ице,
казалось, было так темно и холодно, и мне не хотелось, чтобы этот  хрупкий
очаг жизни и цвета так скоро ушел навсегда. Сколько  шансов  есть  у  нас,
чтобы вернуться в мечту? Мирко растворился в тенях. Джип положил голову на
колени Катьке, но смотрела она на меня. Она улыбнулась и медленно вдохнула
воздух. Я взглянул вниз и поднял щеколду. Дверь дважды скрипнула, и я  был
изгнан в морской ветер, невероятно холодный и тяжелый от смрада  гавани  и
последних капель дождя. Я торопливо поднял  воротник,  а  ветер  словно  в
насмешку хлестал рядом с моими ушами. Булыжники теперь блестели и  мерцали
под ясной молодой  луной,  и  я  без  труда  различал  дорогу.  Однажды  я
обернулся назад, но ветер бросил мне в глаза колючей  солью  и  невидимыми
руками стал подгонять меня вперед.
     Указания Джипа были достаточно ясными.  Что  было  хорошо,  поскольку
спрашивать было не у кого, улицы  по-прежнему  выглядели  покинутыми.  Как
только я завернул за  угол,  я  сразу  увидел  таможенный  склад:  мрачное
здание, нависающее, как гора, когда-то  выглядевшее  внушительным.  Теперь
окна его нижнего этажа покрывали заплаты из  ржавеющего  железа,  а  вдоль
разбитых бойниц по его стенам вилась  колючая  проволока.  Первый  поворот
налево тоже оказался рядом, но  его  вид  -  и  запах  -  отнюдь  не  были
располагающими; ровная аллея была вся в отбросах.  Я  заколебался:  может.
Джип забыл об этом и имел в виду какую-то более широкую дорогу впереди? Но
когда я отступил на шаг и огляделся, я увидел, что другого пути  не  было:
дорога закруглялась вправо. Задержав  дыхание,  я  приготовился  к  броску
через эту помойку, как вдруг услышал слабый скрип  и  краем  глаза  уловил
какое-то движение - за углом, откуда я только вышел. Но когда  я  заглянул
за угол, там никого не было, и я перестал об этом думать. Аллея  оказалась
именно  такой  гнилой,  как  я  ожидал;  вода,  плескавшаяся  вокруг  моих
злосчастных башмаков, кишела бледными бесформенными предметами, наполовину
погруженными в нее, и ее поверхность издавала страшное зловоние,  когда  я
ее тревожил. Когда  лужа  закончилась,  я  на  минуту  остановился,  чтобы
вытащить эту гадость из ботинок и почистить их. Но когда я, опираясь одной
рукой, прислонился к бурому кирпичу, я снова услышал этот  звук,  тихонько
отдававшийся в аллее. Позабыв про хлюпающие башмаки, я резко  обернулся  и
посмотрел назад, почти примерзнув к месту. Там был лишь намек на движение,
всего лишь проблеск, но мне показалось, что  на  мгновение  дальний  конец
аллеи заполнила огромная нависающая тень, заслоняя свет. И хотя она  почти
тут же исчезла, отрицать этого я не мог, даже ищи я эту тень среди ломаных
булыжников. Я сглотнул. Кто-то явно  не  хотел,  чтобы  я  их  увидел.  Но
почему? Потому что они шли за мной следом  -  вот  почему;  это  неизбежно
должно было быть так. Но кто? Может, Джип следил за тем, чтобы  его  гость
был в целости и сохранности, но вряд ли. Правда, я легко мог это выяснить.
Все, что от меня требовалось, - это вернуться назад,  за  угол,  и  встать
лицом к лицу с... ним? С ними? Или... с чем?
     Впрочем, к счастью, я был не настолько глуп. Я подумал о  Волках;  но
здесь не было под рукой ни лесов, ни единого целого  обломка  кирпича,  не
говоря уже о Джипе с его мечом. Я повернулся и поспешил к выходу из  аллеи
настолько спокойно, насколько  мог.  На  следующей  улице,  поворачивающей
направо, я на минуту остановился, прислушиваясь к всплескам в луже, обойти
которую было невозможно. Ни звука; это означало, что они либо не пошли  за
мной, либо пошли, но с большими предосторожностями. Я сглотнул  и  зашагал
дальше. Едва достигнув следующего угла -  нового  поворота  направо,  -  я
осмелился оглянуться назад. Ничего... кроме...
     Внезапно из аллеи раздался оглушительный плеск, словно что-то мчалось
прямо через лужу, мчалось со слепой яростью. Возможно, я  закричал,  и  уж
точно - я бросился бежать. Я  мчался,  стуча  башмаками,  вниз  по  улице,
замечая только, что она  была  милосердно  широкой,  почти  без  теней,  и
вымощена гладким серым асфальтом, чавкавшим под моими ногами. Внезапно мое
дыхание стало прерываться, в  голове  стали  отдаваться  всплески  боли  -
начинали сказываться мои раны. Куда теперь? Куда дальше?  Я  не  мог  даже
вспомнить. Я озадаченно остановился, задыхаясь, и поднял глаза к  небу.  И
то, что я там увидел, прогнало все другие мысли, даже о том, что  могло  в
любой момент вынырнуть из-за угла.
     Казалось, луна плыла над морем туч. В ее  свете  тучи  изменили  свою
форму и простирались вниз в  пейзаже  сияющей  ночной  красоты  -  низкими
холмами и морем позади них, морем и островами. Однако в том  состоянии,  в
каком я находился, один этот пейзаж не  удержал  бы  меня  на  месте.  Что
пригвоздило меня к месту - это почти ощутимый шок: я узнал это место.  Вне
всякой вероятности, так же, как и вне всяких  сомнений,  это  был  тот  же
пейзаж, что показал мне закат не менее трех часов назад. Тот же  самый,  и
все же (как и следовало ожидать)  видимый  как  бы  чуть-чуть  под  другим
углом. Меня затрясло; неужели удар как-то подействовал на мозг? И  тем  не
менее, я никогда не был более уверен: оба видения, сливаясь  вместе,  были
выжжены в моем мозгу - море золота и серебра. Я в недоумении опустил глаза
и над пейзажем, отражавшемся в  зловонной  застоявшейся  луже,  увидел  на
бурой стене вывеску. Под потеками разбрызганной краски  на  ней  отчетливо
можно было прочитать: улица Тампере. Я бешено помчался вперед, и  там,  не
более, чем в ста ярдах от угла, стояла моя машина.
     Позабыв обо всем на свете,  я  ринулся  к  ней.  Но  теперь  каким-то
образом ветер бил мне в лицо, бросая в  глаза  колючую  асфальтовую  пыль,
заставляя бороться со скользким булыжником; ощущение  было  таким,  словно
чья-то рука тащит меня назад, мешая спастись бегством. Из грязи с шипением
поднялся грязный лоскут полиэтилена и ласково обвился вокруг моих лодыжек.
Я отбросил его и растоптал ногами, словно это была живая угроза. Но я  уже
добежал, моя рука упала на крыло, почувствовала холодок стали под  гладкой
краской. Я стал шарить в карманах в поисках ключей, едва успел  подхватить
их, когда ветер  попытался  вырвать  их  из  моих  окоченевших  пальцев  и
швырнуть в помойку под ногами. Я распахнул дверь и ввалился внутрь.
     Машина заводилась медленно: в нетерпении я чуть не залил  карбюратор.
Я заставил себя с минуту посидеть спокойно, пока ветер бился о  машину,  и
взглянул в зеркало заднего  вида  на  темноту,  из  которой  вышел.  Затем
попробовал снова,  мягко  надавив  на  педаль,  и  услышал  благословенное
покашливание  и  урчание  двигателя,  почувствовал  его  вибрацию,   более
сильную, чем ветер. Я включил передачу, повернул  руль  и  почти  выбросил
машину с обочины, в рычанием промчавшись по булыжникам. Только  однажды  я
обернулся, но конец улицы был погружен в еще более глубокую тень:  из  нее
могло выглядывать что угодно или ничего. Затем я выехал на главную  дорогу
- Дунайскую улицу, где было освещение, которое работало, каким бы холодным
и оранжевым оно ни было,  где  была  хотя  бы  возможность  услышать  шум,
увидеть цвет, общество, ощутить безопасность города, который я знал. Мне в
голову пришла безумная мысль о том,  что  для  древних  римлян  Дунай  был
границей  цивилизации,  сдерживавшей  варварство,  но   эта   мысль   была
неутешительной, поскольку в конце концов это варварство сметающей  все  на
своем пути волной прорвалось через Дунай. Я замедлил скорость, подождал на
перекрестке, повернул и - вот оно! Шум, цвет, общество, безопасность -  но
все это чужое, и все люди вокруг меня  казались  чужими.  Безопасными,  но
чужими. Неожиданно все оказалось не так уж хорошо, а спасение - меньше чем
спасением. Был ли тот свет действительно  красным?  Или  я  просто  боялся
увидеть, что он янтарно-желтый? Я не мог найти ответа. Я устал, у меня все
болело, и я ничего не ел.
     Я поехал домой и бросил какую-то еду в микроволновую печь. С силой.



                                    2

     На следующее утро офис резко  вернул  меня  к  действительности.  Все
казалось надежным и знакомым, все было ярким и залитым солнцем,  вовсе  не
таинственным, начиная от попискивания мозаичной плитки под моими ботинками
и кончая ласковой улыбкой Джуди, сидевшей за пультом. А в это утро  улыбка
была приятно приправлена сочувствием.
     - Привет, Стив, - как рука?
     - О, все в порядке, спасибо. Заживает.
     В этих коридорах не было ничего таинственного - залитые светом окна и
прохладные стены желтого, как нарциссы, цвета, ни темных углов,  ни  чужой
атмосферы. После  вчерашнего  вечера  они  казались  деловыми,  бодрящими,
обнадеживающими. Единственными запахами, в кондиционированном воздухе были
запахи  свежего  полироля,  кофе  и  особый  теплый   аромат,   окружающий
компьютеры  и  другую  офисную  электронику,  смешивавшиеся  с  ацетоновым
привкусом лака для ногтей и ментоловых  сигарет,  когда  я  проходил  мимо
машбюро; все - чистые, спокойные и предсказуемые. Наверное,  странно,  что
так много экзотических товаров проходят через эти офисы,  если  можно  так
выразиться,  и  не  оставляют  следа.  Корица,  магнезия,   копра,   перец
аллигатора, сапфиры; мы тоннами ворочали  ими  с  той  же  легкостью,  что
листовой сталью и сырой нефтью. Все товары мира, причем ни один из них  на
много миль не приближался к офису; я  видел  их  только  во  время  редких
визитов в доки и аэропорты. Через мои руки проходило только их юридическое
тождество  в  виде  уведомлений  о  погрузке  и  коносаментов,  таможенных
ведомостей, не оставлявших в воздухе ничего, кроме слабого  сухого  запаха
несмываемых чернил. Я почувствовал  его,  открыв  дверь  своего  кабинета,
однако там был и цветочный аромат духов Клэр, и  сама  девушка,  листавшая
небольшие пачки документов на своем безукоризненном столе.
     - Стив! Привет! Я не ждала, что ты придешь так скоро! Как твоя бедная
рука?  Ничего  серьезного,  правда?  Я  хочу  сказать  -   надо   же   так
поскользнуться  в  дождь?  Ты  же  мог  по-настоящему  сильно   что-нибудь
повредить!
     Я проснулся поздно, совершенно измученный, рука опухла и онемела; мне
пришлось звонить на работу и придумывать какое-то объяснение. Зато  теперь
это было больше похоже на  правду;  я  почти  видел,  как  это  случилось:
поскользнулся, получил глубокую рану - гораздо  более  правдоподобно,  чем
нож в руках какого-то сверхъестественного грабителя в доках. Гораздо легче
поверить - я уже сам был готов поверить в это.
     - Да все не так уж и плохо, спасибо. Только онемела.
     - Ты уверен? -  Я  был  слегка  потрясен.  В  ее  широко  распахнутых
ярко-голубых глазах была тревога. Клэр приподнялась. - Послушай, ты  сядь,
а я сейчас принесу аптечку...
     Я ухмыльнулся с некоторым беспокойством. Вся эта забота - я не привык
к таким вещам.
     - Тебе только дай чуть-чуть воли, и ты меня всего обмотаешь  бинтами,
как короля Тата! - Ну, конечно, Клэр была ответственной за оказание первой
помощи в офисе после курсов в прошлом году. У нее, видимо, просто зуд, так
хочется  найти  применение  своим  знаниям;  до   сих   пор   единственным
представившимся ей случаем был Барри, порезавший большой палец о  крышечку
бутылки с виски. Этим все и объяснялось.  -  Нет,  спасибо,  родная,  я...
э-э... ее уже обработали. Были какие-нибудь звонки?
     Мне было позволено проследовать к своему столу  с  небольшой  стопкой
почты,  циркуляром  с  бразильской  "Адуаны"  и  указаниями  сесть  и   не
волноваться. Дэйв Ошукве  уже  сидел  за  своим  столом,  склонившись  над
пультом  и  стуча  по  клавишам;  приветствуя  меня,  он  поднял   влажную
коричневую  руку,  оставив  в  воздухе,  как  хвост  кометы,  дым  дорогой
сигареты, но, к счастью, не поднял глаз. Я уселся в свое  кресло,  включил
свой компьютер и откинулся в ожидании, когда он  нагреется  и  загрузится.
Жесткая кожаная обивка кресла обволокла меня и подняла мою  больную  руку,
под пальцами я чувствовал  прохладу  хромированной  ручки,  регулировавшей
кресло.  Я  дотронулся  до  деревянной  поверхности  стола,  твердой   под
блестящим слоем лака и полировки. Пробежал пальцами по монитору, гладкому,
как  зеркало,  чистому,  без  единой  пылинки,   и   почувствовал   слабое
подрагивание тока. Вот оно - вот в чем было все дело.
     Прошлой  ночью  я  наполовину  потерял  голову.  У  меня  были  почти
галлюцинации. Я чувствовал себя больным, голова кружилась после  удара,  в
этом не было никакого сомнения, я был наполовину пьян  и  чувствовал  себя
несчастным; все виделось мне как в тумане.  Ничего  удивительного,  что  я
окружил романтическим ореолом места обветшавшие или просто убогие, людей -
что ж, пусть весьма добросердечных, но неимущих, необразованных, простых и
грубых. Или, отбросив в сторону эвфемизмы, откровенно грубых и отсталых. Я
превратил нечто совершенно обычное в  странное  лихорадочное  приключение.
Это и была правда, крывшаяся за мечтой. А тут все было реальным. Это  была
повседневная жизнь, моя жизнь. Здесь была Клэр с чашкой кофе,  как  каждый
день; с той разницей, что раз в жизни не попыталась подсунуть мне  сахарин
вместо сахара.
     - Тебе надо восстанавливать силы! - объявила Клэр. - Если ты  потерял
так много крови...
     - Эй, а мне разве кофе не дадут? - потребовал Дэйв.
     Клэр фыркнула:
     - Тебе - следующему. Стив поранился!
     - А, да, я слышал, -  Дэйв  выглянул  из-за  компьютера.  -  Ну,  как
делишки, мой старый масса? Не может быть, чтобы так плохо, он же на ногах,
разве нет? Не на костылях, не в инвалидной коляске или еще что-нибудь!
     - Ты что, не видишь, какой он  бледный?  -  запротестовала  Клэр  так
яростно, что я был потрясен.
     Дэйв закаркал:
     - Кто ты об этом спрашивать, мине? Вы все, бледнолицые,  для  мой  на
одно лицо... - Дэйв увернулся, когда Клэр нацелилась на его ухо. -  О'кей,
о'кей, вид у него и вправду зеленоватый. Обычное дело - хорошая ночка  вне
дома, да, Стив? И как же ее зовут? - В действительности, выговор Дэйва был
точно таким, каким и полагалось  быть  речи  выпускника  очень  престижной
школы - лучше, чем мой, но он все время старался говорить как мальчишка из
Ист-энда.
     - Ладно тебе, Дэйв, я порезал руку, вот и все, - я обернулся к  Клэр,
все еще суетившейся вокруг меня, пытаясь выяснить, какой у меня  бинт,  от
чего у меня все глаза оказались залеплены длинными белокурыми волосами.  -
Дай ему лучше кофе, солнышко, а то он будет невозможным все  утро.  Вместо
того, чтобы быть всего лишь  невероятным.  Да,  и  спроси  Барри,  он  уже
говорил с "Розенблюмом"?..
     Это давало мне повод отделаться от нее. Мне это было необходимо. Клэр
в этой роли матери-наседки выводила меня из душевного равновесия.  К  тому
времени, когда она вернется, я уже спокойно погружусь в свою работу и буду
слишком занят, чтобы заниматься личными делами.
     - А у тебя,  Дэйв,  что-нибудь  уже  выяснилось  с  этой  ерундой  по
кенийскому контейнеру?
     Дэйв перегнулся к принтеру и вынул высовывавшийся из него бланк:
     - Я как раз разбирался с этим, когда вы пришли, босс. Он болтался  на
боковой ветке рядом с аэропортом и плесневел. Теперь они его отскребают  -
с извинениями. Я выставил им демерреж  до  сегодняшнего  дня,  но  сказал,
чтобы держали его, пока мы  не  выясним,  не  сможем  ли  мы  организовать
какой-нибудь обратный груз.
     - Из Кении? Должен быть, для контейнера-рефрижератора. Молодец, Дэйв.
- Я вызвал на компьютере кое-какие списки и просмотрел их: -  Свяжусь  для
начала с Хэмилтоном и узнаю, не надо ли ему еще полтонны лютиануса на этой
неделе. А ты пока не мог бы достать мне тот проект контракта  на  немецкое
растительное масло? И всю эту еэсовскую волынку с его отправкой?..
     Телефон зазвонил, прежде чем я снял трубку:
     - Тебя Барри, - сказала Клэр, - насчет "Розенблюма" - срочно.
     Да, это была настоящая жизнь.
     И все же, пока тянулся день, я  обнаружил,  что  она  уже  не  совсем
такая, какой была. Я с головой  ушел  в  работу,  твердо  настроившись  не
отвлекаться,  не  позволять  себе  бесцельно  раздумывать  о  моих   диких
блужданиях прошедшей ночью. Я загружал работой Дэйва и Клэр, так или иначе
стараясь уклониться от их поддразниванья и кудахтанья.  Похоже,  это  дало
результаты. Я умудрился закончить все, что можно уладить в этот день, чуть
больше, чем за половину  обычного  времени.  И  все  же  я  остался  менее
спокойным, менее удовлетворенным, чем когда бы то ни было.
     - У нас нет  температуры  или  еще  чего,  а?  -  осведомился  Барри,
элегантно пристроившись на краешке моего стола и теребя пачку бланков так,
словно отрывал лепестки у розы. Он  постучал  по  своему  длинному  тупому
носу: - Я хочу сказать, ты знаешь не хуже меня, как важен каждый  из  этих
проклятых контрактов, Стив. Я предпочел бы, чтобы ты лучше  не  спешил  и,
как обычно, прочесал их, словно отточенной зубной щеткой, чем... проглядел
их одним духом и пропустил что-то важное.
     Я усмехнулся:
     - Никак не угодить, а? Ты годами приставал ко мне,  чтобы  я  ускорял
контракты, - и вот сегодня мне раз в жизни повезло, а ты вдруг  даешь  мне
отбой! С ними все в порядке, Барри. Не беспокойся об этом.
     Барри оторвал еще несколько лепестков  и  провел  рукой  по  седеющим
золотистым кудрям:
     - Если ты действительно ими доволен...
     - Доволен. Дэйв, как всегда, работал замечательно, и Клэр -  тоже.  И
ты их сам просмотрел, иначе не сидел бы здесь  и  не  спрашивал.  Давайте,
господин директор-распорядитель, сэр, убирайте свою  полосатую  задницу  с
моего стола! Я доволен!
     Но я не был доволен. Не контрактами, которые только что обработал,  в
них-то как раз я был уверен. Может, я и был на двадцать лет моложе  Барри,
но работу свою я знал. Просто я не получал от нее того  удовольствия,  как
это бывало обычно. Мне не хотелось вникать в каждую мельчайшую подробность
бизнеса, стоявшего за каждой партией груза, как  раньше;  мне  не  хватало
прежнего стремления выяснить все о каждом товаре,  который  мы  отгружали,
начиная с продуктов и кончая предметами искусства  -  стремления,  которое
дало мне многие из очень полезных фундаментальных  знаний.  Я  вдруг  стал
более нетерпимо относиться ко  всей  этой  липкой  паутине  формальностей,
стремиться поскорее от них отделаться. И Барри, будучи тонким бизнесменом,
что-то почувствовал. Но будучи также начальством,  с  которым  можно  было
пошутить, он был достаточно разумен, чтобы не выматывать своих работников.
     -  Ну,  хорошо,  мое  предусмотрительное  дитя!  Пойду  вместо  этого
отполирую стол Билла Роуза, посмотрю, может,  бухгалтерия  тоже  подхватит
болезнь скорости и обработает счета в рекордное  время.  По-видимому,  это
доконает всех наших постоянных клиентов -  шок,  понимаешь?  Э-э...  я  бы
предложил тебе немедленно отправиться домой и дать руке отдых, но если  ты
можешь  поболтаться  здесь  еще  с  полчаса  -  просто  на  случай,  вдруг
что-нибудь всплывет, знаешь ведь, как это бывает...
     - Конечно. Нет проблем, Барри. - Я бы все равно не ушел домой; что-то
подсказывало мне, что там я буду не более счастлив, чем здесь. Я  уже  был
сыт по горло этим навязчивым  полувоспоминанием,  преследовавшим  меня  по
пятам, отбрасывая на все тень  неудовлетворенности.  Вчерашним  вечером  у
меня было жуткое пугающее приключение, так мне и надо - нечего связываться
с дном жизни. Но чем больше я старался думать  об  этом,  тем  меньше  мог
вспомнить - теперь уже почти ничего, ничего отчетливого. Словно эта  дымка
была вуалью фокусника, приоткрывавшейся, чтобы  показать  пустоту,  словно
все это мне приснилось - все, с  самого  начала.  Тогда  почему  от  этого
переворачивалась вся  моя  обычная  жизнь  -  мое  тщательно  скроенное  и
пригнанное существование от Армани, жизнь, которой,  к