очень горишь желанием, - заметил я.
     - Это вообще-то опасно, - сообщил мне Джип.
     - Но в такое время они вроде не так страшны.
     - Опасности?
     -  Он  водится  со  странными  типами.  Пойдем-ка  мы  лучше  -   тут
довольно-таки далеко, а этот твой автомобиль  нам  не  понадобится.  Стриж
вроде как не очень хорошо относится к таким вещам.
     Катька проводила нас до лестницы. Никто не попросил у  нас  платы  за
еду и напитки, и  я  почувствовал,  что  они  обидятся,  если  я  предложу
заплатить.
     - Ты позаботишься о Стефане,  правда,  Джип?  -  настойчиво  спросила
Катька и неожиданно крепко обняла меня. Она  не  поцеловала  меня,  просто
быстро коснулась щеками моих щек и отпустила, так что это выглядело  почти
как  официальное  прощание.  Джип  серьезно  кивнул  и  подал   мне   знак
подниматься по ступенькам. Катька не последовала за нами, но стояла, молча
глядя нам вслед и нервно постукивая колодой карт по бедру.
     Когда я открыл дверь, холодный ветер ударил мне в лицо, однако  дождь
прекратился. Небо прояснилось, по нему неслись рваные тучи. Я с удивлением
заметил, что без туч  стало  совсем  светло,  как-то  ясно  от  сероватого
звездного света, приглушавшего цвета и делавшего  обманчивыми  расстояния.
Джип тщательно закрыл за нами дверь и указал мне путь вверх  по  улице.  В
сточных  канавах  все  еще  стояли  лужи  воды,  вода  поблескивала  между
истертыми булыжниками, и в дороге, казалось,  отражалось  небо,  а  каждый
продолговатый булыжник был как маленьким мостиком через его. Джип, похоже,
погрузился в размышления, и какое-то время мы шли в молчании. Он заговорил
первым:
     - Я говорил, что хочу объяснить тебе все про ту ночь.
     - Тебе нет необходимости это делать.
     - А по-моему, есть, - ты же уже трижды  спасал  мою  шкуру.  Думается
мне, ты понял, что я просто испугался, да? Но не только  за  себя.  Это  я
тебе говорю. Я клял себя на чем свет стоит за то, что вообще втянул тебя в
эту историю. Боялся, что ты увязнешь еще глубже  и  навлечешь  еще  худшие
беды на свою голову. - Он хрипло рассмеялся. - Надо  было  мне  раньше  об
этом думать, как считаешь?
     Я не ответил.
     - Так вот, я решил, что напугал тебя, и ты больше сюда  не  полезешь.
Да только я превозмог свой страх. Старина Стриж все хорошенько  устроил  с
той штуковиной, она у него взвыла и вылетела отсюда - столбик дыма, и все.
Так что я подумал, что теперь все в порядке. И тут  же  узнал,  что  Волки
смылись...
     Он покачал головой:
     - Стив, это все я виноват. Я  должен  был  как  следует  предупредить
тебя, может, даже найти тебе защиту. Но положа руку на  сердце,  мне  и  в
голову не могло прийти, что там с тобой что-нибудь случится.  В  жизни  не
слыхал, чтобы Волки так далеко забирались  в  Сердцевину,  никогда  раньше
такого не бывало. Другие, да, изредка, но чтоб Волки -  никогда.  Все  это
очень скверно выглядит, Стив.
     - Ты ни в чем не виноват, - нетерпеливо заявил я. - Ты же не в ответе
за действия этих мерзавцев. И за то, что именно им вздумается разнести  на
части, ты тоже не отвечаешь. Да и кто вообще отвечает,  если  разобраться?
Откуда они взялись? Ты сказал, они на самом деле не люди - что это значит?
- Теперь я уже начинал злиться, еда и выпивка разогнали шок и изумление. -
И что ты там говорил насчет Сердцевины? Если эти подонки Волки охотятся за
мной, я хотя бы должен знать о них  все,  что  можно,  да  или  нет,  черт
побери?
     Джип, однако, медлил с ответом.
     - Я не могу рассказать тебе все в точности,  -  наконец,  сказал  он,
когда мы свернули, дойдя до конца улицы. - Сдается мне, Волки  и  сами  не
знают всего, во всяком случае - наверняка, но я  расскажу  тебе  все,  что
смогу. Это  давняя  история.  Их  предки  были  обычными  людьми,  хотя  и
смахивали на волков - банда пиратов, настоящий сброд, со  своими  шлюхами.
На Карибах это было, давным-давно. Они вроде как стали поперек горла  даже
своим дружкам и в один прекрасный день очутились  запертыми  на  крохотном
островке, о котором на карте слыхом не слыхивали. Судя по  рассказам,  это
местечко уже тогда пользовалось дурной славой - священное место  карибских
индейцев-людоедов,  но  и  те  старались  держаться  от  него  подальше  и
отваживались высаживаться там только для того, чтобы напоить кровью  своих
языческих идолов. Видишь ли, считалось, что там, на  необитаемом  острове,
они не выживут. Но они выжили, как черви, через запретную плоть.
     - Запретную? Ты хочешь сказать, что они тоже стали каннибалами?
     - Вот именно, и даже хуже: ложились с собственной плотью и  кровью  и
так плодились - с кровной родней. И процветали, кстати, - они были  словно
дьяволы, но пожирали они не только своих, а завели привычку выходить,  как
акулы, в своих грубых каноэ и подстерегали маленькие суда,  что  проходили
поблизости, а то и заманивали корабли побольше  на  рифы  своего  острова.
Помоги Господь душам тех несчастных, что попали в их  лапы!  Говорят,  они
оставили в живых кое-кого и разводили, как скот, на бойню. Я слыхал - были
люди, которые тоже так жили,  -  много  лет  назад,  в  Шотландии,  может,
знаешь. Сони Вин и его клан? Только эти были еще хуже. А теперь и  подавно
стали хуже.
     Внезапно пища тяжело осела в моем желудке,  и  почувствовал  тошноту.
Скрытый смысл слов Джипа... я с трудом отогнал эту мысль.
     - Джип, что же может еще хуже?
     Джип небрежно пнул ногой обрывок полиэтиленовой  обертки,  попавшийся
ему на пути.
     - Ну, люди, что уходили в те края, никогда не возвращались назад, так
что туда стали ездить все меньше и  меньше,  и  этот  остров  почитай  что
совсем забыли. А потом - ну, может, он  на  время  оказался  вроде  как  в
стороне, знаешь, как это бывает. А пока что они менялись. Из  поколения  в
поколение, потихоньку.
     - Ты хочешь сказать, эволюционировали.
     Джип непонимающе посмотрел на меня:
     - Ни о чем таком я не знаю. Это отдает как его...  Дарвином,  а  меня
воспитывали в строгих правилах. Они изменились, и это все, что я знаю.  Не
то чтобы в их кровь закралось что-то нечеловеческое,  скорее,  сказывалась
их собственная дурная кровь - а может, там было что-то еще на том острове.
Коротко говоря. Волки - не человеческие существа. Они и не  совсем  похожи
на нас. Они думают по-другому, не так, как мы, и уж,  конечно,  пахнут  не
так, как мы! Они уже не могут спариваться с  людьми,  только  а  со  своей
поганой кровью.
     Я присвистнул:
     - Так они новый вид? Господи, а в этом есть смысл. Наверно,  вот  как
все получилось. Небольшая изолированная группа, постоянное  кровосмешение,
обмен  генами  туда-сюда  -  и  вот  возникает  мутация,  и  они  начинают
размножаться по-настоящему. Этим и объясняется этот нездоровый цвет кожи и
их размеры. Но чтобы такое случилось с человеческим видом, с  ЛЮДЬМИ...  -
Может, это и было неслыханно, но теперь я понимал, почему у меня при одном
взгляде на эти существа волосы  вставали  дыбом.  Во  мне  говорила  кровь
предков, предостерегая от чужаков, вторгающихся в наши владения, - и  даже
более того. От первобытных хищников... - А мой начальник подумал, что  они
всего-навсего панки! Если ты знаешь, что это такое.
     Джип моргнул:
     - Конечно. И  меня  это  не  удивляет.  Это  как  я  тогда  сказал  -
потрясающе, как люди все-таки видят только то, что хотят  видеть...  -  Он
криво усмехнулся. - Я тебе кое-что скажу, Стив. Этот мир много  шире,  чем
они могут даже помыслить. Они цепляются  за  то,  что  знают,  за  твердый
центр, где все скучно, мертво и предсказуемо. Где часы идут, и в них ровно
по шестьдесят секунд в минуту, и так с колыбели до могилы  -  это  и  есть
Сердцевина. А здесь, снаружи  -  на  Спирали,  все  движется  дальше,  еще
наружу, к Краю. Но это не так - во всяком случае, не всегда.  Этот  мир  -
нечто гораздо большее, чем шарик из грязи, что  кружится  в  пустоте,  как
говорят эти умники. Он дрейфует, Стив, во Времени и в Пространстве.  И  не
один прилив бьется о его берега, и не один отлив уходит от них.
     Он поднял глаза к тускнеющему небу:
     - Так что в один прекрасный день - а это бывает у каждого человека  -
один такой прилив ударяется  прямо  о  его  ноги.  Но  большинство  просто
смотрят и отскакивают еще до того,  как  он  успеет  замочить  им  кончики
пальцев. Смотрят  и  не  понимают,  и  никогда  не  поймут;  и  они  снова
возвращаются в Сердцевину, теперь уже навсегда.
     - Но ведь всегда находятся и такие, кто этого не делает?
     - И выглядывают наружу, посмотреть на горизонты бесконечности! Кто-то
в страхе склоняется и бежит от правды, что им открылась.  Но  другие,  они
делают шаг вперед - в холодные открытые воды. - Джип на ходу кивнул самому
себе, углубившись  в  свое  внутреннее  видение.  -  И,  в  конце  концов,
пересекают их. Частенько случается, что из Портов, как этот, где за тысячу
лет и больше приходы и уходы завязали узел во Времени,  -  во  все  уголки
широкого мира. Господи, господи, и  какого  широкого!  -  Джип  неожиданно
взглянул на меня, и я увидел, как в звездном свете блеснули его зубы: - Ты
ведь очень ученый человек, Стив. Так как ты думаешь, сколько углов у мира?
     Я пожал плечами:
     - Четыре, фигурально выражаясь. Но в действительности...  -  Я  снова
увидел усмешку Джипа, но продолжал развивать свою  мысль  и  сунул  голову
прямо в ловушку. - Ни одного, потому что это шар. Во всяком случае,  более
или менее.
     Джип покачал головой:
     - Не-а.  Спроси  у  математиков.  Как  я  спрашивал,  когда  обучался
сферической навигации. Даже те, кто глубоко застрял в  Сердцевине,  знают,
что это не так. Шар - это концепция, она ограничивает; так что не  говорят
- ни одного угла, а говорят - у него бесконечное множество. И знаешь  что,
Стив? Каждый из этих углов - это особое место. Место, которое существовало
или будет существовать или никогда не существовало,  разве  что  в  голове
людей, породивших его. Они проглядывают, как тени, за реальными местами  в
этой вашей реальности, тени их прошлого, их легенд, их  любви,  того,  чем
они могли быть в прошлом и еще могут стать в будущем; они соприкасаются  и
перемешиваются с каждым местом во многих точках. И ты  можешь  искать  всю
жизнь и не найти даже их следа, но если научишься, можешь проскочить между
ними на  одном  дыхании.  Только  вот,  Стив,  тени  ли  это...  или  ваша
реальность - их тень?
     Я уставился на него, потеряв дар речи, но  Джип  продолжал  негромко,
нараспев говорить будто сам с собой, как человек, пережевывающий  то,  что
знал всю жизнь, но не переставал этому поражаться.
     - Там, к западу от заката, к востоку от восхода Луны лежит Саргассово
море и Рай моряков [место, где по преданию  веселятся  их  души],  там  же
находится Кладбище Слонов, царство Эльдорадо и империя Престара Джона...
     - Хай Бразил? - предположил я, ибо мне снова вспомнился тот  странный
груз.
     - Я был там, хорошее место; но есть  и  другие.  Там  есть  все,  что
угодно. Богатства, красоты, опасности - все,  что  есть  в  уме  и  памяти
людей, черт бы его побрал.
     И, наверное, даже больше - только эти тропы вроде как  много  труднее
найти.
     Но мысль о том грузе повлекла за собой другие воспоминания, а с  ними
и приступ горькой тревоги:
     - Так это туда они увезли Клэр? - Я схватил Джипа за  руку.  -  Тогда
как же мы можем хотя бы надеяться ее найти, черт побери!
     Джип улыбнулся, и улыбка у него получилась чуть кривая:
     - Именно это мы и собираемся узнать, Стив.
     Я отпустил его руку. Вместе с последними каплями дождя меня пронизало
отчаяние:
     - Ты и твой распроклятый шаг вперед! Будь проклят тот день,  когда  я
его сделал!
     Джип пожал плечами:
     - Это не ко мне. Я здесь потому, что ты сделал этот шаг, и  даже  три
раза подряд. И, наверное, даже дело не в тебе. - Он  тяжело  опустил  руку
мне на плечо. - Понимаешь, Стив, здесь,  в  этой  части  города  ты  скоро
узнаешь, что нельзя увидеть конца вещей, и предвидеть, куда  тебя  заведет
тот или иной поступок. Но одну вещь я все же  заметил  -  все  зависит  от
того, как ты пришел к тому, чтобы сделать свой первый шаг. Старый Стриж  -
он говорит то же самое, а он-то уж по-настоящему хитрый ублюдок.  Со  мной
это происходило медленно, шаг за шагом, можно сказать, старый приятель  по
плаванию - я помогал ему иногда, а он рассказал мне все  подробно,  потому
что считал, что это единственный способ со мной расплатиться. А я - я  все
делал правильно, я бы сказал, - потихоньку. Но вот ты - ты просто ворвался
в эту историю в один момент - помочь человеку, которого знать не знал, и к
черту свой собственный риск. А это, я бы сказал,  длинный  прямой  шаг,  и
чистый к тому же - доброе дело, и ты не должен в нем раскаиваться, хотя бы
до тех пор, пока не узнаешь, чем дело кончится. Я бы сказал  даже,  что  с
таким началом ты все сделал себе на пользу, да только...
     Он  заколебался,  остановился  и  стал  осматриваться,  словно  искал
кого-то или свой путь. Но там было только  одно  место,  куда  можно  было
свернуть - далеко впереди и направо, и ни одного живого  существа  вокруг,
кроме  какой-то  собаки  вдалеке,  желтоватой  и  костлявой,  по-видимому,
бродячей, пропавшей за каким-то порогом.
     - Только? - подсказал я.
     - Только что?
     Но Джип внезапно широким шагом  направился  через  пустую  дорогу  по
направлению к углу, и мне пришлось рысцой припустить за ним. Я, задыхаясь,
повторил свой вопрос и не отставал от Джипа, пока тот не ответил, медленно
и неохотно.
     - Только... это все  насчет  того,  что  они  так  далеко  забрались,
залезли в Сердцевину. Не могу не удивляться... ну, тому,  что,  может,  ты
вроде как не сам сделал этот шаг, хотя он и был хорош. Что тебя могли и не
подловить - не заманить в ловушку, так сказать. А вот это уже плохо.
     Дальше мы шли в молчании. Я слышал быстрое  дыхание  Джипа,  лоб  его
блестел. Мы двигались быстро, однако  я  видел,  что  раньше  он  даже  от
стремительной пробежки так не задыхался. Раз или два он оглядывался назад,
в ту сторону, откуда мы шли. Я тоже смотрел и ничего  не  видел,  но  рука
Джипа почти все время находилась на эфесе его меча. Улица, на  которую  мы
свернула, была широкой и открытой, я  смутно  припомнил,  что  как-то  раз
проезжал по ней. По одну ее сторону все еще шли старые склады,  но  другая
была почти очищена. Через несколько ярдов старая внушительная стена  резко
оборвалась, и пошла изгородь из колючей проволоки. За ней  были  возведены
массивные ангары из рифленого железа, под бледным небом они  казались  еще
более грязными и заброшенными, то там, то тут попадались пустые,  заросшие
и замусоренные строения. Перед одним  из  них,  находившимся  между  двумя
другими, более крупными,  и  оканчивавшимся  высокой  старинной  кирпичной
стеной, и остановился Джип. Он быстро огляделся, и я увидел, как его глаза
на мгновение расширились. Но когда я  оглянулся,  я  увидел  только  хвост
какой-то собаки, поспешно исчезавшей за углом, может, все той же; как  все
бродячие псы, побаивавшейся человечьего взгляда. Джип, казалось, нервничал
как никогда; он что-то пробормотал, затем с неожиданным приливом  какой-то
свирепой энергии бросился на колючую проволоку  и  вскарабкался  на  самый
верх с поистине обезьяньей ловкостью.  Я  попытался  последовать  за  ним,
укололся ладонью о первый же ряд и свалился вниз. Джип кивнул, встал ногой
на один ряд проволоки, другой ногой - на соседний и раздвинул их на  такую
ширину, что я смог свободно пролезть между ними.
     Ангар был таким же, как остальные,  разве  что  более  заброшенным  и
неряшливым. Он сильно зарос и весь был засыпан мусором - всем, чем  угодно
- начиная с аккуратных  стопок  домашнего  мусора,  вываливавшегося  прямо
через изгородь, и черных пластиковых мешков,  в  которых,  казалось,  были
жуткие расчлененные  трупы;  до  огромных,  свободно  валявшихся  свертков
грязных и разорванных отбросов и даже остатков какой-то техники. Ржавые  и
безликие, они поднимались вверх, как странная  поросль  среди  моря  трав,
дров и пурпурного иван-чая, высотой  по  меньшей  мере  в  пять  футов,  а
местами и выше,  скрывая  предательские  контуры  разбросанного  под  ними
мусора. Огромные рифленые  стены  ангаров  представляли  собой  интересный
контраст, один в современных пастельных  тонах  на  кирпичном  фундаменте,
другой из простого гальванизированного металла пятидесятых годов -  теперь
ржавый, сильно заляпанный и, по-видимому, разлагавшийся снизу  доверху.  К
этому ангару и направлялся Джип, я по-прежнему в молчании следовал за ним,
посасывая ладонь  и  стараясь  вспомнить,  когда  в  последний  раз  делал
противостолбнячный укол. Даже при свежем ветре здесь ужасно несло, но было
в атмосфере этого места и нечто худшее, и Джип, по все  видимости,  ощущал
это так же остро, как я. В сгущавшейся темноте  шелест  трав  звучал,  как
шепот  голосов,  и,  оглянувшись  назад,  я  увидел,  как  одно  из  пятен
заколебалось  на  ветру,  так,  словно  под  ним  что-то  двигалось,   все
приближаясь и следуя за нами по пятам. Джип тоже увидел это, и я  услышал,
как дыхание со свистом вырвалось из его груди; однако он просто  продолжал
свой путь.
     Когда мы дошли до стены более старого ангара, Джип, похоже,  собрался
с силами и пошел дальше своей обычной спокойной  походкой,  пожалуй,  даже
слишком спокойной. Во многих местах  сами  заплаты  на  стенах  наполовину
проржавели и были покрыты новыми; то там, то тут они продолжали ржаветь до
конца и оставили зияющие рваные дыры на стенах. Рядом  с  одним  из  таких
отверстий травы, казалось, росли не так густо, и расчищенное  пространство
было отмечено  широким,  похожим  на  шрам,  участком  пепла.  Здесь  Джип
остановился и стал колотить башмаком по ржавеющей стене, подняв  при  этом
неимоверный грохот.
     - Вставай, Стриж! Вставай и выходи сюда, паршивый старый паук! У тебя
визитеры в гостиной!
     С минуту ничего не происходило, и Джип уже  собирался  снова  лягнуть
стену, как вдруг что-то зашевелилось, заскрежетало и издало такой сухой  и
ржавый стон, что я решил, что это падает металл. Затем из  неровной  дыры,
словно животное  из  своего  логова,  выкатилась  сгорбившаяся  фигура,  в
которой я распознал человека только по гриве седых волос.  Его  конечности
стали распрямляться, очень напоминая паука, и я увидел, что он  облачен  в
допотопное и по виду грязное черное одеяние, завязанное  на  талии  куском
сальной веревки, свисавшей  ниже  колен  его  мешковатых  сероватых  брюк.
Башмаки его тоже были  допотопными,  с  потрескавшимися  подошвами,  руки,
которыми  он  загребал  землю,  как  крот   когтями,   -   скрюченными   и
натруженными. Двигаясь, он издавал скрип, как сухие листья,  а  исходившее
от него зловоние било в нос, как удар. Он слегка поднял голову, скосил  на
нас глаза, не глядя вверх, и вся его поза выражала скрытую хитрость. Одним
словом,  бездомный  бродяга,  самый  безнадежный  из   всех,   каких   мне
приходилось встречать,  и  такой  жалкий,  что  я  невольно  с  недоверием
взглянул на Джипа. ЭТОТ?
     Но лицо Джипа в полумраке было бледной маской тревожного ожидания,  и
он предостерегающе резко помотал головой.  Затем  старик  кашлянул  разок,
издав жуткий и жалкий скрежет, с поразительной энергией поднялся на  руках
и заглянул мне прямо в глаза. Я был так потрясен, что даже отступил назад.
Под слоем въевшейся грязи лицо  его  было  твердым  и  квадратным,  все  в
глубоких морщинах, нос - острым, как бритва, а  рот  -  бесцветной  тонкой
полоской  над  выступающим  надменным  подбородком.  Ясные   серые   глаза
вперились в мои, как сжатый  кулак.  Сумасшедший  -  мелькнуло  у  меня  в
голове, ПСИХОПАТ...
     Мне захотелось повернуться и бежать. Но эти  глаза  удерживали  меня,
так змея завораживает кролика, и я  вдруг  увидел  сверкавший  в  них