десятую часть
знаний, которые мне удалось накопить за несколько веков жизни..."
   Сарио!
   Звук его имени - настоящего имени - все еще  вызывал  у  него  изумление.
Поворачиваясь, он успел увидеть свое отражение в зеркале. И замер на  месте.
Кто этот человек с ничем не примечательной внешностью? Кто смотрит  на  него
из зеркала? Это не Сарио!
   Конечно, нет. Всего лишь плоть. Он снова пожалел, что не  выбрал  другого
мальчика - как его звали? Алеррио, так, кажется.  По  крайней  мере  он  был
красавчиком. Сарио уже надоело простое  лицо,  которым  он  сейчас  обладал;
впрочем, окружающие считали его безвредным. Однако Алеррио  погиб  во  время
летней лихорадки.
   - Сарио, я  рад,  что  у  меня  наконец  появилась  возможность  с  тобой
поговорить.  -  Андрее  остановился  и  коротко  кивнул  Гиаберто,  который,
извинившись, поспешил к Агустину, чтобы посмотреть, как у того  продвигаются
дела. - Перейду сразу к делу.  Великий  герцог  Ренайо  считает  твой  стиль
живописи слишком вольным. Он не хочет, чтобы ты писал  "Договор"  с  Мерсом.
Однако...
   - Никто не сможет справиться с "Договором" так, как я. Я был  при  дворе!
Разговаривал с королевой  Айрин.  Нарисовать  ее  портрет  будет  совсем  не
просто. Вам придется работать по моим эскизам...
   - Сарио, я не закончил!
   В те времена, когда он был Риобаро, он бы и сам  так  же  разговаривал  с
чересчур рьяным молодым иллюстратором. Ему стало смешно.
   - Твои зарисовки молодых женщин не понравились его светлости, - продолжал
Андрео. - Он хочет, чтобы ты их переделал - без каких бы то ни было прикрас.
Он намерен в течение шести месяцев выбрать невесту для дона Эдоарда, а затем
приступить к переговорам. Ему пришлась по вкусу принцесса Аласаис де Гхийас,
так что, возможно, тебя попросят внести в портрет определенные, естественно,
очень тонкие чары, чтобы Эдоарду  приглянулась  принцесса.  Если  ты  будешь
вести себя с умом, а рисовать так, как пристало художнику из рода Грихальва,
тебе  могут  позволить  принять  участие  в   работе   над   "Помолвкой"   и
"Бракосочетанием".
   - А если я откажусь?
   - То есть если ты не сможешь жить жизнью двора... - предположил Андрее. -
Что  ж,  ты  великолепно  справился  с  обязанностями  итинераррио,  завязал
бесценные знакомства. Мне очень жаль, что ты покинул Гхийас до того, как там
возникли беспорядки. Тогда у нас был бы собственный свидетель тех событий. А
сейчас разведчики Великого герцога каждый день доставляют самые разноречивые
слухи и новости. Мы получили второе сообщение о том,  что  король  Иво  стал
жертвой толпы. И до чего только дошел мир? - Он заклацал языком, совсем  как
курица-несушка.
   Самая настоящая курица. Нет, скорее он похож на  петуха  -  какая  у  них
теперь дурацкая мода! Точно они не могут решить, чего хотят: выглядеть,  как
обычный строитель, вышедший на работу, или как расфуфыренная шлюха - простые
фасоны и дешевые яркие цвета! Сарио заставил себя ответить спокойно:
   - Значит,  мне  не  позволено  писать  "Договоры"  или  еще  какие-нибудь
картины, предназначенные для Галиерры?
   - Некоторые итинераррио не годятся для работы при дворе.  Ты  должен  сам
завоевать свое место, Сарио, и вести себя  так,  чтобы  Великий  герцог  был
тобою доволен. Множество молодых людей, чьи способности заметно  превосходят
твои, ждут признания - они упорно трудились на благо нашей семьи.
   "Чьи способности заметно превосходят твои!"
   Сарио с трудом удержался, чтобы не плюнуть Андрее в  лицо.  Теперь  ясно,
что он поступил весьма дальновидно, подготовив вторую линию обороны. Да,  он
был  уверен,  что  его  примут  дома  с  распростертыми  объятиями,   начнут
прославлять заслуги, признают требования,  он  займет  заслуженное  место...
Однако Сарио уже давно научился хранить свои тайны и  всегда  предусматривал
запасные варианты.
   - Возможно, я предпочту снова стать итинераррио. Будет  полезно  получить
точную информацию о проблемах, возникших в Гхийасе, Таглисе  и  Нипали.  Как
ученые мужи называют это?  Чума  неповиновения.  Что  сталось,  например,  с
остальными членами королевской семьи в Гхийасе?
   Андрео пожал плечами.
   - Самые разные слухи. Все сходятся только в одном - король Иво  мертв.  А
дворец штурмовала разъяренная толпа.
   - Звучит не очень обнадеживающе для королевы Айрин и ее  дочери  Аласаис.
Очень милая девушка. - Сарио внимательно наблюдал за выражением лица Андрео,
однако упоминание об Аласаис не произвело на того никакого впечатления.
   - Можешь не сомневаться. Великого герцога сильно волнует судьба принцессы
Аласаис. Тебе, конечно, известно, что покойный король  Энрей  назвал  своего
племянника Ренайо наследником.
   Известно! Будучи Дионисо, он проследил за тем,  чтобы  у  Энрея  не  было
детей.
   - Однако у высшей знати Гхийаса свое  представление  о  том,  кто  должен
занять трон этой страны.
   Вот здесь-то и кроется проблема с высшей знатью: их всегда слишком много,
и они всегда хотят устроить все по-своему. Они  давили  на  Иво,  тогда  еще
принца, прекрасно понимая - и справедливо, - что король  из  него  получится
неважный. А теперь слабость Иво привела к тому, что  он  пал  жертвой  толпы
простолюдинов.
   Андрее махнул рукой.
   - Впрочем, ситуация несколько изменилась. Притязания дона Эдоарда на трон
не  менее  обоснованны  -  по  линии  Великой  герцогини  Майрии,  да  будет
благословенна ее память. Если Эдоард женится на  Аласаис...  Ну,  если  тебе
удастся раздобыть новости о принцессе, я  не  сомневаюсь  -  Великий  герцог
будет относиться к твоим работам более благосклонно.
   - Дайте мне один день на размышления, - попросил  Сарио.  -  Возможно,  я
все-таки решу вернуться на службу итинераррио. Извините.., мне пора.
   Слегка кивнув Андрее, он пошел прочь по длинному  залу  ателиерро.  Здесь
теперь собирались все иллюстраторы, здесь же они и писали большинство  своих
картин; считалось неприличным и даже странным, когда иллюстратор вдруг решал
работать в собственном ателиерро.
   Впрочем, тут было хорошее освещение и достаточно  удобно.  Огромный  зал,
наполненный светом, льющимся из окон, расположенных по обеим сторонам - одни
выходили во двор, другие на улицу. Потолок  поддерживали  дубовые  балки,  а
мощные деревянные опоры образовывали проход по  центру  помещения.  На  этих
колоннах были  развешаны  автопортреты  Одаренных  художников  из  семейства
Грихальва,  нечто  вроде   фамильной   Галиерры.   Портреты   ныне   живущих
иллюстраторов находились, естественно, в кречетте. Но как  только  живописец
умирал, его изображение либо отправлялось в хранилище, - если он не совершил
ничего выдающегося  на  поприще  служения  семье,  -  либо  выставлялось  на
всеобщее обозрение в ателиерро.
   Сарио шел вдоль веков, заглядывая в глаза мужчин, которых он знал, любил,
ненавидел, с которыми сражался. В глаза мужчин, которыми был сам.
   Он видел себя по меньшей мере  на  дюжине  портретов:  Арриано,  Дионисо,
Этторо (его блестящей карьере положила конец  страшная  костная  лихорадка),
Оакино. Благодарение Матери, Ренсио отправили в хранилище. Сарио не хотелось
видеть его доброе лицо. Даже Домаоса оставили в Галиерре  лишь  в  назидание
мальчикам Грихальва, чтобы не влюблялись в женщин, которых им не видать, как
собственных  ушей.  А  вот  Риобаро,  великолепный  шедевр,   восхитительный
автопортрет, написанный при свечах, в золотой раме, означающей, что  он  был
Верховным иллюстратором.  Тимиррин,  благородный  Матейо,  даже  Гуильбарро,
проживший такую короткую жизнь,  но  успевший  создать  несколько  блестящих
произведений. Веррейо, Мартайн, Сандор - и самый первый, Игнаддио.
   Рядом с дверью Сарио остановился и посмотрел на свое собственное лицо. Он
почти забыл, каким ярким и сильным оно было. Неудивительно, что  его  любила
Сааведра.
   "Если бы только этот проклятый Алехандро не встал у них на пути..."
   Сарио с усилием отбросил в сторону так давно родившийся гнев. Теперь  это
уже не имеет значения. Сааведра в безопасности. Ей больше ничто не угрожает;
она ждет его, Сарио. Просто еще не пришло время.  Столько  всего  еще  нужно
сделать.
   Он начал спускаться по лестнице, и тут ему  попался  Дэво,  поднимавшийся
наверх с удивленным выражением на морщинистом лице.
   Выйдя на улицу, Сарио  медленно  зашагал  вперед,  обдумывая  сложившуюся
ситуацию. Вот преимущества  возраста.  Он  прекрасно  знал,  что  необходимо
спланировать  все  заранее,  быть  готовым  даже  к  непредвиденному,  иметь
запасные варианты.  Он  уже  давно  понял,  что  не  в  каждой  жизни  будет
пользоваться одинаковым влиянием. Частенько ему приходилось все  начинать  с
нуля. Даже очень  осторожный  человек  иногда  совершает  ошибки.  Следовало
выбрать Алеррио, например, но он  пожелал  взять  назад  свое  имя.  Алеррио
находился бы не в Мейа-Суэрте, когда разразилась лихорадка, и  остался  жив;
семья рассчитывала, что он получит титул Верховного иллюстратора.
   В бытность свою Домаосом он совершил ошибку,  влюбившись  в  бессердечную
Бенекитту до'Веррада. Не следовало выбирать бессовестного простофилю Ренсио.
А Рафейо! Самая настоящая  катастрофа,  от  которой  не  так-то  легко  было
оправиться. С каждой новой жизнью Сарио постоянно рисковал - он ведь не  мог
предвидеть, что ждет его впереди. Не мог предвидеть, например,  какой-нибудь
неожиданный несчастный случай. Или что Вьехос Фратос будут  не  в  состоянии
оценить его по заслугам.
   Что он останется - снова и как всегда - один.
   Сарио не хотел ждать. По крайней мере в этой жизни -  не  хотел.  Арриано
был терпелив. Теперь же пришло время действовать.
   Он почти не обращал внимания на город, притихший после казни, совершенной
два дня назад. Ноги сами привели его по хорошо известному маршруту к  винной
лавке, потом вверх по  лестнице  в  его  собственное  ателиерро.  Он  бросил
мимолетный взгляд на Пейнтраддо Меморрио, прошел прямо к кровати  и  вытащил
из-под нее свой дорожный сундук. Открыл ключом, поднял тяжелую крышку.
   Внутри оказалась одежда, древнее шелковое платье, прикрытое бумагой,  его
собственный череп в куске бархатной ткани и лоскуток от  одного  из  платьев
Сааведры. А в самом углу он нащупал  маленькую  деревянную  шкатулку.  Очень
осторожно вытащил ее и поставил на стол.,.
   Поднялся на ноги, открыл замочек и с благоговением приподнял крышку.
   Естественно, он им солгал. Негоже слишком вольно  обращаться  с  жизненно
важной информацией.
   На самом  верху  лежало  тяжелое  золотое  кольцо  с  печаткой,  символом
королевской  семьи  Гхийаса,  дальше  -  небольшой  предмет,  завернутый   в
бледно-золотой бархат. Рядом с ним устроилось несколько маленьких коробочек,
иные были усыпаны драгоценными каменьями - просто других  не  оказались  под
рукой,  когда  у  Сарио  возникла  в  них  нужда.  И  крошечные   стеклянные
флакончики, издающие сладковатый аромат клевера, тоже спрятанные  в  бархат,
только на этот раз темно-пурпурного цвета.
   Если Великий герцог держит в руках все, следовательно,  нужно  взять  под
контроль самого Великого герцога.
   Попытка превратить Великого герцога - первого Клеменсо или второго?  -  в
марионетку уже предпринималась, всего лишь один раз.  Верховный  иллюстратор
Альфонсо стал жертвой идеи, что Великий герцог  должен  говорить,  думать  и
действовать в соответствии с волей  иллюстраторов  из  семейства  Грихальва.
Сарио - тогда он был Сандором - предупредил их, что эксперимент  обречен  на
поражение.
   Так оно и случилось.
   Через два  дня  придворный  лекарь  объявил,  что  Клеменсо  нездоров,  а
расстроенная  речь  и  судорожные  движения  указывают  на  болезнь   мозга.
Совершенно неожиданно Великий герцог  Клеменсо  разучился  отличать  хорошую
лошадь от плохой, перестал разбираться  в  военной  тактике  и  стратегии  и
временами впадал в ступор. Вьехос Фратос уничтожили картину, а вместе с  ней
и заносчивого Альфонсо.  Но  эксперименты  вещь  полезная  -  они  позволяют
установить границы возможного.
   Одно дело, скажем, заставить женщину влюбиться в какого-нибудь мужчину  -
заклинание не меняет ее сущности. Чары внушения действуют только на ту часть
сознания, которая управляет чувствами. Человек - невероятно сложный и тонкий
организм, даже самые умелые художники не в состоянии  воспроизвести  его  во
всех мельчайших деталях...
   Если только за дело не возьмется настоящий мастер.
   Нет, нельзя забегать вперед.
   Сарио удалось манипулировать  герцогом  Алехандро  без  помощи  волшебных
красок. В конце концов, они с Алехандро помогали друг другу и действовали  к
обоюдной выгоде. Обе семьи процветали. Так что союзу Грихальва и  до'Веррада
исполнилось уже несколько веков.
   И тем не менее в Мейа-Суэрте все совсем не так хорошо, как  хотелось  бы.
Грихальва вырождаются, до'Веррада становятся какими-то бесполезными, а  чума
неповиновения угрожает уничтожить все, что они так долго и упорно создавали.
   Чтобы  навести  порядок,  нужна  рука  сильного  человека.   В   качестве
Верховного иллюстратора он сможет действовать быстро и эффективно.
   Верховного иллюстратора назначает Великий герцог. А чтобы  контролировать
поступки и волю Великого герцога, необходимо обладать тем, что герцог  хочет
больше всего получить.
   Сарио открыл одну из коробочек,  украшенных  драгоценными  каменьями.  На
подстилке из шелка цвета слоновой кости лежала прядь  золотистых  волос,  не
потерявших  своего  ослепительного  сияния.  В  крошечном  отделении,   тоже
закрытом, были спрятаны более темные,  лонные,  волосы,  маленькие,  жесткие
колечки; а рядом с ними - тоненькие волоски с руки и ноги.
   Сарио опустил крышку и отставил шкатулку в сторону.

   Толпа и в самом деде ворвалась  во  дворец  в  Ауте-Гхийасе.  Разъяренные
простолюдины даже не стали изображать, как это было в Таглисе,  что  разгром
имеет под собой какие-то законные основания. Они  собрали  мушкеты,  лопаты,
вилы, мясницкие ножи и  смели  дворцовую  стражу,  не  обращая  внимания  на
собственные потери. Многие тогда погибли в результате  сопротивления  охраны
или оказались растоптанными  своими  единомышленниками,  жаждущими  крови  и
считавшими, что это невысокая плата за  возможность  отомстить  ненавистному
властелину и его семье.

   Сарио спрятал ресницы в отдельную шкатулку для драгоценностей, потому что
они были такими тонкими и такими необходимыми, а растерять их легко. Ногти с
ног и рук лежали в коробочке попроще; с ними не нужно было обращаться  столь
бережно. На них виднелись следы засохшей крови.

   Сарио почти сразу все  понял  (не  услышать  толпу  невозможно),  поэтому
окутал себя особыми чарами. "Тут никого нет".  Коллективное  сознание  толпы
легко убедить в том, что тебе нужно, и, хотя он сотворил заклинание  наспех,
его никто не заметил. Впрочем, их интересовал не Сарио. Толпа наметила  себе
совсем другую жертву.

   У него осталось всего пять стеклянных флаконов  с  кровью.  К  сожалению,
шестой разбился, когда он бежал  из  хаоса,  охватившего  Ауте-Гхийас.  Пяти
хватит. Сарио наклонил один  флакон,  и  кровь  тяжело,  лениво  потекла  по
внутренним стенкам. Он  специально  добавил  в  нее  клевер,  чтобы  она  не
засохла.

   Он стоял, окутанный тенями, наброшенными на сознание взбесившейся  черни,
стоял за гобеленом, висящим в большом зале дворца, и наблюдал  за  тем,  как
толпа расправлялась  с  королевской  семьей.  Точнее  было  бы  сказать,  их
разорвали на мелкие куски, всех, даже  верных  слуг  и  придворных,  которые
оставались рядом со своим господином до самого конца.

   Тело Короля Иво посадили на кол и выставили на всеобщее обозрение в одном
из окон, выходящих в сад и на подъездную  аллею.  Бедняжка  королева  Айрин,
безобидное существо во всех отношениях, бесследно исчезла среди горы трупов.
   Сарио не был уверен, собирались ли разъяренные горожане убивать принцессу
Аласаис, всеобщую любимицу при дворе, единственное и позднее дитя  короля  и
королевы. Но они прикончили всех без разбора, а тело несчастной,  также  без
особых церемоний, бросили среди тел ее фрейлин, молодых  девушек,  таких  же
невинных, глупых и изнеженных, как и она сама. Ни одна из них не была так же
красива, но красота не защищает от неожиданной смерти.
   Сарио развернул  кусок  ткани.  Внутри  оказался  лоскут,  оторванный  от
тончайшего нижнего белья, к которому он прижал две ладони и ступни ног.  Они
прекрасно сохранились, потому что, прежде  чем  отправиться  в  путь,  Сарио
посыпал отпечатки мелом. Теперь на них выступал  едва  заметный  след  белой
пыли. Сарио положил лоскут рядом со шкатулкой, где лежали золотистые волосы.

   Когда толпа выбралась наружу, радуясь тому, что можно  продемонстрировать
тело короля Иво заединщикам, собравшимся на  лужайке  перед  дворцом,  Сарио
решился покинуть свое  укрытие  и  заняться  поисками  среди  груды  трупов,
брошенных в тронном зале.

   Он так долго жил на  свете,  что  научился  ценить  возможности,  которые
встречались у него на пути, - по крайней мере возможности, подобные этой. Он
ведь знал, какие  сложные,  запутанные  и  многолетние  отношения  связывают
Тайра-Вирте и Гхийас, знал, что Грихальва и до'Веррада планируют  превратить
Тайра-Вирте в великое королевство, в состав которого - на правах провинций -
войдут другие, поменьше.
   Чего  хочет  Ренайо?  Он  мечтает   заполучить   Гхийас   -   вожделенную
драгоценность, чтобы присоединить ее к Тайра-Вирте.
   Сарио даст ему Гхийас.
   Он взял усыпанную драгоценными каменьями шкатулку, которую  прихватил  из
музыкальной гостиной Дворца  Тысячи  Свечей,  и  открыл  ее.  Он  специально
положил внутрь клевер, чтобы скрыть запах, но все равно его ноздрей коснулся
едва уловимый аромат разложения. Здесь лежали кусочки белой нижней сорочки и
кожи, только они не были такими же белыми и мягкими, как два  месяца  назад.
Сарио тогда ужасно торопился.
   Затем он развернул бархатный лоскуток и стал разглядывать кости  пальцев.
По дороге на юг он их сварил, снял кожу и плоть - этого у него  было  и  так
предостаточно. На темном бархате белые косточки выглядели весьма эффектно.
   Сарио долго изучал свое сокровище. Часы  на  каминной  полке  у  него  за
спиной громко тикали, пробили полчаса, потом час.
   Он подошел к своему рабочему столу,  взял  молоток,  осторожно  держа  на
ладони изящную косточку, отнес ее на кусок мрамора. Тщательно  размолол  то,
что осталось от пальчика принцессы  Аласаис,  в  тончайшую  пыль.  Потом  он
смешает ее с красками.

Глава 62

   Элейна сердито выглядывала в окно студии,  чувствуя,  как  утренние  лучи
согревают тело. Руками она сжимала ручки кресла; палец  на  левой  руке,  из
которого брали кровь, до сих пор болел.  Элейна  не  смотрела  на  Гиаберто,
когда он заканчивал рисовать картину, которая сделает ее бесплодной.
   "Точнее, - с горечью подумала она, - лишь зафиксирует факт, не вызывающий
сомнения".
   Впрочем, разве она не в состоянии  давать  жизнь  при  помощи  искусства?
Возможно, рее ее созидательные силы идут от глаз к  руке,  сжимающей  кисть.
Как не похожа она на свою мать: у Дионисы было девять детей, только двое  из
них умерли - старшие близнецы. Восьмилетние девочки-двойняшки и двое младших
мальчиков все еще жили в приюте. Так  что  Диониса  Грихальва  вполне  могла
позволить себе сделать одну  из  своих  дочерей  бесплодной,  особенно  если
учесть, что Элейна не сумела родить ребенка за три года брака с Фелиппо.
   "Самое большое год или два".
   Может быть, все не так уж и плохо.
   - Я закончил, - сказал Гиаберто.
   Элейна сидела, не в силах пошевелиться, - ее ужасало то, что  она  ничего
не почувствовала. Перешла из  одного  состояния  в  другое,  но  не  ощутила
никакой разницы.
   Солнечные лучи касались ее платья, пестрые тени падали на пол. Почему  же
туча не закрыла солнце, не вычернила золотой свет, не погрузила  в  тень  ее
тело? Она бы написала это именно так