ека разгневалась и смыла его - с  моим  дедом
впридачу.
   - Ох... - пробормотала Ками, глядя на обманчиво гладкую поверхность воды.
- Ну, кажется, сейчас она не такая сердитая, - добавила девушка.
   - Видите рябь на самой середине? - Старик ткнул пальцем в  переливавшуюся
на солнце пенную струю. - Течение там быстрее,  чем  самые  чистокровные  из
лошадей, которых разводит лорд Радзина. Несколько лет  назад  я  переправлял
его светлость, и он сам сказал это!
   Сьонед так и подмывало расспросить старика о лорде Чейнале, про  которого
она знала, что это зять принца, но девушка заставила  себя  прикусить  язык:
негоже будущей принцессе выслушивать сплетни...
   - Ничего не бойтесь, леди, - жизнерадостно  заявил  паромщик.  -  Матушка
назвала меня Эльдсконом, а поскольку все добрые люди дают своим детям имена,
которые на старом языке что-то значат, мое имя как нельзя лучше  подходит  к
моему ремеслу, поскольку означает оно "спокойный перевоз". И  именно  это  я
вам обещаю, - хвастливо закончил он.
   - О Богиня, надеюсь, что так оно и будет... - прошептала Камигвен.
   Паром  был  достаточно  велик,  чтобы  вместить  двенадцать  стреноженных
лошадей, которых привязали к  ограждению;  огромные  древесные  стволы  были
перевиты цепями толщиной в запястье. Но  стоило  Сьонед  поставить  ногу  на
ровную деревянную палубу, как у нее свело внутренности и защипало глаза. Это
были первые симптомы обычной для фарадимов реакции на  воду.  Она  с  трудом
проглотила слюну.  А  ведь  все  только  начиналось:  паром  покачивался  на
мелководье,  где  не  чувствовалось  никакого  течения.  Напомнив   себе   о
необходимости сохранять достоинство, девушка поклялась, что выдержит  все  с
каменным лицом и ни за что не отдаст реке свой завтрак.
   Трудно было сказать, кто смотрел на воду с большим трепетом - лошади  или
"Гонцы Солнца". Паром двинулся вперед вдоль двух огромных канатов,  намертво
закрепленных на противоположном берегу. Оствель не спускал глаз с лошадей, а
Эльдскон - с тяжелых железных колец, сквозь которые были  пропущены  канаты.
Для переправы использовалась мощь самой  реки:  с  этой  целью  канаты  были
перекинуты под углом к течению. Тех, кто путешествовал с востока  на  запад,
переправлял другой паром, устроенный  точно  так  же.  Благоразумная  Сьонед
тщательно изучила его устройство и пришла к  выводу,  что  система  надежна.
Однако стоило волне ударить в борт парома, как девушка поняла, что  доверила
свою жизнь нескольким бревнам, расшатанному ограждению и паре неизвестно  из
чего сплетенных веревок. Это наблюдение не оказало благотворного действия на
ее желудок.
   Ками встала на колени, съежилась и обеими руками уцепилась за нижний брус
ограждения; таким образом Сьонед осталась  единственной  из  фарадимов,  кто
остался стоять на ногах. Лошади тревожно переминались и ржали, обращая морды
к своим грумам, оставшимся на западном берегу, а  паром  тем  временем  плыл
себе  и  плыл,  потихоньку  подбираясь  к   стремнине.   Сьонед   умудрялась
справляться с коленями; но зато на самой  середине  реки  не  справилась  со
своим завтраком. Она вцепилась в поручни, перегнулась через ограждение, и ее
вырвало. Самым постыдным и неэлегантным образом...
   Немного погодя кто-то перенес Сьонед на твердую  землю,  и  девушка  едва
пришла в себя. Она лежала на нагретой солнцем траве, слыша над собой  чей-то
насмешливый голос, обещавший, что  скоро  ей  станет  легче.  Сьонед  хотела
сказать этому человеку, что он подлый лжец, но ей  не  хватило  сил.  Открыв
глаза, она поняла, что  совершила  непростительную  ошибку:  солнечный  свет
ударил по голове, как меч. Она прохрипела невнятное ругательство и  потеряла
сознание.
   Громкие крики заставили  ее  прийти  в  себя.  Сьонед  умудрилась  сесть,
обхватила голову обеими руками и испытала  новый  приступ  морской  болезни,
тупо удивившись тому, что в ее желудке, оказывается,  еще  что-то  осталось.
Солнечный свет по-прежнему  бил  ей  в  глаза,  но  это  было  еще  полбеды.
Настоящая беда заключалаcь  в  том,  что  что-то  случилось  с  ее  зрением.
Привязанные неподалеку лошади  казались  ей  то  очень  большими,  то  очень
маленькими, а затем исчезли в каком-то мареве, как будто  их  накрыли  собой
зимние туманы Крепости Богини. Невообразимо далекий  берег  реки  вдруг  так
стремительно рванулся навстречу, что она инстинктивно выставила перед  собой
ладони. Сьонед испытывала смутное  желание  лечь  на  спину  и  не  вставать
несколько дней. Как ей удалось  пережить  случившееся?  Она  надеялась,  что
принц когда-нибудь оцедит ее подвиг.
   Но кто-то все еще кричал, и несмотря на сильнейшее головокружение девушка
заставила себя подняться на  колени.  Она  прищурилась,  пытаясь  разглядеть
паром. Вот он, посреди реки. Посреди другого, враждебного мира...
   На нем должны были быть лошади, но они исчезли.
   - Богиня милостивая... -  выдохнула  она.  Ниже  по  течению  барахтались
испуганные  животные,  безуспешно  пытавшиеся  бороться  с   быстриной.   Ее
собственная буланая кобыла скрылась под водой и больше  не  выплыла.  Сьонед
безрассудно попробовала встать, потерпела неудачу  и  предприняла  еще  одну
отчаянную попытку. Она сжала кулаки так, что ногти впились в  мякоть,  и  на
этот раз сумела подняться на ноги. Кое-как доковыляв до берега реки, девушка
упала: прикосновение ледяной  воды  и  острые  камни,  порезавшие  колени  и
ладони, помогли ей прийти в себя. Она глотнула  воды,  закашлялась,  подняла
голову и посмотрела на реку.
   Сьонед сразу поняла, что произошло. Один из двух канатов лопнул у  самого
противоположного берега, и паром оказался во  власти  реки.  Он  накренился,
лошади всем весом навалились на ограждение, и дерево  не  выдержало.  Второй
канат был еще цел, и только поэтому паром не снесло ниже  по  течению.  Все,
кто был на борту, судорожно  вцепились  в  трос,  пытаясь  вытянуть  себя  в
безопасное место. Посмотрев на "мертвые якоря", Сьонед вскрикнула от  ужаса.
Канаты, навитые на четыре массивных тумбы, начинали лопаться.
   Сьонед заставила себя встать и шатаясь побрела к  тому  месту,  где  вниз
лицом лежал Мардим. Она перевернула юношу, похлопала по щекам,  окликая  его
по имени, а затем схватила за лодыжки  и  потащила  к  реке.  Затем  девушка
проделала то же с Меатом и Антоуном, и ледяная  вода  наконец  сделала  свое
дело.
   - Мардим! - крикнула Сьонед, и  он  поморщился  от  звука  ее  голоса.  -
Приведи в чувство остальных, слышишь? Антоун, Меат,  вставайте  и  идите  со
мной. Скорее!
   Она помогла молодым людям подняться  и  повела  их  к  тумбам.  Все  трое
ухватились за туго натянутый канат и потащили  его  на  себя.  Но  сил  трех
человек было недостаточно, чтобы справиться с мощью реки,  и  Сьонед  хорошо
понимала всю безнадежность своей затеи. Боль пронзала плечи, девушка хрипела
от натуги и слышала позади певучий голос Мардима, сыпавшего  ругательствами.
Несмотря на весь ужас положения, она чуть не рассмеялась: проклятия  Мардима
были такими же поэтичными, как и его песни.
   Тем временем Эльдскон и Оствель, упираясь ногами в настил,  тянули  канат
на себя... Рабочих  рук  прибавлялось.  Сьонед  оглянулась  и  увидела,  что
Камигвен ведет к ним двух лошадей. Когда канаты надежно прикрутили к седлам,
Оствель одобрительно крикнул.  С  помощью  лошадей  паром  стал  мало-помалу
приближаться. Чем меньше становилось расстояние до берега,  тем  легче  было
тянуть. Те, кто был на борту, тоже не жалели сил.
   Наконец река выпустила паром из  своих  цепких  объятий,  и  его  удалось
вытащить на мелководье. Дрожащие пассажиры выбрались на берег, и  измученные
фарадимы рухнули наземь, словно срубленные деревья.  Сьонед  не  помнила  ни
того, как упала на песок, ни того, кто снова  отнес  ее  на  мягкую,  теплую
траву. Когда она опять пришла в себя, был уже разгар дня. Ее первые ощущения
были удивительно приятными. Она лежала в тени, завернутая в  одеяло,  ощущая
на  губах  вкус  свежей  моховики,  сладкой  и  душистой.  Девушка  довольно
вздохнула  и  повернула  голову,  готовясь  заглянуть  в  следящие  за   ней
улыбающиеся голубые глаза и увидеть шелковистые белокурые волосы...
   - Ну что ж, Сьонед, - послышалось неподалеку. -  Ты  проснулась  как  раз
вовремя, чтобы мы могли сказать тебе спасибо.
   Девушку кольнуло острое разочарование. Это был не тот голос, который  она
надеялась услышать. Память вернулась;
   Сьонед открыла глаза, приподнялась на локтях и снизу вверх посмотрела  на
Оствеля. В следующую секунду заныли мускулы,  и  она  опустилась  на  траву,
закусив нижнюю губу. Принц не обрадуется, увидев перед собой калеку...
   - Успокойся. Теперь все в порядке - или почти в порядке. - Оствель поднес
к ее губам чашу. - Выпей воды.  Это  капля  по  сравнению  с  тем,  что  мне
пришлось бы выпить, если бы вы с Камигвен соображали чуточку медленнее. Я  у
тебя в долгу, Сьонед.
   Вода пахла моховикой, и девушка вновь испытала досаду.
   - Что случилось? - пробормотала она.
   - Ничего особенно ужасного, за исключением потери лошадей.  Все  двадцать
человек успешно переправились на другой берег, но  лошадей  у  нас  осталось
только двенадцать. Одно можно сказать: концы с концами не сходятся.
   Сьонед села, слегка потянулась и сморщилась от боли.
   - Значит, дальше поедут только двенадцать.  Остальные  могут  остаться  с
нашим другом по имени "спокойный перевоз", - слабо улыбнулась она. -  Может,
теперь он серьезно подумает о мосте.
   - Сомневаюсь, что сейчас он вообще может о чем-то думать. Кажется, старик
помешался от страха при мысли о том, что бы с ним сделала Андраде,  если  бы
он утопил нас. Эльдскон всерьез считает леди Крепости Богини  всемогущей.  -
Оствель сел на корточки и пожал плечами. - Ладно, Богиня с ним.  Сейчас  нас
волнует не он, а ты.
   - Я?
   - Сьонед, я не могу привезти тебя в Стронгхолд со свитой  из  одиннадцати
человек. Тебе ведь предстоит стать принцессой!
   - У этой принцессы нет свадебного платья, - напомнила она. - Все мои вещи
были на утонувших лошадях. Оствель, что бы ни было,  а  надо  ехать  дальше.
Андраде велела мне быть там через шесть дней.
   - Ты прибудешь туда в виде, который не подобает невесте принца, -  упрямо
возразил Оствель. Его грубоватое, но доброе лицо осунулось от забот.
   Она ласково улыбнулась.
   - Я буду счастлива, если вообще  доберусь  туда.  А  как  себя  чувствует
Ками?
   - Все еще без сознания, бедняжка. Я удивляюсь, как она сумела  подняться,
не то что подумать о лошадях. Мы обязаны вам жизнью, "Гонцы Солнца".
   - Вспомни об этом, когда в следующий раз будешь  дразниться,  что  мы  не
умеем переплывать реки. - Сьонед провела руками по своим мокрым  волосам.  -
Оствель, мы потеряли целый день. Посади  Ками  на  коня.  Если  понадобится,
привяжи ее к седлу, но надо ехать.
   Оказавшись на лошади, Камигвен быстро оправилась, и  предложенных  Сьонед
мер не понадобилось. Но весь остаток дня девушка оплакивала потерю платьев и
всего остального приданого Сьонед. Никакие утешения на нее  не  действовали.
Однако саму Сьонед это нисколько не заботило. По  правде  говоря,  она  даже
испытала облегчение, когда поняла, что в Стронгхолде не придется  заботиться
о том, какой наряд подобрать к тому или иному случаю. Она пока не  принцесса
и не в состоянии поверить, что это когда-нибудь случится.
   К тому времени, когда они остановились  на  ночлег,  все  были  измучены.
Мышцы, привычные к верховой езде, не были готовы к перетягиванию  каната,  и
стоило двенадцати всадникам спешиться, как  воздух  огласился  приглушенными
стонами. Они провели ночь на ферме, принадлежавшей дяде Палевны  со  стороны
матери, но фарадимы были уже не в  состоянии  воздать  должное  великолепной
кухне жены хозяина и после ужина едва доплелись до сарая, где  и  повалились
на одеяла, брошенные поверх свежего сена.
   - Подумать только, - грустно вздохнул Оствель,  но  глаза  его  при  этом
смеялись, - что на обратном пути нам  снова  придется  переправляться  через
Фаолейн!
   Камигвен мрачно уставилась на него.
   - Нет уж! Если понадобится, я попрошу Мардима сложить песню  про  мост  и
лучше пройду по этому воображаемому мосту,  чем  соглашусь  снова  плыть  на
пароме. - Она обвила руками своего Избранного и уткнулась лицом в его шею. -
Я чуть не потеряла тебя на этой проклятой реке!
   Сьонед следила за тем, как Оствель успокаивает ее, и улыбалась.  Не  было
никакого сомнения: Богиня благословила эту  пару.  Ее  улыбка  увяла,  когда
девушка поняла, что во время их  бракосочетания  будет  далеко-далеко  и  не
сможет принять в нем участия.
   А как же ее собственная свадьба? Она не могла даже поверить в нее, не  то
что представить. Поверить в существование жениха  -  это  другое  дело:  она
видела его в каждом отблеске света, в каждом солнечном луче. Но  этот  принц
был  незнакомцем.  Какой  он?  Неужели  его  прекрасные   сверкающие   глаза
действительно светились умом?
   Все остальные давно уснули,  Я  она  продолжала  бодрствовать,  глядя  на
звезды сквозь открытую по случаю теплой погоды дверь сеновала. Какой  ясный,
нежный свет; вот бы научиться использовать  его...  Это  было  бы  настоящим
подвигом: даже в безлунные ночи можно было бы двигаться куда надо, танцуя по
этим бледным, жгучим лучам света.  Но  свет  звезд  был  недоступен  "Гонцам
Солнца". Возможно, дар Богини просто не распространялся  на  эти  крохотные,
страшно далекие пятнышки света. Она освятила только Огонь солнца  и  лун,  а
что  такое  звезды?  Они  отбрасывают  на  луга  и  горы  шелестящие   тени,
мечтательные  и  таинственные...  Какие  цвета  скрываются  в  них?  Сьонед,
носившая на пальцах шесть  колец,  умела  сплетать  лучи  солнца  и  лун.  В
звездном свете она пересчитала эти кольца: четыре золотых и два  серебряных,
гладких колечка, привезенные ею из дома, из совсем  другого  мира.  Она  еще
помнила, что мир ее детства назывался Речным Потоком, помнила, как  невестка
подозрительно следила за ней и все время нашептывала что - то  брату  Давви.
Когда Сьонед  выросла,  то  начала  испытывать  к  леди  Висле  нечто  вроде
благодарности, потому что если бы невестка  не  мечтала  стать  единственной
хозяйкой имения, то ни за что не отправила бы девочку в Крепость Богини.
   И эта девочка никогда не стала бы женой принца...
   Зачем Андраде сделала это? Последней женщиной-фарадимом,  вышедшей  замуж
за знатного вельможу, была бабушка Сьонед, которую, несмотря на то, что  она
не принадлежала к высокородным, выдали за принца Кирета. Их дочь вступила  в
брак с отцом Сьонед и Давви, но у нее  не  было  и  намека  на  дар  Богини.
Младшие сыновья и дочери благородных иногда становились "Гонцами Солнца", но
чаще всего они не проходили обучения, несмотря на  наличие  таланта,  потому
что женились и выходили замуж  прежде,  чем  успевали  приехать  в  Крепость
Богини. Никто никогда не слышал о том, чтобы принц  или  лорд  носил  кольца
фарадимов. Сьонед не слишком интересовали междоусобицы принцев,  однако  она
хорошо понимала, что принц - "Гонец Солнца" представлял бы  собой  серьезную
угрозу для остальных. Но существовала большая вероятность, что  один  из  ее
детей действительно станет таким принцем Хотя  сама  принцесса  Милар  и  не
обладала даром, было известно, что этот талант может замереть  на  несколько
поколений, прежде чем проявится снова.
   Только теперь Сьонед поняла, что к чему: сын, которого она родит  принцу,
после него унаследует власть над Пустыней. Она прокляла свою  глупость.  Как
же это не пришло ей в голову раньше? Она настолько  погрузилась  в  мысли  о
принце, что совсем забыла о детях. Наконец она догадалась,  чего  хотела  от
нее Андраде: принца-фарадима, правящего Пустыней, использующего  данную  ему
власть и дар Богини для... Для чего? Об этом она не догадывалась. Вернее, не
хотела догадываться.

Глава 5

   Принц Зехава умер на рассвете шестого дня, когда не  осталось  ни  одного
родственника, который не успел бы попрощаться с ним. Весь предыдущий день  и
ночь он то  терял  сознание,  то  приходил  в  себя;  приближавшаяся  смерть
затуманивала его ум и делала невнятной речь. Но умер он, не чувствуя боли  и
не испытывая страха за будущее сына, который пришел к  власти,  едва  Зехава
испустил свой последний вздох. Не  обращая  внимания  на  традицию,  которая
запрещала ему находиться рядом с умирающим, Рохан  оставался  в  спальне  до
самой смерти отца. Милар закрыла мужу глаза;
   Тобин нежно провела пальцами по его  лбу,  разглаживая  горькие  морщины.
Рохан наклонился, поцеловал мертвого,  затем  круто  повернулся  и  ушел  из
спальни.
   Андраде немного подождала, а потом вышла вслед за ним. Рохан был там, где
она и ожидала: в Пламенной башне.  Он  помогал  слугам  разводить  костер  -
достаточно большой, чтобы донести до всех подданных Зехавы весть о том,  что
старый принц умер. Пламя должны были увидеть на дальних холмах и зажечь  там
свои костры. К вечеру в Пустыне не должно было остаться  ни  одного  уголка,
где бы не знали о случившемся.
   Прежде чем Рохан подтвердил, что огонь достаточно ярок, по спине и  груди
Андраде потекли липкие струйки пота. Андраде и так была не в  духе,  а  жара
только разозлила ее. Хотя она никогда не была привязана к Зехаве, но  высоко
ценила его и знала, что со смертью старого принца мир станет беднее.  Однако
сейчас ей предстояло иметь дело с новым принцем.  Теперь,  после  того,  как
случилось самое ужасное, тон ее, пожалуй, был чересчур резким.
   - Ничего, не сделано, чтобы подготовиться к встрече Сьонед. Почему ты  не
желаешь оказывать невесте подобающих ей почестей? Я не могу допустить, чтобы
эту девушку встречали здесь как обычную гостью, да  к  тому  же  не  слишком
желанную!
   - Успокойся, Андраде, - устало сказал  Рохан.  -  Ночь  была  длинная,  а
предстоящий день будет еще длиннее.
   - Отвечай немедленно, мальчишка! Ее глаза  встретил  пламенный  взгляд  -
бешеный, как у охотящегося дракона.
   - Андраде, девушка едет ко мне, а  не  к  тебе.  Ее  встретят  -  или  не
встретят - так, как прикажу я. - Рохан!
   Но он уже проворно сбегал по ступеням, а тетка была не так молода,  чтобы
угнаться за ним. Андраде испустила несколько проклятий,  которые  шокировали
бы даже тех, кто хорошо  ее  знал,  а  затем  отправилась  в  свои  покои  и
предприняла тщетную попытку уснуть.
   Сигнальный огонь горел весь день, но в  Стронгхолде,  который,  казалось,
плавился от жары, Рохана не было. На рассвете он верхом выехал с внутреннего
двора, промчался через вырубленный в скалах тоннель и поскакал в пустыню.  В
сопровождении Чейналя, командира телохранителей Маэты и десятка всадников он
ехал в направлении ущелья Ривенрок.
   Взошедшее солнце разогрело воздух. Легкий ветерок трепал одежду принца  и
гриву его коня. Светлые волосы Рохана вскоре потемнели, а туника  из  серого
тонкого шелка промокла на груди и спине. Он  убедил  себя,  что  стоявшая  в
глазах соленая влага это не  более  чем  пот,  а  внутреннюю  опустошенность
объяснил пустотой в желудке.  Около  сорока  мер  они  проскакали  в  полном
молчании. Раскаленный воздух заставил все местное зверье  забиться  в  норы,
где они еле слышно повизгивали, излагая друг другу свои жалобы.  Даже  птицы
предпочли держаться отсюда подальше, хотя уж чего-чего,  а  птиц  в  Пустыне
всегда хватало. Лишь иногда тишину нарушало шуршание  пересыпавшегося  песка
да всхрапывание лошади, прочищавшей ноздри. Но никто из людей долго-долго не
открывал рта.
   Наконец  Чейн,  который  слегка  отстал  от  Рохана,  чтобы  дать   юноше
возможность побыть одному, снова приблизился к  нему.  Они  ехали  в  голове
отряда, и никто не  мог  их  слышать  даже  в  этой  мертвой  тишине.  Рохан
оглянулся.
   - Что? - коротко спросил он.
   -  Ты  никогда  прежде  не  охотился  на   дракона.   Сейчас   спаривание
закончилось, и он стал , еще опаснее.
   - Я обещал отцу