человек пять противников,  дать
пистолет и втолковать, где находится мишень, то он сначала  всех  изувечил
бы, затем выпустил всю обойму в десятку,  выпил  рюмочку  и  снова  улегся
спать, так толком и не поняв, что же все-таки произошло.
     Дядя Вася в таких случаях, вероятно, работал "на рефлексах".  У  меня
таковые, конечно же, наработаны не были, но то,  что  надо  защищаться,  я
сообразил сразу. Вскочив, я схватил валявшийся рядом стул и встал сбоку от
двери, прижавшись к стене, чтобы не попасть под пулю.
     Через  несколько  секунд  в  комнату  влетел   человек   и   внезапно
остановился в положении спиной ко мне. Я опустил стул ему  на  голову.  Он
хрюкнул и обернулся. Под серый пиджак у него была  одета  белая  рубаха  с
желтым в синюю полосочку галстуком.
     Все это я успел заметить, пока он бил меня кулаком в горло. Падая,  я
также успел взглянуть на то, перед чем этот парень  так  резко  тормознул.
Это были две человеческие фигуры, лежавшие на полу лицом вниз. Лужи  крови
под их головами на моих глазах увеличивались в размерах.


     Вряд ли я смог бы проглотить что-нибудь тверже  воды.  Да  мне  никто
ничего, кроме нее, и не предлагал. Я сидел на стуле в  кабинете  директора
стадиона. В хозяйском кресле уютно  устроился  старший  оперуполномоченный
уголовного розыска майор  Валерий  Овчинников  -  здоровенный  брюнет  лет
тридцати трех - тридцати четырех. Наша с ним беседа продолжалась уже почти
час.
     - Так ты по-прежнему настаиваешь, что всего лишь  собирался  взять  у
Платонова интервью? - в очередной раз спросил меня Валера.
     Я знал Валеру, но не очень хорошо, так, через Потайчука, да еще  пару
раз мы случайно встречались на улице, но дальше кивков дело не шло.
     - Да, - прохрипел я. - Перестань меня мучить, я  уже  рассказал  все,
что знаю.
     Овчинников покачал головой.
     - Телохранитель застал тебя с  двумя  свеженькими  трупами  -  самого
певца и второго охранника. У обоих перерезано горло. Бритва лежала  рядом.
Как он утверждает, самого его ты ударил стулом по голове. Мужика,  который
якобы целился в тебя из пистолета, он не видел.
     - Ну и что. Тот вполне мог убежать через склад, сразу же, как увидел,
что в его сторону идут люди.
     - Мы это проверим, - пообещал он.
     Опер ушел. Битый час я сидел в этом кабинете в обществе  вооруженного
милицейского сержанта. Наконец, около полуночи Овчинников вернулся, но уже
не один. Вместе с ним в комнату вошел высокий худой субъект с  водянистыми
глазами и реденькой шевелюрой.
     - Следователь прокуратуры Зайцев, - представил его мне майор и сделал
охраннику знак выйти. После этого он сел, закурил и продолжил разговор.
     - Вот какая ситуация, Алексей. Мужика твоего омоновец, дежуривший  на
этом участке не видел. Как и тебя, кстати.
     - Конечно, никого он не видел, - взорвался я. - И видеть не  мог.  Он
же сначала за парочкой, занимавшейся любовью, подглядывал, а потом за ними
же и гонялся. Не сомневаюсь, что и после этого дело он себе нашел быстро -
там вон женский сортир рядом.
     - Клеветой на органы занимаетесь,  гражданин  Соколов,  -  неожиданно
заметил следователь, пристраиваясь на стуле, стоявшем сбоку от стола.
     Я удивленно посмотрел на него. Откуда этот тип  взялся?  Из  мрачного
прошлого, что ли?
     - Спокойно, Леша, не нервничай, - Валера стал  перебирать  содержимое
моих карманов,  разложенное  на  столе.  На  том  же  столе  лежали  вещи,
найденные у убитых.
     -  Здесь  вот  какая  петрушка  получается,  -  продолжил  он   после
некоторого молчания. - В соседней комнате нашли труп милиционера,  который
дежурил в этом крыле, тоже с перерезанным горлом. А вот этого мы не любим.
Особенно начальство наше не любит. Кроме  того...  Убит  известный  певец,
любимец молодежи. Народ гневно потребует найти  преступника.  Не  в  наших
интересах тянуть дело. Ты понимаешь, о чем я говорю?
     Я понимал.
     - А отпечатки на бритве?
     - Их нет, - развел руками опер. - Правда нет.
     - А мотивы? - взвился я. - Какие у меня мотивы?
     - Мотивы, -  полувопросительно-полуутвердительно  протянул  майор.  -
Моти-и-ивы,  -  он  взял  пакетик  из  кучки  вещественных  доказательств,
найденных в карманах убитых,  раскрыл  его  и  понюхал.  -  "Дурь",  -  он
медленно закрыл пакетик и кинул его обратно на стол, но  уже  в  коллекцию
вещей, принадлежавших мне. - "Дурь". Ты - бабник, об этом  известно  всем.
Приревновал очередную подружку к эстрадной  звезде,  обкурился  с  горя  и
замочил его. Проник же сюда так, как и  говоришь  -  окурки  в  сарае  это
подтверждают. А интервью - предлог.
     У меня перехватило дыхание.
     - Ты что, собираешься мне тройное убийство пришить?! В том числе одно
- милиционера при исполнении?!
     - Факты, - развел майор руками. -  Кстати,  убийство  на  сексуальной
почве подтверждается тем,  что  у  Платонова  отрезаны  половые  органы  и
оставлены рядом с трупом. Очень похоже на свихнувшуюся наркоту.
     После этих его слов меня чуть не вытошнило.
     - Я?! Такое?! Да я же крепче "Беломора" в жизни ничего не курил!
     - Закурил с горя. Медэкспертиза подтвердит.
     Я повернулся к прокурорскому.
     - Что вы ему позволяете? Вы же из прокуратуры.
     Тот посмотрел на опера.
     - Он журналист, да? Ну так засади его в  пресс-хату.  Пусть  его  там
ребята на хор раком поставят, доведут до кондиции, а завтра мы тогда с ним
еще раз побеседуем.
     - Да как я мог ухлопать обученного  охранника  и  милиционера?!  -  в
отчаянии заорал я. - Да еще  таким  зверским  способом.  Я  что  -  помесь
Джеймса Бонда с Фредди Крюгером?
     - Может быть ты бывший  десантник  или  пограничник,  -  сухо  сказал
Валера. - Узнаем. Да до меня, впрочем, и так доходили  слухи,  что  ты  не
самый вежливый человек в нашем городе.
     Я понял, что влип. У них все сойдется. До дяди Васи они, конечно,  не
докопаются, но  о  том,  что  в  прошлом  году  я  устроил  одному  жлобу,
пришедшему в  газету  выяснять  отношения,  сотрясение  мозга  и  открытый
перелом  правой  руки  (ну,  остальное-то  там  было  по  мелочи),  узнают
безусловно.
     Я опустил голову и только сейчас увидел, что мой пиджак спереди  весь
заляпан кровью - видимо, упав на пол, я попал в лужу, не  исключено  даже,
что от отрезанных частей. При мысли об этом меня передернуло.
     - Значит, кому вторую звездочку, кому  новый  класс,  а  кто-то  и  в
Москву на повышение поедет. Ну а мне - вышка, - я поднял голову и  оглядел
присутствующих.
     - По-моему, он опять оскорбляет органы, -  ни  к  кому  не  обращаясь
произнес Зайцев.
     - По-моему, тоже, - глядя мне прямо в глаза, подтвердил Валера. Затем
он встал из-за стола, медленно обошел следователя и неожиданно ударил меня
ногой в голову.
     Я вместе со стулом, на котором сидел, упал на пол, больно  ударившись
обо что-то макушкой. На грохот вбежал милиционер. Мне  были  видны  только
его высокие запыленные ботинки.
     - Все нормально, - сказал ему майор. - Мы справимся сами. Оставайтесь
там. - Тот вернулся обратно в коридор.
     Я встал и, пошатываясь, попытался поднять стул и  снова  усесться  на
него.
     - Я тебя научу закон уважать, борзописец хренов, -  прошипел  опер  и
снова ударил меня ногой в голову.
     На этот раз удар пришелся в висок. В глазах у меня  потемнело.  Когда
мне стало лучше, я решил не пытаться вставать снова, но с  решимостью  уже
приговоренного выдохнул:
     - Такие как вы, только позорят этот самый закон.
     Прокурорский  захохотал  -  тоненько  и  противно,  как  кастрат   на
просмотре порнофильма. Это меня добило.
     Я рывком поднялся и врезал Валере снизу  по  челюсти.  В  ней  что-то
чвякнуло, и майор начал оседать.
     Я бросил взгляд на Зайцева. Он привстал со стула и  уже  открыл  рот,
собираясь позвать на помощь. Я схватил со стола здоровенную  пепельницу  и
бросил ему в голову. Она попала точно в  нижнюю  часть  лица.  Следователь
свалился на пол.
     Обернувшись, я обнаружил, что опер уже поднялся  и  шарит  рукой  под
курткой, пытаясь нащупать пистолет в плечевой кобуре. Я сделал левой ногой
ложный замах, показывая, что собираюсь ударить его в грудь, и, как  только
он отпрянул, произвел ею  резкий  удар  сверху  вниз  прямо  под  коленную
чашечку его выставленной вперед ноги. Опять раздался  неприятный  звук,  и
эта его конечность как-то неестественно вывернулась "коленкой назад".
     Майор перестал нашаривать и выпучил глаза, как будто уже находился на
своем смертном одре. Тело его наклонилось вперед, а рот широко  раскрылся.
Однако продиктовать свою последнюю волю он так и не успел,  поскольку  его
нижняя челюсть вновь была потревожена - это было  верхнее  "си"  в  партии
моей левой ноги. Голова  его  откинулась  назад,  и  страж  закона  рухнул
мешком.
     На шум никто  не  прибежал  -  спасибо  Валере  с  его  самонадеянным
"справимся сами". Убедившись, что  представители  государственных  органов
больше не  хотят  неприятностей  со  стороны  прессы  и  не  шевелятся,  я
быстренько сгреб со стола все свои вещи и распихал их  по  карманам.  Моей
зажигалки среди них почему-то не оказалось, и  я  забрал  чью-то  лежавшую
рядом.
     После этого я разрезал обнаруженным в кармане у опера складным  ножом
джинсы - между ног - и сделал несколько растяжек. Теперь  я  был  готов  к
бою.
     Рывком распахнув дверь, я узрел стоящего прямо напротив нее  сержанта
с короткоствольным автоматом. Менее всего на свете он ожидал увидеть  меня
и еще меньше этого - мою любимую левую ногу, бьющую его прямо в живот.
     После этого раздумывать было уже некогда  -  я  сразу  же  рванул  по
коридору в сторону сарая. Как только  я  завернул  за  угол,  позади  меня
раздалась  автоматная  очередь.  Я  тут  же  услышал  шум,   произведенный
осыпавшейся штукатуркой.
     Через мгновение я был уже на складе. Там копошились какие-то  люди  в
штатском и стоял вооруженный омоновец.  Единственным  источником  света  в
помещении являлась настольная лампа, подключенная к удлинительному  шнуру.
Я с ходу ударил ее ногой и она погасла.
     Решив, что теперь внутри помещения стрелять не будут, боясь попасть в
своих, я, не таясь, бросился к открытому окну - дальнему от меня. Открытые
проемы слегка выделялись на фоне пока что еще абсолютно  черных  для  моих
"не переключившихся" глаз стен.
     Окно располагалось высоко  над  полом,  и  даже  мне  со  всем  своим
стадевяностосантиметровым ростом потребовался очень мощный  разбег,  чтобы
зацепиться за нижнюю раму. При этом в ладонь мне вонзился  гвоздь  и  я  с
трудом сдержался, чтобы не закричать.
     Мой выбор дальнего окна оказался верным - в тот момент, когда я начал
переваливаться на другую сторону, застучал автомат, и очередь  просвистела
как раз сквозь другую глазницу.
     Упав на траву, я перекатился подальше от окна, через которое выбрался
и вскочил на ноги.  Единственный  путь,  которым  я  мог  выскользнуть  со
стадиона - через стену. Все выходы наверняка охранялись.
     До  стены  было  метров  сорок,  но  бежать  прямо  к  ней  было   бы
самоубийственно - отслеживать наиболее тщательно будут именно здесь,  и  я
помчался влево от себя, по ходу продвижения постепенно забирая вбок.
     Метров через сто  я  приблизился  к  стене,  точнее  -  трехметровому
решетчатому забору с угрожающе торчащими наверху пиками. Я  полез.  С  той
стороны, откуда я прибежал, доносились голоса и беспорядочные выстрелы.
     Что же, если они все  там  друг  друга  перестреляют,  то  это  будет
достойным завершением сегодняшнего вечера, - решил я.
     В этот момент я как раз добрался до верха, и одна из пик попала прямо
в дырку, которую я  самолично  проделал  в  своих  штанах.  От  полученных
неожиданных ощущений я заорал благим матом и полетел вниз. Пика  задержала
мое падение, распоров штанину и больно расцарапав ногу. Но  благодаря  ей,
я, по крайней мере, не расшибся, падая с трехметровой высоты, а только еще
раз пребольно ударился своей многострадальной головой.
     Поднявшись с земли, я поморщился от боли, положил правую руку себе на
черепок, чтобы гудящие мозги не выпрыгнули из него, и побежал через дорогу
- в сторону темного городского  парка.  Далеко  убежать,  однако,  мне  не
удалось, - когда я уже добрался до  тротуара  на  противоположной  стороне
улицы, кто-то выскочил из подъехавшей с выключенными огнями машины и  сбил
меня с ног.
     Единственное, что я успел сделать -  это  заехать  этому  типу  левой
рукой в лицо, за каковой поступок и был  наказан  еще  одним  малоприятным
соприкосновением своей головы с каким-то твердым предметом.


     Если вам в лицо дышит субъект с гнилыми зубами  и  хроническим  тиком
левой щеки, вы вряд ли сочтете  это  за  удовольствие.  Даже  если  вы  не
знаете, что субъект этот - Гоша Длинный.
     Город наш поделен на  две  части  -  западную  и  восточную  -  рекой
Сторожкой   и   двумя   мафиозно-рэкетирскими   группировками.   Восточной
группировкой командовал Леня Башль, а западной - Гоша Длинный. Если первый
был достаточно цивилизованным для своего круга человеком и  никаких  диких
выходок себе обычно не позволял,  то  второй  был  законченным  убийцей  и
садистом.
     Трупы его жертв никогда не находили, а  у  него  самого  всегда  было
железное алиби  -  вплоть  до  пребывания  в  момент  пропажи  какого-либо
человека в другом городе. Однако слухи о  его  извращенной  жестокости  до
меня доходили.
     Имевших несчастье чем-то досадить ему Гоша всегда мучил сам и  такими
методами, что и в дурном сне не могли привидеться ни инквизиторам  средних
веков, ни палачам гестапо, ни мордоворотам НКВД. Кроме того, в отличие  от
всех вышеперечисленных, Гоша в живых не оставлял абсолютно никого.
     Я думаю, что теперь вы понимаете, почему настроение в  тот  момент  у
меня было совсем  не  такое,  как  при  простановке  автографа  для  нашей
симпатичной бухгалтерши Лидочки - на бланке ведомости на зарплату.
     - Значит, говоришь, тебе мокруху шьют, - оскалился  Гоша.  -  И  двух
мусоров ты уделал, да, фрайер?
     - Да, - согласился я. Я рассказал Гоше все, что произошло со мной  до
нашей с ним встречи. Запираться было бесполезно.
     - Похоже на то, - он посмотрел на типа с распухшим  носом,  стоявшего
рядом с ним. - А вот Червь не любит, когда с ним так обращаются -  правда,
Червь?
     Червь больше походил на слона, но я решил не надоедать Гоше со своими
соображениями по поводу логических принципов образования кличек.
     - Не люблю, - согласился тот.
     - Ну расплатись, - криво усмехнулся его шеф.
     Я напряг брюшной пресс, но это не помогло, так  как  Червь  ударил  в
область сердца. Мне показалось, что  оно  остановилось,  так  вдруг  стало
плохо. Лежа на земле я сквозь какой-то туман, обволакивающий все мое тело,
чувствовал, что меня обыскивают.
     - Нет, больше пока не надо, - вдруг неожиданно услышал я гошин голос.
Я понял, что Червь собирался продолжить, но почему-то отнесся к этой мысли
очень равнодушно.
     - Посади его, - приказал Гоша.
     Меня прислонили к дереву. Действие  происходило  в  самой  дальней  и
темной части парка, куда и днем-то никто не заглядывал, не  говоря  уже  о
первом часу ночи.
     Сквозь туман я  увидел  подергивающееся  лицо  рэкетирского  главаря,
совавшего мне под нос зажигалку.
     - Откуда это у тебя?
     Я стал медленно и мучительно соображать. Своей зажигалки я  на  столе
почему-то не нашел. Теперь я вспомнил, что от нее  прикуривал  Овчинников,
когда  вернулся  вместе  со   следователем.   Видимо,   после   этого   он
автоматически сунул ее к себе в карман. Я  взял  чью-то  другую  -  скорее
всего, из вещдоков. Значит, она  принадлежала  либо  Платонову,  либо  его
телохранителю. Об этом я и сказал Гоше.
     - Мать твою... - выругался он и, схватив меня за волосы, ткнул  носом
в землю. - Говори, что здесь еще не твое, дешевка.
     Я  принялся  рассматривать  вещи,   разложенные   на   траве.   Червь
подсвечивал фонариком. Я с  удивлением  обнаружил  не  принадлежавшую  мне
связку ключей и какой-то странный металлический прямоугольник. Я указал на
них.
     - Все? - Гоша больно потянул меня за волосы. Его тик участился.
     - Все, все, - заверил я бандита.
     Он взял прямоугольник в руки и принялся внимательно рассматривать.  К
этому времени я уже почти пришел в себя и тоже заинтересовался этим куском
металла. Он оказался  ни  чем  иным,  как  жетоном  от  вокзальной  камеры
хранения - не автоматической, а обслуживаемой людьми-приемщиками.
     Дело в том, что вокзал наш был  построен  по  личному  указу  Николая
Второго. Вспомнили об этом наши власти  лишь  недавно,  когда  такие  вещи
вошли в моду. Постарались, насколько это  было  возможно,  придать  зданию
первоначальный вид, поразвесили везде портреты царской семьи и даже  вновь
открыли ручную камеру хранения, в которой за каждое место багажа  выдавали
красивый жетон с  вычеканенным  портретом  государя-императора  и  номером
ячейки.
     Однако  бюрократическая   система   требовала   квитанций,   которые,
естественно, тоже выписывали. В результате получить  кладь  обратно  можно
было только предъявив и жетон и квитанцию.  Система,  конечно,  совершенно
идиотская, но зато, по мнению ее создателей, "в старинном русском духе".
     До меня начало доходить, что сгребая свои вещи со стола в карманы,  я
впопыхах захватил и  кое-что  из  соседних  кучек.  Вероятно,  в  процессе
избиения госмладенцев я задел стол, и предметы частично перемешались.
     Гоша Длинный тем временем высыпал содержимое моего бумажника на траву
и начал рыться в нем. Не найдя,  как  я  полагал,  квитанции,  он  свирепо
взглянул на меня и снова схватил за шевелюру.
     - Это все, тварь? Больше ничего чужого не взял? - его слюна  брызгала
мне прямо в лицо.
     - Нет, - скрывая отвращение, ответил я. - Больше ничего.
     - Упакуй его и под арбу, - велел он Червю и собрался уходить.
     - Под арбу? - удивился тот. - Какую арбу?
     - Аварию сооруди, хромосома ты волосатая, - обозлился Гоша.
     Тут уж настала моя очередь удивляться. Что-то на Длинного это было не
похоже. По всем правилам он сейчас должен был начинать кормить меня  моими
собственными кишками, но вместо этого почему-то решил устроить  мне  такую
гуманную акцию,  как  авария.  Может,  мать  Тереза  назначила  его  своим
правопреемником?
     - Сбили его, бельмондо, - Гоша зашагал по  направлению  к  выходу  из
парка. Метров через пять, появившись из  темноты,  к  нему  присоединилась
другая фигура - еще один телохранитель.
     Червь проводил хозяина удивленным взглядом. Видимо,  такое  поведение
последнего ему также было в новинку.
     - Собирай свои вещички, падло, - обратился  он  ко  мне,  когда  Гоша
исчез из виду. - Не могу понять, чего пахан с тобой так церемонится. Ты бы
сейчас здесь на коленях ползал и молил бы,  чтоб  тебя  кончили  поскорее,
если бы он за тебя взялся. Конечно, если бы он тебе перед этим не  отрезал
язык и не заставил бы сожрать его.
     Я молча собирал вещи и рассовывал их по карманам, думая  при  этом  о
том, что вот на Бельмондо-то как раз бандюга и не похож.
     - Вставай, сопля. И без фокусов. Со мной эти штучки не проходят. Я  в
своей жизни столько всяких "афганцев" и "спецназовцев"  уродами  горбатыми
сделал, что даже и не пытайся.
     Я встал и посмотрел на Червя. Ростом он был сантиметров на пять  выше
меня, но вот в плечах  шире  на  добрых  двадцать.  Я  покачал  головой  и
вспомнил добрый совет дяди Васи, который всегда неуклонно  соблюдал.  Дядя
Вася  был  сторонником,  как  он  это  называл,  "радикального   выведения
противника из строя".
     - Если дерешься с каким-нибудь амбалом, или вооруженным  черт-те  чем
хмырем, но не хочешь отправлять его к праотцам, то всегда делай так, чтобы
ему просто нечем было  сопротивляться,  -  так  разъяснял  нам  этот  свой