления,  с
широко раскрытыми глазами и отвисшей челюстью. Я не знал этого человека, и
теперь уже никогда не узнаю.
     - Ремендадо, - хрипло прошептал Джип. - Дневной  дежурный,  я  должен
был сменить его минут десять назад...
     Я, пошатываясь, отступил назад, в смертельном страхе,  меня  тошнило.
Под моей ногой что-то стукнуло. Джип поднял  глаза  -  и  вдруг  с  криком
отскочил, а в это время в луче света сверкнул меч,  и  лезвие  со  свистом
разрезало воздух как раз в том месте, где он только что стоял. Джип  исчез
в тенях, а те вдруг ожили, всюду теснились какие-то силуэты, стучали ноги.
Чьи-то руки попытались  схватить  меня,  но  только  скользнули  по  телу,
отбросив меня назад и ударив о дверь. Это  спасло  меня,  ибо  перед  моим
лицом взвился новый язык металла.
     Я  был  на  свободе.  Я  нырнул  вниз  и  схватил  меч,   о   который
споткнулся...
     Я даже не думал о таком. Я вообще ни о  чем  не  думал.  Наверное,  я
закричал: я помню крик, но других голосов  не  было  слышно.  Но  вот  что
действительно  сделал  -  это  бросился  в  сторону,  к   полоске   света,
пробивавшемся из-под двери, - и за дверь, захлопнув ее за секунду до того,
как на нее навалились тяжелые тела. А потом, споткнувшись о  ступеньку,  я
помчался прочь...
     Просто бросился бежать со всех ног. Это была не слепая  паника,  если
такое вообще бывает; я знал, что делал - это был  эгоистичный  и  позорный
поступок. Я бежал не за помощью - ничего  подобного,  я  просто  удирал  в
смертельном  страхе.  Это  напоминало   попытку   измерить   ускользающую,
осыпающуюся под ногами яму. Эти  руки,  цеплявшиеся  за  меня  в  темноте,
напрочь лишили меня какого бы то ни было самообладания  и  обнажили  чисто
животные инстинкты. Я бежал, чтобы спасти СЕБЯ. И в силу какой-то безумной
превратности я помчался не в том направлении, прочь от машины,  в  сторону
прятавшихся в тенях доков и лежавшего за ними ночного океана.
     На бегу я услышал, как распахнулась дверь. Я оглянулся, и  потом  мне
было уже не  до  того,  чтобы  останавливаться.  Три  фигуры,  огромные  и
долговязые, громко стуча ногами, выскочили на туманно  освещенную  фонарем
улицу. Их длинные кафтаны развевались;  через  секунду  они  бросились  за
мной. И в руке у каждого сверкал не просто нож, но громадный меч с широким
лезвием, отбрасывая тусклые блики.
     Вот тут-то я точно заорал и помчался еще быстрее.  Но  мне  казалось,
тени отступили, они не доходили  до  меня,  отказывались  прятать,  а  мои
преследователи на своих длинных ногах бежали за мной по пятам.  Я  вылетел
из улочки, грудь моя разрывалась. Я повернул направо  только  потому,  что
так было ближе, на улочку, оказавшуюся всего лишь проулком, -  налево  она
обрывалась в сверкающее открытое море. Я выскочил прямо на причал. Но  то,
что я увидел в воде, заставило меня остановиться  и  замереть,  как  ничто
другое, и я замер, дрожа от страха более сильного, чем тот,  что  нагоняли
на меня преследовавшие меня фигуры. В  эту  ужасную  минуту  я  совершенно
позабыл о них.
     Вода была видна только из-за освещавшего ее звездного света -  черная
лужа,  внезапно  превратившаяся  в  зеркало  из  черного  стекла,   слегка
рябившее. Но именно изображение в этом зеркало  приковало  меня  к  месту:
паутина черных линий, гуща лишенных листьев стволов. В  полном  изумлении,
забыв про все на свете, я поднял глаза, уже зная, что скрывалось  от  меня
за тенями и что я должен увидеть.
     Я знал и все же был к этому не  готов.  Чащоба  была  лесом  -  лесом
высоких мачт, переплетенного такелажа и рангоута  на  корме,  рассекавшего
ночь. Они простирались во все  стороны,  насколько  хватало  глаза,  четко
выделяясь на фоне неба, высокие и величественные. Доки,  которые  я  видел
пустыми и заброшенными всего несколько часов назад, теперь были  заполнены
множеством высоких кораблей, пришвартованных группами и совсем близко.  Их
было так много, и стояли они так высоко, что почти закрывали море и  небо.
Лужа, которую я  видел,  сверкала  между  натянутым  бушпритом  и  высоким
транцем кормы. Может, я и слышал топот ног за своей спиной, но не  обращал
на него внимания. Я столкнулся с чудом, которое было выше моего понимания,
я словно заглянул в бесконечность, и это  ошеломило  меня.  Словно  ветер,
дувший с океана, оно сотрясло меня, обдало холодом, показало, как ничтожен
я сам и все мои тревоги. Я слишком хорошо понимал,  что  это  не  иллюзия,
если кто и чувствовал себя здесь нереальным,  -  это  я.  Там,  где  могло
случиться такое, страх казался неуместным.
     До последней секунды, когда  топот  башмаков  стал  слишком  громким,
чтобы можно было не обращать на него внимания, пока я не услышал  пыхтения
моих преследователей. Тогда, в ужасе от сознания собственной  глупости,  я
повернулся, чтобы снова  бежать.  Но  было  слишком  поздно.  Чья-то  рука
ухватила меня за рукав. Я споткнулся о  камень,  развернулся  и  повалился
навзничь. Тяжелые башмаки больно придавили  мне  руки.  Беспомощный,  едва
переводя дыхание, я ловил ртом воздух. Их  длинные  физиономии  склонились
надо мной,  безмолвные,  бесстрастные,  свинцово-серые  в  неясном  свете.
Блеснуло острие меча - широкой абордажной сабли, показавшееся мне  ржавым,
зазубренным и не очень острым. Она лениво покачивалась  взад-вперед  перед
моими глазами, так близко, что задевала ресницы, затем стала  подниматься,
чтобы  нанести  сокрушительный  удар.  Во  мне  снова  проснулся  животный
инстинкт. Отчаянно, со всхлипом, я набрал воздуха  в  легкие  и  изо  всех
позвал на помощь.
     Меч не опустился. Я почувствовал, как напряглись придавившие  меня  к
земле ноги. На нас сетью упал луч пронзительно  желтого  света,  и  всякое
движение замерло.  Кто-то  отозвался  на  мой  крик,  и  со  стороны  моря
прозвучал резкий голос - чистый и вызывающий. Глухо, как угрожающий  гонг,
застучали шаги по дереву. Я изловчился повернуть  голову  и  заморгал.  По
спущенному трапу одного из стоявших поблизости судов сбежала новая фигура,
высокая и гибкая. Широкие плечи и обнаженные руки, мускулистые и  длинные,
заливала растрепанная грива  волос,  сиявших  золотом  в  свете  палубного
фонаря.
     - Ну, что, щенки? - снова прозвучал голос, жизнерадостный и  дерзкий.
- Что сегодня тявкаем? А ну, оставьте его и брысь в свою конуру!  Или  мне
лично отправить вас туда кнутом? Я не позволю,  чтобы  какие-то  собачонки
шлялись у этого причала!
     Наполовину окаменевшему, в полуобморочном состоянии, мне  послышалось
в этом голосе что-то странное, и дело было не  только  в  слегка  картавом
произношении. Но тут впервые заговорил один из моих преследователей,  и  я
поразился - невозможно было представить себе голоса более странного, чем у
него. Он был похож на бульканье, рычание, скрип шагов по морозному гравию,
от его звука в моих жилах застыла кровь - это  был  ужасающий,  совершенно
нечеловеческий голос:
     - ТЕБЕ ЖАЛЬ ДЛЯ ВОЛКОВ ИХ ЧЕСТНО ЗАРАБОТАННОГО МЯСА?  ИЗЫДИ  ПРОЧЬ  В
СВОИ НЕДРА, СУКА, И НЕ СУЙСЯ КУДА НЕ СЛЕД!
     Сука?
     Ответом им был звонкий беспечный смех. Глаза мои привыкли к  темноте,
и я во все глаза уставился на вновь прибывшую.  Поверх  облегающей  черной
куртки и бриджей, очень похожих на костюм Джипа, был надет пояс из золотых
пластинок, и с него свисал длинный меч. Но хотя костюм плотно  прилегал  к
ее телу,  мне  потребовалась  целая  минута,  чтобы  сообразить,  что  это
женщина, причем  женщина  весьма  привлекательной  наружности.  Когда  она
взглянула на меня, ее лицо затуманил гнев, и гнев прозвучал в ее голосе:
     - Стало  быть,  теперь  вы  кидаетесь  на  чужих,  а?  Прочь  отсюда,
убирайтесь восвояси на свой "Сарацин", не то я проучу вас, разукрасив  вам
шкуры! Не годится это мясо для щенков!
     Они быстро встали надо мной, и их хохот прозвучал жутко:
     - ЧТО Ж, ВЫХОДИ НА БОЙ, ЛИСИЦА! ВЫХОДИ И ОТНИМИ ЕГО У НАС!
     Еще до того, как прозвучали эти слова, она выхватила меч и  в  резком
свисте металла бросилась на них. Их реакция была по-звериному быстрой, они
зарычали, встали в боевую позицию - и я был забыт. Они убрали ноги с  моих
плеч.
     - Вставай, мальчик! - крикнула женщина. -  Вставай  и  ноги  в  руки!
Беги! - С этими словами она бросилась прямо на мужчин.
     Снова бежать. Бежать, как мне сказали, и оставить другого человека  в
трудном положении. Причем - женщину, которая спасла  мне  жизнь,  даже  не
зная, кто я.  А,  может,  на  меня  подействовало  то,  что  меня  назвали
МАЛЬЧИКОМ...
     - ЧЕРТА С ДВА! - крикнул я и набросился на лодыжки  Волка,  стоявшего
ко мне ближе других. Это было все равно что ухватиться за фонарный  столб,
но когда-то в школе я играл в регби. Он взвизгнул от удивления и рухнул на
камни причала. Его меч покатился по мостовой. Я хотел прыгнуть на него, но
тут женщина и остальные Волки встретились звоном стали.  Один  из  Волков,
пошатываясь, отступил при столкновении, но в схватку вступил  другой,  его
абордажная сабля  высоко  взлетела  и  со  свистом  опустилась.  Казалось,
остановить ее невозможно, но меч  женщины  отразил  удар,  а  ее  меч  был
длиннее и почти такой же ширины - огромная прямая сабля. Ее эфес  закрывал
руку женщины замысловатой корзинкой позолоченной гравировки. Клинок  Волка
ударился  о  нее  и  застрял.  Неожиданный  удар  повернул  меч  на  него,
высвободил, направил вверх - и прямо ему в горло. Волк завертелся,  сделал
несколько неверных шагов, темная кровь ручьем лилась между его  скрюченных
пальцев, а затем он упал, дергая ногами,  и  женщина  круто  развернулась,
чтобы встать лицом к лицу со следующим противником...
     По моему виску ударил башмак, и я растянулся на земле, голова у  меня
наполнилась звоном, в глазах двоилось. Перекатившись на  живот  и  пытаясь
прояснить сознание, я увидел, как женщина и второй Волк скрестили  мечи  в
стремительной схватке,  нападая  и  парируя  удары.  Она  открылась.  Волк
бросился вперед и пролетел мимо женщины, в то время, как она легко, словно
танцуя, отклонилась в сторону и с безжалостной легкостью вонзила меч прямо
в его незащищенную подмышечную впадину. Однако у третьего Волка - моего  -
было время, чтобы поднять свой меч, и когда сабля женщины глубоко вошла  в
бок его товарища, он нацелился на нее, нанося сокрушительный удар.
     Точнее, попытался нанести, потому что,