красного в тунике  Нижнего  Пирма,  где
воспитывался юноша. Рияну, облаченному в  светло-зеленый  цвет  Клуты  и
пояс с голубым и  коричневым  цветами  Скайбоула,  повезло  больше,  чем
многим. А алая кирстская туника Сорина идеально подходила к  радзинскому
красно-белому поясу.
   Сегодня здесь не было сыновей принцев, поэтому  первым,  естественно,
шел Сорин, как сын самого могущественного лорда Пустыни и  внук  принца.
Мааркен и Андри стояли рядом с родителями и  с  гордостью  наблюдали  за
тем, как Волог прикрепил к поясу Сорина золотую пряжку, а Аласен вручила
небольшой каравай, испеченный специально для  такого  случая,  вместе  с
маленькой серебряной солонкой.  Согласно  традиции,  рыцарям  вручали  и
другие  подарки,  обозначавшие  двор,  при  котором  они  воспитывались.
Например, Кирст всегда подносил хлеб  на  красивом  глазированном  блюде
работы лучшего мастера, оправленном золотым ободком -  в  честь  местных
золотых копей.
   Андри почувствовал, что сердце его внезапно сжалось.
   Он и сам мог стоять на месте Сорина и слегка краснеть при виде улыбки
Аласен. Он мог стоять там - несмотря на то,  что  никогда  не  испытывал
тяги к рыцарству. Весь жар его души был  отдан  искусству  фарадима.  Но
пройдет много лет, прежде чем он  добьется  на  своем  поприще  того  же
статуса, который Сорин получал уже сейчас. Он бросил вороватый взгляд на
свои  кольца  и  еще  раз  мысленно  прибавил  к  ним  столько,  сколько
недоставало до девяти и даже до десяти.
   Аласен и Волог подвели Сорина к его семье. Пока не вызвали следующего
молодого человека, они успели поздравить новоиспеченного  рыцаря.  Андри
тепло обнял своего близнеца, готового  лопнуть  от  гордости,  но  когда
Аласен  засмеялась  и  подарила  Сорину  то,  что  она  назвала  "первым
настоящим поцелуем от дамы", он непроизвольно отвернулся, не в состоянии
наблюдать за этой картиной.
   Когда в рыцари посвящали второго молодого человека, за  плечом  Андри
тихо прозвучало:
   - Знаешь, ты бы тоже мог стоять там...
   Андри поднял глаза на Чейна, смущенный тем, что отец каким-то образом
прочитал  его  мысли.  В  тот  же  миг  юноша  испугался,  что   глубоко
разочаровал этого человека, которого  он  уважал  и  любил,  но  который
никогда по-настоящему не понимал  его  мечту.  Однако  Чейн  не  был  ни
разочарован, ни разгневан. Его серые глаза смотрели на сына с любовью, а
рука дружелюбно отдыхала на его плече.
   И все же Андри не мог не пробормотать:
   - Ты не жалеешь, нет?
   - Жалел бы, если бы ты раскаялся в своем выборе. Но если ты  доволен,
то доволен и я. - Он фыркнул. - Ты  слышишь,  каким  добрым  я  стал  на
старости лет? - А затем серьезно добавил:
   - Андри, я горжусь всеми своими сыновьями.
   Андри закусил губу и, ничего не видя вокруг, кивнул.
   Младшие сыновья и младшие братья по очереди выходили вперед,  получая
от своих воспитателей золотые пряжки, хлеб, соль  и  особые  подарки  от
каждого атри. Неподалеку, на самом  верху  холма,  выше  всех  остальных
стояли Рохан, Сьонед и Поль; все польщенные молодые люди, которым выпала
честь быть  посвященными  в  рыцари  в  присутствии  верховного  принца,
верховной принцессы и их наследника,  высоко  оценили  ее.  Поклонившись
своим лордам, они оборачивались, торжественно маршировали налево и низко
кланялись владетельной  троице.  Каждого  новоиспеченного  рыцаря  ждала
улыбка: одобрительная Рохана, добрая Сьонед и чуточку завистливая Поля.
   Риян, будучи сыном сравнительно мелкого атри, не  связанного  кровным
родством с кем-либо из принцев, прошел церемонию одним из последних.  Он
принял  знаки  отличия  от  принца   Клуты   и   его   старшей   дочери,
статуеподобной леди  с  огромным  чувством  собственного  достоинства  и
неожиданно озорной улыбкой, вспыхнувшей на ее  лице  в  момент  вручения
молодому человеку традиционного  подарка  Луговины:  фляжки  из  резного
оленьего рога.  Размеры  животного,  сделавшего  столь  важный  вклад  в
церемонию, должны были потрясать воображение,  поскольку  рог  вмещал  в
себя столько вина, что его хватило бы любому, чтобы напиться в дым.
   - Надеюсь, вы не будете возражать, если  первый  глоток  ради  такого
торжества я разделю с вами, - сказала принцесса Геннади. Риян вернул  ей
улыбку; она вынула  серебряную  пробку,  украшенную  ободком  из  мелких
сапфиров, умелым движением подняла рог и вылила в рот  струйку  красного
вина. Затем она закрыла фляжку и подала ее Рияну. Риян сначала  протянул
рог Клуте - который так трясся от  сдавленного  хохота,  что  едва  смог
разомкнуть челюсти - а потом сам сделал изрядный глоток.
   - Милорд и миледи, - сказал им Риян,  затыкая  фляжку  и  перекидывая
через плечо серебряную цепочку, - в благодарность за то, что вы  любезно
разделили  со  мной  этот  щедрый  дар,  желаю  вам  больше  никогда  не
чувствовать жажды!
   Шутка пришлась людям по вкусу, и вокруг  раздался  хохот.  Пока  Риян
кланялся Клуте и Геннади, Чейн хлопнул Оствеля по спине и заявил:
   - Мальчишка таки приобрел отменные манеры!
   Когда юный рыцарь  приблизился  к  Рохану,  Сьонед  и  Полю  и  низко
поклонился им, те расплылись от уха до уха.
   Оствель, перенервничавший во время посвящения  Рияна,  едва  не  осел
наземь от облегчения, когда сын наконец подошел к  нему.  Но  он  быстро
оправился и лукаво спросил Чейна:
   - Ну, мой старый друг, неужели ты смирился бы с  тем,  что  на  твоей
прекрасной  серой  в  яблоках  кобыле  разъезжает  кто-нибудь  с   менее
отменными манерами?
   Чейн мог оставаться  глухим  к  уговорам  Оствеля,  но  когда  Аласен
устремила на него свои неотразимые глаза и попросила  за  Рияна,  он  не
выдержал. Заметив это, Тобин рассмеялась.
   - Сдавайся, старый жмот, - проворчала она и чувствительно ткнула  его
локтем в бок. - Ты действительно рвал бы на  себе  волосы,  если  бы  на
Дальциели ездил кто-нибудь другой, и сам знаешь это!
   Лорд застонал. Но к тому моменту, когда  Риян  присоединился  к  ним,
чтобы  получить  причитающиеся  поздравления  и  оказаться  в  дружеских
объятиях, Чейн покорился своей участи.
   - Ну, похоже на то, что в этом году ты будешь ездить на моей призовой
кобыле. Скажи спасибо своему отцу и паре вот этих зеленых глаз,  которым
я до сих пор так и не научился сопротивляться, - добавил  он,  глядя  на
Аласен. - Они точно такие же, как у Сьонед!  Риян  благодарно  склонился
над запястьем Аласен, и у Андри снова томительно  сжалась  грудь.  Когда
принцесса улыбнулась, боль стала нестерпимой. А когда  девушка  обратила
на него насмешливый взгляд живых зеленых глаз, Андри внезапно понял, что
с ним творится.
   Чтобы скрыть это, он поспешно отвернулся. Это было худшее  из  всего,
что он мог сделать. Аласен была не дура. Старше его только на три  зимы,
она всю жизнь провела в роскошном дворце, а не в изолированной  от  мира
Крепости Богини, где он прожил последние шесть лет.  Она  давно  поняла,
что нравится ему. Она привыкла к обожанию бесчисленных молодых  людей  с
тех пор, как себя помнит. Аласен прекрасно знает, что он чувствует.  Она
только посмеется, довольная возможностью приобщить к своей коллекции еще
одно сердце, и в лучшем случае пожалеет того, кто отдал это сердце  той,
чье сердце давно занято другим. Она не станет сомневаться в его чувстве,
столь важном  для  него  самого,  но  примет  его  поклонение  за  блажь
неоперившегося птенца, слишком юного для того, чтобы  знать,  что  такое
любовь... Страдая от унижения, он заставил  себя  набраться  смелости  и
посмотреть ей в лицо.
   Увиденное ошеломило его.
   Ее глаза были ясными, нежными и добрыми. Она не смеялась. Не  жалела.
Она знала о его чувстве, но не отвергала его.
   Аласен могла не любить его, но была смущена и польщена  тем,  что  он
любит ее...
   Мир Андри превратился в туманные цвета, вращавшиеся вокруг зелени  ее
глаз,   слоновой   кости   ее   кожи,    нежно-розовых    губ,    пышных
золотисто-каштановых волос. Казалось, солнечный свет соткался сам собой,
и благодаря этому Андри ощутил ее другие цвета: пылающий лунный  камень,
яркий рубин, глубокий оникс. Она еле слышно вздохнула, почувствовав, что
ее окутало и проникло внутрь сияющее световое кружево. Все нежные  цвета
позднего лета собрались рядом с ними и закружились в  танце,  музыкой  к
которому служило птичье пение, свист ветра и шелест крови  в  их  жилах.
Андри понял,  что  это  первый  опыт  Аласен  в  использовании  ее  дара
фарадима, и мысль о том, что только он смог сделать это,  заставила  его
воспарить в облака.
   Она смотрела в его глаза, щеки ее пылали от наслаждения, и сердца  их
долго бились в унисон, пока они чувствовали себя единственными людьми  в
мире... Но внезапно перед ними вновь возник этот мир, грубый и пугающий,
и овладевшие ими чары исчезли, стоило обоим услышать имя Масуль.
   Он шагал  к  тому  месту,  где  посвятили  в  рыцари  всех  остальных
оруженосцев. Но воспитателем его был не муж Киле Лиелл. Рядом с ним  шел
принц  Мийон:  на  самозванце  была   ярко-оранжевая   туника   Кунаксы.
Возмутительная самонадеянность и  откровенная  наглость  этого  человека
повергли в шок всех присутствующих; безмолвие повисло над вершиной холма
как облако. Нежные дымчатые цвета, стоявшие в  глазах  Андри,  сменились
цветами такой резкости, что он поморщился. С болезненной четкостью Андри
видел побелевшее от гнева лицо Рохана и налившиеся  кровью  щеки  Чейна,
пытавшегося сдержать приступ страшной злобы.
   Когда Масуль преклонил колени  перед  Мийоном  и  последний  произнес
ритуальную фразу, его  слова  прозвучали  насмешкой:  "Я  подверг  этого
кандидата  всесторонней   проверке   и   нашел   его   достойным   моего
собственноручного посвящения в рыцари. Тем самым я поручаю  ему  служить
Богине и правде, жить честно и достойно как в  благоденствии,  так  и  в
скорби. В знак того и другого я вручаю ему хлеб и соль,  а  в  знак  его
нового и почетного состояния даю эту золотую пряжку".
   Самозванец получил  каравай  и  солонку,  а  фиолетовый  пояс  Масуля
украсился пряжкой в форме полого золотого круга, перечеркнутого  золотым
лучом.  Затем  Мийон,  хитро  усмехаясь,  подозвал  к  себе  одного   из
оруженосцев,  и  испуганный  вздох  пронесся  над  публикой,   увидевшей
последний из даров и вспомнившей, что традиционным подарком Кунаксы, где
жили лучшие кузнецы континента, был меч.
   Опоясавшись  великолепным  клинком  в  роскошных  ножнах  с   эфесом,
украшенным  аметистами,  Масуль  прошел  несколько  шагов  и  насмешливо
поклонился  Рохану,  Сьонед  и  Полю.  Рохан  коротко  кивнул  в  ответ,
сдерживаясь из последних сил. Сьонед, разгневанная не меньше,  встретила
приветствие  Масуля  угрюмым  взглядом.  Но  именно  мальчик,   юный   и
неопытный, спас их от неминуемой катастрофы.
   Поль был совершенно спокоен. Его гордый, звонкий  голос  разнесся  по
всему заросшему травой холму:
   - Кое-что портит твой  внешний  вид.  Масуль  выпрямился  и  захлопал
глазами.
   - О чем вы говорите?
   - Твой пояс. - Уголки рта Поля приподнялись  в  холодной  усмешке.  -
Фиолетовое с оранжевым - ужасная ошибка в сочетании цветов, особенно  на
взгляд "Гонца Солнца". Я уверен, что это действительно была ошибка.
   - Фиолетовый цвет - цвет Принцевой Марки, - пренебрежительно  ответил
Масуль этому мальчишке-принцу, которого он мог разорвать пополам.
   - А Принцева Марка, - любезно сообщил ему Поль,  -  принадлежит  мне.
Исправь ошибку и смени пояс.
   Если он откажется, тут начнется кромешный ад. Если послушается...
   Мийон шагнул вперед и что-то настойчиво зашептал  ему  на  ухо.  Лицо
самозванца по очереди то темнело, то краснело. Мийон сказал что-то  еще,
а затем вернулся обратно. И Масуль, спасая то, что можно было  спасти  в
этой проигранной битве, отстегнул золотую пряжку, только что  украшавшую
его талию.
   - Как пожелаете.., милорд, - добавил он после  оскорбительной  паузы.
Вид человека, удерживающего хлеб, соль и меч и одновременно  пытающегося
снять пряжку с кожаного пояса, вызвал улыбки и даже  откровенные  взрывы
хохота. Но  Поль  с  поразительным  самообладанием  ждал,  чем  кончится
попытка Масуля  сохранить  достоинство  и  в  то  же  время  подчиниться
требованию, которое тот не мог  отвергнуть.  Поль  был  в  своем  праве.
Принцева Марка все еще принадлежала ему. Открытое неповиновение было  бы
верхом глупости.
   Наконец длинная полоса фиолетовой  кожи  вылезла  из  штанов.  Масуль
держал ее в кулаке с таким видом, словно душил ядовитую змею.  Поль  был
достаточно мудр, чтобы не протягивать  руки:  это  позволило  бы  Масулю
демонстративно швырнуть пояс в грязь. Таллаин  молча  подошел  к  Масулю
сбоку; не дав самозванцу опомниться, оруженосец взял у него из рук пояс,
свернул его кольцом и вернулся к своему посту у владетельной троицы.
   Поль милостиво кивнул.
   - Ну вот, так намного лучше, и туника твоя выглядит более приятно. Мы
даем тебе  позволение  удалиться.  Зеленые  глаза  Масуля  буравили  его
насквозь.
   - Держи свой драгоценный цвет, князек, - насмешливо сказал он.
   - Непременно, - ответил Поль.
   Сопровождаемый Мийоном, Масуль принялся спускаться  с  холма.  Но  не
успел он скрыться из виду, как кто-то неизвестный хрипло  выкрикнул  имя
Поля.
   Андри, следивший за этой сценой затаив дыхание,  громко  засмеялся  и
присоединился к родным, устремившимся навстречу Рохану, Сьонед  и  Полю.
Если на склоне холма и присутствовали тайные сторонники претендента,  то
они быстро изменили свое мнение при виде маленького  словесного  триумфа
Поля.
   Немного погодя, когда все спускались к лагерю, Аласен догнала Андри и
спросила:
   - Конечно, Поль был  великолепен,  но  зачем  понадобилось  посвящать
этого человека в рыцари?
   - Да, пожалуй, это было сделано не только  для  того,  чтобы  позлить
нас, - согласился Андри.
   - Ну, наш молодой принц сегодня был  неподражаем!  -  раздался  голос
Оствеля, шедшего позади с Рияном и Чейном. - Я думал, самозванца  хватит
удар! Поль поистине сын своего отца!
   - За что Масуль и не устает его проклинать, - с усмешкой  откликнулся
Чейн. -  Слушай,  извини,  но  я  тороплюсь  в  лагерь.  Хочу  обо  всем
рассказать старику Ллейну.
   - Только осторожно! - крикнул ему вслед Оствель. - Смотри, как  бы  у
него от смеха не начались колики!
   - Милорд, - обратилась к Оствелю Аласен, -  я  все  еще  не  понимаю,
почему...
   - Да просто чтобы сделать назло, миледи, - быстро откликнулся Риян. -
Отец, Таллаин  говорит,  что  мы  должны  немедленно  встретиться  с  их
высочествами. Лучше поторопиться.
   -  Конечно.  Андри,   ты   позаботишься,   чтобы   принцесса   Аласен
благополучно добралась до шатра ее отца? Похоже, мы  сильно  отстали  от
его высочества.
   Андри позаботился бы о ее благополучии даже если бы на  них  внезапно
налетела сотня конных рыцарей.  Подозревая,  что  лицо  выдает  его,  он
пробормотал:
   - Конечно, милорд.
   - Хорошо. Я оставляю вас в его  надежных  руках,  миледи.  -  Оствель
снова улыбнулся Аласен, и она ответила ему улыбкой.
   - Они так ничего и не сказали, - заметила принцесса, когда Оствель  с
Рияном ушли.
   - Нет. - Андри не сумел позаботиться о  собственном  благополучии.  -
Миледи... Аласен...
   Она вспыхнула, и его сердце не выдержало. Прошло очень много времени,
прежде чем они вспомнили, что собирались идти в лагерь ее отца.

***

   Андраде подняла глаза. Оствель перекинул через руку ее плащ; лицо его
было в тени. Не горело ни одной лампы,  и  просвечивавшие  сквозь  белую
парусину лучи заходящего  солнца  окутывали  их  серым  полумраком.  Она
встала, пригладила волосы и позволила Оствелю накинуть на себя плащ.
   - Миледи...
   - Нет! - Она услышала свой голос, резкий  от  нервного  напряжения  и
сжала кулаки, скрытые складками просторного плаща. -  Нет,  -  повторила
она более мягко. - Все будет хорошо.
   - Значит, я так и не смог переубедить вас?
   - Конечно, нет. Поторопись. Это нужно сделать  до  восхода  лун.  Все
собрались?
   - Да.
   - Тогда поскорее покончим с этим. Масуль въелся мне в печенки.
   - Как и всем нам, - буркнул  Оствель.  В  бледно-желтом  небе  стояло
закатное  солнце.  Андраде  поднялась  на  холм,  где  днем   состоялось
посвящение в рыцари. В воздухе чувствовался запах дождя и страха -  нет,
не ее собственного... Андраде стояла рядом с кругом, который  образовали
те, кто поднялся на вершину раньше. Двадцать пять человек кольцом стояли
вокруг  пустого  очага,  образовав  ожерелье  из  принцев  вперемежку  с
фарадимами. Когда к ним присоединились  Андраде  и  Уриваль,  это  число
достигло двадцати семи. Три перемноженные  тройки,  строго  предписанные
для того ритуала, который она собиралась совершить.  Как  и  пресловутая
леди Мерисель, Андраде считала магию чисел абсурдом, но не  дерзнула  бы
нарушить традиции неизвестного ей обряда.
   Андраде тщательно спланировала расстановку сил, как политических, так
и фарадимских. Хотя в Звездном Свитке  об  этом  ничего  не  говорилось,
чутье подсказало ей поставить две соперничающие силы точно напротив друг
друга. Как обычно, в качестве "Гонца Солнца" Пустыни  выступала  Сьонед:
Рохан, глаза которого  потемнели  от  чувства  вины,  находился  от  нее
справа. Поль настоял на  своем  праве  представлять  Марку,  номинальным
правителем  которой  он  являлся,  ибо  Пандсала  все  равно  не   могла
присоединиться к кругу - поскольку людям, образы которых могли появиться
при этом виде магии, запрещалось принимать  непосредственное  участие  в
обряде. Тобин, несмотря на свои три жалких кольца и отсутствие  обучения
в Крепости Богини, играла при Поле роль его  "Гонца  Солнца".  С  другой
стороны круга находились Мийон Кунакский и четыре других принца, которые
поддерживали Масуля. Между ними стояли фарадимы, в число которых входила
и Холлис. Чейл выбрал своим "Гонцом  Солнца"  Рияна.  Андри  попросил  у
Волога разрешения быть его  фарадимом  и  получил  согласие.  По  другую
сторону от него стоял Ллейн, следом за которым шел Мааркен. Леди  Энеида
представляла Фирон; рядом с ней находился Уриваль. Юный  Сеяст  вызвался
быть фарадимом Давви. Они замыкали круг, стоя слева от Сьонед.  Все  они
смотрели на Андраде со смешанным чувством осторожного ожидания,  тревоги
и просто любопытства. Леди подала знак, и Уриваль снял с  нее  плащ.  На
расстеленном на траве одеяле  были  аккуратно  разложены  поблескивавшие
ножи и мечи. Оствель присматривал и за ними,  и  за  Масулем  с  Чианой,
которые также не могли быть частью круга. Снаружи находились  и  другие:
Чейн и Сорин с Аласен;  Тилаль  и  Костас  рядом  с  Геммой  и  Данлади.
Пандсала  стояла  отдельно.  Принцесса-регент   казалась   спокойной   и
уверенной в себе, однако ее выдавали глаза, обведенные темными кругами.
   У Киле хватило  дерзости  приблизиться  к  Андраде;  одного  ледяного
взгляда хватило, чтобы заставить ее молча вернуться к Масулю. Самозванец
смотрел на леди Крепости Богини, иронически  приподняв  бровь,  но  если
выражение его лица и  напомнило  Андраде  Ролстру,  она  приказала  себе
забыть об этом.
   Леди  кивком  указала  Уривалю  его  место  и  сама  вошла  в   круг,
остановившись  у  очага.  Составленные  треугольником  поленья   ожидали
прикосновения Огня фарадимов. Андраде следила за опускающимся солнцем  и
постепенно темнеющим небом. В ее распоряжении оставался лишь краткий миг
между заходом солнца и восходом лун; эта магия  совершалась  только  при
звездах. Когда на востоке  замерцала  первая  крошечная  звездочка,  она
подняла  украшенную  кольцами  руку,  и  вперед  вновь  шагнул  Уриваль,
державший фляжку. Он вынул из кармана маленькую золотую чашу и  налил  в
нее вина, приправленного дранатом.
   Андраде быстро выпила, и в  голове  сразу  запульсировала  боль.  Она
сделала еще один глоток; боль  сменилась  вспышкой  невероятного,  почти
сексуального наслаждения -  кровь  быстрее  побежала  по  жилам,  воз