азам. Над нами и под нами была чистейшая бесконечная  лазурь,  бездонная
голубизна идеального моря и совершенного неба - если там и был разделявший
их горизонт, это ускользало от моего ослепленного зрения. И  под  длинными
лучами низкого  солнца  голубизна  стремительно  превратилась  в  пылающее
золото, пронизанное полосками мерцающей белизны; были то тоненькие полоски
рассветных облаков или барашки волн, гонимых ветром, или и  то,  и  другое
вместе - откуда мне было знать? Я поднялся  выше  забот,  выше  мыслей.  Я
стоял, объятый восторгом. Мы плыли по свету - свет наполнял наши паруса  и
рябил под кормой, светом мы дышали, он  заполнял  наши  вены  и  заставлял
пульс биться быстрее.  А  перед  нами,  раскинувшись  в  холмистых  волнах
облаков, лежали острова рассветного архипелага.
     Однако, по мере того, как мы приближались, они не потеряли  вида,  не
растворились,  как  это  обычно  бывает  с   облаками,   в   бесформенные,
нематериальные клочья. Они стали резче, тверже  и  становились  все  более
отчетливыми с каждой минутой, казалось, они материализовались  из  туманов
вдали так же, как это делают  вполне  обыденные  места.  Кружащиеся  пятна
белого по их золотым  краям  становились  волнорезами,  разбивающимися  об
обширные бледные пески: я  слабо  слышал  их,  когда  мы  проходили  мимо.
Тенистые серые вихри леса в их сердцевине превращались в верхушки  высоких
деревьев, шелестящих на ветру листьями, ветер  донес  ко  мне  их  тяжелое
медленное дыхание и -  очень  слабо  -  аромат  листьев  и  сосновых  игл,
папоротников и влажного перегноя, запахи древних лесов, давно  исчезнувших
с лица земли. Примерно на высоте деревьев хлопали крылья, уже  не  морских
птиц, а ширококрылых  хищников,  паривших  и  устремлявшихся  вниз:  скоп,
ястребов и гордых орлов. С маленьких островков, попадавшихся нам на  пути,
доносился скорбный жалобный лай, и серые силуэты двигались на  фоне  скал,
поднимая круглые головы, следя за нами,  когда  мы  миновали  их;  иные  в
страхе обращались в бегство. Я видел мало признаков какой-то другой жизни,
хотя как-то, я с уверенностью могу сказать, мимолетно  обрисовался  черный
силуэт оленьих  рогов  на  сине-золотом  фоне;  но  признаков  присутствия
человека я не увидел. Однажды, правда, когда мы огибали высокий серый мыс,
ко мне из гребня лесов донесся пронзительный зов труб, поднявшись  вниз  и
замолкнув. Меня никогда не волновали подобные звуки, но этот был  здесь  к
месту, жалобный и торжественный  одновременно,  словно  эти  дикие  берега
обрели голос, чтобы воспеть свое одинокое великолепие. Он пел прямо мне  в
душу, и я поддавался ему, забыв обо  всех  прочих  чудесах  в  этом  тихом
пении, я рвался сойти на землю,  отбросив  все  мои  тревоги  на  пляже  и
бегать, свободным, по густым лесам. Меня резко вывела из транса рука Молл,
упавшая мне на плечо.
     - Лучше не прислушивайся, мой добрый сэр, - спокойно заметила она,  -
когда играют не люди.
     - Не люди? - тупо повторил я. - Но то, что я слышал, не ветер.
     - А я разве это говорила? Но на этом прекрасном  острове  нет  людей.
Музыки много, но людей нет.
     Пляж появился перед нами. Прямо  над  линией  моря  на  фоне  светлых
песков неестественно прямо возвышалась высокая черная  скала,  ее  склоны,
поблескивавшие,  как  потрескавшееся  стекло,  вырисовывались  грубо,   но
безошибочно. Над нашими головами заскрипели паруса, заскрежетало оружие, и
изношенное дерево под моими ногами наклонилось под  новым  углом;  корабль
менял галс. Прозвучали приказы, и люди кинулись  к  брасам.  Я  огляделся:
теперь у руля стоял Джип, и он уводил корабль подальше от берега.
     - Самый мудрый штурман на свете, - прокомментировала Молл. -  В  этих
местах есть много способов налететь на скалы. - Дружески хлопнув  меня  по
плечу, она вернулась назад на квартердек, чтобы присоединиться к Джипу.  Я
рассеянно потер царапину и  прислушался  к  песне,  которую  пел  какой-то
матрос под эту зловещую музыку, замиравшую вдали за кормой.

                    Здесь нет ни старости, ни печали,
                    Как звезд на небе
                    Тучных стад в долине,
                    Великие реки струятся
                    По цветущим равнинам,
                    Ручьи молока и меда,
                    Ручьи крепкого эля,
                    Здесь нет ни голода, ни жажды,
                    В Пустынных Землях,
                    В стране Вечной Юности.

     - Отставить, ты, тарахтело! - зарычал  капитан  Пирс,  но  певец  уже
замолчал. С холмов с насмешливым карканьем поднялась стая серых  ворон,  и
это было последнее, что мы услышали.
     Мой взгляд был все еще прикован к берегу, но облачные острова по  обе
стороны уже исчезали, становились все дальше и дальше, снова растворяясь в
туманном далеко. Я не сразу заметил, как  рядом  со  мной  опять  оказался
маленький стюард:
     - Капитан свидетельствует свое уважение,  хозяин,  и  спрашивает,  не
выпьете ли вы с ним и со штурманом вина перед обедом на квартердеке?
     Конечно, я бы выпил. После тревог и всех этих  экскурсов  -  Господи,
неужели это было только вчера? - а также бессонной ночи я чувствовал,  что
мне срочно надо  выпить,  желательно,  чего-нибудь  покрепче.  Я  подумал,
интересно, они возят на каперах  ром?  "Вино",  однако,  оказалось  чем-то
вроде мадеры, дымчатым и невероятно крепким, оно подавалось судовым  коком
в оловянных кубках вместимостью в полпинты. После  второго  бокала  я  уже
совсем не чувствовал  боли  и  ощущал  себя  достаточно  уверенно,  чтобы,
подражая Джипу и капитану, положить ноги  на  поручни  и  покачиваться  на
стуле в такт легкому прыгучему  движению  судна,  в  то  время,  как  Молл
облокотилась на огромный руль. Однако что-то не давало мне покоя, и  когда
мы поднялись, чтобы сойти вниз, я сообразил что это было.
     - Солнце! Оно уже почти село! Но,  черт  побери,  мы  же  отплыли  на
рассвете! А это было не более двух часов назад. И уже обед?
     Пирс громко загоготал, его челюсти застучали и затряслись, и в  ответ
ему с нижней палубы прозвучал негромкий смешок. Джип изо всех сил старался
сохранить серьезное выражение лица, но у него ничего не  вышло.  И  только
Молл даже  не  улыбнулась,  но  серьезно  смотрела  на  меня  со  скамейки
рулевого.
     - Валяйте, смейтесь,  -  непринужденно  сказал  я.  -  Ничего,  здесь
новичок на судне.
     - Извини, Стив, - ухмыльнулся Джип. - Мне помнится, меня в первый раз
это тоже потрясло, а  ведь  меня  предупреждали.  Вспомни,  к  востоку  от
солнца, к западу  от  луны  -  вот  где  лежит  наш  путь.  Так  что  оно,
натурально, садится сейчас у нас за спиной, и мы теряем день. Не волнуйся,
мы наверстаем его на обратном пути. А теперь пошли поедим.
     Я немного опасался пищи, смутно припоминая рассказы о  сухом  печенье
из изъеденной  долгоносиками  муки  и  солонине,  жесткой,  как  камень  и
плесневелой. Мне следовало знать лучше. Маленькая кают-компания была  ярко
освещена покачивающимися бронзовыми лампами, мебель была в стиле  королевы
Анны или что-то в этом роде - я не назвал бы  ее  антикварной,  во  всяком
случае, на этом судне, - стол был  сервирован  ярко  начищенным  серебром.
Капитан Пирс, по всей видимости, занимался доходным бизнесом; как  бы  там
ни было, он жил на широкую ногу. Пять перемен, с вином, даже закусок  было
несколько сортов, в основном, тушеные овощи и нарезанное кусками  мясо,  а
кроме  того,  жареная  дичь,  на  каждого  по  птице.  Все  трехзвездочные
рестораны в городе готовы были бы пойти на убийство, только бы  заполучить
такое. Я ощутил  некоторое  беспокойство,  когда  мне  сообщили,  что  это
золотые ржанки, - они ведь, кажется, были редкими птицами.  Но  здесь  все
делалось иначе, к тому же ничто  уже  не  могло  вернуть  птичек,  и  я  с
жадностью проглотил блюдо. В море мой желудок первое время всегда был не в
лучшем виде, но только не здесь. Движение могло быть точно таким  же,  но,
по-видимому, он просто отказывался верить, что мы в море.
     После обеда был подан кофе и бренди. Джип закурил сигару, а капитан -
огромную трубку, набитую, по моему предположению, той  же  смесью  серы  и
крапивы, что и то  снадобье,  которое  он  нюхал.  Я  ухитрился  выдержать
возникшее в этом ограниченном пространстве амбре где-то около  часа,  пока
эти двое состязались друг с другом, нагромождая, как я искрение  надеялся,
горы невероятных историй о своих прежних столкновениях с Волками и  прочих
опасностях, подстерегающих в море. Теперь я уже не  осмеливался  чему-либо
не верить, даже рассказу Джипа про то, что именно он поймал, использовав в
качестве наживки бычью голову. Наконец, они довели  меня  окончательно,  я
принес извинения и нетвердым шагом отправился в постель. Или,  вернее,  на
койку. Капитан предлагал мне как "владельцу" воспользоваться своей каютой,
однако я счел тактичным отказаться. Вместо этого я занял одну из крохотных
кабинок, как их здесь называли, примыкавших к дверям кают-компании. Джип в
качестве штурмана занял кабинку по левому борту. В моей кабинке,  размером
чуть больше шести квадратных футов, был только расшатанный стул,  откидной
столик у стены и зловеще смахивающий на гроб ящик, подвешенный канатами  к
балкам наверху. Это и была моя кровать. Мне она была коротковата дюйма  на
два, а я еще не научился спать, свернувшись калачиком. Кроме того, все мои
рефлексы кричали, что сейчас около  девяти  утра,  и  мне  давно  пора  на
работу.  Воздух  был  спертым  и  как-то  уж   слишком   отдавал   обедом,
единственный иллюминатор, выходивший на палубу, я  открыть  не  сумел.  Не
помогло и выпитое спиртное, жужжавшее в  голове.  Прозадыхавшись  час  или
два, я плюнул, оделся и снова вышел на палубу, прихватив с  собой  бутылку
бренди, которой снабдил меня Пирс, чтобы глотнуть на ночь.
     От зрелища ночи у меня перехватило дыхание - так она была  прекрасна.
Солнце уже давно зашло, появились звезды, и огромное сияющее серое облако,
изогнувшееся великой аркой, замерзшая волна над полной луной,  окаймлявшей
его холодным огнем,  побелило  палубы  и  превратило  паруса  в  натянутые
полотнища из серебра. Над нами сквозь широкий купол ночи, как  показалось,
эхом  отозвался  тихий  гром,  прокатываясь  в  одном   ритме   с   мягким
покачиванием корабля. Настойчивое  шипение  вдоль  корпуса  напоминало  об
истинной скорости, с которой мы шли, так  же,  как  хлопание  вымпелов  на
головках мачт и негромкий гул парусов. Несколько чаек все еще кричали  нам
вслед или садились но нок-реи, как на насест. Главная палуба  была  пуста,
если не считать  силуэтов  спящих  рук,  завернутых  в  одеяла.  Это  были
вахтенные, готовые к любым неожиданностям, в  то  время  как  их  товарищи
более уютно устроились  в  гамаках  внизу.  Вдоль  поручней  квартердек  и
переднюю палубу меряли шагами часовые, каждый в своем ритме, ходили, чтобы
не заснуть, а у руля по-прежнему  стояла  Молл,  ее  длинные  волосы  были
пронизаны светом, а глаза сияли, как звезды. Часовые и  помощник  капитана
отсалютовали  при  моем  появлении,  а  Молл  небрежно  качнула   головой,
приглашая присоединиться к ней. Я поднял бутылку и  увидел,  как  в  ответ
блеснули ее зубы.
     - Прекрасная волчья луна! - объявила Молл, когда я забрался наверх по
трапу.
     - Не надо все портить! - взмолился я. - Слишком это красиво.
     - Не правда ли? - весело согласилась Молл. - Иди сюда,  отсюда  лучше
видно... хотя еще лучше - с такелажа или с верхушек мачт...
     Я много лазал по скалам, однако скалы не качаются.
     - Может быть, потом... - я собирался добавить еще что-то, но  тут  же
позабыл об этом. Я с беспокойством смотрел за поручни  корабля.  Нигде  не
было и следа бездонной лазури, словно она вообще не существовала.  Во  все
стороны, сверкая, как оружейная сталь, под луной простиралась пустая  ширь
серой ряби. Это мог быть просто спокойный  океан,  ловивший  и  отражавший
мягкие тени этой  плывущей  перистой  арки  с  такой  точностью,  что  они
казались одной субстанцией. Вместе они образовывали широкий туннель, почти
отверстие пещеры, по направлению к которому мы и  плыли,  в  иссиня-черное
небо с подвешенными в нем луной и звездами. И все же  звуки  были  звуками
моря и паруса надувались сильным бризом, трепавшим мне волосы.
     Море или не море, похоже, Молл это ничуть не волновало, поэтому я  не
позволил и себе беспокоиться; мне уже надоела  роль  зеленого  новичка.  Я
просто нашарил в кармане перочинный нож и откупорил им бутылку бренди. Мне
крайне необходимо подкрепиться из  нее,  но  вежливость  требовала,  чтобы
первой это сделала Молл.
     - За то, чтобы ты пребывал в добром здравии, мастер  Стивен.  И  твоя
прекрасная возлюбленная. - Она деликатно обтерла горлышко бутылки  большим
пальцем, прежде чем передать мне ее назад.
     - Моя... Клэр не моя... э-э... возлюбленная. Просто друг.
     - Тогда что же ее  возлюбленный?  Должно  быть,  он  медлителен,  раз
предоставил погоню тебе.
     Я фыркнул:
     - Мне бы пришлось очень солоно - пытаться объяснить ему,  что  с  ней
стряслось. Правда, по-моему, у нее никого нет, во всяком случае, сейчас.
     Молл посмотрела на меня с уважением:
     - Что ж, стало быть, тем более хороший ты человек, раз  поспешил  так
скоро ей на выручку.
     Я смущенно опустил бутылку и пожал плечами:
     - Не такой уж хороший. Это ведь я виноват, что она попала в  беду.  Я
сам, дурак, во всем виноват, совал нос повсюду и все  делал  не  так,  как
надо. Я должен был знать, что это навлечет несчастье.
     - Что так? Это неслыханно -  так  глубоко  пробраться  в  Сердцевину.
Никто из тех, кому хоть что-то известно о Волках,  не  ждал  такого  -  ни
Джип, ни я. Тебе незачем себя винить.
     Я покачал головой:
     - Хотел бы я с тобой согласиться. Хотя это не играет роли - моя  вина
или нет, я должен был отправиться за ней. Не мог  же  я  просто  сидеть  и
ничего не предпринимать.
     - Но твоя жена, твоя собственная возлюбленная - что она? Разве ты  не
должен был остаться с ней? Разве это справедливо  по  отношению  к  ней  -
рисковать собой в такой дьявольской гонке?
     У меня в горле появился кислый привкус:
     - Я не женат. И едва ли найдется девушка, которой будет не все  равно
- вернусь я или нет. Может, разве что  Клэр,  если  верить  этому  старому
мерзавцу.
     - Стрижу? Да, в этом ты можешь ему верить. Однако остерегайся слишком
доверять ему. - Она озорно посмотрела на меня. - А эта Клэр, ты никогда...
     - Нет, никогда в жизни, черт побери! - отрезал я и для ровного  счета
добавил: - А как насчет тебя? Ты замужем? А твой  папочка  знает,  что  ты
уехала?
     Молл залилась журчащим смехом и вздернула свой длинный нос:
     - Венчана? Ну нет, только не я, для этого я слишком перекати-поле.  И
потом, я люблю спать по обе стороны кровати.
     И пока я переваривал то,  что  она  сказала,  Молл  понюхала  воздух,
взглянула вверх на паруса с инстинктивной небрежностью, порожденной долгим
опытом, слегка отпустила руль.
     - Ветер свежеет, но не хотелось бы  ставить  еще  один  риф  -  пока.
Скорость - вот что самое важное сегодня ночью,  коль  уж  мы  охотимся  на
жирную сельдь. - Я сел на высокую скамью рулевого  и  стал  изучать  Молл,
пока она наклонилась, чтобы проверить нактоуз компаса. Она была,  конечно,
не красавица, слишком уж широка в кости, но  ее  черные  лоснящиеся  брюки
облегали очень женственные формы, и двигалась она с  грацией  спортсменки.
Только это да ширина ее обнаженных плеч свидетельствовали о какой-то силе,
не говоря уже о той тигриной мощи, которую она демонстрировала раньше.  Ее
спокойная манера держаться никак не выдавала и свирепости, вызывавшей  эту
силу; однако я все время помнил о том, что это присутствует в Молл.
     - Ничего себе селедочка, - заметил я. - Но  ведь  догнать  их  -  это
только половина проблемы, а что мы будем делать дальше?  Я  чувствую  себя
гораздо спокойнее оттого, что ты с нами. Я рад, что ты поехала - и страшно
благодарен тебе за это. В конце концов, это ведь не твоя драка.
     - О, вот драка как раз моя, - мягко произнесла Молл.  Она  посмотрела
вверх, туда, где за бортом сияли звезды. Их бледный свет  отражался  в  ее
глазах, и она пристально вглядывалась во что-то, видимое ей одной - может,
воспоминания или дурные предчувствия. - Я сражаюсь с  Волками  и  гнусными
мерзавцами их сорта, а также со всяким более сильным злом,  что  стоит  за
ними. И со  всей  несправедливостью,  что  переполняет  мир.  Я  поклялась
воздавать по заслугам любому злу, какое могу найти. И более всего - коли в
беде оказывается девица... - Молл резко оборвала свою речь и  осведомилась
с устрашающей холодностью: - Скажи, над чем ты смеешься, мастер Стивен,  и
мы посмеемся вместе.
     - Я вовсе не смеялся! - поспешно заверил ее я. - Во всяком случае, не
совсем - просто... ну, я никогда раньше не слышал,  чтобы  кто-нибудь  так
говорил. Знаешь, как - ну, не знаю - как странствующий рыцарь? Или  -  как
же это называется, черт побери? - паладин. И меньше всего я ожидал этого -
извини - от чертовски привлекательной женщины...
     - Паладин? - Молл сейчас же  оттаяла  и  отвесила  мне  такой  низкий
поклон, что ее кудри пеной закрыли лицо. - Высокая  похвала,  добрый  сэр!
Слишком высокая для такой ничтожной особы, как я. Но все равно я благодарю
тебя. - Она криво усмехнулась. - Кабы  все  мужчины  были  со  мной  столь
любезны, я была бы о них лучшего мнения.
     - Просто они, наверное, чувствуют себя неадекватно рядом с  тобой.  Я
на такое не отваживаюсь. Ты спасла мою шкуру и помогаешь мне теперь спасти
Клэр. Как я уже говорил, я благодарен тебе и не могу возмущаться тобой.  -
Я уже знал, что мне надо было сменить тему еще до того, как я  начал  свою
тираду.
     - И меньше всего - когда я думаю, что придется снова помериться силой
с этими проклятыми Волками. Ты что-то сказала... более  сильное  зло,  что
стоит за ними. Старик Стриж тоже все время  на  это  намекал,  но  не  мог
сказать больше... или не хотел. Ты случайно не...
     Она покачала головой, скрестила руки поверх руля и задумчиво оперлась
на них подбородком.
     -  Нет,  Стивен,  с  уверенностью  сказать  не  могу.   Но   нетрудно
догадаться. За такими существами всегда стоит зло, пусть даже  только  то,
что осталось в их крови от далеких предков.  Глубоко  в  самом  центре,  в
сердце Великого Колеса...
     - Ты хочешь сказать - в Сердцевине?
     - Да, да, многие так и зовут его. Как бы то ни было, там есть и добро
и зло, и они хорошо сбалансированы -  хорошо  перемешаны,  можно  сказать.
Каждого понемногу в большинстве вещей, и точно так и не более - в человеке
и его деяниях. Однако здесь, к востоку от рассвета, мера для всех вещей  -
иная. Здесь можно встретить великое добро, это правда, но и великое зло  -
тоже; и они меньше смешиваются. Нет, бренди мне больше не  надо,  спасибо,
для рулевого здесь слишком подветренный берег.
     Я отнял бутылку от губ.
     - Ты рассуждаешь о добре и зле так, словно каждое из  них  -  вещь  в
себе.
     Молл поразмыслила:
     - Они такими  и  могут  быть,  там,  на  грани  слияния  миров.  Вещи
абсолютные и чистые. Ибо чем  дальше  уходишь  от  Сердца,  тем  чище  они
становятся.
     - Как это чище? В умах людей - злых людей? Или полулюдей, как Волки?
     - Трудно сказать. Умы... да, разума  там  достаточно.  Люди...  может
быть. - На ее лице появилось то же отчужденное выражение. - Кое-кто из них
когда-то могли быть людьми. Людьми с черной душой, летящими  на  зло,  как
мотылек  летит  на  огонь,  и  чем  ближе  подлетали,  тем  больше  теряли
человеческий облик. Но другие - это могло быть то самое более сильное зло,
проникавшее внутрь и по ходу принимавшее  все  более  человеческий  облик;
возможно, чужая кровь в Волках именно от него. А вот здесь, между  Сердцем
и Краем, и те, и другие одинаково плохи,