покойной подруге. Ками поняла бы ее. - Теперь скажи, что случилось.
   - Тилаль дома! - Он соскочил с ее коленей, выбежал  из  комнаты  и  через
минуту возвратился, таща за собой Тилаля. - Быстрее, быстрее! - торопил он.
   Оруженосец выглядел таким же измученным, как  и  Сьонед.  Она  поднялась,
нежно обняла племянника, а затем сделала шаг назад, чтобы  рассмотреть  его.
Тилаль больше не был ребенком: перед ней стоял юноша. Сьонед подвела  его  к
креслу, заставила сесть и жестом велела Рияну успокоиться.
   Сначала Тилаль говорил размеренными фразами, словно  репетировал  их  всю
дорогу от Скайбоула. Сейчас он был отдающим рапорт солдатом, а не испуганным
и разгневанным мальчиком. Однако позже его загорелые щеки  покрылись  густым
румянцем, зеленые глаза засверкали, а паузы между словами удлинились.
   - ... и мы вернулись в Скайбоул, и я сделал карту, как велела  Фейлин.  -
Он вытащил из грязной туники кусок пергамента. - Вот она,  крепость.  Такая,
как мне запомнилось. Это страшное место, миледи, там все пропахло ею! Фейлин
велела начертить все как можно подробнее, чтобы ты знала, где что находится.
- Тилаль протянул ей чертеж, Сьонед  расправила  его  и  с  первого  взгляда
поняла, что ее  план  никуда  не  годится.  Заметив,  что  она  нахмурилась,
оруженосец продолжил:
   - С достаточным количеством войск... ты -  "Гонец  Солнца",  и  мы  могли
бы...
   - Пока что от тебя требуется только одно: принять ванну и лечь  спать,  -
проговорил Оствель, стоя  в  дверях.  Все  трое  оглянулись,  пораженные  до
глубины души. Интересно, и давно он слушает их?
   - Папа, я еще не все слышал! - запротестовал Риян.
   - Услышишь завтра. А сейчас мальчикам пора спать. Тело Тилаля напряглось;
Сьонед многозначительно кивнула Оствелю и сказала:
   - Нам с Тилалем надо договорить. Я должна  о  многом  расспросить  его  и
кое-что рассказать сама. Риян, ты  можешь  задать  свои  вопросы  завтра.  А
сейчас, пожалуйста, иди с папой.
   Строгий взгляд отца заставил мальчика замолчать, и он  неохотно  выбрался
из комнаты. Оствель вышел следом и закрыл за собой дверь. Оставшись  наедине
с Тилалем, опечаленная Сьонед еще раз вгляделась в лицо племянника.  На  нем
виднелись следы усталости, плохого обращения и переживаний, слишком  тяжелых
для столь нежного возраста.
   - На юге я встретилась с твоим отцом, - начала Сьонед. - Верховный  принц
расположился  лагерем  вместе  с  молодым   принцем   Ястри   Сирским.   Они
притворяются, что это всего лишь военные маневры,  но  твой  отец  мудр.  Он
сразу раскусил, что Ролстра и Ястри готовятся напасть на Пустыню,  прибыл  в
поместье лорда Байсаля, предупредил и присоединился к нам вместе  со  своими
людьми.
   Зеленые глаза мальчика широко открылись.
   - Но... что будет с мамой и остальными домашними?
   - Никому еще не удавалось взять Речной  Поток,  Тилаль.  Кроме  того,  он
будет далеко от места сражения. Племянник обдумал это и кивнул.
   - Командовать будет лорд Чейналь, а отец ему поможет. Но что же  будет  с
принцем Роханом? Она схватила его!
   - Не надолго, - мрачно пообещала Сьонед. - Эта карта - именно то, что мне
нужно, Тилаль. Прекрасная работа.
   - Когда мы отправимся в Феруче?
   - Мы туда, не отправимся. - Она моментально пожалела  о  своей  резкости,
когда мальчик вскочил. Его мужскому достоинству было нанесено оскорбление. -
Тилаль, ты должен поверить мне и подчиниться. Пожалуйста,  дай  мне  честное
слово.
   Глаза Тилаля упрямо сверкнули, но затем он кивнул и опустил голову.
   - Хорошо, миледи, - прошептал он. - Но поторопись. Она убьет его.
   - Нет. Если бы она хотела его смерти, мериды не стали бы брать  принца  в
плен, а просто убили бы его.
   Во взгляде мальчика  проснулась  надежда.  Видно,  эта  мысль  раньше  не
приходила ему в голову.
   - Правильно! Они ведь всю дорогу заботились о том, чтобы он остался  жив,
хотя принц был связан и потерял сознание.
   От этой картины Сьонед бросило в дрожь, но она постаралась взять  себя  в
руки и сказала:
   - Я хочу, чтобы завтра ты представился Маэте и сказал ей, что я приказала
тебе быть ее оруженосцем и выполнять все ее приказы.
   - Хорошо. А что мне придется делать?
   - Она объяснит. У нее есть очень интересный план, как  отплатить  меридам
за твои синяки и за их участие в  заговоре  принцессы  Янте.  И  обязательно
передай Маэте, что я  назначаю  тебя  заместителем  Вальвиса  во  всем,  что
касается Ремагева.
   Тилаль нахмурился, пытаясь все обдумать, а затем выпрямился и улыбнулся.
   - Ты собираешься отдать ему крепость, да? Поэтому и хочешь, чтобы  о  ней
как следует позаботились?
   - Да. И ты будешь отвечать за то, чтобы все там осталось в порядке.  Глаз
у тебя острый, поэтому наблюдай за меридами  и  записывай,  какой  вред  они
причинили крепости.  -  Что  ж,  подумала  Сьонед,  она  польстила  гордости
мальчика и придумала ему полезное дело. А Ремагев  будет  для  Тилаля  самым
безопасным местом, потому что никто не позволит ребенку  принять  участие  в
битве.
   - Ты должна поспать, - сказал Тилаль и галантно встал - точь-в-точь  юный
рыцарь, заботящийся об отдыхе своей дамы. Но  через  мгновение  он  обхватил
тетку руками и прижался к ней, снова став маленьким мальчиком. -  Извини,  -
горестно прошептал он. - Я должен был помочь ему, но не сумел...
   - Ты сделал все, что мог. И дал мне бесценные сведения,  которые  помогут
освободить принца. - Сьонед погладила племянника по  голове.  -  Неужели  ты
думаешь, что я бы доверила будущее поместье Вальвиса трусу... или глупцу?
   Тилаль горделиво высвободился из ее объятий и сделал шаг назад.
   - Я не подведу тебя, миледи. Спокойной ночи.

***

   Оставшись одна, Сьонед подошла к двум креслам, стоявшим у окна в  сад,  и
медленно опустилась в одно из них. Кресло Рохана пустовало,  и  эта  пустота
отдавалась в ней болью. Они  провели  здесь  так  много  времени,  мечтая  и
прикидывая, как претворить эти мечты в жизнь... Янте не убьет его,  но  есть
много способов убить душу, не причиняя вреда телу.
   Сьонед дождалась восхода лун. Холодный серебряный свет упал на ее лицо  и
руки. Она стала сплетать лучи, зная,  что  может  направиться  куда  угодно,
увидеть что угодно, поговорить с любым фарадимом по ее выбору. На свете  был
лишь один человек, которого ей следовало избегать. Если Андраде узнает о  ее
планах,  она  запретит  их  под  угрозой  вечного  отлучения.   Но   Сьонед,
собиравшейся ради мужа подвергнуть себя смертельному риску, непременно  была
нужна связь с кем-то из коллег.
   Умело сплетя лунный свет в безопасную тропу, она  отправилась  на  север.
Позади осталась отливавшая серебром огромная чаша озера Скайбоул. Она летела
все дальше и дальше, пока не увидела гордые башни Феруче. На  месте  бывшего
гарнизона было темно и пустынно, но окна крепости были ярко освещены.
   Обе дороги действительно тщательно охранялись. Слабых мест в  обороне  не
было. Ей следовало исходить из этого,  а  не  полагаться  на  высокомерие  и
беспечность Янте. Может быть, отвлечь внимание охраны и слуг, напугать их  с
помощью доступных ей  заклинаний  Огня  и  Воздуха  и  попытаться  незаметно
проникнуть внутрь? Но когда Сьонед пересчитала часовых и понаблюдала  за  их
действиями, то убедилась, что это невозможно.
   "За каким окном может скрываться Рохан?" - подумала  она,  паря  на  луче
света. И было ли вообще окно там, где он спал? Где он - наверху или внизу, в
каменном мешке без света? Охватившая Сьонед злоба едва не  заставила  Сьонед
потерять контроль над  собой,  и  понадобилось  несколько  мгновений,  чтобы
восстановить его. Она наугад заглядывала в окна, замечая, в  каких  комнатах
спали слуги, а какие стояли пустыми, не  забывая  сопоставлять  увиденное  с
картой Тилаля, которая навечно запечатлелась в ее мозгу. Она могла  побывать
только там, куда падал лунный свет, но и  этого  было  достаточно.  В  одной
комнате стояли три резные кровати, в каждой из которых спал ребенок. Сыновья
Янте, подумала Сьонед. Как и материнское, их лица  даже  во  сне  оставались
властными и лживыми. Ролстра  должен  был  бы  дорожить  ими:  в  отсутствие
сыновей у него были внуки, которых Янте воспитает по образу и подобию своего
отца.
   Она осмотрела почти все окна, выходившие в сторону лунного света,  и  все
больше  и  больше  склонялась  к  выводу,  что  Рохан  действительно  заперт
где-нибудь в подвале или что окна его комнаты  выходят  на  другую  сторону,
куда Сьонед было не добраться. И все же она наконец нашла  его.  "Рохан!"  -
вскрикнула она. Но никто ее не слышал.
   Принц был погружен в сон. Его лицо носило следы  боли  и  лихорадки,  под
закрытыми глазами залегли глубокие тени. Прекрасные сильные надбровья, скулы
и подбородок заострились, рот крепко сжался от  изнурения.  Темная  шелковая
простыня сбилась до талии, а когда Рохан  повернулся  на  бок,  она  увидела
перевязанное плечо. Кожа его была влажной, золотистые  волосы  потемнели  от
пота. Он  был  вне  досягаемости  лунного  света,  заливавшего  ковер  около
кровати, но не касавшегося ни его тела, ни лица. Если бы хоть один луч  упал
на Рохана, Сьонед постаралась бы прорваться к нему, достучаться до той части
мозга, в которой хранились следы дара фарадима. Но это было невозможно.
   В полосе света появилась какая-то неясная тень, нагота которой была  едва
прикрыта  волной  темных  волос,  достигавших   бедер.   Сьонед   задрожала,
почувствовав, как кольца впиваются в ее сцепленные пальцы. Скорее  назад,  к
ее телу, оставшемуся в Стронгхолде! Янте медленно скользнула  под  простыню,
тесно прижалась к телу Рохана, затем оперлась на руки, встряхнула  волосами,
которые накрыли его обнаженную грудь и живот, и крепко  прижалась  губами  к
его губам.
   - Нет!
   Собственный дикий крик заставил Сьонед  слишком  быстро  вернуться  в  ее
тело. Вокруг нее колесом кружились хаотичные цвета,  отказывавшиеся  принять
знакомые формы. Ее кольца горели огнем, прожигая плоть  до  самой  кости;  в
лопавшихся от боли глазах полыхали изумруд, сапфир, янтарь и оникс.  Большой
изумруд пульсировал, переполненный светом. Он увеличился в размерах  и  стал
единственным предметом, который видела Сьонед. Она рыдала от черного  ужаса,
погружаясь в его сияющие зеленые глубины.
   А в бриллианте она снова  увидела  себя,  обожженную  собственным  Огнем,
держащую новорожденного мальчика с золотыми волосами Рохана.
   Сына Рохана. И Янте.

***

   Много-много времени спустя Сьонед вспомнила,  кто  она  такая.  Принцесса
поднесла руки к глазам.  Под  кольцами  не  было  никаких  ожогов.  Холодное
серебро и золото охватывало пальцы и смеялось над ней.  "Гонец  Солнца"  мог
наблюдать, но этого искусства оказалось. недостаточно,  чтобы  предотвратить
то, что собиралась сделать Янте.
   Сьонед закрыла лицо руками и зарыдала.
   Ласковые, опытные пальцы вернули его к жизни. Он едва видел  ее  в  свете
лун, но чувствовал знакомое нежное прикосновение рук, шелк кожи и волос.
   - Сьонед... - выдохнул он.
   - Люби меня! Рохан, люби меня... сейчас!
   Огонь вспыхнул между ними. Ее бедра раздвинулись, груди напряглись, и  он
растворился  во  вкусе,  запахе   и   тепле,   испуганный   этой   отчаянной
настойчивостью...  Ладно,  потом  будет  время   ласкать   ее,   возобновить
магическое слияние, которого он хотел и знал  только  с  ней.  Наполнить  ее
тело, наполнить себя самого желанием, наполнить ночь поющим, реющим  полетом
влюбленного дракона...
   - Да... о да... сейчас! - воскликнула она, выгибая спину дугой... и он не
почувствовал, что тело, содрогавшееся в его объятиях, было  слишком  пышным,
груди слишком тяжелыми, талия слишком широкой, а бедра слишком гладкими.  Он
слепо ласкал нежные ляжки, пил рот, который  высасывал  из  него  жизнь.  Ее
густые  надушенные   волосы   казались   живым   существом,   обвивавшим   и
притягивавшим его к этой женщине... Он резко отдернулся и с тоской простонал
имя Сьонед.
   - Нет, маленький принц, - засмеялась Янте-ликующая, еле переводящая  дух,
обвившаяся вокруг него, как змея. - Ты знаешь, кто я и чего я  хочу...  чего
ты хочешь! Дай мне это! Дай мне сына!
   От этих слов плоть его тут же увяла, но он  знал,  что  уже  поздно:  она
победила. Она позволила ему уйти. Он вскочил, схватился за столб  кровати  и
отдернул  висевший  на  металлических  кольцах  полог-гобелен,  изображавший
жестокие и похотливые ласки драконов.
   Янте слабо пошевелилась. Ее ноги были широко раздвинуты, голова  откинута
назад, но руки  баюкали  груди,  словно  она  уже  кормила  своего  будущего
ребенка. Жадное, плодовитое лоно радовалось его бессознательному дару: в нем
уже встречались, сочетались и начинали  делиться  клетки,  создающие  жизнь,
одна часть которой принадлежала - ему, а другая -  Янте.  Теперь  он  понял,
почему для нее столь важно было время, почему ее так волновало, чтобы он  не
стал евнухом...
   Длинные ресницы поднялись, открывая глаза цвета палой листвы.
   - Иногда бывает достаточно одного раза, - промурлыкала она.  -  Но  я  не
хочу рисковать. Иди ко мне, князек. Убедимся, что  мы  действительно  зачали
сына.
   Сын.
   - Я убью тебя, - прошептал он.
   - Не думаю. - Она смеялась над ним. - Ну, же, Рохан!
   Ты уже изменил ей. Какая разница, если это  случится  еще  раз?  Я  рожаю
сыновей, а она не может даже выносить ребенка!
   Ее бедра раздвинулись, руки протянулись к нему, с губ  сорвался  ликующий
смешок.  Что-то  страшное  зашевелилось  в  нем:  ненависть,  стремление   к
убийству. Янте опять засмеялась, и он вцепился ей в  горло.  Она  извивалась
под ним, ее жадные руки обнимали и направляли его. Ярость бушевала в Рохане;
он склонился над Янте  и  еще  сильнее  сдавил  ей  шею.  Безрассудный  гнев
заставил его поднять руку и ударить Янте  по  лицу.  Безумный  смех  овладел
принцем при виде крови, брызнувшей из ее губы. Она вскрикнула; этот хриплый,
испуганный крик был одновременно  исполнен  неистовой  похоти.  Рохан  снова
засмеялся.
   - Ты хотела меня, Янте? Посмотрим, как тебе захочется этого!
   Он осквернил себя, расщедрившись на месть, которая была  ее  победой  над
ним. Он знал это, но не  мог  остановиться.  Рохан  продолжал  избивать  ее,
оставляя на теле женщины знаки своей ненависти. Когда принц насытил гнев, то
упал на бок, чувствуя тошноту и отвращение  к  собственному  телу,  ненавидя
себя за то, что не смог убить ее, лежащую в постели. Но она сказала то,  что
делало убийство невозможным. Она говорила о сыне.
   Прошло  много  времени,  прежде  чем  она  поднялась  -  вся  в  синяках,
окровавленная, и слезла с кровати. Рохан видел, как пальцы Янте погладили ее
выпуклый живот. Она улыбнулась ему, убирая со  лба  растрепанные  волосы,  и
облизнула кровь с разбитых губ.
   - Мой отец делает только девочек, - насмешливо сказала  принцесса;  голос
ее был грубым и хриплым, - но твоя фарадимская ведьма не может и  этого.  О,
она получит тебя назад, Рохан. Невредимым... и  даже  с  целым  языком.  Мне
нужно, чтобы ты остался жить и подтвердил, что  этот  ребенок  твой.  -  Она
засмеялась вновь, радуясь его оторопи.  -  Ты  хотел  меня.  Все  эти  годы,
начиная с той ночи на Риалле, ты хотел меня. Не отрицай: мы оба  знаем,  что
это правда. Но твоей Избранной стала Сьонед. Скажи мне, Рохан, сможешь ли ты
прикоснуться к ней после того, как был со мной?
   - Нет, - прошептал он, хотя и совсем по другой  причине,  не  приходившей
Янте в голову. Он больше никогда в жизни не сможет  прикоснуться  к  Сьонед,
поскольку изменил ей с Янте. Он все еще  чувствовал  запах  тела  принцессы,
ощущал себя вошедшим в ее лоно.
   Дверь со стуком  захлопнулась.  На  этот  раз  Янте  победила.  Если  она
вернется, Рохан убьет ее. Обязан убить.

Глава 24

   Большую часть зимы в Крепости Богини шли дожди. Плотные облака  закрывали
бее небо, делая связь  фарадимов  в  лучшем  случае  нерегулярной.  Андраде,
раздраженная   необходимостью   использовать   обычные   способы    передачи
информации,  подвергала  всех  приезжающих  в  крепость   таким   тщательным
расспросам, что они уходили в ужасе. С наступлением  весны  крепость  окутал
густой туман, и "Гонцы Солнца" оказались такими же беспомощными, как ястребы
с подрезанными крыльями. Устав от чтения, игры в шахматы, занятий и общества
друг  друга,  они  единодушно  избегали  Андраде   с   усердием,   достойным
религиозного обряда.
   Когда наконец туман рассеялся  и  засияло  солнце,  крепость  моментально
опустела. Многие жители окрестных полей и лесов,  проводившие  в  ее  стенах
зиму, разъехались по домам. Фарадимы, ученики и местные работники  заполнили
склоны холмов, опьяненные солнечным светом.  Андраде.,  стоя  на  крепостной
стене, подождала, пока  все  они  не  скрылись  в  лесах  или  на  скалистых
тропинках, а потом распустила свои медно-золотые косы и провела  ладонью  по
волосам, наслаждаясь теплом весеннего солнца. Когда она была здесь несколько
дней назад, вся крепость была окутана туманом - прощальной маленькой  шуткой
Бога Штормов после долгой и скучной зимы. Но сейчас  Богиня-Вседержительница
восстановила справедливость и отвоевала у него небо.
   Заплетая волосы, она поморщилась, заметив в них  серебряные  нити.  Можно
было поклясться, что виноваты в них дочери Ролстры. Андраде часто  жалела  о
необдуманном поступке, совершенном ею шесть лет назад.
   Пандсала,   тогда   двадцатитрехлетняя,   несмотря   на   свое    высокое
происхождение, была полностью невежественна.  Принцесса  обладала  кое-каким
умом, спасавшим ее от окончательного отупения, но успехи девушки в  обучении
были равны нулю. Ей не нравилось сидеть в одном классе  с  юными  учениками,
однако Андраде была непоколебима. Эта тактика приносила  двойную  выгоду:  с
одной стороны, в голову принцессы вдалбливали кое-какие знания, а с другой -
успешно лечили от вызывающего высокомерия.
   В двадцать девять лет это дало свои плоды.  Оставив  попытки  корчить  из
себя принцессу-узницу, она сильно изменилась к лучшему и была  теперь  почти
сносной. Потрясающее открытие в ней дара фарадима тоже  сделало  свое  дело.
Принцесса увлеклась учебой и прошлым летом заработала свое третье кольцо.
   Трудности с Чианой были совсем иного рода. Все женщины крепости не  чаяли
в ней души,  жалели  и  отчаянно  баловали.  Девочка  росла  очень  живой  и
сообразительной; никто  не  знал,  что  она  вытворит  в  следующий  раз.  К
аристократическим чертам Ролстры и пышным  рыжеватым  волосам  Палилы  Чиана
добавила собственное обаяние и пару хитрых зелено-карих глаз, на  которых  в
любой момент могли появиться слезы. Андраде и Уриваль продолжали внимательно
наблюдать за ней, ибо лукавство Чианы и ее страсть  к  обману  могли  быстро
перейти в самое низкое коварство.
   Ближайшим  опекуном  Чианы  была  Пандсала.   Видя   в   сестре   причину
собственного  заточения,  она  была  единственной,  кого  этой  девочке   не
удавалось ни обольстить, ни обмануть. Как ни странно, Чиана вела  себя  так,
словно дорожила мнением' старшей сестры, и между ними возникло что-то  вроде
взаимной привязанности. Этой зимой Пандсала учила Чиану читать и,  казалось,
была довольна ее успехами.
   Андраде гадала, сколько времени ей придется  держать  у  себя  эту  пару.
Несмотря на обстоятельства ее рождения, Чиане рано или поздно придется выйти
замуж, а когда Ролстра сделает всем большое одолжение и  соизволит  умереть,
Пандсала сможет выйти на свободу.
   Мысль о верховном принце напомнила Андраде, что она поднялась сюда совсем
не для того, чтобы дышать весенним воздухом. Надо было узнать, что  делается
на свете. Она откинула волосы и закрыла глаза; мозг снова заработал  подобно
Ткацкому станку, и Андраде вздохнула от наслаждения, занявшись любимым делом
после ежегодного долгого перерыва.  Она  пронеслась  над  зелеными  низинами
Оссетии, затем свернула на восток, к Гиладу, где восстанавливались поместья,
пострадавшие от привычного ве