на третьем. Нет никакой опасности. Никто ничего не узнает.
   А даже если кто-то и узнает, Северин может написать такую  картину,  что,
он все забудет.
   Ее муж прикрыл ладонью глаза  от  солнца,  пытаясь  рассмотреть  въездную
аллею.
   - Во имя Матери, что там еще такое?
   - Фургон из Мейа-Суэрты, - не глядя, ответила Мечелла.  -  Я  жду  его  с
утра.
   - Только не мебель! - воскликнула Лейла.
   - О нет!  -  Мечелла  загадочно  посмотрела  на  нее.  Оказалось,  фургон
заполнен картинами. Северин и Кабрал выгрузили их, шутливо обвиняя Мечеллу в
разбое.
   - Все это было в хранилище, - оправдывалась она. -  Никому,  кроме  меня,
они и не нужны. Меквель был так добр, что разрешил мне взять их из Галиерры,
и Коссимио тоже согласился. Эн верро, я же не  могу  рассчитывать,  что  мои
Грихальва напишут достаточно картин, чтобы хватило на весь Корассон!
   - Надеюсь! - возмущенно сказала Лейла. -  У  меня  для  Севи  есть  планы
получше!
   Вскоре мужчины ушли наверх,  в  мастерскую,  чтобы  взять  инструменты  и
починить поврежденную в дороге раму. Мечелла сама открыла следующий ящик,  и
они с Лейлой осторожно вытащили портрет.
   - Ой, Мечелла! Тут, наверное, вышла ошибка - это же "Сааведра"!
   - Нет, Лейла, здесь нет никакой ошибки. Я просила прислать мне ее.
   Она отступила назад,  отпустив  огромную,  тяжелую  картину,  и  тихонько
вздохнула.
   - Когда-то я ненавидела этот портрет, но последнее время часто  думала  о
нем. У нас с ней много общего.
   - Например? - уставилась на нее Лейла. Глядя на прекрасное лицо Сааведры,
прямо в ее серые глаза, Мечелла прошептала:
   - Я, как и она, хотела мужчину, которого не могла получить. Я, как и она,
забеременела от любимого человека, и ребенок этот - бастард, которому нельзя
даже рассказать, кто он на самом деле. Обе мы попали в паутину, разница лишь
в том, что свою я сумела разорвать.
   Мечелла стиснула руку Лейлы.
   - Я никогда бы не сделала всего этого без вас - без тебя, Севи и особенно
Кабрала. Теперь я смотрю на Сааведру и думаю, как я  счастлива,  что  сумела
вырваться.
   Лейла внезапно по-новому взглянула на "Первую Любовницу".
   - Посмотри на ее лицо, - прошептала Мечелла. - Она в ловушке и  знает  об
этом.
   - Да, - услышала Лейла собственный голос, - бедняжка.
   - Я никогда не смогу открыто жить с Кабралом или признаться, что Ренайо -
его сын. Но разве это что-нибудь значит по сравнению с тем счастьем, которое
они мне приносят! Сааведра никогда больше  не  была  счастлива.  Что  бы  ни
случилось с ней после того, как был написан этот портрет, - убежала  она  из
Тайра-Вирте и родила ребенка или ее убили, -  она  так  и  не  вырвалась  из
ловушки. Я смотрю на нее, навеки заточенную в эту раму, на ее  лицо,  совсем
не изменившееся за прошедшие века, и думаю, как мне ее жаль.
   "Только одна женщина, - говорила себе Лейла, - только она могла  пожалеть
Первую Любовницу. Только она не  посчитала  Сааведру  виновной  в  появлении
любовниц Грихальва, причины ее собственной боли. Только она может испытывать
сочувствие, а не ненависть".
   - Эйха, - улыбнулась Мечелла. - Помимо всего прочего это шедевр,  никому,
кроме меня,  не  нужный,  а  на  такую  красоту  кто-то  должен  смотреть  и
восхищаться ею. Ты же знаешь, как я отношусь к обездоленным!
   - А еще, - добавила Лейла, - когда-нибудь эта картина напомнит Алессио  и
Ренайо о трагедиях, причиной которым послужила Сааведра.
   Мечелла удивленно моргнула.
   - Да, наверное, хотя я никогда не думала об этом. Я не  хочу,  чтобы  мои
сыновья причинили своим женам такую же боль, какую причинил мне  Арриго.  Но
зря ты думаешь, что Сааведра в этом виновата. Она сама - трагедия.

***

   - И она права, - сказала Лейла мужу через несколько дней.
   Они вдвоем - только вдвоем! - ехали верхом на юг, в Мейа-Суэрту. Багажа у
них не было - лишь седельные сумки. Вокруг бушевала  всеми  красками  весна,
что создавало ощущение восхитительной свободы, и Лейла  почему-то  вспомнила
слова Мечеллы о разорванной  паутине.  Когда  она  пересказала  Северину  их
беседу, он кивнул в знак согласия.
   - Сааведра не виновата, это все Сарио. Любовницы - лишь часть  его  плана
уничтожения Серрано, лишения этого семейства  богатства,  славы  художников,
влияния в обществе.
   - Я и себя сравниваю с Сааведрой, - призналась Лейла. - И, спасибо  тебе,
я тоже вырвалась. Я сегодня уже говорила, что обожаю тебя?
   - Может быть, но скажи мне это еще раз. - Он печально  улыбнулся.  -  Мне
нужно слышать это как можно чаще в течение следующих двух-трех месяцев.
   - Это не имеет никакого отношения к нам с  тобой.  Я  хочу  сказать,  что
имеет, но... Ох, ну ты знаешь, что я хочу сказать. - И  добавила  уже  более
строго:
   - И не смей быть таким грустным. Что касается меня, ты уже можешь считать
себя отцом.
   У него округлились глаза.
   - Я просто нервничаю, ведь мне придется занять свое место среди конселос.
   - Лжец.
   Северин ехал по вызову Премио Фрато  Дионисо,  чтобы  принять  участие  в
весеннем Совете. Его должность иллюстратора в Корассоне была по  статусу  на
ступеньку выше итинераррио и чуть ниже посла, что давало ему право на кресло
в Совете старших среди Вьехос Фратос. Они,  естественно,  хотели  узнать  от
него обо всем, что происходит в Корассоне. А он не намерен  был  выкладывать
им это.
   Формально Совет  должен  был  поздравить  тех,  кто  прошел  этой  весной
конфирматтио,  и  рассмотреть  списки  кандидатов  на  звание  иллюстратора,
которое  будет  присваиваться  в  Пенитенссию.  Во  всем  Палассо  Грихальва
нетерпеливые  молодые  люди  станут  пытаться  по  едва  заметным  признакам
определить, кто же из них удостоится этой чести. Северин с содроганием думал
о том, что каждый шаг будет обсуждаться и  ни  одно  движение  не  останется
незамеченным. Он прекрасно помнил, о чем думал он и его  товарищи-эстудос  в
последние полгода  обучения.  Достаточно  ли  они  хороши?  Выучили  ли  все
необходимое? Есть ли у них подлинный Дар Грихальва? А при  наличии  такового
хватит ли у них таланта, чтобы его применить?
   Но люди будут изучать его не только как советника, но и как  мужа  Лейлы,
которая намерена  использовать  эту  возможность  и  подыскать  отца  своему
первому  ребенку.  Их  первому  ребенку.  Северин  думал,  что  тоже   будет
пристально вглядываться в лица - кого-то она выберет?
   Их  положение  отличалось  неординарностью.  Иногда   юноша   и   девушка
влюблялись друг друга еще в детстве или во время  конфирматтио.  Если  юноша
оказывался иллюстратором, они  сочетались  браком  по  истечении  срока  его
ученичества, и какой-нибудь лишенный  Дара  Грихальва  становился  отцом  их
детей. Северин и Лейла были необычной парой  -  обоим  давно  перевалило  за
двадцать, и, кроме  того,  все  хорошо  знали,  с  каким  отвращением  Лейла
относилась к "племенному животноводству" Грихальва.
   Но в основном все будут коситься на них из-за того,  что  они  сторонники
Мечеллы. Никто не мог предположить, как  все  сложится  в  Палассо  Веррада.
Грихальва из лагеря Тасии безоговорочно верили в успех. Приверженцы  Мечеллы
в семье были более осмотрительны. Интересно, думал Северин, какова  была  бы
их реакция, узнай они, что сын Мечеллы - тоже член их семьи?
   На Совете все эти  проблемы  не  обсуждались.  Советники  отчитывались  о
различных сторонах  деятельности  семьи.  После  конфирматтио  в  этом  году
появились два иллюстратора - трое провалились. Галиерра Пикка,  как  всегда,
принесла семье одни убытки, но завоевала бесценное для них хорошее отношение
публики.  Состояние  финансов  превзошло  все  ожидания:  доход  от  продажи
Корассона был вложен в прибыльные железные  рудники.  Состояние  же  Палассо
оставляло желать  лучшего  -  от  дождей  прохудилась  крыша.  Но  работа  с
документами велась по  обыкновению  четко.  Потом  руководитель  итинераррио
монотонным голосом зачитывал все их  отчеты.  К  счастью,  послов  оказалось
меньше - энергичный седовласый Хосиппо, который читал их  письма,  был  глух
как пень и орал так, что стекла дребезжали. Единственный советник,  лишенный
Дара, он вот уже тридцать пять лет стоял во  главе  тех  Грихальва,  которые
представляли Тайра-Вирте при дворах иностранных правителей.
   Когда Хосиппо проревел сообщение из Гхийаса, Северин  проявил  интерес  -
впервые за этот день. Посол Андеррио прослужил в Ауте-Гхийасе почти пять лет
и мог рассказать о короле Энрее III много интересного. Слушая  его  описание
привычек и характера молодого короля (вряд  ли  кто-нибудь  в  кречетте  мог
этого не  услышать;  хорошо  еще,  что  зал  был  звукоизолирован),  Северин
заподозрил, что Энрея IV может и не быть. Брат Мечеллы не  знал,  на  какого
коня ему сегодня садиться, как же он сможет разобраться,  какую  из  знатных
девушек взять в жены!
   "Эйха, тем лучше для юного Ренайо",  -  подумал  Северин,  пряча  улыбку.
Вьехос Фратос были весьма довольны,  что  король  Энрей  выбрал  наследником
своего маленького  племянника.  Как  и  большинство  населения  Тайра-Вирте,
Фратос предвидели счастливый  альянс  с  Гхийасом  и  процветание  торговли.
Северин попытался представить, каково это - чувствовать себя дядей короля.
   Был еще один претендент на гхийасский  престол,  дальний  родственник  по
имени Иво. Он имел своих сторонников, но у  сына  Мечеллы  их  было  больше.
Мечеллу в Гхийасе помнили и любили.
   Доклад Андеррио  заканчивался  следующим  деликатным  предложением:  если
Энрей скажет,  что  нуждается  в  совете  и  помощи,  ему  эту  помощь  надо
благородно предоставить, и чем быстрее, тем лучше.
   - Что переводится вот как, - сказал Северин Лейле, когда они ночью лежали
в постели:
   - "Не позволяйте ему сделать какую-нибудь ужасную глупость, в  результате
которой гхийасцы отвергнут Ренайо только потому, что его выбрал Энрей".
   - Что, в свою очередь, означает:  "Мне  нужно  разрешение  на  то,  чтобы
написать несколько магических картин, если он и впрямь оскандалится".
   Лейла вздохнула и потерлась щекой о грудь мужа.
   - Как бы мне хотелось, чтобы ты мог нарисовать мне мужчину,  похожего  на
тебя и наделенного всеми твоими хорошими качествами.
   - Ты не сказала: "Всеми твоими качествами".
   - Всеми, кроме твоего носа, карридо! Тебе-то он  прекрасно  подходит,  но
вообрази что-нибудь подобное на лице бедного, беззащитного младенца!  -  Она
рассмеялась и поцеловала эту несомненно самую выдающуюся часть его  лица.  -
Если б  ты  только  мог  нарисовать  Грихальва,  наделенного  всеми  нужными
качествами, и заставить его выходить из  картины  только  тогда,  когда  нам
нужен очередной ребенок!
   - Грихальва могут многое, но создание  жизни  не  входит  к  число  наших
умений. Для этого нам нужны женщины. Конечно, не только для этого, -  быстро
прибавил он, когда она вспыхнула от возмущения.
   На второй день Совета, после  того  как  Вьехос  Фратос  должным  образом
обсудили всевозможные доклады, были оглашены планы на будущее. Северин зевал
на протяжении всей этой процедуры. Потом наступило  время  личного  общения.
Каждого иллюстратора могли, например, спросить: "А написал ли ты в этом году
что-нибудь магическое?" На это у Северина был заранее заготовлен ответ:
   "Кроме "Рождения Ренайо", я в этом году не писал ничего с  помощью  агво,
семинно и сангво". Это являлось почти правдой  -  он  не  писал  "Завещание"
Лиссины в Корассоне, он только закончил там  эту  работу.  Но  Премио  Фрато
Дионисо не стал задавать подобных вопросов ни  ему,  ни  кому-либо  другому.
Вместо этого он поднялся со своего узорного кресла и, стоя  между  Верховным
иллюстратором Меквелем и Фратос иль агво, иль семинно и иль  сангво,  прочел
всему собранию лекцию об опасности современных тенденций в живописи.
   - Неточность! - говорил Диониео, и его сильный, глубокий  голос  заполнял
собою  весь  зал,  вознося  обвинительные  слова  к   самым   стропилам.   -
Неаккуратность! Расплывчатость! И все это ради красивой картинки!
   Он подошел к огромному мольберту - никто не дал бы ему сейчас сорока семи
лет! - и отшвырнул покрывало.  Открылась  прекрасная  картина,  изображающая
трех лошадей, несущихся галопом по пескам Хоаррской пустыни.  Стройные  тела
распластаны в воздухе, песок брызгами летит из-под  копыт,  хвосты  и  гривы
развеваются по ветру, дикие черные глаза сверкают, как горячие  угли.  Когда
Северин еще учился, ему приходилось видеть рисунки, так же живо передававшие
движение, но впервые на его памяти  этот  эффект  был  достигнут  с  помощью
масляных красок.
   - Разве это не красиво? -  произнес  Дионисо  с  презрительной  усмешкой,
относящейся ко всем присутствующим иллюстраторам. - Перед вами  "Завещание",
по которому эти жеребцы переходят к  будущему  наследнику.  Посмотрите,  как
развеваются их гривы, - это просто расплывчатые  пятна!  Почувствуйте  ветер
пустыни, услышьте стук копыт! Движение, звук, чувства - и все это сделано  с
помощью обыкновенных красок!
   Дионисо перешел к  противоположной  стене  зала,  с  которой  взирали  на
собравшихся их  автопортреты,  как  бы  удваивая  количество  слушателей,  и
сдернул холст еще с одной картины. На этот раз открылось "Венчание".  Второй
мольберт стоял дальше от Северина  и  под  другим  углом,  так  что  он  мог
различить лишь общие очертания, но Дионисо сам объяснил, что там изображено.
   - Дочь рыбака выходит замуж за сына виноторговца.  На  ее  платье  вышита
сеть, его плащ украшен изображением виноградной лозы. Очень мило и  подходит
к случаю. Но как написал этот портрет Грихальва? Как пейзаж!  Где  пожелания
любви и счастья, богатства и  детей?  Новобрачные  здесь  -  лишь  случайные
фигуры на фоне весеннего болота во всем его великолепии!
   Дионисо подошел к своему креслу и  вытащил  из-за  него  третью  картину,
гораздо меньших размеров, чем предыдущие две. Пока ее передавали  по  рукам,
он продолжал свои язвительные комментарии:
   - "Рождение" написано для выгодного клиента - дворянина из  Таглиса!  Все
символы на месте: снопы пшеницы в знак Богатства, белые  лилии  -  Юношеская
Невинность, лавр - Слава, розы - Любовь,  чертополох  -  отличительный  знак
Мальчика. И так далее и тому подобное. И как опять красиво! Эйха, где-то  на
этой картине есть и ребенок, которому в будущем предстоит стать бароном,  но
кто увидит его среди натюрморта,  который  нарисовал  этот  Грихальва?  Кого
родила баронесса - мальчика или корзину цветов?
   Каким-то  образом  его  полный  отвращения  взгляд   пронизывал   каждого
иллюстратора в зале.
   - Я не скажу вам, кто написал эти картины. Не хочу подвергать унижению их
авторов, хоть они и  заслуживают  этого  в  полной  мере.  Да  я  бы  утыкал
булавками нарисованные пальцы там, наверху, если бы думал, что это  принесет
хоть малейшую  пользу!  Но  сейчас  я  хочу  лишь  показать  вам,  к  какому
вырождению мы придем, если эти  новомодные  тенденции  будут  развиваться  и
дальше.
   От чего зависит наша магия? От точности. На чем основана наша  репутация?
На  аккуратности.  От  чего  зависят  политика  и  планы   Тайра-Вирте?   От
конкретности. А что нарисовали эти три иллюстратора? "Завещание", в  котором
наследство - одни линии и размытые пятна! "Венчание", где жених с невестой -
второстепенные  фигуры   в   каком-то   пейзаже!   "Рождение",   в   котором
многочисленные цветы, фрукты, листья и снопы заставляют забыть о младенце!
   Да, эти картины красивы. Да, кони действительно  несутся,  и  можно  даже
услышать и почувствовать на вкус ветер пустыни. Да,  перед  нами  прекрасное
изображение того места, где молодая чета будет  строить  свой  дом.  Да,  на
картине есть ребенок - где-то есть. Сами  по  себе  картины  выполняют  свое
назначение - формально. Но посмотрел бы я на  того,  кто  попробует  выбрать
этих трех жеребцов из целого табуна!
   Он повернулся к залу спиной и направился к  своему  креслу,  но  внезапно
снова обратился к присутствующим:
   -  Скажите  мне,  что  случится,  если  будет  написано  еще  одно  такое
"Завещание" и на сей раз речь пойдет о поле, здании или фруктовом саде. Что,
если границы владения окажутся размытыми пятнами?  Будет  действовать  такой
документ? Не  будет!  А  как  насчет  Пейнтраддо  Соно,  написанного,  чтобы
избавить от кошмаров маленькую девочку? Что, если вместо точного изображения
спокойно спящего ребенка мы ограничимся цветовыми пятнами - ночная  рубашка,
одеяло, пятно черных кудрей на пятне подушки? Будут ли действовать  заклятия
счастливого сна в такой картине? Нет, не будут!
   Дионисо подошел к своему креслу  и  опустился  в  него,  обводя  взглядом
кречетту.
   Кто-то из вас, вероятно, скажет, что можно  писать  в  новом  стиле  лишь
отдельные вещи. Те, которые не несут жизненно важных  функций.  Те,  которые
никто из достойных людей не будет оспаривать. Кто же будет спорить, что  эти
три  жеребца  принадлежат  графу   до'Транидиа,   что   эти   молодые   люди
действительно поженились, что этот ребенок - сын барона?
   Но  есть  и  другие  картины,  где  невозможно  обойтись  без   точности,
аккуратности и конкретности. И, уверяю вас, начав пренебрегать  точностью  в
некоторых картинах, иллюстратор перенесет  эту  привычку  и  на  все  другие
работы. Без точного изображения не будет действовать магия. Без аккуратности
в прорисовке мелких  деталей  не  сработает  лингва  оскурра.  Оставьте  без
внимания форму и композицию, и магия покинет ваши картины. А тогда, Фратос и
конселос, все мы, Грихальва, останемся без работы.
   Дионисо поправил свою серую мантию советника, блеснул золотой  обруч.  Он
перешел на спокойный тон.
   - А теперь рассмотрим списки тех, кто достоин  повышения  в  Пенитенссию.
Ивеннал, зачитайте нам список.
   Северин был так потрясен услышанной речью, что не мог прийти  в  себя  до
конца дня. Когда они с Лейлой вечером одевались, чтобы пойти в  ресторан  на
Главной площади с ее матерью и отчимом,  он  все  еще  неодобрительно  качал
головой, вспоминая неистовое красноречие Дионисо.
   - Послушать его, так можно подумать, будто  эти  несчастные  иллюстраторы
нарочно подстроили все  это,  добиваясь  падения  Грихальва,  -  сказал  он,
завязывая темно-красный шейный платок.
   - Угу.
   - Я опасался, что он действительно снимет со стены их Пейнтраддо Чиевы  и
примется втыкать булавки им в руки!
   - М-мм, - ответила Лейла, закрепляя на голове вторую косу.
   - Не то чтобы я был совсем не согласен с его анализом. Красивая картина -
это, конечно, хорошо, но наша работа должна давать более весомые результаты.
   - Да.
   - Ты услышала хоть одно слово из того, что я говорил за последние  десять
минут?
   - Конечно. Быстрее, Севи, надевай  куртку  -  мы  опаздываем.  Когда  они
затерялись в сутолоке вечерних улиц, Лейла взяла мужа под локоть.
   - Я не хотела разговаривать в  Палассо,  -  прошептала  она.  Обдумав  ее
слова, он спросил:
   - Может, мне написать штук пять защитных  картин  и  развесить  у  нас  в
комнатах?
   - Они узнают об этом и заинтересуются, что же это такое  мы  скрываем.  -
Лейла остановилась у витрины,  делая  вид,  что  любуется  выставленной  там
одеждой. - Я сегодня услышала тревожные новости о Рафейо.
   - Я тоже. В конце года он станет иллюстратором.
   - Это нам и раньше  было  известно.  Моя  новость  хуже.  Смотри!  -  Она
показала ему детское платьице. - Правда, Тересса будет в нем очаровательна?
   - Завтра мы ей это купим, - пообещал он, тоже думая, что  вокруг  слишком
много людей. Их окружала толпа  возвращающихся  домой  покупателей,  поэтому
идти  пришлось  молча.  Наконец  толпа  немного  поредела,  и   они   смогли
возобновить беседу.
   - Я разговаривала утром с Арриано, - начала Лейла, - он  у  Рафейо  вроде
друга, насколько это возможно.
   - Но ведь парень считает всех своими соперниками! - удивился Северин.
   - Всех, кроме Арриано, слава Матери, и этот Арриано сообщил  мне  сегодня
пре