южая, и вещи, выбранные для ее окружения - особенно книга на  столе,  -
совершенно необычны. Но я не удивляюсь, что она завораживает  любого.  Такая
мучительная красота, и с таким чувством передана.
   - А знаете, - задумчиво сказала Мечелла, - мне кажется, будто на ее устах
зарождается улыбка. Это всего лишь иллюзия, но.., будто она  прочла  в  этой
книге что-то, порадовавшее ее.
   Иллюстратор Грихальва кивнул.
   - Понимаю, ваша светлость. Гений Верховного иллюстратора Сарио был таков,
что любой, чей портрет он написал, будто оживает в своей раме.
   - Именно так! - воскликнула  Мечелла.  -  Каждая  линия,  каждая  тень  -
совершенство. Он был воистину блестящий мастер.
   - Уверен, что такая похвала из уст вашей  светлости  доставила  бы  Сарио
глубочайшую радость, - ответил Сарио.

ГАЛИЕРРА

1304

   Этой женщине, отравившей многие годы его жизни,  недостаточно  того,  что
она постоянно вмешивалась в политику семьи до'Веррада.  Нет,  ей  еще  нужно
было родить сына, безмерно увлекшегося демонстрацией собственного  богатства
и вместе со своей вульгарной женой перестроившего Палассо Веррада, превратив
его в результате в образец безвкусицы.
   Арриано Грихальва стоял в Галиерре и с отвращением смотрел  по  сторонам.
На смену классическим линиям и ослепительным, белоснежным  стенам  картинной
галереи пришел модный в последнее время стиль Синны:  множество  выкрашенных
черной краской и разрисованных ядовитыми драконами стульев с тощими ножками,
столики, заставленные безобразными вазами, расписанными  агатовым  лаком,  -
одним словом, восточная экзотика. А хуже всего омерзительные, кричащие  обои
с золотыми листьями - на их фоне терялись шедевры.
   Картины тоже  расположены  совсем  не  так,  как  раньше.  Прежде  каждое
значительное произведение,  будь  то  "Договор",  "Рождение",  "Смерть"  или
"Бракосочетание", имело свое собственное  место;  теперь  же  картины  висят
вплотную другу к другу, между ними невозможно просунуть даже ладонь, сколько
ни старайся. Все это скорее  напоминает  кладовую,  чем  картинную  галерею.
Неужели  они  все  ослепли?  Мечелла  по  крайней  мере  дурным  вкусом   не
отличалась. Ее сыну повезло гораздо меньше.
   Арриано,  тяжело  опираясь  на  трость,  проковылял  вперед.   Его   телу
исполнилось пятьдесят три года. Он хорошо им  попользовался,  лучше,  нежели
можно было надеяться  вначале,  но  его  время  подходит  к  концу.  Костная
лихорадка поразила руки.
   В уголке, выходящем прямо в парк, устроился рисовальный класс  Грихальва;
сегодня утром на занятие привели небольшую  группу  мальчиков  и  нескольких
девочек. А он пришел, чтобы в последний раз взглянуть на своего преемника.
   Арриано остановился перед великолепной картиной  Верховного  иллюстратора
Риобаро "Венчание Бенетто I и Розиры делла Марей". Матра Дольча! Эти кретины
засунули ее под самый потолок и окружили сборищем малозначимых  "Договоров",
которые грубо вторглись в изящество линий соединенных рук Бенетто и  Розиры.
Риобаро  совершенно  сознательно  отвлекал  внимание  зрителя  от  простого,
невыразительного лица невесты,  вложив  свое  непревзойденное  мастерство  и
идеальное чувство цвета в изображение изумрудного шлейфа платья, изысканными
складками ниспадавшего на ступени алтаря.
   От такого оскорбления Арриано аж  весь  затрясся.  Осторожно  ступая,  он
добрался до скамьи и медленно опустился на нее. У него болели все суставы. С
трудом открыл путеводитель.
   Толстые  листы  были  украшены  по  краям   золотыми   розочками.   Какая
возмутительная пошлость! Он быстро пробежал глазами имена герцогов, а  потом
Верховных иллюстраторов.  Неужели  в  этой  галерее  нет  никакого  порядка,
неужели все так страшно изменилось? Что они сделали с портретом Сааведры?
   И тут он вздохнул с облегчением. Портрет по-прежнему  висел  на  почетном
месте, отведенном ему Мечеллой после смерти Арриго, - возможно,  в  качестве
назидания сыновьям.
   Пытаясь отыскать упоминание о работах Риобаро, он старательно разглядывал
крошечные  буковки,  выведенные  каллиграфическим  почерком.  За   последние
двадцать лет экспозиция выросла вдвое. Может  быть,  Великий  герцог  Ренайо
хотел показать всем, что у него  самая  большая  коллекция  живописи,  какой
когда-либо владели коронованные властители.
   Его  взгляд  остановился  на  названии,  вычеркнутом  черными  чернилами.
"Рождение Коссимы". Что сталось с этим произведением?
   Будьте прокляты хорошие манеры! Арриано принялся  изо  всех  сил  стучать
тростью  по  полу.  Тут  же  примчался  помощник  кураторрио,   откормленный
белокожий юноша. Да, они всегда спешили на зов обладателя Чиевы до'Орро.
   - Посол, как вы себя чувствуете? Вам  что-нибудь  угодно?  Что  этот  тип
может понимать в живописи? У Арриано  дрожали  руки,  когда  он  показал  на
вычеркнутое название.
   - Моя.., картина Гуильбарро Грихальва "Рождение  Коссимы".  Что  все  это
значит?
   - Ах, "Рождение Коссимы"...
   Странно было видеть этого молодого человека смущенным.
   - Ее забрали, чтобы привести в порядок?
   - Нет, Посол. В прошлом месяце были именины у одного из юных господ. Дона
Рохарио, если вам угодно.
   Ему не было угодно, и его абсолютно не занимали щенки Ренайо.
   - Он ее попросил.
   - Попросил?
   - Дон Рохарио постоянно торчит здесь.  Мы  даже  иногда  шутим  по  этому
поводу. Он очень любит живопись. И берет уроки у Кабрала Грихальвы.  Великий
герцог пообещал, что на двенадцатый день рождения  позволит  ему  выбрать  в
Галиерре картину и повесить у себя в спальне.
   Испорченный двенадцатилетний молокосос повесил у себя в спальне  один  из
его шедевров, и теперь никто не может восхищаться выдающимся  произведением,
как оно того заслуживает! Матра Дольча!
   Не следовало так долго оставаться за  границей,  но  после  катастрофы  с
Рафейо он чувствовал, что  ради  собственной  безопасности  должен  покинуть
Тайра-Вирте  на  длительное  время.  Впрочем,   Арриано   получил   истинное
удовольствие от своих странствий, забрался так далеко, как  никогда  раньше,
выступая в роли посла - и  шпиона  -  в  северных  краях,  где  разрастались
герцогства и города-государства, вроде Фризмарка, Мерса и  Ветии.  Люди  там
несколько  грубоваты,  может  быть,  оттого,   что   обладают   неистощимыми
богатствами, которые приносят их предприятия. Но с ним они обходились как  с
королем, уважая его талант и образование, полученное на Юге.  Он  научил  их
ценить искусство. А домой посылал  отчеты,  позволившие  сначала  Арриго,  а
потом его сыновьям использовать отношения с новыми  торговыми  партнерами  с
максимальной выгодой для себя.
   И как они распорядились своим богатством? Достаточно  посмотреть  вокруг,
дабы убедиться, во что превратилась Галиерра. Достаточно взять  в  руки  эту
страничку, из которой  следует,  что  его  "Рождение  Коссимы"  оказалось  в
частной коллекции произведений искусства бесстыжего мальчишки! Ну,  и  какую
еще картину ждет такая же участь? Все самые лучшие полотна?
   - Он попросил "Первую Любовницу".  -  Помощник  кураторрио  поморщился  -
видимо, хотел, чтобы его слова прозвучали утешительно, но от этих потуг стал
слишком уродливым. - Однако его светлость не позволил. Сказал, что его мать,
благословенная Великая герцогиня  Мечелла,  ни  за  что  не  согласилась  бы
переместить картину.
   Арриано фыркнул. На  большее  он  был  не  способен.  Каков  наглец  этот
Рохарио! И как невыразимо глуп Великий  герцог!  Он  с  трудом  поднялся  со
скамьи, проклиная свою  дряхлость,  и,  хромая,  направился  к  рисовальному
классу. Помощник кураторрио, ломая пухлые руки, поплелся вслед за ним.
   - Нет никакой надобности меня сопровождать, - рявкнул на него Арриано.
   Молодой человек поспешно кивнул и с явным облегчением вернулся  к  своему
столу.
   Если верить путеводителю, картины и  портреты,  созданные  за  предыдущие
восемнадцать лет, висят в дальнем конце Галиерры. Арриано  не  терпелось  их
поскорее увидеть. Все, что ему довелось посмотреть за эту неделю  в  Палассо
Грихальва, казалось скучным и холодным - изображение жизни, лишенное  жизни.
Но ведь здесь, в Галиерре, должны в  конце  концов  быть  выставлены  лучшие
работы, появившиеся на свет за годы его отсутствия.
   Даже в живописи мода меняется, хотя, конечно  же,  Вьехос  Фратос  всегда
жестко следили за тем, чтобы нововведения не оказались слишком радикальными.
Это было недопустимо. За прошедшие века он приспособился, но сумел сохранить
в себе главное, чем обладал гениальный Сарио: Луса до'Орро.
   Арриано остановился у скамеек, расставленных полукругом в углу  Галиерры.
Два огромных окна выходили в парк Дети Грихальва, преимущественно подростки,
рисовали, молча склонившись над своими альбомами.  Иллюстратор,  проводивший
занятия, приветствовал его.
   - Насколько я понимаю, вы Арриано Грихальва. - У этого человека тоже была
Чиева до'Орро. - Я слышал, что вы вернулись. Меня зовут Никойо Грихальва.
   Арриано с трудом заставил себя кивнуть в ответ, такой ужас  охватил  его,
когда он взглянул на стены. И это считается  вершиной  достижений  нынешнего
поколения?
   Вот висит "Договор", все фигуры на  своих  местах,  изображены  абсолютно
реалистично, вплоть до самого маленького ноготка и крученой узенькой  тесьмы
на костюмах  мужчин.  Но  фигуры  какие-то  статичные,  тяжелые.  Ренайо  II
напоминает  статую,  а  не  нормального,  живого  человека.  В  картине  нет
движения.
   А "Бракосочетание Ренайо  II  и  Майрии  де  Гхийас"  -  еще  того  хуже!
Художник, вне всякого сомнения,  талантлив,  но  растрачивает  свой  дар  на
бездарные,  мертвые  репродукции  -  вот  что  это  такое  на  самом   деле:
репродукции, и не более того!
   -  "Бракосочетание"  выполнено  безукоризненно,  правда?   -   В   голосе
иллюстратора, стоявшего рядом, слышалась гордость. - Первая серьезная работа
Андонио Грихальва, после того как он стал Верховным  иллюстратором.  Вас  не
было в стране,  поэтому,  естественно,  вы  и  не  знаете,  что  у  нас  тут
происходило.  Андонио  изменил  нашу  манеру  письма.  На   него   произвела
неизгладимое  впечатление  знаменитая  речь   мастера   Дионисо;   точность,
аккуратность и четкость! - Иллюстратор произнес эти  слова  с  восторгом.  -
Именно Андонио вывел художников Грихальва на верный путь. -  Никойо  сжал  в
руке свой Золотой Ключ, а потом традиционно поцеловал кончики пальцев в знак
благодарности покойному Андонио. - Он был настоящим гением!
   Что за идиот! Конечно, точность, аккуратность и четкость важны. Но они не
должны убивать жизнь!
   - Посмотрите  на  Пейнтраддо  Морта  вдовствующей  герцогини  Мечеллы,  -
продолжал Никойо. -  Это  рука  Андрее  Грихальва,  который  получит  звание
Верховного иллюстратора в Нов'виве. Сцена изображена с такой точностью,  что
кажутся реальными даже мельчайшие детали.
   И ни на йоту настроения. Впрочем, вслух Арриано ничего не стал  говорить.
Совершенно очевидно, что Никойо без ума от  нового  стиля  живописи.  Однако
этому новому стилю осталось недолго здесь властвовать.
   Арриано сдержанно кивнул  собеседнику  и  заковылял  вперед,  разглядывая
работы учеников рисовального класса. Ребята поднимали головы,  замечали  его
трость, печатку и, потрясенные, быстро  возвращались  к  прерванной  работе;
кто-то прятал под рукавом пятно, иные с удвоенным вниманием  вглядывались  в
свои работы, а один мальчишка - его  преемник  -  уверенно  и  спокойно  ему
улыбнулся.
   Его мальчик. Именно так думал о нем Арриано. Он  уже  с  ним  встречался,
тщательно изучил  его  эскизы  и  происхождение.  У  парнишки  были  хорошие
способности, уверенная рука, острый глаз и отличное чувство цвета; и еще  он
обладал одним чрезвычайно важным достоинством -  вполне  отвечающим  чувству
юмора Арриано. Мальчишку назвали  Сарио  в  честь  давно  умершего  великого
мастера.
   Интересно, что он почувствует, когда после  стольких  лет  к  нему  снова
вернется его собственное имя?
   Однако теперь, посмотрев на то, что у них считалось  живописью  -  "новым
стилем"! - Арриано совсем не был уверен в своем выборе. Он остановился возле
мальчика, стал смотреть, как тот  работает.  Пятнадцать  лет,  и  уже  такая
великолепная техника. Впрочем, он же всего лишь  копирует.  У  него  умелая,
даже талантливая, рука - но как раз в этом и  заключается  проблема  "нового
стиля", лишенного Луса  до'Орро.  Эти  художники  способны  с  точностью  до
мельчайших деталей передавать свет и тени, а фигуры у них получаются  словно
отполированные и покрытые блестящим лаком. Даже если  этим  парнишкой  будет
управлять сознание Сарио, хватит ли ему  таланта  и  индивидуальности,  став
Сарио, возродить живопись, вернуть ей достоинство, мощь и красоту?
   Столько всего еще нужно сделать.
   Арриано принялся без особого интереса смотреть на других учеников, и  тут
его взгляд остановился на двух рисунках, брошенных на соседней скамейке.
   Вот! То, что нужно! Один оказался копией. Отличная,  безупречная  работа,
которая  удовлетворит  любого  самого  требовательного  учителя,  -   ничего
особенного или оригинального.  А  рядом!  Еще  не  уверенная  рука,  но  уже
чувствуется  характер.  Эта  зарисовка  тоже  была  репродукцией  уродливого
"Бракосочетания", но юный художник внес свои, хоть и небольшие, поправки. На
картине Андонио  Грихальвы  юная  невеста  стоит  в  традиционной  позе,  и,
несмотря на то что каждая складка ее роскошного платья изображена  абсолютно
верно и точно, все вместе напоминает рулон ткани с бледным лицом и  светлыми
кудряшками.  На  заинтересовавшем  Арриано  рисунке  юная  дева  протягивает
свободную руку ладонью вверх к зрителю, плечи ее чуть-чуть повернуты, словно
она умоляет всех, кто на нее смотрит,  сказать,  что  все  будет  хорошо.  В
"Бракосочетании" вдовствующая герцогиня Мечелла держится с таким невероятным
достоинством, что глядеть на нее просто скучно.  А  вот  на  этом  необычном
эскизе  -  эйха!  Хитрый  маленький  живописец  внес  совсем  незначительные
изменения, но теперь герцогиня стояла  совсем  как  его  Сааведра,  ее  поза
означала ожидание, целую жизнь, посвященную ожиданию.
   Конечно, это пока еще неумелый рисунок талантливого ребенка -  но  в  нем
больше оригинальности, чем в портрете, который он копировал.
   Арриано подозвал Никойо.
   - Чье это? - Он показал на рисунки.
   Никойо нахмурился, глядя на эскизы. - Позор, верно? Внуки Лейлы Грихальва
испорчены до невозможности.., что бы там ни говорили остальные.
   Видимо, родственники Тасии и сторонники Мечеллы  все  еще  воюют  друг  с
другом.
   - Я имел в виду работу, которая подает большие  надежды,  -  перебил  его
Арриано, готовый признать, что первый  рисунок  кажется  еще  хуже  рядом  с
блестящим эскизом другого ученика.
   - Ах, этот! - Лицо Никойо просветлело, - Мальчишка немного своеволен,  но
ему всего четырнадцать...
   - Прошел конфирматтио?
   Матра! Все его возмущение жалким состоянием, в котором пребывает живопись
Грихальва, мгновенно куда-то подевалось.
   - Официально нет, но у  него  есть  Дар,  это  точно.  В  тринадцать  лет
маленький мерзавец завел интрижку с какой-то девкой,  работающей  на  кухне.
Когда мы об этом  узнали  и  проверили  ее,  она  оказалась  беременной.  Мы
возлагаем на мальчика большие надежды.
   - Как его зовут?
   - Алеррио, он мой племянник. Мы рассчитываем,  что  он  станет  Верховным
иллюстратором.
   Да уж, друг мой, Алеррио станет Верховным иллюстратором,  только  если  я
буду в нем. Видимо, в семье идет серьезная внутренняя  борьба.  Что  ж,  это
может оказаться на руку.
   - А где мальчик сейчас?
   - Он.., они.., пошли посмотреть на "Первую Любовницу". А, вот идут.
   Арриано практически не обратил внимания на стройную  девочку,  его  глаза
были прикованы к шагающему рядом с ней  мальчику.  Красивый,  пожалуй,  даже
слишком - по собственному опыту Арриано знал, что от этого бывают  серьезные
неприятности, - хорошо сложен, сильный, с живым, подвижным лицом. Он смеялся
над какой-то шуткой своей спутницы.
   - Она наш позор, - продолжал говорить Никойо. Арриано не слушал. Конечно,
жаль отказываться от мальчика по имени Сарио, но когда  речь  идет  о  таких
способностях, это не имеет - не может иметь - никакого значения.
   Девочка и мальчик опустились на скамейку  и  взяли  в  руки  альбомы,  не
обращая внимания на взрослых, стоявших у них за спиной.
   - Каждому известно, что сейчас лучше краски, - тихонько оказал мальчик.
   - Неужели ты и в самом деле думаешь, что благодаря им картина  становится
лучше? - возмутилась девочка, стараясь говорить шепотом, но  ее  напряженный
голос прозвучал довольно громко.
   - Просто ты хочешь рисовать, как старые мастера,  -  поддразнил  ее  юный
ученик.
   Девочка вскинула голову, ее явно обрадовало  замечание  приятеля.  Совсем
еще молоденькая, лет двенадцать, наверное.  Арриано  представил  ее  себе  в
недалеком  будущем  если  уж  не  ослепительной  красавицей,  то   женщиной,
достойной быть увековеченной в произведении искусства.
   И тут он сообразил, что она держит не тот альбом.
   У нее  в  руках  был  эскиз,  который  произвел  на  него  такое  сильное
впечатление.  Мальчик  начал  рисовать,  добавляя  какие-то  штрихи  к   уже
практически готовой копии.
   Так это девочка!
   Арриано стал наблюдать за ней, а  она  не  видела  ничего,  кроме  своего
альбома.
   - Никакого уважения к старшим, - заявил Никойо.
   Какой-то эстудо позвал иллюстратора, он кивнул Арриано, который никак  не
мог прийти в себя от потрясения, и отошел. Арриано думал о девочке, а заодно
и о Никойо: одарен, около тридцати. Вряд  ли  этот  тип,  считающий  Андонио
Грихальву  гением,  а  Андрее  Грихальву,  автора  бездушной,  зато   весьма
детальной  "Смерти",  достойным  титула  Верховного   иллюстратора,   сможет
помешать ему, когда придет время претворить в жизнь его далеко идущие планы.
   Арриано бросил последний взгляд на девочку и медленно пошел по  Галиерре.
Он не смотрел на работы великих художников. Ибо он знал их  так  же  хорошо,
как себя самого, или видел раньше и  не  хотел  больше  быть  свидетелем  их
позорного заключения в этой новой, современной тюрьме -  невозможно  оценить
по достоинству картины, развешанные так бездарно.
   На самом почетном месте, в конце Галиерры, находилась "Первая Любовница".
По крайней мере рядом с ней все осталось по-прежнему. Никакое другое полотно
не лезло в глаза, мешая любоваться его шедевром; она стояла  одна  в  сиянии
своего великолепия.
   Сааведра. Блистательное произведение. Воспоминание о  первом  потрясении,
которое он пережил, осознав, что она  переместилась  внутри  картины,  снова
захватило Арриано. В толстых стенах  комнаты  были  прорублены  аркообразные
окна, сквозь них лился свет  весеннего  утра,  переходящий  в  более  яркие,
смелые тона полдня. Свеча  погасла,  фитилек  свернулся,  черный,  с  легким
налетом серого пепла. Лампа тоже больше не горела. А Сааведра уже не  стояла
возле стола.
   Поразительно. За два десятилетия, прошедшие с тех пор, как он в последний
раз взглянул на  картину,  она  так  далеко  отошла  от  стола,  словно  его
заклинание держит ее в плену уже не так надежно. И тем  не  менее  никто  не
рассказал ему о происшедших переменах. Может быть, благодаря волшебству  они
просто не замечают их.
   Сааведра стоит возле двери, в профиль к зрителю. В зеркале, установленном
на мольберте позади стола, едва заметно отражается ее лицо.  Кажется,  будто
она смотрит на него.
   - Ты еще не поняла, что ни один мужчина не будет любить тебя сильнее, чем
я? Что ты и сама меня любишь? - тихонько спросил он ее.
   И ему почудилось, что он услышал ее ответ: "Я люблю Алехандро".
   - Это влюбленность, а не любовь! Мы с тобой созданы друг для друга, ты  и
я. Ведра. Вместе мы могли бы сделать столько...
   Все что угодно, уберегли бы семью Грихальва от множества нелепых  ошибок,
от  парод