еще ничего не говорит о вкусах.
     - Это из-за букв после моей фамилии,  -  жизнерадостно  сказал  Дэйв.
Вспышка темперамента прошла у него так  же  быстро,  как  и  возникла.  Он
закурил новую сигарету.  -  Все  эти  из  Вест-Индии  просто  помешаны  на
образовании - хуже, чем шотландцы. О'кей, спрошу.
     Но когда  Дэйв  появился  через  несколько  минут,  вид  у  него  был
несколько взъерошенный:
     - Она расскажет, - сообщил он. - Думаю, Клэр сумела убедить ее лучше,
чем я. И потом... ну, может быть, что-нибудь подобное и  могли  сделать  у
меня на родине, только это  называлось  бы  по-другому.  Но  что  касается
городского населения, образованных слоев - мы  с  таким  никогда  даже  не
встречались. Только где-нибудь в глухой провинции - там, где  люди  только
что слезли с дерева, - так бы вы сказали сержант, а? Джуджу - вот как  они
это называют. - Дэйв скорчил гримасу. - Ну и  выражение  -  моего  старика
хватил бы удар, если бы он услышал, что я его употребляю.  "Придержи  свой
скверный язык" и все такое - вот что бы он сказал.
     - Джуджу? - Барри нахмурился. - Так ведь это же...
     Его слова были прерваны возвращением  миссис  Макзи,  опиравшейся  на
руку Клэр. Она разразилась речью с места в карьер:
     - Я хочу, чтоб вы поняли, сар, обо всем  ЭТОМ  я  ничего  не  знаю  -
совсем ничего. Но было время, когда я кое-что повидал - раньше. Когда  мой
покойный муж, он был рядовой медицинской службы дома, на Тринидаде,  Божья
воля призывал нас в миссии - часто. Тогда был плохое  время  -  на  другом
острове, далеко от нас - и разные люди уезжал, они бояться за свою  жизнь,
на Ямайку и Тринидад - куда могли, даже на Кубу. Мы их много видел  вокруг
миссий, мы стал все знать про их жизнь. Бедные люди, горькие люди с плохой
кровью, они должны  платить  долги;  эта  Вещь  продолжался...  -  женщина
поежилась, словно от одной мысли об этом ей  становилось  не  по  себе.  -
Работа дьявола. ОБЕЙЯ. УАНГА, так они  называл  это  в  своем  страхе.  Мы
воевать с ней, как могли, любовью, но были такие люди - они слишком далеко
зашел в темноту, чтобы видеть свет. Там мы видел, как делают  вещи...  как
здесь. Правда, даже тогда - не такие плохие. Я не помнил знаки, сначала...
нет, пока...
     Она глубоко и судорожно вздохнула и показала на отвратительное  пятно
из крови и перьев на моем экране:
     - Хотите знать, что есть ОБЕЙЯ? Вот это - там - ОБЕЙЯ. Вы это взять и
сжечь.
     - Буду рад, - сказал Барри, несколько неуверенным тоном. - Но что  же
это?
     -  Это  плохо  -  вам   надо   знать   еще?   О'кей.   Это   называть
"силь-дон-педро", а что это значит, я знаю не  больше  вашего  и  не  хочу
знать  -  никогда.  Иногда  его  пользуют  МАЗАНЧА,  иногда  -  ЗОБОП  или
ВЛИНБЛИНДИНГ. Пользуют с этими знаками и не для хороших дел.  И  это  все,
что я вам скажу, потому что это все, что я знаю.
     - Погодите минутку, - поспешно сказал  полицейский.  -  Должен  ли  я
понимать?...
     Не обращая на него внимания, миссис Макзи повернулась к Барри:
     - А теперь, сэр, извините меня, пожалуйста, но тут куча работы,  а  я
всех задерживал.
     С  невозмутимым  спокойствием  она  повернулась  и  снова  удалилась.
Полицейский дернулся ей вслед, но не сделал попытки задержать  ее.  Вместо
этого он обернулся к Дэйву.
     - Что все это значит, черт побери? Она что, пыталась сказать мне, что
это сделали эти - как там она их назвала? Эти типы -  беженцы?  И  откуда,
кстати, были эти беженцы?
     - В этом-то вся и соль, - отозвался Дэйв, наслаждаясь, как вампир.  -
Вы спрашиваете меня -  похоже,  что  этот  погром  нам  учинил  кто-то  из
вест-индских бродяг, откуда-то с Саут-стрит.
     - Из Вест-Индии? - Барри заморгал. - Но почему Вест-Индия?
     - Ну, я не думаю, что в городе так уж много гаитян, - а ты?
     - ГАИТЯН?
     - Вы же слышали, что сказала дама. Вот откуда приезжали  беженцы.  Со
счастливого маленького  острова  Гаити.  А  ОБЕЙЯ  -  это  просто  местное
название для дел, в которых ни один уважающий  себя  житель  Тринидада  не
пожелает быть замешанным - он скорее умрет, простите  мне  это  выражение.
Однако в тех местах они гораздо больше распространены.
     Полицейский захлопнул свою записную книжку и перетянул ее резинкой:
     - Для меня это китайская грамота - все равно, что  компьютеры...  Да.
Что ж, это все-таки ниточка, я полагаю. Я не думаю, чтобы мы  в  последнее
время наступали на  пятки  кому-то  из  Вест-Индии,  сэр,  верно?  Никаких
случаев с Бюро по расовым отношениям?
     Все расхохотались. Конечно, таких случаев у  нас  не  было.  Мы  были
респектабельной компанией, и наш бизнес  был  международным.  У  нас  были
высокие стандарты, и необычное или  экзотическое  происхождение  считалось
плюсом, так  что  мы  нанимали  людей  откуда  угодно  и  могли  проводить
дискриминацию  в  каких  угодно  отношениях,  но  только  не  в   расовом.
Единственным  служащим,  замешанным  за  последнее  время   в   каких-либо
скандалах, похоже, был я. И я никоим образом  не  собирался  упоминать  об
этом, уж во всяком случае, не о случае, в реальности которого я сам не был
уверен.  Даже  если  это  произошло  в  действительности,  те  здоровенные
громилы, во всяком случае, были не из Вест-Индии.
     Однако они были грабителями. Или замешаны в чем-то незаконном, причем
в таком, что, не раздумывая, готовы были пожертвовать ради  этого  жизнью.
Здесь был какой-то мотив, который не сразу бросался в глаза... не  больше,
чем в случае с нашей конторой. Полиция явно  собиралась  списать  его  как
работу пьяниц, наркоманов или подростков, которые просто случайно  на  нас
наткнулись,  не  нашли  ничего  стоящего,  чтобы  украсть,  и  в  отместку
разгромили весь офис. Они будут держать ухо востро, но...
     Этого я принять  не  мог.  Глодавшая  меня  тревога  становилась  все
сильнее, темнее, крепко вцепившись в меня и следуя по пятам.  Она  маячила
за всеми моими мыслями, хотя оставшаяся часть дня должна была прогнать  ее
- день был суматошный, но ободряющий.  Наш  офис  заполнило  что-то  вроде
маленькой  весны,  когда  воздух  стал   стал   сосновым   и   острым   от
дезинфектантов, затем -  пьянящим  и  цветочным  -  от  ароматизированного
полироля, и, наконец, - прохладным, чистым и нейтральным, когда  включился
кондиционер; где-то на заднем плане жизнерадостно  трещали  телефоны,  как
яркие  насекомые,  жужжали  и  стрекотали  принтеры,  восстанавливая  нашу
отчетность  в  твердые   копии.   Нормальная   жизнь   распускалась,   как
нетерпеливый росток, наливалась и расцветала в обычный статус-кво,  яркий,
как подсолнечник. Ее ровная скорость была, пугающей, это было так,  словно
мы смотрели быстротекущий фильм; у нас здесь был хорошо отлаженный  бизнес
и компетентная  рабочая  сила.  Это  должно  было  ободрить  меня.  Но  не
ободрило.
     Два взлома, от которых никуда не денешься, оба странно  бессмысленные
- с одним связующим звеном, а именно - мной. Эта идея мне ни  капельки  не
нравилась, я не мог найти в ней никакого смысла. Предположим, меня  в  тот
вечер действительно преследовали, - но я добрался до своей  машины  и  был
таков. Ни одна машина не следовала за мной от Тампере и даже от  Дунайской
улицы. Они могли запомнить номер, но как-то я не очень представлял себе их
использующими полицейский компьютер, чтобы меня выследить. И потом им надо
было следить за мной не только до дома, но и до офиса на следующий день; к
чему такие хлопоты? Зачем врываться в офис, когда они могли  добраться  до
меня дома? Нет, это была безумная идея,  но  безумная  или  нет,  она  все
глубже застревала в моем мозгу. Если бы я смог найти способ вычислить  эти
два  инцидента,  найти  какое-то  разумное  объяснение  для   одного   или
другого...
     Начнем сначала. Modus operandi [образ действия (лат.)]. Налет на офис
должен быть быстрой и хорошо спланированной операцией с целью нанести  как
можно больший ущерб, не привлекая внимания. Зато другой -  нет;  на  самом
деле трудно  придумать  более  грязную  работу.  Что  затевали  налетчики,
врываясь таким образом в переднюю дверь под ничтожнейшим предлогом?  Зачем
кому-то вообще вламываться таким образом на склад, да еще  с  убийством  в
придачу, причем прямо на улице, хотя чуть-чуть сообразиловки - и они могли
проделать все это при закрытых  дверях?  Как  будто...  почти  словно  они
хотели обставить все так, чтобы ни у кого не  вызвало  сомнений,  что  это
ограбление. И без зазрения совести прибавить к  этому  человеческую  жизнь
для пущей наглядности.
     Вот теперь ЧТО-ТО вырисовывалось. Я  встречался  с  такими  случаями,
когда кто-то пытался использовать взлом... чтобы что-то объяснялось именно
взломом. Нечто, чего не было, но должно было быть. Или нечто, что было, но
не должно...
     - Господи, да!
     Я не удержался от восклицания вслух. По моей  коже  пробежал  холодок
уверенности. Я нашел мотив, который искал.
     Из-за вновь сияющих чистотой столов  изумленно  поднял  голову  Дэйв,
погруженный в проверку своих восстановленных записей:
     - Чего у тебя там?
     -  Ничего.  -  Мне  хотелось  вскочить  и  бежать.  Я  заставил  себя
успокоиться и держаться естественно; и все же у меня могло быть не так  уж
много времени. Если все это мне действительно не  приснилось...  -  Просто
снова завелся из-за этого  налета.  Так  бессмысленно,  черт  побери.  Или
кажется, что бессмысленно. Но иногда за такими вещами есть скрытый мотив.
     - Понял. - Дэйв откинулся и постучал по своей пачке сигарет. К  моему
облегчению, они у него кончились. - Проклятие!  Вроде  той  тонны  гашиша,
которую надо было вытащить из груза шерсти  до  того,  как  он  выйдет  из
заклада, и при этом как-то объяснить дыру, которая останется,  -  так  они
инсценировали взлом...
     - Именно. Здесь, конечно, не могло быть такого. Тут много не  утащишь
- с коносаментами.
     - Может, стоит попробовать! -  ухмыльнулся  Дэйв,  роясь  в  карманах
пиджака. - Устроить старушке Джемме хороший удар! Ага...  -  и  он  сорвал
целлофан с новой черно-золотой пачки.
     Я поднялся:
     - Если ты намерен зажечь еще один из этих гвоздей для гроба, я ухожу.
Уже поздно, и ты, по-моему, уже доконал меня ими за день. Ты что,  никогда
не слышал о пассивном курении? Если я схвачу рак, подам на тебя в суд.
     - Валяй, парень! А я заявлю, что меня довел до этого бездушный  босс,
который свалил пораньше и бросил меня здесь со  всем  этим.  В  буквальном
смысле!
     - Нехорошо так говорить о Барри! - с упреком сказался.  Эта  шутливая
перепалка давала мне прекрасное прикрытие для  ухода,  а  пораненная  рука
была хорошим поводом для того, чтобы уйти раньше остальных,  даже  в  этот
боевой вечер. Когда Клэр помогала мне надеть куртку, я вздрогнул -  и  это
была не игра.
     - Ох, прости... Послушай Стив, хоть раз будь  разумен.  -  Ее  чистые
глаза смотрели на меня с выражением, которого я не мог  распознать,  почти
так, словно она прекрасно видела лихорадочную тревогу, которую  я  пытался
скрывать. И, черт побери, она снова покусывала палец. -  Давай,  я  отвезу
тебя домой. Иди...
     Этого мне только не хватало.
     - Не суетись! Я просто немного устал, вот и все - так же, как  и  ты.
Ты тоже поскорее выбирайся отсюда. Скоро уже будет завтра.
     Прощание Джуди было даже еще более сочувственным,  чем  накануне.  Но
как только я вышел за дверь, я едва удержался, чтобы не броситься бегом  к
машине.
     Я рванул по направлению к дому, злясь на то, что попал  в  самый  час
пик; я несколько раз глупо рискнул, перепрыгивая через бордюры, потому что
ехал я не домой, и могло быть уже слишком поздно. Мне надо  было  сообщать
Джипу, и быстро, а я и так уже допустил, что одни сутки  была  упущены.  К
тому времени, когда я добрался до Дунайской улицы, солнце уже скрылось  за
высокими зданиями, и я мчался в гущу теней. Здесь все выглядело обыденным,
как никогда,  за  верхушками  крыш  не  было  никаких  мачт.  Меня  мучили
сомнения, но я продолжал ехать вперед.
     Шины моего автомобиля настойчиво, как барабан, стучали по  булыжнику,
звук эхом отдавался среди бурых потрескавшихся стен. Я свернул на  Тампере
- вид у нее был такой, словно там так и летала все та же  грязная  бумага,
но в этот раз я не стал останавливаться.  Мне  казалось,  я  сообразил,  в
какой стороне должны быть доки,  но,  как  выяснилось,  все  было  не  так
просто. Улица с односторонним движением погнала меня метаться, как  мячик,
по туманным безликим боковым улочкам, и  я  потерял  дорогу  так  же,  как
тогда, когда бродил здесь пешком. Часто я проезжал мимо узкого поворота, и
мне казалось, что там, дальнем конце, я что-то видел краем глаза, но когда
я сворачивал на следующем, оказывалось, что он беспросветно ведет кругом и
в другом направлении. Либо я притормаживал, разворачивался и въезжал в тот
поворот, что казался мне нужным, но обнаруживал только, что отблеск света,
который  я  принял  за  море,  был  отражением  света,   проникавшего   из
зашторенного окна, а красная вспышка,  так  похожая  на  вывеску  таверны,
оказывалась  лишь  забытой  старой  афишей,  хлопавшей  по  стене.  Когда,
наконец, одна такая улочка выплюнула меня на более широкую дорогу, которую
я заметил раньше, оказалось, что это все та  же  Дунайская  улица,  только
значительно дальше за улицей Тампере. А там,  под  сияющим  рыжим  уличным
фонарем, висела блестящая новенькая бело-коричневая вывеска для  туристов,
которую в свой первый приезд сюда я мог бы увидеть, только если бы проехал
дальше: К ГАВАНИ.
     Почему-то от ее вида сердце у меня еще больше упало.  Но  я  повернул
туда, куда показывал знак, и поехал  дальше.  Ехал  я  до  тех  пор,  пока
совершенно неожиданно мрачные стены впереди не исчезли, и Дунайская  улица
вышла  на  небольшую  аккуратную  круглую  площадку   с   яркими   огнями,
растениями, высаженными в бетонных тумбах,  и  голубыми  знаками  стоянки,
разбегавшимися во всех направлениях. А за ней, в обрамлении  ряда  зданий,
просто-таки сверкавших в последних лучах солнца отчищенным камнем и свежей
краской, находился док, где не было  кораблей,  зато  висели  белые  цепи,
такие же, какие можно увидеть в пригородных садиках. Я  подъехал  туда,  к
свободной стоянке, и вышел из машины. Я оглядел док в том  месте,  где  он
выходил в открытое море, но воды его были пусты. В поле зрения не было  ни
одного корабля - только склад,  на  верхнем  этаже  которого  я  разглядел
розовую неоновую вывеску диско-клуба. Морской ветер был приправлен пылью с
окруженного  лесами  здания,  находившегося  за  моей  спиной,  и  запахом
застоявшихся специй из расположенного неподалеку индийского  ресторана.  Я
нашел только то, что за чем гонялся в тот прошедший вечер, но  сейчас  это
казалось почти насмешкой, своего рода приговором.
     Просите - и дастся вам; ищите - и обрящете. Что я же я нашел здесь  в
тот памятный вечер? Галлюцинацию? Призрачную мечту? В глубине  души  я  не
был даже уверен, что она  существовала;  мои  воспоминания  об  этом  были
смутными. И все же мои ощущения кричали,  что  она  где-то  здесь,  что  я
должен найти дорогу назад, пока еще не поздно. Я  лихорадочно  боролся  со
снедавшими меня сомнениями. Но что я мог сделать? Я  снова  был  ребенком,
снова заблудился. Меня отрезали.



                                    3

     Это место...
     Всего два дня назад оно бы мне понравилось. Возможно, я бы даже зашел
взглянуть, что представляет из себя этот диско-клуб; он выглядел  стильным
и  современным.  Разумеется,  от  этого  коктейли  не   стали   бы   менее
обжигающими, а дурацкие удары музыки - менее оглушительным,  зато  публика
была бы как бы более размытой, и не было бы нужды разговаривать.  Глаза  в
глаза, тело к телу - все просто: никаких избитых фраз, показного внимания,
привычной лжи. Тем, кто приходил туда,  так  больше  нравилось:  короткая,
потная, бессонная ночь, размазанный грим и животные  запахи,  а  если  все
пойдет как надо - завтрак вдвоем. С девушками, которые сначала вешали свою
одежду,  такие  вещи  проходили  лучше  всего;  это   я   давно   заметил.
Координатами обменивались легко, без всяких обязательств, между поцелуями;
не было никакой необходимости звонить еще раз, и в те дни я звонил  редко.
Это была не любовь - ну так что? Любовь - это не для  всякого.  Во  всяком
случае, в отличие от многих других вещей,  все  было  честно.  По  крайней
мере, это никому не причиняло боли.
     Но сейчас  от  одной  мысли  о  таком  месте  и  обо  всем,  что  ему
сопутствовало, мне становилось тошно. Уже  один  вид  всей  этой  мишурной
улицы был испытанием для моего рассудка. Само ее существование,  казалось,
ужасно противоречило тому, с чем я столкнулся в  ту  ночь,  независимо  от
того, романтизировать это или нет. Мне надо было либо  выбираться  отсюда,
либо поверить... Или уж ничему не верить и ничему не доверять,  во  всяком
случае, своим чувствам. Я забыл о машине; я тупо брел  через  дорогу,  мне
повезло, что она была пуста. Если бы кто-то  увидел  меня  в  тот  момент,
наверняка решил бы, что я пьян. Я  благодарно  погрузился  в  спасительную
темноту  распахнутой  пасти  улицы,  как   раненное   животное,   отчаянно
стремящееся спрятаться. Мои пальцы скользнули по  все  еще  свежей  краске
оконной рамы и дотронулись до изношенного камня позади нее.  Я  моргнул  и
огляделся. Теперь, когда солнце зашло, улица была узкой и  темной,  и  это
придавало ей еще большее сходство с теми, по которым  я  пробирался  в  ту
странную ночь. Тени прятали то, что с ней стало, слабый отблеск  звездного
света, защищенный от резкого уличного освещения, снова окутал ее  покровом
тайны. Я оглянулся и рассмеялся над таким контрастом: вся новизна казалась
лишь фасадом, тонким цветистым слоем, покрывавшим то, что лежало под ним в
действительности. И вдруг мне стало не так  уж  трудно  вновь  поверить  в
себя. Как и предсказывал Джип, я вернулся.
     Как  предсказывал  Джип...  но  что  же  он  еще  сказал?  "...спроси
Джипа-штурмана, ладно?" Я вдруг совершенно отчетливо вспомнил  его  слова,
так, словно снова услышал их: "Спрашивай любого, меня все знают..." Что ж,
это должно быть достаточно просто. Однако меня как-то не прельщало  искать
его прямо здесь, во всяком случае, в одном из этих  нарядных  бистро,  они
ему явно не подходили. Но в дальнем конце улицы тусклым желтоватым  светом
светились какие-то окна. Должно быть, там что-то есть.
     Это  оказалась   пивная,   не   очень   большая   и   уж   никак   не
реставрированная.  На  самом  деле  вид  у  нее  был  самый  что  ни  есть
изношенный. Она находилась  на  углу  улочки,  ее  можно  было  узнать  по
вычурной  вывеске  из  покрытой  глазурью  мозаики  эдвардианской   эпохи,
пурпурно-синего цвета, совершенно потрескавшейся  и  грязной;  и  покрытым
пятнами застекленным окнам, таким же закопченным  и  тусклым,  испещренным
надписями,   рекламировавшими   эль   стоимостью   в   сорок    шиллингов,
изготовленный на  позабытых  пивзаводах.  Пробивавшийся  оттуда  свет  был
ярким, доносившиеся голоса - хриплыми; по виду это было крутое местечко, и
я занервничал. Однако отсюда можно было хотя бы начать  поиски.  Выцветшая
дверь жалобно взвизгнула, когда я открыл ее и ступил в  облако  удушливого
дыма.
     Я почти ждал, что разговоры прекратятся,  однако,  похоже,  никто  не
обратил на меня ни малейшего внимания. Что было даже к лучшему,  поскольку
в этом обществе, в этом заплеванном и пыльном месте моя  элегантная  белая
куртка с отделкой из  серого  меха  представляла  собой  такой  же  резкий
контраст с одеждой окружающих, как и всеми позабытый электронный пресс для
выжимки сока, поблескивавший в дальнем конце  бара.  Флюоресцирующий  свет
слишком безжалостно высвечивал помещение - потрескавшийся виниловый пол во
всем его выцветшем великолепии, желтые от  дыма  стены,  морщинистые,  как
грецкий орех, лица с