идцать  всадников  и  оруженосца
Тилаля. Мысль о том, что мальчик встретится с отцом, была единственным,  что
доставляло ему удовольствие. Предстоящий разговор с Чейном вызывал у  Рохана
только страх. Он проклинал свою трусость и старался  казаться  бесстрастным,
подъезжая к обычной темной солдатской палатке, отличавшейся от  других  лишь
тем, что рядом с ней на выкрашенном серебряной краской шесте красовался флаг
Радзина. Скоро здесь взовьются цвета Пустыни, а стяг Чейна займет  место  по
другую  сторону  полога.  Смешно...  Как  будто  он,  Рохан,   действительно
главнокомандующий...
   Чейн уже ждал его. Рядом с шатром стояли  командиры  отрядов  и  мужчина,
очень похожий на Сьонед, но  еще  больше  на  Тилаля.  А  это  кто?  Неужели
Мааркен? Он ответил на их поклоны коротким кивком, благодарный  за  то,  что
обошлось без ритуала. Хвала Богине, что ему не оказывают фальшивых почестей.
Нет, - поправился Рохан. - Если кто-то здесь и фальшивил, то только он сам.
   - Мой принц, - приветствовал его Чейн, отчаянно  сигналя  глазами.  Рохан
понял. Люди окружили своего принца со всех сторон и преданно смотрели ему  в
рот. Придется говорить. Он тронул пятками бока  своего  ненаглядного  Пашты,
присланного из Скайбоула, и натянул поводья, вынудив  возбужденного  жеребца
развернуться и встать на дыбы. Затем он поднял вверх сжатую в  кулак  правую
руку, и все умолкли. Рохан заставил себя улыбнуться.
   - Сегодня ночью верховный принц будет сладко  спать  в  своем  лагере  за
рекой. Но, клянусь Богиней, скоро он уснет вечным сном!
   Раздался оглушительный рев, и Рохан кисло поздравил себя с  самой  глупой
речью в своей жизни. Единственным достоинством этого  выступления  была  его
краткость. Нынче же вечером его слова облетят весь  лагерь.  Он  спрыгнул  с
лошади и удивился, заметив в глазах Чейна одобрение. Передав поводья Тилалю,
Рохан снял перчатки и шагнул к лорду Давви, которого видел  до  этого  всего
однажды, да и то мельком.
   - Миледи принцесса говорила, что вы  оказали  нам  большую  честь,  решив
присоединиться к армии Пустыни, - изысканно вежливо сказал принц, зная,  что
за ними наблюдают. О Богиня, как ему надоели ритуалы...  Ничего,  когда  они
останутся наедине, можно будет наверстать упущенное. - Благодарю за  помощь,
милорд. Надеюсь, позднее мы поговорим более обстоятельно. Тут есть  человек,
который обладает преимущественным правом  на  ваше  внимание.  -  Он  кивнул
Тилалю, пританцовывавшему от возбуждения.
   Давви, не сводивший с мальчика глаз, смущенно улыбнулся Рохану.
   - Ваше высочество, мне делает честь ваше дружелюбие и  снисходительность.
Признаться, я был бы очень рад поговорить с сыном.
   Рохана удивили собственные губы, на которых  появилась  первая  искренняя
улыбка за все это время.
   - Тогда до встречи, милорд.
   Давви бросился к Тилалю. Тем временем Чейн распустил командиров, велев им
приказать солдатам разойтись.
   Но один из командиров выкрикнул имя Рохана, и воины поддержали его  таким
громким кличем, что даже Ролстра должен был услышать его  на  другом  берегу
реки. Рохан остановился на полпути: любовь  и  преданность  подданных  болью
отозвались в его душе. Он благодарно поднял  руку  и  скрылся  в  прохладном
полумраке шатра.
   Мааркен, выполняя долг оруженосца, принес кресла, подал дяде и отцу  чаши
с вином и принялся ждать  дальнейших  распоряжений.  Рохан  с  Чейном  сели,
выпили и молча уставились друг на друга. Первым опомнился Чейналь.
   - Мааркен, это все, - сказал он сыну. - Потом придешь и  заберешь  отсюда
мои вещи.
   - Нет! - воскликнул  Рохан.  Отец  с  сыном  замерли;  он  заставил  себя
успокоиться и пояснил:
   - Я не хочу оставаться один в этом  огромном  сарае,  который  ты,  Чейн,
называешь шатром. Возьмите в помощь Тилаля и поставьте  здесь  мою  кровать.
Пожалуйста.
   - Благодарю за честь служить вам, мой принц, - поклонился ему мальчик.
   И снова Рохан улыбнулся, на сей раз куда более непринужденно.
   - Я вижу, ты вырос. Ллейн хорошо вышколил тебя. Но я надеюсь, что  здесь,
наедине, мы будем обращаться друг к другу так, как привыкли.
   Племянник ответил улыбкой на улыбку, и напряженность исчезла.
   - Я едва поверил себе, когда увидел на луче цвета Сьонед  и  она  сказала
мне, что вы оба спаслись! Ты слышал, что кричали  воины?  Они  говорят,  что
тебя защищают драконы... и что к тебе перешли их сила и мудрость.
   - Да неужели?
   Горечь, прозвучавшая в голосе  Рохана,  заставила  потемнеть  серебристые
глаза Чейна.
   - Можешь идти, сын. Я позову, когда будет нужно.
   - Да, милорд. - Мааркен церемонно поклонился и вышел.
   - Мальчик вырос, - заметил Рохан. - Ты можешь гордиться им.
   - Я и горжусь, - просто ответил Чейн. - Расскажи мне о тому  чего  Сьонед
не успела сообщить Мааркену. Рохан пожал плечами.
   - Я не знаю, чего она не успела сообщить. Чейн усмехнулся и откинулся  на
спинку кресла.
   - Рохан, это же я... Я знаю тебя почти с тех самых пор, как ты  вылупился
из яйца, милорд принц-дракон. Что случилось в Феруче?
   - Тебя интересует, почему Янте отпустила  нас?  -  Рохан  сделал  большой
глоток. - Поклянись, что  никому  не  скажешь.  Поклянись  на  мече,  жизнью
сыновей поклянись, Чейн...
   Старший из - мужчин на миг замер, а затем медленно произнес:
   - Ты знаешь меня не хуже. Хочешь заставить  меня  понять,  насколько  это
серьезно? Считай, что я понял. Клянусь.
   - Я не хотел тебя обидеть. - Принц отставил  чашу  и,  как  завороженный,
уставился в темное вино. - Сьонед... - У него постыдно сжалось горло. -  Она
снова опустошила Стронгхолд.  Те,  кто  не  уехал  со  мной,  направились  в
Скайбоул, чтобы перебить засевших там меридов, а затем в Тиглат, на помощь к
Вальвису. Она говорит, и Тобин согласна с ней,  что  если  кто-нибудь  вновь
дерзнет штурмовать Стронгхолд, то возьмет его голыми руками.
   - Железная логика, - кивнул Чейн. - Типично женская.
   - Большинство слуг отправилось с  близнецами  в  Ремагев.  В  Стронгхолде
осталось всего несколько человек.  Достаточно  преданных,  чтобы  никому  не
сказать правды.
   - Какой правды?
   - Такой, которую она никогда не сообщила бы Мааркену. - Он снова  глотнул
вина. - В середине зимы должен родиться некий ребенок. Янте получила от меня
то, чего хотела.
   Лицо Чейна застыло. Рохан пожал плечами.
   -  Может,  хочешь  спросить,  как  это  ей  удалось?  В  первый  раз   я,
одурманенный дранатом, принял ее за Сьонед. А во второй раз изнасиловал  ее.
Надо, было убить гадину, но я этого не сделал. Она все прекрасно  рассчитала
и теперь носит мое дитя. Сьонед говорит, что  будет  мальчик.  А  больше  не
говорит ничего. Она вообще не разговаривает со  мной,  Чейн,  а  я  не  могу
разговаривать с ней. Не могу....
   - Хватит, - ш„потом прервал его Чейн. - Это подождет.
   - Но мне нужно с кем-то поделиться!
   Чейн отодвинул чашу с вином, встал и грозно навис над Роханом.
   - У тебя есть армия, которая ждет  приказов.  Есть  смертельный  враг  на
другом берегу реки. Пожалеешь себя в другой раз, когда будет время!
   Рохан знал, что ему пытаются вправить мозги, и  готов  был  возненавидеть
Чейна. Но его брат по всем статьям, кроме крови, был прав, будь он  проклят.
Строгий взгляд шурина неотрывно следил за его лицом, и Рохан отвернулся.  Но
даже этого движения оказалось достаточно.
   - То-то же, - сказал Чейн, усаживаясь на место.  -  А  теперь,  когда  ты
снова можешь соображать, обмозгуй одну задачку. Я дал Ролстре десять дней на
то, чтобы он переправил на левый берег половину своей  армии,  но  по  мосту
прошло не больше пятидесяти человек. Если повезет, мы выдержим две битвы, но
не больше. Я хотел уничтожить одну половину его войск на  нашей  стороне,  а
затем переправиться через реку и покончить с другой. Но он не дает мне такой
возможности. Если у тебя есть какие-нибудь соображения, я с удовольствием их
выслушаю.
   Рохан чуть не рассмеялся. Он пробыл в шатре всего несколько минут и  едва
успел промочить горло, а  Чейн  требует  от  него  тактического  решения,  в
которых он никогда не был силен. Он допил остатки вина, поднялся и сказал:
   - Я должен пройтись. Распорядись, чтобы  к  моему  возвращению  поставили
кровать.
   - Может, пообедаешь? Вид у тебя такой, словно  ты  хочешь  спрятаться  за
острием собственного меча.
   - Ах, вот как ты обо мне думаешь? Считаешь,  что  я  хочу  спрятаться?  -
вспыхнул Рохан.
   Губ Чейна коснулась легкая усмешка.
   - Так-то лучше. Я снова вижу перед собой принца.

***

   Уриваль наблюдал за  длинными  пальцами,  нетерпеливо  постукивавшими  по
столу, на котором стояли нетронутые тарелки с едой. Пламя свечи отражалось в
камнях колец,  поднимавшихся  и  опускавшихся  в  такт  отбиваемому  Андраде
гневному   ритму:   рубин-агат   -    аметист-сапфир    на    левой    руке,
изумруд-топаз-гранат-бриллиант на правой.
   Оба больших пальца  лежали  на  полированном  дереве,  на  одном  из  них
красовался янтарь, на другом - лунный камень. Восемь камней  символизировали
собой замечательные  качества:  удачу  в  войне,  дар  убеждения,  гордость,
стремление к истине, надежду, ум, постоянство и хитрость. Но Уриваля  больше
прельщало то, что сулили два других: защиту от  опасности  и  мудрость.  Ибо
Уриваль и Андраде сильно нуждались и в том и в другом.
   - Так что же это такое? Простое бездействие или  невозможность  управлять
всеми сразу? - задал он провокационный вопрос.
   - А кто меня слушает? Разве что распрекрасная леди Висла.  Слава  Богине,
что нам удалось убедить ее уехать в Речную Заводь.
   Уриваль кивнул. Они  сидели  в  личных  покоях  лорда  Речного  Потока  -
аккуратной комнате, которой не  коснулась  рука  леди  Вислы,  имевшей  свои
понятия о  том,  что  такое  элегантность,  и  воплотившей  их  в  убранстве
остальных помещений замка. Добрейшая хозяйка дома чуть в обморок  не  упала,
принимая у себя августейших гостей, ужаснулась тайне происхождения Чианы и с
величайшим удовольствием восприняла тонкий намек Уриваля на то,  что  ей  же
будет спокойнее и безопаснее, если она уедет в имение покойного отца  Речную
Заводь, которое находилось в пяти мерах  отсюда.  Поспешный  отъезд  хозяйки
избавил гостей от необходимости выслушивать ее надоедливое нытье и обеспечил
им свободу, действий. Вопрос заключался лишь в том, как воспользоваться этой
свободой. Все фарадимы, за исключением изолированных от  света,  знали,  где
скрывается  Андраде,  и  посылали  ей  свои  донесения.  Уриваль  и  Андраде
находились достаточно близко от линии фронта, чтобы без  особого  напряжения
видеть обе армии, и в то  же  время  достаточно  далеко  от  нее,  чтобы  не
привлечь к себе внимание Ролстры. Если бы  он  решил  напасть  на  фамильное
имение лорда Давви, они оказались бы в незавидном положении. Но  Ролстра  не
посылал войска в Речной Поток, возможно, считая, что леди Висла давно уехала
оттуда. Впрочем, даже Уриваль, самый милосердный человек  на  свете,  сильно
сомневался, что найдется хоть  один  мужчина,  у  которого  будет  серьезная
причина выкупать из плена такое сокровище...
   Она оставила в доме множество домочадцев и хорошо вышколенных  слуг,  изо
всех сил ухаживавших за гостями, однако отсутствие необходимости  заботиться
о быте не  давало  высокопоставленным  "Гонцам  Солнца"  забыть  о  странных
событиях, происходивших в других местах.
   - От Сьонед по-прежнему нет никаких сообщений, - сам себе сказал Уриваль.
   - Я не могу заставить ее выйти на связь. Ты слишком  многому  научил  эту
девчонку,  -  злобно  фыркнула  Андраде,  и  пальцы  ее  начали  выстукивать
настоящую барабанную дробь.  -  Мне  нужен  в  Стронгхолде  надежный  "Гонец
Солнца" - такой, которому я смогу доверять и который сумеет рассказать,  что
там происходит.
   - Значит, Сьонед ты больше не доверяешь. В этом-то все и  дело,  Андраде.
Ты же сама поместила ее туда, обучила, отправила  к  Рохану  уже  наполовину
влюбленной в него, показала Сьонед принцу, чтобы он тоже влюбился  в  нее...
Сама заварила эту кашу и теперь не знаешь, как ее расхлебать.
   - Замолчишь ты когда-нибудь или нет? - Она шагала от стены  к  стене,  то
сжимая, то разжимая пальцы, и кольца мерцали в такт этим движениям. - Откуда
я знала? Хотела одного, а получилось другое. Что мне нужно было делать?
   Уриваль пожал плечами.
   - Может быть, ничего.
   - Черт возьми, Уриваль, отстань от меня! - взорвалась она-. - Неужели  ты
не понимаешь, для чего я свела их? Только принцы-фарадимы могли бы  положить
конец всей этой постоянной грызне!
   - Пока что-то не похоже, верно? - Сенешаль подошел и обнял ее за плечи. -
Ты всегда забываешь о людях. Кем будут выведенные тобой  принцы?  Такими  же
людьми, как и прочие, со всеми их достоинствами, недостатками  и  чувствами.
Но тебя никогда не интересовали чувства, правда? За исключением тех, которые
ты могла использовать. - Он нахмурился, увидев в  ее  бледно-голубых  глазах
упрямое несогласие. - Ты думала, что сможешь использовать детей так же,  как
использовала их родителей?
   - Перестань считать меня воплощением зла! Я бы обучила их, обтесала...
   - То  есть  сделала  бы  их  идеальным  средством  для  воплощения  твоих
честолюбивых целей. Кто дал тебе это право, Андраде?
   - Ты требуешь от меня признания? - воскликнула Андраде  и  повернулась  к
нему спиной. - Да, я использовала их всех, начиная с  собственной  сестры  и
Зехавы! Я надеялась, что у них родится принц с даром фарадима. Но  когда  из
этого ничего не вышло, я сделала новую попытку - на этот  раз  со  Сьонед  и
Роханом.
   -  Кто  следующий?  Сыновья  Тобин?  Андраде,  нельзя   так   бессердечно
использовать людей и при этом самому остаться человеком!
   - Я любила их! Я люблю Рохана и Сьонед как собственных детей... и  Тобин,
и Чейна, и их сыновей... - Она прижалась плечом к гладкой каменной  стене  и
крепко обхватила себя руками. - Наверно, я любила их слишком сильно и хотела
для них слишком многого. А Ролстру я ненавидела  сильнее,  чем  любила  всех
остальных. Уриваль, разве этого не достаточно, чтобы остаться человеком?
   - Кажется, ты до сих пор чего-то не понимаешь,  -  мягко  ответил  он.  -
Теперь ничего нельзя сделать. Каковы бы ни были твои цели и мотивы, ты  дала
толчок мощным силам. Теперь остается только сидеть и  ждать,  что  из  этого
получится. Так же, как и всем остальным.
   Он был потрясен, когда увидел, что в глазах Андраде засверкали слезы.
   - Давай, давай, сыпь мне соль на раны, вонзай нож еще глубже!  Мало  тебе
моих мучений? По-твоему, я недостаточно истекаю кровью?
   Еще большее потрясение бедный Уриваль испытал, когда обнял ее.
   - Я не привык видеть тебя беспомощной, - прошептал он, прижимаясь  губами
к ее светлым волосам с серебристыми прядями. - Это совсем не похоже  на  мою
Прекрасную Даму...

***

   Когда наступило лето,  сады,  с  такой  любовью  разбитые  и  взлелеянные
принцессой Милар, завяли. Водопад в гроте превратился в узкую струйку,  пруд
почти высох;  лишь  колючему  кустарнику  и  мхам  хватало  того  небольшого
количества влаги, которое они  получили  весной.  Но  все  же  в  знойном  и
молчаливом Стронгхолде еще оставался островок прохлады:  им  был  грот,  где
Сьонед чаще всего проводила дни томительного ожидания.
   Она приходила сюда совсем не для того, чтобы побыть одной. Крепость  была
пуста; в ней оставались только Сьонед, Тобин, Оствель, да еще Мирдаль и трое
слуг. Остальные уехали - кто с Роханом, кто  в  Тиглат,  а  кто  в  Ремагев,
сопровождая Сорина и Андри. Чего-чего, а одиночества в Стронгхолде хватало.
   И не за воспоминаниями она приходила в грот. Как ни  странно,  Стронгхолд
всегда казался ей пустым, когда в нем не было Рохана. Лишь он мог  заполнить
собой этот каменный мешок. Она разрывалась от тоски, по мужу и от того,  что
все здесь напоминало  о  нем.  Эти  разнородные  чувства  как  нельзя  лучше
соответствовали ее  внутреннему  состоянию  неустойчивого  равновесия  между
безмятежностью и яростью.
   Чаще всего Сьонед удавалось сохранить это  равновесие,  но  когда  ей  не
хватало сил, она шла  в  грот  и  считала  каждый  день  беременности  Янте,
вычисляя, сколько же дней осталось до середины зимы, когда  она  вернется  в
Феруче.
   Много, очень много раз она чувствовала  прикосновение  цветов  Андраде  и
защищалась из последних сил, как учил ее Уриваль. О нет, она не боялась, что
Андраде сможет поколебать ее  решимость.  Просто  ревниво  охраняла  свое  с
трудом давшееся равновесие. Доводы и запреты леди могли кончиться  тем,  что
Сьонед даром потратила бы на Андраде свою ярость, а она не могла себе  этого
позволить. Во всяком случае, до середины зимы, пока она не встретится  лицом
к лицу с тем, кто вызвал в ней эту ярость.
   А потом была еще одна попытка контакта - коварное, мастерски  выполненное
сплетение, которое едва не сработало. Сьонед заставила себя уйти из залитого
солнечным светом внутреннего двора, взяла лошадь и  через  полумертвые  сады
направилась к гроту. За несколько шагов до спасительных древесных  крон  она
остановилась, очарованная внезапно раздавшейся музыкой. Лютня  Оствеля  пела
так редко... От этих звуков на глаза Сьонед  навернулись  слезы.  Считалось,
что  "Гонцы  Солнца"  неспособны  к  музыке;  талант  Мардима   был   редким
исключением. Но Оствель, большую часть жизни прослуживший в Крепости Богини,
а  ныне  занимавший  должность  сенешаля  принцессы-фарадима,   был   одарен
чувствительными пальцами и душой барда.
   Он играл любимую мелодию Камигвен. При ее жизни это была веселая песенка,
но после смерти жены Оствель замедлил темп и все чаще  пользовался  минорным
ладом. Сьонед с  болью  и  нежностью  вспомнила  смуглое  лицо  подруги,  ее
сверкающие глаза, улыбку, теплые цвета... Хотя принцесса отгородилась стеной
от всех остальных фарадимов и Тобин оставалась в  Стронгхолде  единственной,
кто принимал их послания, в этот миг Сьонед была полна воспоминаний о первом
радостном сплетении солнечных лучей, об уроках и домашних заданиях,  которые
делала вместе с  Ками.  Как  они  были  молоды,  как  Мотели  проявить  свои
способности, как волновали их  чудеса,  увиденные  во  время  путешествия  с
солнечным  лучом,  как  они  были  поражены  собственным  умением...  Сьонед
вспоминала,. вспоминала, и этот порыв открыл  ее  душу  и  разум  солнечному
свету.
   Она чувствовала цвета  музыки:  сапфир  и  бриллиант,  топаз  и  аметист,
перемежавшиеся пульсирующими серебряными  тенями.  Сьонед  откинула  голову,
подставила лицо солнцу и закрыла глаза, наблюдая, как ее  собственные  цвета
образуют  рисунок,  который  затем  использовался,  чтобы  сплести  световую
нить... Но цвета лютни были странно настойчивыми:  сначала  рассыпавшиеся  в
беспорядке, они вдруг сложились в  четкий  спектр,  как  будто  принадлежали
живому существу, а не струне и дереву.
   Помоги мне!
   Сьонед не могла не откликнуться  на  этот  зов.  Выучка  мастера-фарадима
взяла верх: она  быстро  смешала  цвета  и  по  лучила  неповторимый  спектр
какого-то умного и коварного существа, неизвестный ей, но несший в полутонах
что-то странно знакомое...
   Благослови тебя Богиня, Гонец Солнца... Я несколько дней  пыталась  найти
тебя. Твои цвета известны, но ты не хочешь, чтобы тебя нашли... и  я  хорошо
понимаю, почему. Пожалуйста, не уходи от меня... пожалуйста!
   Сьонед не ушла, но и не попыталась  узнать,  кто  обращается  к  ней  так
странно. Она напряглась, осторожно изучила спектр и нашла его мало достойным
доверия.  В  нем  были  тени  и  бриллиантово-белые  искры,  указывавшие  на
коварство.
   У меня только три кольца... я не представляю для тебя опасности! Выслушай
меня, пожалуйста! Я знаю то, что пригодится твоему  принцу,  если  он  хочет
разбить Ролстру. Принц Ястри зол  и  горяч.  Вместо  того,  чтобы  винить  в
потерях самого себя, он мечтает о мести. Он командует тремя сотнями.  Он  не
выдержит искушения и не подчи