воим воинским искусством, упругие мускулы по-прежнему
играли под его кожей, да и реакции он не утратил, что подтвердило первое  же
движение его меча.
   Тобин не слышала ни звона клинков,  ни  хриплых  стонов,  вырывавшихся  у
брата, когда боль от удара  пронзала  его  раненое  плечо.  Она  не  слышала
насмешек,  которыми  Ролстра  осыпал  своего  противника,  однако   заметила
непонятную искру, слабый  блеск  стали,  обнаженной  в  задних  рядах  людей
Ролстры. Солдаты верховного принца задвигались, освобождая  кому-то  дорогу.
Звездный свет закружился  вокруг  Тобин,  и  ее  бурлящие  от  страха  цвета
сдвоились,  переплелись  с  цветами  Сьонед,  Уриваля,  Андраде  и   пятого,
прошедшего обучение, но не слишком искушенного фарадима. Но внезапно  к  ним
присоединился кто-то еще -  крошечный,  неосознанный  дар,  пробудившийся  и
восставший в ответ на призыв Сьонед. Свет и тень с плеском  пронеслись  мимо
Тобин, пронизали ее, и она потеряла свои цвета в  бешеном  вихре,  рожденном
Огнем звезд.

***

   Андраде была слишком ошеломлена внезапным нападением  на  ее  сознание  и
опомнилась лишь тогда, когда стало слишком поздно. Помимо воли вплетенная  в
ткань  звездного  света,  леди  Крепости  Богини  мгновенно   увидела   нож,
занесенный для предательского удара, однако машинально отметила, что впервые
с тех пор, как на  ее  палец  было  надето  десятое  кольцо,  она  вынуждена
подчиниться власти другого "Гонца Солнца".
   Холодное серебряное пламя окутало двух принцев; языки грозного  звездного
света прянули вверх, образовав накрывший Рохана и Ролстру  сверкающий  купол
трепещущего Огня. В этом куполе вспыхивали цвета спектра  каждого  фарадима,
все теснее и теснее сплетавшиеся друг с другом: самой леди, Уриваля,  Тобин,
Сьонед и двух новичков, присутствие  которых  поразило  Андраде  до  глубины
души. Слишком поздно поняв, что Сьонед поймала ее в  ловушку,  она  отчаянно
забилась и попыталась управлять звездным светом. Но эту ткань ткала  Сьонед,
поэтому Андраде оставалось только смириться и беспомощно следить за тем, как
из нее уходит потребовавшаяся Сьонед сила.
   Рохан отшатнулся, ослепленный сомкнувшейся над ним аркой холодного  Огня.
Ролстра яростно выругался,  когда  внутри  купола  блеснула  вспышка  яркого
алмазного света и раздался  звук,  похожий  на  звон  огромного  стеклянного
колокола,  эхом  отдавшийся  внутри  огненных  стен.  Рохан   воспользовался
растерянностью врага и нанес удар, который  едва  не  снес  Ролстре  голову.
Однако верховный  принц  опомнился  как  раз  вовремя,  чтобы  уклониться  и
отделаться лишь порезом на левом предплечье.
   - Значит, Андраде прикрыла нас, - проскрежетал он. - Жаль. Мне  хотелось,
чтобы все видели твою гибель.
   Рохан не стал тратить силы на ответ.  Его  надежда  на  то,  что  схватка
разогреет онемевшее плечо, не оправдалась; пыл битвы  не  мог  справиться  с
усталостью; возбуждение, горевшее в крови  во  время  погони,  угасло.  Этот
тяжелый день стоил ему слишком многих  сил;  оставалось  надеяться  лишь  на
быструю победу, если он сумеет ее одержать...
   Верховный принц засмеялся, как будто подслушал эти мысли.
   - Устал, князек? - бросил он и  устремился  в  не  слишком  искусную,  но
мощную атаку, заставившую Рохана отступить.
   Сталь стучала о сталь, заполняя звездный купол таким эхом, что  у  Рохана
звенело в ушах. Оба соперника забыли о  тонкостях  фехтования,  оба  были  в
крови. Холодный пот заливал Глаза Рохана и ледяной коркой застывал на  теле.
Выпад, парирование, уклон,  укол,  финт  и  снова  выпад.  Его  правая  рука
отказывалась держать меч, с каждой секундой становившийся  все  тяжелее.  Он
слышал хриплое дыхание Ролстры, чувствовал запах его потного мясистого тела,
видел кровоточащие  рубцы  в  тех  местах,  где  его  клинок  вспорол  плоть
верховного принца. И все же он не побился бы об заклад, что победит  в  этом
поединке. Потому  что  несмотря.  на  годы  и  излишества  Ролстра  выглядел
неутомимым.
   Когда Ролстра отвел клинок, чтобы нанести мощный укол, Рохан опустил  меч
и попытался ударить верховного принца по ногам. Кончик меча уперся в  колено
Ролстры, но клинок, зазубренный во время битвы, застрял в мягкой коже сапога
верховного принца. Пытаясь освободиться, Рохан вонзил острие в плоть Ролстры
и зарычал от боли. Наконец он с силой вырвал клинок и попытался выпрямиться,
но именно в этот момент рука подвела Рохана.  Меч  выскользнул  из  пальцев,
принц потерял равновесие и рухнул на колени, задохнувшись от удара о землю.
   - Прекрасная поза, - издевательски заметил  Ролстра,  -  как  раз  такая,
какую тебе следовало принять много лет назад. Твою принцессу-фарадима я тоже
сначала поставлю на колени, а потом заставлю ее забыть тебя в моей постели -
так же, как ты забыл ее в постели моей дочери!
   Рохан головой вперед прыгнул за своим мечом, приказал  онемевшим  пальцам
сжать рукоять и для верности прикрыл их здоровой  левой  рукой.  Пока  принц
откатывался в сторону и вставал на колено, Ролстра презрительно усмехнулся и
ударил его в спину. Рохан не почувствовал новой раны, однако от удара  вновь
закровоточило плечо. Ролстра издал короткий смешок и подошел вплотную. Рохан
извернулся и  поймал  эфесом  эфес  меча  Ролстры,  пытаясь  держать  клинки
сомкнутыми, в то время как верховный принц изо всех сил старался разъединить
их. Издав мучительный стон от усилия, которое разрывало плечо пополам, Рохан
почувствовал, что Ролстра готов уступить. Эта внезапная  слабость  заставила
его заподозрить, что противник делает это нарочно, но в тот же миг верховный
принц с проклятием полетел на траву.
   Рохан задыхался; каждый вдох отзывался острой болью в спине. Не  в  силах
держать неподъемный меч, он полез в сапог за ножом  и  бросился  на  потное,
тело врага. Сильные пальцы схватили запястье Рохана и вывернули его, чуть не
вывихнув принцу предплечье. Он  понял,  что  в  следующую  секунду  потеряет
сознание, ) и вырвался из хватки Ролстры. Верховный  принц,  рыча  от  боли,
рывком поднялся на - ноги и зашатался. Кровь капала  из  его  колена.  Рохан
потянулся за вторым ножом  и  почувствовал,  что  этому  сопротивляются  его
собственные ребра. Его тело сжалось от муки, из  горла  вырвался  всхлип,  и
принц впервые за день ощутил леденящий душу страх, поняв, что сейчас умрет.
   Ролстра стоял над ним, тяжело дыша. Он поднял свой меч и оперся на  него;
острие клинка глубоко ушло в землю.  Украшенный  драгоценными  камнями  эфес
сверкал серебром окружавшего их Огня.
   - Я и твоего сына научу стоять на коленях! - прошипел Ролстра.
   Внезапный рев раздался в ушах Рохана, на губах выступила соленая  горечь.
Неистовая злоба охватила его, убийственная ярость, которая не  имела  ничего
общего ни с пылом битвы, ни с местью. Мой  сын.  Эхо  этих  слов  заставляло
бешено запульсировать кровь: мой сын...
   - На колени, князек! - потребовал Ролстра; его хриплый  голос  прерывался
от ненависти. - На колени!
   Рохан двигался очень медленно. Он оттолкнулся от земли,  придержал  ребра
здоровой рукой и  нащупал  пальцами  другой  левое  колено,  словно  пытаясь
опереться о него. Мой сын. Тело его горело, как от ожога, но в  правой  руке
было зажато что-то холодное и влажное от росы. Он подобрал  ногу  под  себя,
перенес тяжесть тела на другое колено и сквозь  жгучий  туман  посмотрел  на
деда своего сына.
   Ролстра улыбался. Он продолжал улыбаться даже тогда, когда Рохан рванулся
вперед и вверх и воткнул стиснутый из  последних  сил  нож  в  нежное  горло
верховного принца.
   Длинное лезвие вонзилось в шею ниже подбородка, и Рохан всаживал его  все
глубже и глубже, пока оно не пробило язык, небо и не достигло мозга. I
   Верховный принц опрокинулся на бок. Рохан следил за его  падением,  зная,
что Ролстра мертв. А затем сырая трава,  испачканная  кровью,  ринулась  ему
навстречу, и наступила темнота...
   Только испуганный, хриплый голос Чейна помог Андраде понять, что она  все
же вырвалась из неистового холодного звездного пламени,  бледность  которого
подавляла все остальные цвета. Она слышала его, одновременно пытаясь собрать
воедино свой расщепившийся на составные части спектр. Другие, уступавшие  ей
в силе, все еще оставались в плену  мерцающего  купола.  Она  изо  всех  сил
старалась  разделить  их  и  восстановить  индивидуальные  спектры   каждого
фарадима.
   Уриваль стал первым: его глубокий сапфировый, бледный цвет лунного  камня
и сияющий янтарный быстро сложились  в  знакомый  образ.  Любовь  к  истине,
мудрость, защита от опасности -  все  это  было  Уривалем,  и  она  чуть  не
заплакала от облегчения, когда  спектр  сложился.  Он  помог  ей  освободить
остальных, распутав хаотически переплетенные пряди цветов  Сьонед,  Тобин  и
двух испуганных, дрожащих новичков. Известные им цвета  двух  принцесс  были
быстро разделены,  и  любовно  восстановленным  спектрам  перестала  грозить
опасность потеряться в ночной тени. Когда дошла очередь до  последней  пары,
Андраде оставила знакомый спектр на долю Уриваля, а сама  принялась  изучать
новое, неожиданно появившееся существо. Топаз - острый ум;  изумруд-надежда;
переливающийся жемчуг-чистота; все  это  было  озарено  слепящим  сверканием
алмаза, олицетворявшего собой красоту и искусность  во  всех  делах.  Теперь
ясно,  кому  принадлежит   этот   сверкающий   зелено-бело-золотой   спектр.
Принцу-"Гонцу Солнца". Сыну Рохана.
   - Андраде! - чуть не зарыдал Чейн. Тут она  открыла  глаза,  увидела  над
собой его испуганное лицо и слегка удивилась, не понимая,  почему  лежит  на
земле, опираясь затылком на руку Чейна.  Когда  Андраде  пошевелилась,  боль
помогла ей понять, что она упала и изрядно  ушиблась.  -  Слава  милосердной
Богине, - прошептал Чейн. - Я уж думал, что ты потерялась в тени, ..
   - Нет, - возразила она и закашлялась. - Меня так просто  не  возьмешь.  -
Андраде заставила себя приподняться. - Уриваль...
   - Я здесь, - раздался голос неподалеку. Сенешаль с  ввалившимися  глазами
уже хлопотал у тела бесчувственной Пандсалы. - Ты понимаешь, что произошло и
как она это сделала? - тихо спросил он. - И почему?
   Андраде с трудом проглотила слюну и кивнула,
   - Да. Неужели она...
   - Меня не интересует ни кто такая ваша "она", ни что случилось,  -  резко
сказал Чейн. - Черт побери, Рохану требуется твоя помощь!
   Он потянул Андраде за руку и помог  идти.  Они  пересекли  слабую  черную
линию, которую оставил после себя Огонь. Никто больше  не  дерзнул  войти  в
круг. Люди Ролстры, видя, что произошло немыслимое  и  что  их  принц  убит,
остолбенели настолько,  что  не  пытались  мстить  или  спасаться  бегством:
Солдаты Рохана тоже молча застыли  на  месте.  Андраде  опустилась  рядом  с
неподвижно лежавшим на земле гибким телом. Звездный свет мерцал  на  светлых
волосах принца Пустыни.
   Он был жив. Корка засохшей крови покрывала Рохана как  плащ,  но  он  был
жив. Андраде кивнула Чейну, тот бережно поднял принца и понес его туда,  где
Уриваль развел маленький, но жаркий  костер.  Поднявшись  на  ноги,  Андраде
подошла к Ролстре и долго смотрела в его мертвые глаза. Нож  Рохана  глубоко
вошел  в  его  глотку,  но  на  губах  Ролстры  по-прежнему  играла   легкая
полуулыбка, бросившая Андраде в дрожь. Леди с трудом наклонилась  и  закрыла
ему глаза, но по ее  спине  все  еще  бежали  мурашки.  Потому  что  Ролстра
продолжал улыбаться; как и Андраде, верховный принц наконец  получил  то,  к
чему стремился, хотя все вышло не совсем так, как он задумал...
   Она приказала накрыть труп фиолетовым плащом и отправилась врачевать раны
племянника.  У  Андраде  не  было  с  собой  ни  мазей,  ни  бальзамов,   ни
успокаивающих таблеток. Только бурдюк вина,  который  нашелся  у  одного  из
людей Рохана. Она влила немного в рот принца, пока  Уриваль  смывал  с  него
кровь. Чейн послал всадников к месту битвы за припасами.  Они  вернулись  на
удивление быстро, возглавляемые взволнованными Тилалем и Мааркеном.
   Прошло много времени, прежде чем Андраде  убедилась,  что  у  Рохана  нет
тяжелых ран. Он так и не открыл  глаза,  но  полное  бесчувствие  перешло  в
глубокий сон; опытный глаз Андраде безошибочно  определил  это.  Приготовили
пару  носилок:  одни  для  живого  принца,  другие  для   мертвого.   Тилаль
позаботился о том, чтобы спустить со столба знамя Ролстры в знак его гибели.
Солдаты Рохана должны были знать, что их принц жив.
   Андраде  подняла  глаза  лишь  тогда,  когда  Чейн  произнес  ее  имя   и
прикоснулся к руке. Его обросшее щетиной лицо было грязным и  потным,  серые
глаза тусклыми и налившимися кровью. Он указал  ей  на  небо,  и  Андраде  с
удивлением поняла,  что  звезды  почти  погасли,  чернота  сменилась  густой
синевой, а на горизонте занимался розовато-золотистый рассвет.
   - Драконы... - пробормотал Чейн.
   Они  летели  небольшими  группами.  Юные  дракончики   неслись   впереди,
сопровождаемые не спускающими с них глаз родителями, которые подавали сигнал
тревоги при малейшей  угрозе  их  драгоценным  чадам.  В  рассветном  тумане
темнели очертания  этих  грациозных  созданий,  искавших  новые  угодья,  не
запятнанные человеческой кровью. Андраде захотелось  следовать  за  ними  на
новорожденном луче и парить  рядом  на  собственных  крыльях;  она  начинала
понимать любовь Рохана к драконам. Для них не существовало сложностей выбора
целей и средств, мотивов, предательства,  обмана;  ничто  не  заставляло  их
сражаться  с  собственной  натурой.  Она  посмотрела  на  безмятежное   лицо
племянника и пригладила его мягкие светлые волосы.
   - Тебе надо было бы видеть их, - прошептала она. - Они принадлежат  тебе,
принц драконов.
   - Пустыне, - тихо поправил Чейн. - Как и он. И никак иначе, Андраде.
   -  Я  завидую  ему...  и  им,  -  пробормотала  она.  -  Мне  никогда  не
принадлежало  ничего,  кроме  колец  и  гордости.  И  я   тоже   никому   не
принадлежала.
   - Чтобы получить что-то, сначала нужно что-то отдать.  Вот  что  главное,
Андраде. Сначала нужно отдать себя. - Он сделал  паузу,  опустился  рядом  с
шурином и потрогал его плечо. - Нам повезло, что Рохан всегда знал это.
   - А разве не я дала ему Сьонед?
   - Ты всерьез думаешь, что  Сьонед  принадлежала  тебе?  -  мягко  спросил
Уриваль.
   Андраде сжалась. Она поднялась, жестом показала, что Рохана надо положить
на носилки, и отвернулась от остальных. Ничего, кроме колец и гордости... Но
это было все, чем она владела, и то, что всю жизнь защищало ее.
   Вновь на рассвете прозвучал крик дракона, и  вновь  она  подняла  взгляд,
внезапно задумавшись о том, возможно ли одновременно и принадлежать кому-то,
и быть свободной.
   Тобин открыла глаза.
   Оствель прижимал к груди трепещущего, плачущего ребенка.  В  устремленных
на  Сьонед  глазах  Пола  не  было  ничего  от  туманной  голубизны  радужек
новорожденного; сейчас в них вспыхивал  Огонь.  Крошечные  ручки  вытянулись
вперед, кулачки сжались так же, как и кулаки Сьонед. Она по-прежнему  стояла
на коленях, белый плащ развевался за ее плечами словно крылья дракона,  руки
были раскинуты  в  стороны,  лицо  сводило  страшное  напряжение.  В  глазах
принцессы  отражались  звезды,  холодное  серебряное  сияние  окружало   ее,
пронизывая каждую клеточку хрупкого тела,  прозрачный  Огонь  звезд  радугой
отражался от ее белизны. Тобин знала, что сделала Сьонед,  но  не  понимала,
каким чудом ей удалось сплести  воедино  каждую  прядь  небесного  света  со
спектрами тех, кто был рядом: Уриваля, Андраде, самой  Тобин...  и  ребенка.
Оствель поднял взгляд.
   - Он начал кричать. Я не мог успокоить его.
   Тобин кивнула. Ничто не могло уберечь малыша от того, что  досталось  ему
по наследству. Он был принцем и "Гонцом Солнца" по праву рождения.
   Внезапно Сьонед задрожала так, словно у нее застучали кости. Детский плач
перешел в жалобное похныкивание, а потом  младенец  умолк  и  его  маленькое
личико вновь стало безмятежным. Однако прошло много времени,  прежде  чем  в
чертах Сьонед появился хотя бы намек на такое же спокойствие.
   - Тот, с ножом... Ты ведь могла убить его... - хрипло прошептала Тобин.
   Сьонед кивнула; в ее глазах еще мерцали следы, звезд и их силы.
   - Теперь ты все знаешь про Пандсалу, да? Мы с ней жалеем только об одном:
Ролстра так и не узнал, что все это время она предавала его.
   Поняв, что Оствель окончательно сбит с толку, Тобин обернулась к  нему  и
медленно сказала:
   - Был поединок между Роханом и Ролстрой. Один из людей верховного  принца
хотел бросить в Рохана нож. А Сьонед... Она  воспользовалась  светом  звезд,
Оствель. Потому что никакого другого света не было.
   Сьонед коснулась щеки Поля.
   - В звездах тоже есть Огонь, - пробормотала она. - Огонь "Гонца Солнца".
   Оствель крепче прижал Поля к себе.
   - Он все чувствовал. Все это, Сьонед. Ты понимаешь, что это значит?
   Она снова кивнула и низко склонила рыжую голову.
   - Все началось слишком рано. Надеюсь,  когда-нибудь  он  сможет  простить
меня.

Глава 31

   Драконье золото.
   Им был оплачен труд сотни искусных мастеров, и к началу  весны  знаменный
зал Стронгхолда полностью изменился. Конечно,  ремесленники  согласились  бы
работать бесплатно, поскольку честь приложить руку к отделке  дворца  принца
стоила дороже денег. Но Рохан платил. Это были простые монеты,  которые  ему
недорого стоили, но лишь немногие были посвящены в тайну. Он обозрел работу,
увидел, что это хорошо, и довольно кивнул.
   Три сотни ламп, заключенных в искрящийся фиронский  хрусталь,  висели  на
стенах, когда-то украшенных чадящими факелами. Пол  был  выложен  черепичной
мозаикой из Кирста, складывавшейся в  зелено-голубой  узор.  В  зале  стояли
привезенные из Сира кресла и длинные обеденные столы из древесины  фруктовых
деревьев, ломившиеся под тяжестью изысканного фарфорового обеденного сервиза
работы мастеров Криба  и  затейливых  столовых  приборов  из  фессенденского
серебра. В низких вазах голубого оссетского стекла стояли  цветы;  справа  и
слева от ваз размещались кувшины для вина, сделанные из  гигантских  морских
раковин, добытых у берегов Изеля. Фигурно сложенные салфетки из дорвальского
шелка стояли на каждой тарелке; специи хранились  в  сосновых  шкатулках  из
Кунаксы; чаши для  омовения  пальцев,  вырезанные  из  рогов  черного  оленя
Луговины и копыт  белого  лося  Марки,  ждали  погружения  благородных  рук,
которые можно  было  вытереть  маленькими  мягкими  полотенцами  из  голубой
гиладской шерсти. Рядом с великолепными  кубками  стояли  крохотные  чашечки
тонкой работы. Они были здесь единственной вещью, сделанной из  того  самого
драконьего золота, на которое было куплено все остальное.
   Знамена атри Пустыни были перенесены в  вестибюль.  Им  на  смену  пришел
один-единственный гобелен, украшавший стену позади стоявшего  на  возвышении
стола. На этом гобелене  был  вышит  новый  герб  принцев  Пустыни:  дракон.
Простыми, лаконичными линиями были изображены широко расправленные  огромные
крылья и гордо поднятая голова чудовища. Золотой на голубом фоне, дракон был
увенчан тонким обручем и держал маленькое колечко с  настоящим  изумрудом  в
оправе. Зехава по достоинству оценил бы и этот широкий жест, и содержавшееся
в нем предупреждение.
   Рохан закончил осматривать Большой зал, похвалил прислугу и домочадцев, а
затем, лавируя между пустыми  столами,  двинулся  к  боковому  проходу,  где
стояла Маэта, облаченная в новую голубую  шелковую  тунику,  поверх  которой
были надеты полные боевые доспехи. Черные глаза  женщины-воина  лучились  от
гордости.
   Рохан лукаво улыбнулся:
   - Вольно! Ты заставляешь меня нервничать. Она фыркнула.
   - Ты сам сделал меня его телохранителем, вот я и стою тут. -  Она  кивком
указала на Сьонед, которая сидела за высоким столом, держа на коленях Поля.
   - Ты слышала, что сказал этот старый дурак Чейл  Оссетский?  Что  у  Поля
глаза Сьон