ии,  которую  они  называют  искусством,  от   этого   оскорбления,
брошенного нашим именам. Но я один. Я всего лишь один  человек.  Я  не  могу
сделать все, не могу взять под контроль всех.
   "Ты попытался. Посмотри, что ты  сделал  со  мной".  Казалось,  ее  слова
искрятся на  древнем  полотне.  "Освободи  меня,  Сарио.  Прошло  так  много
времени. Сколько?" Разве она и в самом деле его видит и слышит?  Неужели  ее
голос звучит у него в голове? Как отчаянно ему хочется, чтобы она  оказалась
рядом. В конце концов Алехандро уже умер, давно превратился в прах. Теперь у
Сааведры остался только он, ей больше некого любить.
   - Наступит день, и ты полюбишь меня, как тебе назначено свыше.
   Молчание.
   Ну  хорошо.  Еще  не  пришло  время  отпустить  ее  на  свободу.  Сначала
необходимо завершить переход, сделать так, чтобы его  новую  личность  стали
уважать, чтобы  с  ней  считались,  а  потом  он  завоюет  титул  Верховного
иллюстратора.  И  тогда  освободит  Сааведру,  возьмет  ее  в  супруги,  как
единственную женщину, способную оценить силу его  таланта  и  приобщиться  к
нему.
   И тут он вспомнил о своих сомнениях.
   - Ты надо мной посмеешься, - шепотом промолвил он. -  Я  нашел  отличного
преемника для себя,  но  он  несовершенен,  потому  что  это  -  девушка,  а
следовательно, не обладает Даром.
   "Я обладаю Даром", - с гневом и в то же время со страхом сказала она.
   - Ты узнала об этом от меня! И еще скажешь мне спасибо.  Вот  увидишь,  я
прав! Ты родилась с Даром, так  почему  природе  не  наделить  им  еще  одну
женщину? Разве такой выдающийся  талант  не  должен  дополняться  знаменитым
Даром семейства Грихальва?
   Мало вероятно, совершенно невозможно, и он это знал. Ему так и не удалось
понять, кто из предков каким сочетанием  качеств  наградил  Сааведру  Даром.
Сарио практически не помнил ее матери; впрочем, он и свою мать почти  забыл,
она не имела никакого отношения к его  воспитанию,  а  может  быть,  умерла,
когда он был еще совсем маленький. Трудно  удерживать  в  памяти  так  много
событий. Сквозь толщу лет, как из тумана, проступало  воспоминание  об  отце
Сааведры, да и то потому  лишь,  что  он  был  весьма  необычным  существом:
толстый, женоподобный, прошел конфирматтио и, следовательно, подтвердил, что
обладает Даром, но при  этом  не  создал  ни  одной  картины  с  действующим
заклинанием. Ближе к концу жизни сумел зачать одного-единственного  ребенка,
а через несколько лет после рождения дочери  тихонько  отошел  в  мир  иной,
скорее всего, от разочарования.
   Многие женщины семейства Грихальва, как и мужчины, оказывались в той  или
иной степени  талантливыми  художниками,  однако  их  занятия  живописью  не
поощрялись. Арриано  несколько  раз,  не  привлекая  к  своим  экспериментам
лишнего внимания, подверг испытанию нескольких девочек. Ни одна  из  них  не
обладала Даром.
   Следовательно, он возьмет себе мальчишку по имени Сарио,  а  за  девочкой
понаблюдает. Даже если она и не имеет Дара, то станет отличной,  благодарной
эстудо, которая сумеет оценить по достоинству его гений. Несомненно, девочка
исключительно талантлива и  может  стать  его  последовательницей.  В  конце
концов, на протяжении многих лет его наилучшим учеником был он сам.
   Он  заглянул  в  глаза  Сааведры,  отраженные  в  зеркале.  Какие  у  нее
прекрасные глаза!
   "Все так переменилось.  -  Голос  дрожал.  -  Почему  я  больше  не  вижу
Алехандро, только каких-то чужих людей? Что ты сделал со мной, Сарио?"
   - До свидания, любимая. Жди меня.
   "А разве ты оставил мне какой-то выбор?"
   Он поцеловал кончики пальцев и протянул их ей,  точно  подношение.  Потом
отвернулся и медленно побрел прочь. Нужно выяснить, как зовут ту девочку.
   Путешествовать было приятно. Но оказаться дома тоже  хорошо  -  теперь  у
него есть цель. Сааведра его ждет. Она ведь сама в этом призналась,  не  так
ли?
   Сарио.., нет, Арриано Грихальва был страшно доволен собой.



ЧИЕВА ДО'ОРРО

1315 - 1316

Глава 57

   Элейна удерживала альбом  на  коленях  и,  щурясь  от  утреннего  солнца,
наблюдала за процессией, свернувшей на сокало Грандо перед Катедраль  Имагос
Брийантос. Несколькими уверенными движениями набросала на  бумаге:  парадные
головные уборы знаменосцев с кисточками; два знамени, посвященные  Матери  и
Сыну, - на белоснежном фоне ослепительные золотые  нити  вышивки;  сгоревшие
факелы, те, что светили во время долгой ночной молитвы о дожде; белые  лилии
у мужчины и женщины, которым выпала честь  представлять  виноградаря  и  его
жену.
   Она стала рисовать женщину: изобразила  длинный  нос,  а  потом  -  тремя
четкими штрихами - черные локоны, украшенные венком из белых лилий. Перевела
глаза на мужчину. И сжала кулаки. Как это похоже на Великого герцога - столь
беспардонно посягнуть на народный праздник. Зачем он поставил своего второго
сына на самое почетное место в процессии? Разве так уж необходимо отнимать у
простого народа все?
   Элейна оставила на бумаге пустое место,  там,  где  шел  виноградарь,  не
сводивший глаз со знамени Сына. Все еще сердясь, начала рисовать  санктос  и
санктас, сопровождавших процессию, Премио Санкто в  белом  одеянии,  который
вышагивал  впереди.  Они  пели  торжественный  гимн  дождю,  а  их   тяжелые
церемониальные мантии, расшитые золотом и серебром, шуршали на легком ветру,
разгуливавшем по площади. Элейна прикусила  губу,  пытаясь  забыть  о  своей
единственной встрече с доном Рохарио,  вторым  сыном  Великого  герцога.  Но
воспоминание о перенесенном унижении было еще слишком свежо.
   Она в мгновение ока нарисовала  очертания  собора  и  занялась  деталями.
Погрузившись в созерцание неотличимых друг от друга колоколен и их огромных,
жирных теней, растянувшихся по  всей  длине  аркады  Палассо  Юстиссиа,  она
избавилась от неприятных мыслей. Знаменосцы поднялись по  ступеням,  ведущим
во двор, и остановились у  массивных  ворот.  Процессия  медленно  проникала
внутрь, гимн  сменили  более  мрачные  каденции  старой  песни  виноградарей
"Пощади нас. Матерь, Твое сияние обжигает нас".
   Вслед за процессией шли горожане, и вскоре они заполнили двор.  Их  шляпы
были украшены золотыми и серебряными  ленточками,  а  на  головах  некоторых
красовались шапки с кисточками - совсем как у знаменосцев. Элейну  восхитило
многоцветье красок, и она, перевернув страницу альбома,  принялась  рисовать
ленты, развевающиеся на ветру, - словно яркие линии соединяли лица. Огромная
толпа и столько разных настроений: дразнящий смех молодых женщин;  искренние
слезы  верующих;  восторг  детей,  впервые  приведенных  на  этот  праздник;
благоговейно склоненные головы пожилых людей, понимающих,  что  для  них  он
может оказаться последним.
   Ей почти хватило впечатлений, чтобы изгнать из памяти мысли о той ужасной
встрече. Дон Рохарио выступал в роли представителя своего старшего брата,  а
родственники путем хитроумного обмана заманили ее в такую ситуацию, когда ей
не оставалось ничего иного, как сказать "да". Эйха! Ей никогда не  удавалось
следить за своим языком: если она злилась или испытывала  неловкость  -  это
было известно всем.  Но  после  того  как  мерзкий  дон  Рохарио  отправился
восвояси, ее обвинили в неблагодарности и дурном нраве.
   Внезапно Элейна почувствовала себя вне времени и пространства. Она больше
не видела толпы, не слышала песнопений и праздничных криков. Ее  переполняли
жгучая боль и возмущение несправедливостью  родных.  Если  бы  она  родилась
мальчиком, то наверняка обладала бы Даром. И тогда  ее  мастерское  владение
карандашом и красками стало  бы  поводом  для  ликования,  а  не  помехой  в
отношениях с, мужчинами.
   Миг забытья миновал, и Элейна снова углубилась в зарисовки,  не  особенно
задумываясь о том, какой след оставляет ее карандаш на  бумаге.  Только  так
она могла обуздать волнение.
   - Мой удел рисовать,  -  тихонько  сказала  она,  и  ее  голос  утонул  в
нарастающем реве толпы, которая стала  еще  громче  распевать  торжественные
гимны. - И они не смогут мне помешать.
   Словно сам по себе - резкими,  немного  угловатыми  штрихами  -  карандаш
вывел на бумаге черную шляпу, а под ее полями хмурое  лицо  мужчины  средних
лет. Пухлые щеки преуспевающего купца или мастера какой-нибудь гильдии.  Она
продолжала рисовать - воротник с маленькой булавкой, золотые весы...  Только
тут Элейна сообразила, что перед ней  золотых  дел  мастер,  а  может  быть,
ювелир...  Две  гильдии  недавно  объединились,  следуя  моде,  пришедшей  в
Тайра-Виртеиз Гхийаса вместе с новой,  более  свободной  манерой  одеваться,
столь популярной последние лет пять.
   Граццо Матра! И больше никаких тугих корсетов! Кто-то крикнул:
   - Пусть соберется Парламент!
   Как только смолк этот голос, вслед за ним раздалось сразу  около  десятка
других:
   - Долой до'Веррада!
   - Все классы должны иметь право голоса!
   - Никаких налогов, не утвержденных Парламентом!
   - Позвольте нам голосовать! - заорал мужчина, стоявший рядом с Элейной, и
бросился вперед, к ступеням собора. За ним последовали и многие другие.
   Пронзительный вой разорвал воздух. Песнопения утонули в протестах толпы.
   Поскольку Элейна устроилась на втором ярусе огромного фонтана, с которого
была прекрасно видна площадь, устремившаяся вперед толпа не  увлекла  ее  за
собой. Но ее охватило  лихорадочное  возбуждение,  когда  радостное  веселье
сменилось возмущенными криками.
   "Я должна запечатлеть это!"
   Карандаш летал над листами бумаги  -  вот  появились  прищуренные  глаза,
сердито поджатые губы; маленькая девочка, напуганная происходящим, тянется к
матери.
   Группа молодых людей забралась на фонтан, в руках они держали самодельные
транспаранты и флаги, на которых были приделаны  вручную  широкие  полосы  -
голубые, черные и серебристые.
   Кто-то нечаянно толкнул Элейну, она едва  успела  подхватить  альбом,  но
доска с громким всплеском свалилась в воду.  Тихонько  ругаясь,  она  сунула
альбом под мышку, положила карандаш  в  карман,  специально  для  этой  цели
пришитый к юбке, и стала спускаться. Но растущая толпа ей мешала. Зажатая со
всех сторон на каменных ступенях, она не могла пошевелиться.
   - Позвольте я достану, маэсса. - Человек, стоявший в нескольких шагах  от
нее, у основания фонтана, совершенно хладнокровно, прямо в башмаках и брюках
вошел в струю воды. На камни, тут же  ставшие  темно-серыми,  стекала  вода,
когда он выбрался с доской в руке.
   Позади него, словно после некоего  раздумья,  задвигались  молодые  люди,
распевая разухабистые застольные песни и размахивая при этом  транспарантами
и флагами. Они устремились вперед, и Элейне пришлось перебраться  на  другой
ярус. Отсюда ей больше  не  было  видно  собора,  а  перед  глазами  плясали
разноцветные, радужные брызги.
   Элейна взобралась на большой прямоугольный камень. А вот  и  он!  Молодой
человек начал пробираться  к  ней,  она  же  в  это  время  внимательно  его
разглядывала. Возраст - около тридцати; простое,  круглое,  заурядное  лицо,
знакомое, но никак не вспомнить, где она его видела. Черные  волосы  коротко
острижены, ничего примечательного в отличие от парней, окружавших ее со всех
сторон, которые, казалось, так же серьезно относились к своей внешности, как
и  к  политическим  лозунгам.  Двигался  он  тоже  без  особого   изящества,
чертыхнулся, ударившись обо что-то коленкой. Но его руки...
   Элейна всегда  обращала  внимание  на  руки:  длинные,  тонкие  пальцы  и
широкие, сильные ладони - такие руки  одно  удовольствие  рисовать.  И  вот,
пожалуйста - пятнышко высохшей краски.
   - Вы Грихальва, - сказал он, протягивая ей доску. Вокруг  неистовствовала
толпа, альбом Элейны помялся, как, впрочем, и платье. Она разозлилась.
   - Через меня пробраться в Палассо Грихальва вам не удастся! - Она вырвала
у него свою рисовальную доску. - На авенидо  Шагарра  есть  школа  живописи.
Идите туда, может быть, там вам повезет больше.
   Он только улыбнулся ей в ответ. Его  неестественное  спокойствие  посреди
хаоса,  воплей  и  протестов  произвело   на   Элейну   немного   жутковатое
впечатление. Рокот толпы нарастал, становился возбужденным и страшным.
   - Я только хотел бы проводить вас до дома, маэсса.  -  Пришлось  кричать,
чтобы она услышала его. - Я наблюдал, как вы рисовали. Вы талантливы, верно?
По-настоящему одарены. - Он произнес  это  не  комплиментарно,  не  с  целью
подольститься, а как очевидный факт, о котором оба они прекрасно знали.
   Элейна замерла, ей следовало уйти, но она не могла  сдвинуться  с  места.
Совершенно чужой человек знал о ней то, чего не было известно никому  с  тех
самых пор, как умерла ее бабушка Лейла, точнее, никто не желал признавать ее
способностей к живописи. Она не обладала Даром  -  им  природа  не  наделяла
женщин, - но была наделена  истинным  талантом  ничуть  не  меньше,  чем  ее
кузены, мальчики.
   Еще какие-то юнцы попрыгали в фонтан, начали подниматься все выше и выше,
пока наконец троица смельчаков не оказалась  на  самом  верху,  у  венчающей
фонтан фигуры герцога Алессо. Им бросили флаг, и они под радостные  возгласы
своих товарищей, собравшихся внизу, обмотали его вокруг герцога.
   - Пусть соберется Парламент!
   - Никаких налогов без нашего согласия!
   Все  больше  и  больше  народу  забиралось  на  фонтан,   чтобы   получше
рассмотреть происходящее. Взвизгнула  какая-то  женщина,  заплакал  ребенок.
Элейна, стиснутая со всех сторон, не могла пошевелиться.
   - Кто вы? - крикнула она, но толпа издала оглушительный рев  в  тот  миг,
когда голубое с черным и серебряным знамя затрепетало над Палассо Юстиссиа.
   Элейне пришлось отступить назад, а незнакомца увлекла за собой  толпа,  и
вскоре она потеряла его из виду. Брызги летели на ее волосы и шею,  какая-то
женщина в фартуке и юбке, серой от пепла, посмотрела на нее, перевела взгляд
на альбом и доску и показала вдаль, туда, где в конце  одного  из  бульваров
появилась зеленая, перекатывающаяся волна.
   - Посмотри  вон  туда,  подружка,  на  бульвар  Бенекитnо  Герцог  вызвал
шагаррский полк! Чирос! - Женщина сплюнула в фонтан.  В  руках  она  держала
корзинку с черствыми кусками хлеба.  -  Говорят,  в  Гхийасе  свежего  хлеба
хватило всем, даже беднякам, после того как его забрали из домов богатеев  и
знати.
   Кто-то из толпы затянул гимн "Новый дождь", пение разрасталось,  набирало
силу, и вскоре его подхватила почти вся площадь. Только теперь слова звучали
скорее как угроза и совсем не походили на мольбу, обращенную к  небесам:  "С
новым дождем нас ждет свобода!"
   Брызги воды - или слезы - застилали глаза. Почему жители  Мейа-Суэрты  не
должны возмущаться и протестовать против тяжелой жизни?  Разве  они,  как  и
сама Элейна, не вынуждены подчиняться правителю, лишенные  возможности  даже
высказать свое мнение? Ей двадцать один, вот уже два  года  как  она  вдова,
однако  ее  родственники  относятся  к  ней  так,  словно  она   марионетка,
предназначение которой - служить достижению их честолюбивых целей.
   Сначала ее использовали во время конфирматтао, а когда за две попытки она
не зачала, отдали замуж за Фелиппо Грихальву, пережившего двух жен.  И  лишь
после того как она родила мертвого ребенка, а  Фелиппо  скончался  во  время
летней лихорадки, они нехотя позволили ей рисовать, да и то лишь потому, что
на этом настаивала бабушка Лейла, пользовавшаяся в семье огромным влиянием.
   Лейла умерла. И теперь Эдоард, старший сын покойной  герцогини  Майрии  и
Великого герцога Ренайо II и его наследник,  с  величайшим  трудом  уговорил
своего отца возродить древнюю традицию Марриа до'Фантоме, поскольку  возымел
желание завести себе любовницу из семьи Грихальва.
   А разве молодая вдова, уже доказавшая, что она практически не в состоянии
иметь детей, не самая подходящая для этого кандидатура?
   - Я хочу только  одного  -  рисовать!  -  крикнула  Элейна,  обращаясь  к
случайному прохожему, восхитившемуся ее талантом.
   Но он исчез в толпе, а  громоподобный  вопль  тысяч  глоток,  проревевших
последние строчки гимна, заглушил крик ее души.
   Спасаясь от напирающей толпы и надвигающихся  солдат,  на  фонтан  начали
взбираться все новые и новые люди. Их было слишком много. Здесь  уже  совсем
не осталось свободного  места.  Элейна  упала  на  одно  колено,  попыталась
сохранить равновесие,  ободрала  ладонь  о  камень,  прижала  к  груди  свой
драгоценный альбом, снова уронила  доску.  Нужно  поскорее  отсюда  уходить.
Приближаются солдаты Великого герцога.
   Опустив голову и вовсю орудуя  локтями,  Элейна  добралась  до  основания
фонтана. Поскользнулась и чуть не  упала,  ступив  на  землю.  Люди  стояли,
прижимаясь друг к другу, ужасно похожие на цыплят, которых хозяйка  принесла
домой с  рынка.  Их  крики  превратились  в  нечленораздельный  гул.  Элейна
толкалась, пробиваясь вперед, споткнулась о чье-то тело, человеческий  поток
увлек ее направо, потом налево, она отчаянно  с  ним  сражалась  и  в  конце
концов оказалась в  задних  рядах,  на  противоположной  от  собора  стороне
площади.
   Идти стало легче. Она  вышла  на  авенидо  Ориаль  в  тот  момент,  когда
прозвучали первые выстрелы.
   Не оглядываясь, Элейна побежала. Она ненавидела себя, потому что  спешила
укрыться за надежными стенами Палассо Грихальва.  Ведь  для  нее  это  самая
настоящая тюрьма!
   Ее  родственники  хотели,  чтобы  она  стала  любовницей  дона   Эдоарда.
Положение возлюбленной наследника трона - это власть! И влияние! Они  смогут
контролировать Вьехос Фратос, члены ее семьи по материнской линии  не  имели
такой возможности вот уже два поколения: ее мать была племянницей знаменитой
Тасии, любовницы Арриго III, женщины,  пытавшейся  убить  Великую  герцогиню
Мечеллу.
   Но Элейне такая власть не нужна. Она не желает в этом участвовать. А  они
не в состоянии ее понять.
   И вот теперь она бежит, бежит к ним, и все потому, что боится. У  нее  за
спиной глухой гул превратился в пронзительные  крики  и  вой,  а  полуденное
солнце опалило улицы Мейа-Суэрты в тот момент, когда ружейный залп  ворвался
в торжественную праздничную процессию.

Глава 58

   Рохарио  Алехандро  Энрикки  Клеменсо  до'Веррада,  второй  сын  Великого
герцога Ренайо и покойной Великой герцогини Майрии, последним  из  тех,  кто
был в храме, понял, что на улице начались беспорядки.
   Тяжелое церемониальное одеяние ограничивало движения, к тому же он ничего
не должен был говорить и уже давно перестал следить за происходящим  вокруг.
Рохарио стоял перед алтарем и смотрел на монументальный запрестольный образ,
доминирующий над пространством храма. Матерь и  сидящий  у  Нее  на  коленях
младенец Сын взирали на него. На Ней были старинные золотые  одежды,  изящно
ниспадающие с одной руки; другую скрывала пухлая  фигурка  Ее  Сына.  Шедевр
старых мастеров, единственное полотно, уцелевшее в сгоревшем соборе во время
большого пожара в 1155 году.
   Когда его отстроили заново, "Рождение Святого Сына" заняло в храме  самое
почетное место.
   Матра Дольча! Великолепное произведение - последняя картина  легендарного
Сарио Грихальвы. Хотя она создана триста лет назад, ее золотые тона и сейчас
сияют  так,  словно  художник  совсем  недавно  касался  кистью  полотна,  -
умиротворенный лик Матери,  радостная  и  счастливая  улыбка  Сына,  парящие
вокруг них ангелы с распростертыми крыльями и солнце с  луной,  одновременно
озаряющие Трон. Льющийся свет прописан так искусно, что  только  с  близкого
расстояния Рохарио видел его игру  на  одеяниях  ангелов  и  фигуре  Матери,
сверкающие лучи солнца неуловимо отличались от серебристых нитей луны.
   В  картине  было  нечто  магическое.  Даже  во  время  таких  грандиозных
церемоний,  как  эта,  стоя  на  коленях  вместе   с   другими   охваченными
благоговением прихожанами, он ощущал на себе Ее  взгляд  Но  он  не  казался
тяжелым, скорее ободряющи