казал этот ублюдок, - у меня зад и вправду примерз! Мне бы...
     Я был ошеломлен их реакцией. Даже Ле  Стриж  отодвинулся  от  меня  в
полном ужасе, чуть не свалив меня на землю ошейником, что было не  слишком
любезно с его  стороны;  остальные  отшатнулись  с  выражением  на  лицах,
которого я не мог понять.
     - Эй! - сказал я,  стараясь  выговаривать  слова  более  отчетливо  и
выплевывая запекшуюся кровь. - Все в порядке! Я просто говорил, что мне не
помешало бы сейчас выпить этого чертова рома, потому что...
     - Да! - хрипло прокаркал Джип. Я всего лишь один раз видел его  таким
бледным, это было после ДУПИИ. - Но как получилось, что ты сказал  это  на
креольском наречии?
     - На креольском? - Теперь уже  я  был  ошеломлен.  -  Но  я  не  знаю
креольского! Французский - немного, но... -  Я  попытался  произнести  это
снова.  И  просто-таки  услышал,  как  мой  собственный  голос  изменился,
почувствовал, как ослабли и трансформировались  мышцы  в  моей  глотке,  и
звук, вышедший из нее, был невероятно глубоким и  замогильным.  Я  ощутил,
как язык мой сформировал новые звуки, новые оттенки голоса - другие слова,
другой язык и совсем другой голос.
     - GRAINE MOAINE 'FRET! DON'MOA D'RHUM!
     Проклятие, это действительно креольский!
     Тени передо мной закачались, горло внезапно сжалось, и я  понял,  что
голос сейчас снова станет моим.
     Но прежде, чем я сумел выдавить  хоть  слово,  Ле  Стриж,  пристально
смотревший на меня, прошипел:
     - Давай! ПРОДОЛЖАЙ! Не борись с этим! - И он стал  связанными  ногами
возить по кукурузной муке, теперь уже покрывавшей толстым слоем всю  землю
перед нами, рыча от усилий и пытаясь изобразить рисунок. Сложный рисунок -
ничего удивительного,  что  он  так  пыхтел,  -  это  было  фантастическое
изображение чугунного литья, гравировки на портике или на воротах...
     Без предупреждения удары по железу стали нарастать  крещендо,  бешено
забили  барабаны,  стараясь  не  отставать,  -  и  вдруг  все  оборвалось.
Неожиданное отсутствие звуков было еще хуже,  чем  просто  тишина.  Больше
похоже на пистолет, готовый выстрелить, на спичку, поднесенную к фитилю. Я
поднял глаза - и через пространство встретился  с  далеким  взглядом  Дона
Педро, непроницаемым, как сама Ночь.  Он  подал  знак  мечом,  с  которого
капала кровь, и двое из его Бекаров-аколитов спрыгнули с алтаря и зашагали
к нам. В их руках были веревочные  поводки  -  должно  быть,  остались  от
животных. Барабанный бой возобновился, медленным суровым раскатом. На ходу
они  запели  в  такт  бою,  выговаривая  слова  с   деловитой,   уверенной
настойчивостью.

                    Si ou mander poule, me bait ou.
                    Si ou mander cabrit, me bait ou.
                    Si ou mander chien, me bait ou.
                    Si ou mander bef, me bait ou.

     Я был поражен, обнаружив, что понимаю их - и даже слишком хорошо.

                Если ты попросишь у меня цыпленка, я найду его...

     Держу пари, они могли это сделать.  Толпа  расступилась  перед  ними,
потом отхлынула назад. Один или двое из толпы  стали  глумиться,  орать  и
размахивать бутылками,  но  большинство  присоединились  к  пению.  На  их
искаженных лицах  отражалась  странная  нечеловеческая  смесь  жадности  и
страха.

                    Si ou mander cabrit sans cor
                    Coteme pren'pr bai u?
                    Ou a mange viande moins,
                    Ou a quitter ros pour demain?
                    Если ты попросишь у меня безрогого козла,
                    Куда мне за ним идти?
                    Съешь ли ты мясо с моих костей,
                    А кости оставишь на завтра?

     Вот оно, наконец.  Малые  жертвоприношения  -  животных  -  уже  были
совершены. ЛОА были здесь в лице тех, в кого они вселились. И я не  сдался
так просто. Теперь, как и предсказывал Ле Стриж,  Дону  Педро  надо  будет
сломить их, подчинив своей воле, и им придется брать меня силой. Для этого
потребуется новая кровь, более  сильная  -  manges  majeurs.  Человеческая
кровь. Наша.
     Они приближались к нашему концу ряда, по-видимому, собираясь начать с
самого Ле Стрижа. Тот не обращал на них внимания, просто продолжал скрести
своими башмаками в грязи и вязкой муке, всхлипывая про себя от  усилий.  Я
вдруг понял, что он тоже поет, в такт барабанному бою -  произносит  свои,
какие-то еще более странные, запутанные заклинания.

                Par pouvoir St.Jacques Majeur,
                Ogoun Ferraille, negre fer, negre feraille,
                negre tagnifier tago,
                Ogoun Badagris,
                negre Baguido Bago,
                Ogun Batala...

     Казалось, ритм барабанного боя вколачивал эти слова в мой  мозг,  как
множество гвоздей. Я ОЩУЩАЛ их с такой силой, что она  не  укладывалась  в
рамки понимания. И я чувствовал нечто  большее,  нечто,  заставившее  меня
забыть об опасности, унижении и обо всем прочем. Мне было нужно...
     Мне нужно было выпить - притом очень нужно. Нужнее,  чем  когда-либо.
Вообще-то я не питал пристрастия к бутылке,  но  сейчас  жажда  заставляла
меня жадно сглатывать в ожидании хотя бы капли. Теперь  танцоры  толпились
вокруг нас, завывая, как коты, и плюясь, но  все,  что  мог  видеть,  были
проклятые бутылки. И то, что они потягивали ром  из  бутылок  и  проливали
его, в то время, как у меня не было ни капли, неожиданно  привело  меня  в
страшную ярость. Я заорал на них, и когда они  в  ответ  лишь  завопили  и
стали глумиться, я почувствовал, что закипаю, как чайник. В слепой  ярости
я потребовал свою долю, замолотил по земле связанными кулаками и заревел:
     - RHUM, MERD'E'CHIENNE! D'RHUM...
     Я был немного ошеломлен тем, как это у меня вышло,  так  громко,  что
мой голос заглушил и толпу,  и  барабаны.  Я  увидел,  как  приближавшиеся
аколиты заколебались, а толпа отхлынула назад.
     РОМ УХОДИЛ ОТ МЕНЯ!
     Я протянул руку к ближайшей бутылке и обнаружил, что каким-то образом
мои запястья стали свободны, хотя с них  по-прежнему  свисали  разорванные
путы. Мои ноги были все еще связаны - я  не  мог  понять,  почему  -  и  я
освободил их с торжествующим воплем, затем попытался схватить ту бутылку -
и растянулся лицом в грязи.
     Ну, конечно! Вокруг моей шеи был этот проклятый  железный  ошейник  и
цепь - и другие были скованы точно так же! Что мы им - спаниели или как?!
     Я с негодованием постучал по железу. Я услышал  свой  голос,  скорбно
вопрошавший, почему мой старый друг, мой верный старый слуга так  со  мной
обращается. Разве он не  знает  меня?  Неужели  не  узнал  своего  старого
хозяина? Я нежно ласкал изношенное старое железо - и  чувствовал  радость,
подступавшую и дрожавшую в этом живом железе, словно собака с  готовностью
приветствовала хозяина.  Я  услышал,  как  взвизгнул  от  восторга  замок,
извиваясь и отыскивая путь к свободе, и поющий звон  бешеного  избавления,
когда ошейник слетел с моей шеи.
     Смех внезапно  прервался.  Толпа  отшатнулась,  единодушно  ахнув.  Я
вскочил и встал в напряженную стойку,  словно  кошка,  готовая  к  прыжку.
Рядом со мной яростно бил ногами Ле Стриж,  доделывая  свою  диаграмму,  а
потом он упал с измученным стоном. Один из аколитов увидел  рисунок,  и  у
него глаза вылезли на лоб. Он ткнул пальцем в изображение  и  пронзительно
завизжал:
     - LI VEVER! OGOUN! OGOUN FERRAILLE!
     Что-то во мне подпрыгнуло при звуке этого имени, что-то взвилось, как
ярко-алое знамя на ветру, что-то запело, как трубы. Я ощутил дикий  прилив
возбуждения, бешеную, поющую, танцующую,  прыгающую  радость.  Я  был  был
Господином, я был  Ответственным  Лицом,  здесь  я  распоряжался  -  и  не
вздумайте забыть об этом!
     Эти ублюдки БОКОРЫ! Они подумали...
     У них хватило наглости подумать...
     Они  осмелились  поверить,  что  смогут  управлять  Невидимыми,   как
Невидимые управляют людьми.
     Они осмелились попытаться заставить меня помогать им! Меня!
     Меня!
     Меня!
     Меня!
     Меня!
     Меня!
     Меня!
     МЕНЯ!
     Они думали, что могут принести в жертву моих друзей!
     МОИХ ДРУЗЕЙ...
     Заковать их в железо...
     МОЕ ЖЕЛЕЗО!
     И они посмели отказать мне в роме!
     В РОМЕ!!
     РОМ - ЭТО БЫЛО МОЕ ПРАВО. МОЙ  ЗНАК.  МОИ  ЖИЗНЕННЫЕ  СОКИ  -  А  ОНИ
ПОСМЕЛИ...
     Я взревел. В этот раз я  действительно  взревел.  И  звук  с  треском
прорезал тьму, гортанный громовой  рев  гордо  вышагивавшего  льва.  Пламя
склонилось перед ним. Толпа завизжала, аколиты уронили  веревки,  один  из
них неловко  схватился  за  абордажную  саблю  на  поясе.  Барабаны  стали
заикаться, запнулись и замолчали. Бой не возобновился.
     Мое сердце колотилось так сильно, что меня трясло при  каждом  ударе.
Красный туман, как волна прилива, окатил ночь - и  я  пошел  на  стоявшего
ближе всех ко мне Волка. Он бросился на меня с голыми руками. Я поймал его
руку, вывернул ее, выхватил из его другой руки бутылку и  отбросил  его  в
сторону. Свободной рукой я схватил его за запястье, но оно было огромно, и
моя рука соскользнула. Что-то еще остановилось во мне,  где-то  внутри.  А
потом за моей спиной я услышал, как Ле Стриж хрипло запел:

                    Ogoun vini caille nois!
                    Li gran' goute, li grangran soif!
                    Grand me'ci, Ogun Badagris!
                    Manger! Bueh! Sat'!

     И я услышал. Я УСЛЫШАЛ:

                    Огун посетил нас!
                    Ты очень голоден, тебя мучит жажда!
                    Великая благодарность тебе, Огун Бадагри!
                    Так ешь же! Пей! Насыщайся!

     Все очень правильно и пристойно.  С  оглушительным  воплем  я  поднес
бутылку к губам и осушил ее одним булькающим  глотком.  Волк  перепугался.
Казалось, жаркий спирт бросился из моего горла прямо в вены  и  поджег  их
мощной вспышкой, наполнив все мое тело крошечными прожилками покалывающего
огня. Я сомкнул пальцы на его огромном запястье и услышал жалобный визг  и
треск ломающейся кости. Волк заорал, вытаращил зеленые глаза и скосил  их,
когда я с силой опустил пустую бутылка на его полувыбритый череп. На  меня
бросились другие Волки - кажется, трое. Я бросил того, которого держал, на
одного из них, в кашу размозжил нос другому, а третьему дал ногой в живот,
потому что у него была в руках бутылка. Он взвыл и согнулся, я  перехватил
бутылку в воздухе и встряхнул - почти полная! Я расхохотался  от  радости,
громко, громоподобно, смехом освобождения. Цепи  расхохотались  вместе  со
мной и подпрыгнули в воздух. С ответным стуком разлетелись  другие  оковы.
Джип и остальные растянулись на земле, но Ле Стриж, все еще согнувшись,  с
трудом опустился на колени, волосы его были всклокочены, глаза горели.
     Толпа представляла  собой  бурлящий  хаос:  те,  кто  стоял  впереди,
пытались отойти назад, а стоявшие сзади рвались вперед, чтобы  посмотреть,
из-за чего вся суматоха. Стражи-караибы не могли  подойти  к  нам.  Сквозь
толпившиеся фигуры прорвался молит, замахиваясь абордажной саблей и целясь
мне в  голову.  Я  взревел,  приветствуя  саблю.  Стальной  клинок  рывком
остановился в воздухе, прежде чем дотронулся до меня.  У  мужчины  отвисла
челюсть, а я поймал его за вытянутое запястье,  встряхнул,  как  щепку,  и
отшвырнул прочь так, что он полетел  кувырком.  Он  ударился  о  камень  и
свалился. Джип что-то крикнул мне. Нас окружали караибы, пробиваясь сквозь
толпу. Я протянул вниз руку, поднял Джипа на ноги и  разорвал  веревки  на
его запястьях. На  меня  бросился  какой-то  Волк  с  кинжалом  в  руке  и
бутылкой, заткнутой за пояс.  Однако  моя  пустая  бутылка  встретила  его
рывок. Я потряс его бутылкой, смутно сознавая, что Джип выхватил кинжал  и
разрезал путы на своих ногах, затем обернулся к остальным.
     Где-то тут должен был быть еще ром...
     Я увидел бутылку и пошел на того, кто  держал  ее,  но  банда  Волков
прорвалась  сквозь  толпу  охваченных  паникой  людей  и  стала   медленно
подбираться ко мне, пытаясь схватить меня, ударить кинжалами, и вообще они
мне мешали. Я обругал их и  свистнул  брошенным  цепям.  Цепи  со  свистом
прыгнули мне в руки, я сгреб их, зажал в кулаках и, сделав огромные петли,
вскинул над головой. Цепи со свистом и жужжанием взлетели вверх,  кружась,
как циркулярная пила, и разбрасывая  направо  и  налево  нападавших  в  то
время, как я  продвигался  вперед.  Над  моей  головой  пронеслось  копье,
коснулось этого крутящегося занавеса  и  разлетелось  на  мелкие  кусочки.
Проклятые караибы! Я рывком вытянул руку. Цепь с гулом полетела  вперед  и
обвилась вокруг тех, кто возглавлял атаку,  сбив  их  с  ног  и  поймав  в
ловушку все это орущее сплетение тел и конечностей. Остальные попадали  на
них, а Джип и мужчины, которых он освободил, с криком  бросились  на  них,
схватили их копья и палицы и обрушили их на головы упавших.
     Они явно справлялись со своей задачей, и я  с  надеждой  огляделся  в
поисках дополнительной порции рома. И чего-то еще, чего у  меня  не  было,
чего-то, что я не мог как следует вспомнить, но оно все время вертелось  у
меня в мозгу, словно зудело, а я не мог почесаться. Но пока мне требовался
ром. Большинство людей в толпе были безоружными или имели при себе  только
легкое оружие, и после того, как я повалил парочку  из  тех,  кто  вытащил
ножи, они с большой готовностью уступали мне дорогу. Один из  них  вытащил
из своего одеяния длинноствольный пистолет, но курок  у  него  на  секунду
заклинило, и он не дожил до того, чтобы пожалеть об этом.  Однако  вверху,
на алтаре высокий тонкий  голос  выкрикивал  приказы  или  заклинания,  а,
может, и то, и другое, призывая своих настоящих бойцов. На фоне  костра  я
увидел Волков, собиравшихся на его зов, передавая друг другу мечи и другое
оружие, которое они, видимо, припрятали рядом на случай неприятностей.
     Мечи! Вот что у меня зудело! Мои пальцы сомкнулись в том  месте,  где
была рукоятка. Конечно! Эти паршивые ублюдки - они забрали  его!  Заковали
меня в железо... отказали мне в роме... стащили мой меч... МОЙ МЕЧ... -  я
им покажу, негодяям!
     Я со свистом втянул в себя воздух и почуял в нем особый запах  стали.
Я выдохнул его с дрожащим, бешеным свистом, тонким и острым, как  звездный
свет. Пламя приникло к земле, воздух задрожал,  люди  бросились  наземь  и
зажали уши - а над алтарем что-то высоко подпрыгнуло в темноту, и вслед за
ним протянулась рука, унизанная драгоценностями,  тщетно  хватая  пустоту.
Это была рука Дона Педро. Нечто повисло в  ночи,  бешено  вращаясь  вокруг
своей оси, как какой-то сбесившийся пропеллер, оно становилось все  больше
- больше  -  ближе...  до  тех  пор,  пока  я  не  почувствовал  шлепок  и
прикосновение  шершавой  акульей  кожи  к   моей   ладони,   а   потом   -
восхитительную тяжесть. Я поднял руку вверх и взревел от восторга - и  тут
я увидел покрывавшую его запекшуюся кровь. Ах, маленький мерзавец! Так  он
устроил эту бойню своим вонючим жертвам моим мечом...
     МОИМ...
     МОИМ...
     МОИМ...
     Я снова взревел. На этот раз не от восторга. Основная  группа  Волков
уже начинала пробиваться  сквозь  толпу,  но  мой  крик  остановил  их  на
полпути.  Позади  меня  я  смутно   слышал   протестующий   голос   Джипа,
обращавшегося к Стрижу, развязывая его путы:
     - Какого черта, что с ним  случилось?  Что  ты  натворил?  Ты  должен
вернуть его, слышишь, ты, проклятый старый стервятник!  Не  то,  если  Дон
Педро не разделается с тобой, клянусь Богом, это сделаю я!
     - Я ничего не сделал! - презрительно завопил старик. - Он все  сделал
сам! Единственное, на что Дон Педро никогда бы не поставил, это на то, что
у этого идиота-мальчишки достанет смелости, чтобы попытаться  убить  себя!
Как я того и хотел! Только он попытался это  сделать  в  нужный  момент  -
когда они вызывали ЛОА! Проливая при этом  кровь  других  -  а  он  пролил
собственную! Да еще чтобы помочь другим, не себе! Не бывает жертвы сильнее
этой - нет жертвы более великой, чем собственная жизнь!
     - Ты хочешь сказать...
     - Я хочу сказать, что ЛОА снизошел, дурень! Но к нему! К нему одному!
И свободным от Дона Педро! Да еще какой ЛОА! Все,  что  я  сделал,  -  это
завершил дело, то есть задержал  Его,  и  быстро.  А  теперь  вытащи  меня
отсюда! Вытащи нас всех! Ты что, хочешь,  чтобы  тебя  захватило  то,  что
надвигается? Ты хоть знаешь, кто Он?
     Все это было очень интересно, но зачем здесь болтались эти Волки? Дон
Педро пронзительно орал на них. Но они, похоже, не очень рвались в бой.
     - Это Огун, идиот! - заверещал  Стриж  в  ответ  на  какие-то  слова,
которых я не слышал. - Тот ЛОА, который с  радостью  укоренится  именно  в
таком разуме, как у него! Огун  Феррай  -  Повелитель  Железа,  Повелитель
Кузнецов - и, стало быть, промышленности, коммерции  и  всей  этой  суеты!
Даже политики! Огун, Дающий Прибыль! Огун, Приносящий Успех!
     - Обожди минуту! - с ужасом и благоговейным страхом выдохнул Джип.  -
ОГУН? Но ведь он еще не весь...
     - Нет! Он нечто гораздо большее! - проскрипел Ле Стриж. - Может,  мне
выпустить Его, вызвать другую Его ипостась? Ты  хочешь,  чтобы  тебя  тоже
прихватило, когда я стану это делать? Забудь о мальчишке - вытаскивай меня
отсюда! Спасайся сам!
     Я обернулся и посмотрел на них. Джип отступил, но только на  шаг,  не
больше. Ле Стриж зарычал от смеха:
     - Что ж, быть посему! По крайней мере, это будет забавно! - Он вонзил
пальцы в рисунок и запел:

                    Ogoun Badagris, ou general sanglant!
                    Ou sairi cle z'orage;
                    Ou scell'orage;
                    Ou fais kataou z'eclai'!
                    Огун Бадагри, кровавый генерал!
                    Ты держишь в руках ключи от бури;
                    Ты держишь ее на замке;
                    Ты выпускаешь гром и молнию!

     Я взглянул вниз, тяжело дыша. Быстрыми ударами Стриж что-то  добавлял
к этому веверу, что-то претенциозное, огромный гребень,  похожий  на  меч,
обрамленный двумя знаменами, позади - звезды...
     Что-то шевельнулось во мне - словно  что-то  огромное  двигалось  под
землей, словно какое-то насекомое формировалось в своем коконе. Но оно еще
не было готово вырваться наружу...
     Меня захватило, поймало в ловушку  какое-то  внутреннее  смятение,  я
вдруг почувствовал себя неуверенно. Я огляделся. Волки теперь зашевелились
и собирались напасть всерьез. Стриж бешено тряс головой, с удвоенной силой
возобновил свое пение - и тут их прорезал хриплый смех. Это была Молл,  ее
путы были разрезаны, и Клэр стояла рядом, стараясь поддержать ее. Но  Молл
не могла стоять и упала на  колени,  прямо  у  края  рисунка.  Ей  удалось
бросить презрительный взгляд на Стрижа:
     - Ты не премудр, старик! - прохрипела  она.  -  Ты  ведь  кое  о  чем
позабыл? С тебя станется, колдун и безбожник ты и  есть!  -  Темная  кровь
снова заструилась из раны на ее голове, но она протянула дрожащие  пальцы,
истерзанные в кровь ее путами, и отчаянным усилием  стала  чертить  линии,
пересекавшие знамена.
     -  Дай,  я!  -  быстро  сказала  Клэр.  -  Что  тебе  нужно?  Кресты?
Христианские кресты?
     - Да, именно так! - прошептала Молл. - Кресты крестоносцев!  Ибо  они
дали Ему и христианское имя! Имя святого! - Дыхание с шумом вырывалось  из
груди Молл, пока  она  смотрела,  как  Клэр  заканчивает  рисунок.  Что-то
сдвинулось, побалансировало на краю - и уверенно скользнуло на свое место.
- А теперь пусть Дон Педро услышит его и дрожит! Ибо это боевой  клич  его
собственного народа, который он предал! Сен-Жак, Великий Святой Иаков...
     - САНТЬЯГО! - этот клич непрошенно сорвался с моих губ,  крик  чистой
боевой славы. Я был мечом, пламенем, всадником на  крылатом  коне,  я  был
изображением, стоявшим в витрине Фредерика; я был  заостренным  железом  и