к  своему  большому
сожалению понял слишком поздно.
     Я не знал, известен ли уже номер моей машины милиции, но  подозревал,
что да. Хотя, с другой стороны обладатель подозрительной зажигалки, к тому
же застигнутый врасплох в пикантных обстоятельствах, мог и не  сообщить  о
факте угона. Оставался, правда, спасатель в желтых плавках.
     Мои мысли опять перекинулись на зажигалки. Уже  третий  экземпляр.  А
может быть, весь город завален этими штуками, а я бешусь, как ненормальный
при виде каждой единицы? Но нет,  зачем  тогда  Гоша  ночью  так  настырно
интересовался, откуда и у меня такая появилась.
     С такими вот думами и въехал я в промышленную зону. Она располагалась
несколько на отшибе от города и  шла  вдоль  реки,  куда  все  предприятия
сливали свои  грязные  отходы.  Главный  же  наш  завод  -  "потаскуха"  -
находился несколько в стороне от нее.
     Подъехав к небольшой площади, на  которую  выходили  проходные  сразу
нескольких предприятий, я остановился и  внимательно  обозрел  ее.  Ничего
подозрительного вокруг видно не было - так же как и всегда в рабочее время
на площади было пустынно и  передвигались  по  ней  лишь  немногочисленные
женщины с какими-то папками, спешащие из одного заводского подразделения в
другое.
     Прежде всего я подъехал к газетному киоску, стоявшему чуть поодаль и,
втянув щеки, вылез из машины и походкой вразвалочку приблизился к нему.
     - Свезий випуск "Пло нас" бил? - осведомился я у киоскера.
     - Только что экстренный подвезли, -  охотно  отозвался  тот  -  седой
старик с пышной шевелюрой.  -  Вот  читаю.  Ужас,  что  творится!  Сколько
работаю здесь - вообще экстренных выпусков никогда не было.
     - Дайте позалуйста, - попросил я, протягивая деньги.
     - Он в два раза дороже, - заметил продавец.
     Проклиная скрягу Поддубного,  который  решил  подзаработать  на  моем
горбу, я отсчитал недостающее и вернулся обратно в машину. После  этого  я
переехал к телефонной будке и, достав из кармана записную книжку, принялся
отыскивать в ней женькин телефон. Несмотря  на  то,  что  в  ходе  купания
блокнот тоже пострадал, почти все записи в нем  можно  было  прочесть  без
особого труда.
     Набрав ее рабочий телефон, я попросил медовым голоском:
     - А Евгению Сергеевну можно?
     Втайне я надеялся, что  она  сама  возьмет  трубку,  но  мне  ответил
равнодушный мужской голос:
     - Она на больничном. Обращайтесь к Петровской.
     Я заметно повеселел. Во-первых, потому что вдвоем нам  с  ней  болеть
все-таки поинтереснее будет, а во-вторых, потому что квартирный вариант  в
любом случае устраивал меня больше. Оставалось только надеяться,  что  мне
не придется быть третьим болеющим - как правило, лишним.
     Найдя в книжке домашний женькин телефон, я набрал его.
     - Да, - трубку сняли почти сразу же.
     - Здравствуй, Женечка, - опять нежно протянул я. -  Это  твой  верный
котик, который соскучился по твоей любви  и  ласке  и  жаждет  припасть  к
мисочке со сладким молочком, которую ты несомненно ему приготовила.
     - Что за шутки, кто это? - сердито отозвались  с  другой  стороны.  -
Володька, твои шуточки, что ли?!
     - Нет, это Лешенька Соколов, о свет моих очей, - терпеливо  разъяснил
я. - Мне нужна твоя помощь, о ангел сердца моего.
     - А, это ты, юбочник, - саркастически произнесла моя собеседница. - Я
с тобой поклялась больше никаких дел не иметь,  так  как  ты  -  форменный
развратник.
     - А сама-то! - это я только подумал.
     - Слушай, Жень, я серьезно болен, мне на самом деле срочно нужна твоя
помощь, - а вот это я сказал.
     - Я - терапевт, а не венеролог, - усмехнулась  Борщевская.  -  Не  по
адресу обращаешься.
     - Черт, ты что не знаешь, в какой переплет я попал? - удивился  я.  -
Газет не читаешь, что ли?
     - И знать не хочу!  -  гордо  ответила  она.  -  Я  уже  три  дня  на
больничном, одна, без газет, радио и телевизора  -  и  включать  не  хочу.
Только книжки читаю.
     Три дня без мужиков - это, без сомнения, ее личный рекорд, - решил я.
- Если не врет, конечно. И мой долг - рекорд этот  побить.  Сильно-сильно,
чтобы и близко подходить не смел к такой женщине...
     - Мне нужна врачебная  помощь.  Конфиденциальная.  Только  не  в  том
смысле, что ты думаешь, - твердо  заявил  я.  -  А  я  подарю  тебе  такую
чудесную ночь...
     Если все действительно обстоит так, как  она  описала,  то  последнюю
наживку Женька должна была заглотнуть. Так и произошло.
     - Ну ладно, приезжай, - чуть поколебавшись, согласилась она. - Только
без фокусов.
     - Уже лечу на крыльях любви, - я повесил трубку.
     До нужного мне дома я добрался без приключений. Видимо,  об  угнанной
машине в милицию так никто  не  сообщил.  Поднявшись  на  третий  этаж,  я
позвонил. Женька сразу же открыла дверь. Видно было, что к  моему  приходу
она успела капитально привести себя в порядок,  так  как  похожа  была  на
большую куклу, которую хотелось поскорее раздеть, дабы проверить -  не  из
пластмассы ли она сделана.
     С трудом подавив в себе это желание, я ввалился в квартиру.
     - О ангел мыслей моих, залечи раны тела моего, пролей бальзам на душу
мою, - пропел я вместо приветствия и принялся снимать с себя всю одежду. Я
искренне надеялся, что у  хозяйки,  увидев  мои  ранения,  хватит  ума  не
бросаться на меня сразу же.
     Слава Богу - врачебный долг оказался превыше инстинкта! Через полчаса
я был  вымыт,  смазан,  профессионально  перебинтован,  залит  необходимым
количеством спирта (вовнутрь) и даже уже начинал  подумывать  о  досрочном
выполнении данного мною по телефону обещания.
     Но в этот момент в комнату, где я лежал в кровати с сигаретой в зубах
и по горло накрывшись теплым одеялом, влетела  Женька.  В  вытянутой  руке
она, словно орудие убийства, держала какую-то тряпку.
     Я улыбнулся, чуть  привстал  и  протянул  ей  навстречу  свои  широко
расставленные руки.
     - Моя сестра милосердия пришла предупредить меня об опасности курения
в постели?
     - Что это?! - от былой куклы не осталось и следа. Скорее, это уже был
игрушечный Рэмбо.
     - Понятия не имею, - пожал я  плечами.  Хорошо  забинтованным  правым
пожимать было уже почти что совсем не больно.
     Женька расправила  тряпку  двумя  руками.  Я  оцепенел.  Вне  всякого
сомнения это были трусы, найденные мною в машине. Но как они попали сюда?
     - Чьи это? - в ее голосе зазвучал металл.
     - Мои, конечно, - бодро заявил я. Большей  глупости  я  сморозить  не
мог.
     - Да-а-а?! - протянула она.  -  А  они  у  тебя  на  одном  месте  не
разорвутся, если ты их попробуешь натянуть, а? Ты меня что, за полную дуру
держишь? Что же я, женские трусы  от  мужских  отличить  не  смогу?!  Имел
наглость  от  какой-то  своей  паршивой  сучки,  которая  тебя   порезала,
заявиться сразу же сюда,  рассказать  байку  о  какой-то  драке  с  крутым
мужиком и просить помощи... Да если бы ты с мужиком  дрался,  он  бы  тебе
брюхо вспорол, а не две царапины  сделал!  Вот,  -  она  гневно  взмахнула
трусами, как флагом, - даже из кармана вынуть  позабыл.  Где  это  вы  там
забавлялись, что даже для белья  места  не  нашлось?  -  Женька  брезгливо
втянула носом воздух. - Она что у тебя, прямо в них и кончала?  -  трусики
полетели мне в лицо.
     Я понял, что сгребая вещи с сиденья, автоматически присоединил к  ним
и злосчастный предмет туалета,  также  засунув  его  в  карман.  Ну  прямо
клептомания у меня начинается! "Интересно, а терапевт ее может  вылечить?"
- подумал я, но решил отодвинуть выяснение этого вопроса на более  поздние
сроки.
     - Но... Я не знаю, чьи это трусы... - попробовал я пока  оправдаться.
- То есть знаю, но...
     - Не знаешь, как же! Их было  много,  да?  -  ее  ревность  не  знала
границ.
     - Кого "их"? - не понял я. - Трусов, что ли?
     - Баб твоих! - заорала Женька и выскочила  из  комнаты.  Я  вздохнул,
вылез из-под одеяла и пошел вслед за ней. Идти голым как-то не хотелось, и
я прикрылся этими несчастными трусами. В одном чертова врачиха была  права
- мне они действительно, ну, никак не годились.
     Женьку я нашел на кухне. Она сидела за столом и, надув  губы,  читала
купленную мною газету. Вся моя  одежда  уже  была  развешана  над  газовой
плитой. Когда я вошел, ревнивица повернулась в мою  сторону,  и  сразу  же
взгляд ее упал на трусы. Я поспешно спрятал этот свой антиамулет за спину.
     - Что, она такая клевая, что ты в  них  уже  дрочишь,  -  возмутилась
Женька, вытаращив глаза. - Прямо в  моем  присутствии!  -  неожиданно  она
замолкла и окинула меня  внимательным  и  хмурым  взглядом.  В  глазах  ее
появилось какое-то странное выражение. -  Тебе  нужно  немедленно  кое-что
принять. У меня этого нет, поэтому придется сбегать в аптеку. Иди  ложись!
И немедленно выкинь эту грязную тряпку, - она встала и  протиснулась  мимо
меня к двери, в какой-то момент плотно прижавшись ко мне всем своим телом.
     От полученных ощущений я немедленно  выпустил  из  рук  "эту  грязную
тряпку" и попытался обнять свою исцелительницу, но она, ловко увернувшись,
выбежала в коридор.
     Я тяжело вздохнул: не понять этих баб! То они  ревнуют  своих  мужчин
как сумасшедшие к чему-то совершенно  нереальному,  а  через  секунду  уже
готовы бежать ради них хоть на край света. Лично я  ни  на  первое  ни  на
второе в отношениях с женщинами был совершенно не способен.
     Пошарив в холодильнике, я нашел там кусок колбасы, который  и  сожрал
вместе с найденным на кухне хлебом.  Для  такого  напряженного  дня  было,
конечно, маловато, но после  трехдневного  женькиного  затворничества  эти
предметы  оказались  единственными  во  всей  квартире  ингредиентами,  из
которых можно было составить хоть что-нибудь более или менее съедобное.
     Вернувшись  в  постель,  я  закурил  еще  одну  сигарету  и  принялся
размышлять о своем теперешнем положении. В расследовании смерти  Платонова
я пока что продвинулся лишь на один шаг - узнал, кто его убил. Но так и не
узнал - за что.  А  без  достаточно  убедительных  мотивов  мне  никто  не
поверит, тем более, что Фронт, это  было  ясно,  никогда  не  сознается  в
содеянном, так как знает, что  его  всегда  прикроют  оставшиеся  в  живых
сообщники Длинного.
     Какую-то тайну явно скрывали  зажигалки  и  смерть  самого  Гоши.  Но
какую? Я разобрал недавно найденный экземпляр за номером 144, но и у  него
внутри ничего интересного не обнаружилось.
     В общем и целом дело  мое,  с  какой  стороны  на  него  ни  взгляни,
казалось абсолютно дохлым. К тому же все осложнялось тем  фактом,  что  за
мной, похоже, уже начали охоту гошины друзья.
     Все-таки я еще раз осмотрел найденные в  пиджаке  документы.  Обычный
паспорт эсэсэровского образца. Прописка в  нашем  городе.  Лев  Алексеевич
Борисов - я опять порыскал в памяти, но ничего конкретного так вспомнить и
не смог, хотя имя казалось знакомым просто до боли.
     Снова вздохнув, я перевел взгляд на часы. Шел уже пятый  час.  Что-то
Женька задерживалась. Я решил, что нужного лекарства в ближайшей аптеке не
оказалось, и она поехала в другую, или к себе в больницу.
     От этих мыслей я расчувствовался. Все-таки как хорошо иметь так много
пусть немного ревнивых, но таких ласковых, нежных, заботливых,  любящих  и
преданных женщин. Мне даже стало жарко от всех этих нахлынувших  вдруг  на
меня чувств, и я встал с постели и,  завернувшись  в  простыню,  вышел  на
балкон.
     Одна из любящих и преданных женщин в этот момент как раз вылезала  из
милицейской машины. Почти одновременно с другой стороны  из  нее  выскочил
сержант с пистолетом наперевес.
     - Сучка ревнивая! - меня  аж  передернуло.  -  Из-за  трусов  поганых
заложила! - я рванул на кухню, на ходу скидывая простыню. Там я сдернул  с
веревки так и не  успевшие  толком  просохнуть  брюки  и  рубаху,  схватил
борисовский пиджак и лихорадочно принялся  натягивать  на  себя  все  это,
одновременно пытаясь распихать по карманам все свое уцелевшее богатство.
     Последней  я  схватил  газету,  которую  как  раз  венчал   набранный
аршинными  буквами  заголовок:   "Наш   журналист   начинает   собственное
расследование. Милиция же по-прежнему считает убийцей  его.  Кто  выиграет
смертельную гонку?"
     Я чертыхнулся.  В  погоне  за  сенсацией  Поддубный  мать  родную  не
пожалеет. Сунув газету в карман, я отцепил  от  веревки  сырые  кроссовки,
кое-как, не зашнуривая, натянул их и рванулся  в  коридор.  На  то,  чтобы
открыть дверь, у меня ушло еще секунд пять. Выскочив на лестничную клетку,
я буквально в двух метрах  от  себя  увидел  бегущего  вверх  по  лестнице
сержанта с оружием.
     - Стой, стрелять буду! - завопил он.
     Если бы милиционер, как ему было разрешено начальством, пальнул сразу
же, без предупреждения, то этой историей я развлекал бы  сейчас  чертей  в
аду - в обмен на щадящий температурный режим своего котла.
     Однако, как поется в одной популярной песенке: "вспомните  как  много
есть людей хороших, их у нас гораздо больше, - вспомните про них". Хотя  я
и совсем не уверен, что улыбка вдруг коснулась моих глаз, ибо в тот момент
был занят тем, что совершал  акробатический  прыжок  через  всю  площадку,
стараясь   схватиться   за   перила   пролета,   ведущего    наверх,    и,
перекувырнувшись через них, выиграть еще хотя бы пару метров.
     Выстрел прозвучал как раз в тот  момент,  когда  я  в  очередной  раз
стукнувшись своей многострадальной головой, теперь -  о  ступеньки,  почти
что уже успел подняться на ноги после своего  невероятного  кувырка.  Пуля
обожгла мне плечо - на этот раз левое. Я  все-таки  удержал  равновесие  и
побежал наверх. Снизу раздался женский визг.
     - "Так тебе и надо", - злорадно подумал я. - А ты что  думала  -  что
меня на пятнадцать суток за мелкое хулиганство посадят?!
     Все остальные пролеты я преодолевал буквально в  два  прыжка  каждый,
переваливаясь через перила, чтобы сэкономить время, не бегая по площадкам.
Моя физическая подготовка была явно лучшей, чем у сержанта, пробежавшего к
тому же до этого уже целых три этажа.
     К  чести  Женьки,  надо  сказать,  перебинтовала  она  меня  все-таки
действительно классно - боли практически не чувствовалось никакой.
     В этот момент я молил Бога (какого-какого, - ну что вы пристали -  не
знаю!) только об одном, - чтобы в этом подъезде оказался ход на чердак,  и
чтобы он был открыт. Молитвы мои были услышаны. К девятому этажу  я  успел
порядочно  оторваться  от  преследователя,   который   даже   и   пистолет
использовать почему-то больше  не  пытался,  и  поэтому  без  опаски  быть
подстреленным  принялся  карабкаться  по  лестнице,  ведущей  к  дверце  в
потолке.
     В  этот  момент  этажом  ниже  раздался  шум  раскрывающихся   дверей
подъехавшего лифта, и я понял, что именно им и воспользовался  милиционер,
разгадав мой нехитрый в общем-то план побега через крышу. Однако  приехать
прямо на девятый этаж  ему  не  удалось  -  именно  здесь  ухари-строители
установили приводной механизм лифта, ограничив движение последнего восемью
этажами. Я воспел гимн  отечественному  градостроению  и,  открыв  головой
дверцу, выбрался в небольшую будку, установленную прямо на плоской крыше.
     Выход из будки был открыт, и я, весь вымазавшись в голубином  дерьме,
выполз наружу. Дом был не очень длинный, и, хотя всяческих  сооружений  на
крыше у него понатыкано  было  много,  долго  мне  здесь  продержаться  не
удалось бы. Кроме того, я не сомневался, что через какое-то время подъедет
подкрепление, ну, а тогда мои минуты точно будут сочтены.  Оставалось  две
возможности: слинять через другой подъезд, или же  начать  путешествие  по
крышам.
     Первая возможность казалась менее опасной, но я был уверен в том, что
внизу  меня  уже  поджидает  вооруженный  водитель,  который  может  и  не
промахнуться. Поэтому я выбрал второй путь.
     Район этот я знал  неплохо.  Соседний  дом  здесь  стоял  углом,  его
подъезды выходили  на  другую  сторону,  и,  чтобы  попасть  в  тот  двор,
милиционеру пришлось бы обогнуть достаточно длинное крыло здания. Даже  на
машине это займет у него некоторое время, - решил я.
     Учитывая, что слава у меня дурная, я также  решил,  что  сержант  так
просто на крышу не полезет,  опасаясь  подвоха  с  моей  стороны.  Значит,
какое-то время в запасе у меня имеется. Поэтому я одним  рывком  преодолел
расстояние  до  требуемого  мне  конца  дома  и   укрылся   за   раструбом
вентиляционной шахты.
     И только после этого, хорошенько  оценив  свою  позицию,  понял,  что
влип. Расстояние до соседнего дома, на земле казавшееся  таким  маленьким,
на деле оказалось совершенно непреодолимым для нормального человека.
     Единственной зацепкой был какой-то кабель,  перекинутый  с  крыши  на
крышу и подсоединенный к какой-то коробке. Похож он был на  телевизионный,
только потолще. Вспомнив, что у Женьки дома есть кабельное телевидение,  я
больше уже ни о чем не раздумывал.
     Усилие, которое мне пришлось приложить, чтобы оторвать этот проводник
искусства в массы, оказалось гораздо  меньшим  предполагаемого,  что  меня
несколько разочаровало. Если и на той стороне  он  закреплен  так  же,  то
далеко ехать водителю не придется, и  у  него  будут  все  шансы  получить
премию за экономию бензина.
     Высунувшись из своего укрытия, я заметил фигуру стража порядка, также
оглядывавшего крышу из-за одной из будок. Убедившись, что меня он пока что
не видит, я сильно выдохнул воздух, проглотил комок, подполз к краю крыши,
резко поднялся и, не примериваясь, оттолкнулся ногами от  края  и  сиганул
вперед, крепко уцепившись обеими руками за кабель.
     Меня несло прямо на стену, где-то на уровне четвертого  этажа.  Чтобы
не быть  расплющенным,  я  попытался  как-нибудь  извернуться,  дабы  хоть
немного изменить направление движения.
     Только этого кабель и ждал. Я с ужасом почувствовал, что  направление
моего движения действительно изменилось, только совсем не так, как мне  бы
того хотелось. Выражаясь научным языком, вертикальная  составляющая  моего
движения резко увеличилась. А проще говоря,  я  стал  падать  больше,  чем
лететь.
     Прокляв дельцов отечественного телебизнеса, не  умеющих  как  следует
даже какой-то  жалкий  шнур  прикрепить,  я  мысленно  стал  перелистывать
страницы книги своей жизни. Однако не успел дойти  даже  до  шестой  своей
подруги, как, сильно ударившись - опять  головой,  и  со  страшным  звоном
разбив стекло, влетел  в  чью-то  квартиру.  Удар  при  падении  оказался,
конечно, ужасным, но, к счастью, он был  смягчен  каким-то  предметом,  на
котором я и проехал прямо до противоположной стены комнаты.
     Поглядев вокруг себя мутными глазами, я обнаружил  сидящего  на  полу
мальчугана с игрушечным паровозиком в руках. Он, открыв  рот,  смотрел  на
меня.
     - Дядя, ты - Карлсон? - неожиданно спросил пацан.
     - Ага,  -  согласился  я.  -  Только  вот  паспорт  потерял.  Поэтому
неприятности с милицией - считают шведским шпионом, - я перевел взгляд  на
предмет,  на  котором  лежал.  Им  оказался  огромный  плюшевый   медведь,
добродушно улыбавшийся мне.
     - Его зовут Роберт, - сообщил  малыш.  -  Мне  его  папа  из  Франции
привез. Это заграница такая.
     - Я люблю Роберта, - я с  чувством  поцеловал  медведя  прямо  в  его
улыбающуюся пасть. - И папу твоего люблю, - если бы медведь был самкой, то
после моего второго поцелуя он бы несомненно впал в экстаз.  -  И  Францию
люблю, - в этот момент хваленые французские женщины по сравнению с  мягким
пухлым медведем казались мне плоскогрудыми стиральными досками. - И  тебя,
и маму твою, - я совсем расчувствовался.
     Мама была легка на помине. Дверь в комнату  уже  была  открыта,  и  в
проеме, вооружившись  здоровенным  топором,  стояла  худенькая  миловидная
женщина. Я вскочил, но, чтобы не упасть, был вынужден схватиться за ст