- Я не хочу, чтобы этот портрет писал Дионисо или Северин. Я хочу,  чтобы
это сделал ты.
   Легкий ветерок пошевелил розы над ее головой, уронив на кружевное  платье
еще несколько лепестков.
   - Прекрати говорить глупости и пиши!
   - Но я правда не гожусь для этого!
   - Ерунда. Меквель написал официальный вариант. Я хочу еще один, для себя,
а раз ты уже написал мою копию "Рождения Терессы", вполне логично,  если  ты
же напишешь и Алессио.
   - Но это не копия! - воскликнул Кабрал, швыряя кисть на траву. - Если  бы
только вы мне позволили взять за образец портрет, написанный Меквелем...
   - Если бы я так поступила, картина перестала бы быть твоей. Я хочу, чтобы
ты нарисовал моего сына так, как ты его  видишь.  Кабрал,  подними  кисть  и
пиши!
   - Лучше бы ты подчинился, Кабрал,  -  произнес  знакомый  голос,  который
Мечелла меньше всего ожидала услышать здесь, в Корассоне. Она повернулась  и
увидела улыбающегося Арриго с большим букетом полевых цветов.  Он  склонился
перед ней в шутливом поклоне.
   - Я узнал, что вы велели мне приехать, Донья, и вот я здесь!
   - Арриго! Наконец-то!
   Мечелла положила ребенка на одеяло, вскочила на ноги и побежала через всю
лужайку, чтобы броситься мужу на шею.
   - Как я рада, что ты приехал! Мне так много хочется показать тебе...
   - Осторожно, дорогая, ты помнешь  цветы!  Но  в  следующее  мгновение  он
нагнулся и поцеловал ее. Кабрал тактично удалился позвать свою сестру, чтобы
она унесла ребенка наверх, -  ему  пора  было  спать.  При  появлении  Лейлы
Мечелла отстранилась от Арриго и  улыбнулась  -  счастливая,  задохнувшаяся,
сияющая ярче летнего солнца. Она забрала у Арриго цветы, чтобы он мог  взять
на руки сына, и сказала:
   - Видишь, какой он стал большой? А Терессу  ты  просто  не  узнаешь,  она
выросла на целый фут и загорела, как тза'абка!
   Кабрал собирал грязные кисти и складывал краски. Арриго  с  разыгравшимся
младенцем на руках подошел взглянуть на незаконченный портрет.
   - Прекрасно. Она права - бери кисть  и  пиши,  иллюстратор,  -  улыбнулся
Арриго.
   - Благодарю вас, ваша светлость. Я сделаю это завтра.
   - Нет, нет, - возразила Мечелла. - Завтра мы устроим экскурсию.  Нам  так
много надо увидеть, а Алессио волнуется, если  я  от  него  ухожу,  так  что
придется мне похитить у тебя модель, Кабрал. Ты полюбишь  Корассон,  Арриго,
честное слово.
   - Я в этом уверен, - ответил муж.
   Мечелла рассмеялась, довольная, что он снова на ее стороне. Корассон  был
теперь совершенен. Лейла потянулась за ребенком, но Арриго покачал головой.
   - Я соскучился по нему. Потом поспит. Но здесь так жарко, Челла, пойдем в
дом, выпьем чего-нибудь холодного. Вдвоем они пересекли лужайку  и  вошли  в
дом. Лейла посмотрела на брата долгим пристальным взглядом.
   - Стоит ли, Кабрал?
   - Я не понимаю, о чем ты.
   - Прекрасно понимаешь.
   - А даже если и так? - взорвался он. - Ты  будешь  предупреждать  меня  о
том, что написано на моем лице всякий раз, как я смотрю на нее? Да я мог  бы
сделать из этого лживого ублюдка колбасный фарш и набить им его  собственный
поганый орган!
   Лейла удивленно моргнула. Кабрал редко грубил и никогда не сквернословил.
Но все же ей не удалось удержаться от смешка и ответной реплики.
   - Мердитто эн чезетто седдо!
   Услышав старую деревенскую поговорку, Кабрал фыркнул.
   - Дерьмо в шелковых чулочках? Ты ему льстишь!
   - Эйха, у лживого ублюдка была по крайней мере одна стоящая идея.  Думаю,
обоим нам не помешало бы выпить чего-нибудь крепкого и добавить туда немного
оставшегося в кладовой чудесного холодного белого кастейского снега!
   - Лучше похоронить его в этом снегу.
   - Проще, но не так интересно. Твоя первая идея мне понравилась больше.

***

   Когда лето кончилось, Лиссия увезла обеих своих дочерей домой в  Кастейю.
Малдонно вместе с остальными членами семьи к Провиденссии вернулся в Палассо
Веррада. Арриго встречал их во внутреннем дворе. Он пробыл в Корассоне всего
шесть дней и уехал, сославшись  на  срочные  государственные  дела.  Мечелла
горько плакала, расставаясь с ним под старым дубом с южной стороны  дома,  и
продолжала плакать, глядя, как он уезжает со своей свитой.
   И теперь, когда он улыбался, приветствуя их  возвращение  домой,  она  не
могла  забыть  тех  гневных  слов,  которые  они  сказали  друг  другу   при
расставании.
   "Ты только что приехал и уже  уезжаешь?  Я  так  хотела,  чтобы  мы  были
счастливы здесь, а ты не хочешь даже попробовать, это несправедливо!"
   "Это ты несправедлива ко мне. Я с самого рождения готовлюсь к этой работе
и хочу лишь одного - быть полезным своему народу".
   "Нашему народу! И перестань лгать, я знаю, почему тебе  так  не  терпится
вернуться в Мейа-Суэрту! Дело тут совсем  не  в  управлении  страной,  не  в
положении, которого ты еще не достиг. Это все - та женщина, а ее ты  никогда
не получишь, неужели не понятно!"
   "Ты говоришь глупости, Мечелла. Отпусти мою руку, лошадь уже оседлана,  и
мне пора уезжать".
   Мечелла смотрела на мужа, баюкала на руках ребенка и, войдя в  дом,  едва
не разрыдалась. Добросердечная Гизелла,  приписав  ее  состояние  усталости,
посоветовала ей подняться  к  себе  наверх  и  отдохнуть.  С  благодарностью
воспользовавшись этим предлогом, чтобы улизнуть, Мечелла  заперла  за  собой
дверь спальни и ничком повалилась на кровать. Но слезы не приходили, а глаза
продолжали гореть. Она в ярости заколотила кулаками по подушке.  Что  же  он
делает с ней!
   И все же - что там Лиссия говорила о необходимости жить своей собственной
жизнью? И Лейла, она тоже  советовала  показать  миру  ту  женщину,  которую
Арриго видел в  тот  вечер  в  Каса-Рекколто.  Как  бы  ей  хотелось,  чтобы
кто-нибудь из друзей был сейчас рядом!
   Но Лиссия уехала в кастейский замок, а Лейла - в Палассо Грихальва.  Есть
еще Отонна, она выслушает. Но хотя Отонна прекрасно умела использовать  свой
ум и знания своих родственников на пользу  Мечеллы,  все-таки  она  была  не
до'Веррада и не Грихальва. А Мечелле был нужен  кто-то,  хорошо  знакомый  с
властью и политикой. Лиссия недосягаема, вся надежда на Лейлу.
   Грихальва  были  польщены,  хотя  некоторым   из   них   это   показалось
подозрительным, когда Мечелла объявила, что Лейла присоединится к ее свите в
качестве фрейлины. Такая исключительная честь в сочетании  с  возобновленным
"теневым браком" мужа Мечеллы с другой Грихальва, что ни  для  кого  уже  не
являлось тайной, вновь вызвала у всех  ассоциации  с  герцогиней  Хесминией.
Мечелла приводила в восхищение своей  красотой  и  великодушием,  заботой  о
кастейских маленьких сиротах, она подружилась с Лейлой Грихальва и  поселила
ее с собой под одной крышей, совсем как Хесминия,  дружившая  с  Лариссой  и
Маргаттой Грихальва. Правда, герцог Ренайо до самой смерти оставался  верным
и любящим мужем, чего не скажешь об Арриго...
   Верховный иллюстратор Меквель не был слепцом. По традиции, когда на  свет
появлялся наследник, полагалось  писать  портрет  его  матери  для  санктии.
Меквель использовал такую же позу и  тот  же  фон,  что  и  на  единственной
картине, где видно было лицо легендарной герцогини, - незаконченном  полотне
Лирансо Грихальвы "Герцогиня Хесминия в Риссолво". Теплый свет лился  сквозь
цветное стекло окна за спиной у Мечеллы, хотя она выглядела бы точно так  же
в ореоле своих собственных золотых волос. Во время праздника  Имаго  картину
повесили рядом с другими  портретами  ныне  живущих  до'Веррада.  Наконец-то
Мечелла стала полноправной жительницей Тайра-Вирте.
   Всю зиму она жаловалась Лейле, что даже этот портрет видит  Арриго  чаще,
чем она. Дважды в неделю он обедал с семьей, после чего честно проводил ночь
в ее постели, в остальное время его было можно найти где угодно, только не в
Палассо. Мечелла знала, что он находится не у той женщины, -  она  проводила
зиму с мужем в замке Альва. Если даже любовники и встречались в  Чассериайо,
куда Арриго постоянно ездил охотиться, то никто об этом не знал. В  основном
он  присутствовал  на  собраниях,  проводил  встречи,   консультировался   с
советниками и мало-помалу заслужил репутацию человека неутомимого, служащего
одному лишь долгу и способного самостоятельно управлять страной.
   Чего он как раз и не делал.
   Коссимио, вернувшись после летних каникул,  вновь  ощутил  потребность  в
работе. Он взял под свой контроль все международные  отношения,  все  важные
судебные вопросы, все торговые переговоры и  все  государственные  фонды.  В
ведении Арриго оставались только мелкие ссоры, проверка финансовых отчетов и
строительство нового крыла больницы, названного  в  честь  короля  Энрея  II
Гхийасского. Арриго не представлял отца во время праздников  и  общественных
мероприятий, потому  что  никогда  не  присутствовал  на  них.  Арриго  даже
пропустил   гвоздь   сезона   -   банкет,   данный    Мечеллой    в    честь
шестидесятидевятилетия Коссимио, на котором Малдонно первый раз облачился  в
голубой с золотом костюм и успешно исполнял роль  дедушкиного  пажа.  Арриго
уехал двумя днями  раньше  открывать  новый  памятник  Алессо  до'Веррада  в
Хоарре.
   Это было сделано по приказанию самого Коссимио, и он не очень скучал  без
сына. Визит был задуман, чтобы оценить серьезность сообщений о  волнениях  в
южных провинциях. По возвращении Арриго поведал отцу горькую правду. Быстрое
разрешение возникших в  Кастейе  проблем  вызвало  на  Юге  черную  зависть.
"Почему, - вопрошали хоаррцы, - после страшной песчаной бури в 1260 году  мы
не получили такой же безотлагательной помощи?"
   - И все считают, - закончил Арриго, - что кастейцы обязаны этим Мечелле.
   Он  представил  сие  заявление  так,  будто  это  был  судебный  вердикт,
положенный на стол Коссимио для его внимательного изучения. Да, это  правда,
притом опасная правда. Щедрость всегда приписывалась до'Веррада, так же, как
и преданность. Мечелла в своем невинном желании помочь дошла  до  того,  что
стала реальной угрозой.
   К ярости и разочарованию Арриго, Коссимио видел все в другом свете.
   - Мечелла, говоришь? Тогда я пошлю ее  в  поездку  по  стране,  пусть  Юг
убедится, что она равно заботится обо всех.
   Организуй это, Арриго, и поезжай с ней.  Дороги  просохнут  уже  к  Фуэга
Весперра. Уезжайте и возвращайтесь только к  Санктеррии,  мы  все  прекрасно
проведем следующее лето в Корассоне. А осенью вы с Мечеллой с той  же  целью
поедете в Эллеон, и все будет прекрасно.
   Таким образом Арриго стал человеком, сопровождавшим Мечеллу в  Хоарре.  И
Шагарре. А также во всех населенных пунктах по дороге между ними.  С  каждой
бурной  встречей,  которую  устраивали  "нашей  Дольче  Челлите",  с  каждым
подарком - от великолепного ожерелья из лазурита до скромной корзины миндаля
- его настроение  все  ухудшалось.  Хоарра  устроила  в  ее  честь  парад  и
благодарственный молебен в санктии Матра Серенисса. В Варриве назвали  в  ее
честь новую школу,  в  Брасине  переименовали  центральную  площадь.  Шаария
закатила трехдневный праздник в честь ее прибытия.  В  Шагарре  был  устроен
банкет на весь город с фейерверками.  Наконец,  в  Гранидии,  родном  городе
герцогини Гизеллы, терпение Арриго лопнуло.
   Он смотрел, как Мечелла смеется, улыбается, обнимает детей и  болтает  со
всеми, от слуг и крестьян до  графов  и  баронов,  которые  один  за  другим
подходили сказать ей, как они и их люди обожают ее. Но в Гранидии знали  его
самого. Он раньше часто отдыхал здесь летом, и радость людей  при  виде  его
была даже больше, чем уважение, которое они испытывали к его супруге.  Вдоль
всей дороги, от подножия холма до самой вершины, собрались ликующие толпы, а
внутри городских стен, приветственные крики были слышны даже в самых дальних
закоулках. На вершине холма стоял Кастейо  Гранидиа,  замок,  в  котором  он
играл когда-то со своими многочисленными  кузенами.  И  они  собрались  всей
толпой, чтобы по-родственному обнять его.
   Вечером он в прекрасном настроении зашел  за  Мечеллой  в  ее  спальню  и
обнаружил, что она все еще одевается  для  очередного  мероприятия,  которое
дядя его  матери,  граф  до'Транидиа,  назвал  простыми  сельскими  танцами.
Увидев, что она опять опаздывает, Арриго нахмурился, налил себе  кубок  вина
и, развалясь на стуле, стал ждать. Он все время ждал ее последние дни.
   Отонна  хлопотала  с  вышитым  кружевным  лифом,  Лейла  -   с   воланами
многочисленных юбок. Безвкусный крестьянский наряд, который ей  подарили  по
прибытии и который она приняла с таким  восторгом,  будто  он  был  сшит  по
последней моде из самого тонкого шелка. Мечелла закружилась перед  зеркалом,
распущенные волосы золотым облаком окружили голову, юбки поднялись,  обнажив
длинные стройные ноги. Арриго со стуком поставил  на  стол  пустой  кубок  и
сердито уставился на нее.
   - Ты похожа на крестьянку.
   Мечелла удивленно раскрыла голубые глаза. Но если раньше, услышав  такое,
она бы вздрогнула, попросила у него прощения и  тут  же  сменила  наряд,  то
сейчас она лишь отвернулась и спокойно заметила:
   - А по-моему, очаровательный костюмчик.
   - А я и не говорю про костюм. Ты сама похожа на  крестьянку.  Их  взгляды
встретились в зеркале.  Недоброжелательную  тишину  нарушил  какой-то  звук,
исторгнутый задохнувшейся от волнения горничной. Глаза Лейлы  метали  черные
молнии.
   - Выйдите, обе, - сказал Арриго.
   - Останьтесь, - приказала Мечелла. Арриго поднялся со стула.
   - Только крестьянам все  равно,  слышит  ли  кто-нибудь  то,  что  должно
оставаться между мужем и женой.
   - Мужем! - Она резко обернулась. - Да ты уже полгода не был моим мужем!
   - А ты была моей женой? Ты просто женщина, на которой  я  женился,  чтобы
она рожала мне детей!
   Удар попал в цель - он видел это по ее лицу, но она тут же овладела собой
и парировала:
   - Если ты так думаешь обо мне, значит, ты считаешь, что эта  Грихальва  -
твоя настоящая жена. Значит, ты живешь во лжи, в выдуманном мире.
   - Твоя проницательность удивляет меня, Мечелла. Это ты выдуманная, а  она
- настоящая. Дрожа, она ответила:
   - Если бы только можно было прекратить такую жизнь!
   - Это можно устроить, - предложил он.
   - Она никогда не займет мое место! Никогда, слышишь!
   - Теперь ты должна понимать,  что  и  тебе  не  занять  ее  места.  Опять
наступила жуткая тишина. Прервалась она  только  звоном  часов  из  розового
дерева и хлопаньем радужных  крыльев  маленького  петушка.  Арриго  стряхнул
воображаемую ниточку со своего темно-голубого камзола.
   - Мы из-за тебя опять опоздали. В который раз. Повернувшись,  он  заметил
двух потрясенных слуг и нахмурился.
   - Пойдут сплетни, как ты и мечтала. Но им никто не поверит. Это дом  моей
матери, здесь живет моя родня. - Он улыбнулся. - А кроме  того,  все  знают,
как я предан своей.., жене.

Глава 48

   Этой ночью Лейла охраняла Северина. Почти все в Гранидии были еще либо на
"простых сельских танцах", либо принимали участие  в  таких  же  забавах  на
маленьких, поросших травой площадях города. Те немногие, кого они  встречали
на извилистых улочках, особенно после полуночи, были уже изрядно навеселе  и
направлялись домой спать.
   - Скорее, и так  уже  слишком  долго,  -  прошипела  Лейла,  через  плечо
обернувшись к своему спутнику.
   Они находились в одном из безлюдных переулков между Руайо  Вача  и  Руайо
Кордобина. По одну сторону  улицы  находились  бойни,  по  другую  с  убитых
животных снимали шкуру. Ведра со всеми отбросами оставляли прямо  на  улице.
Вонь стояла невыносимая.
   -  Сейчас,  еще  чуть-чуть  осталось  дорисовать,  -  пообещал   Северин,
отбрасывая со лба прядь длинных черных волос.  -  Каль  веноммо  -  вещь  не
слишком сложная, но здесь темно хоть глаз выколи, а  я  не  привык  рисовать
углем на кирпиче.
   - Такие простые вещи - не для тебя, о мой мастер-иллюстратор?  Северин  в
ответ  проворчал  что-то   неразборчивое.   Где-то   в   переулке   зарычали
копошившиеся  в  отбросах  собаки.  Лейла  вздрогнула  и  снова   поторопила
Северина.
   - Слышу, слышу, - тихо пробормотал он. -  Готово  уже.  Лейла  попыталась
рассмотреть хоть что-нибудь в темноте.
   - О чем там говорится?
   - Ни о чем. Там только рисунок, без слов.
   - Тогда что там изображено?
   -  Учитывая  погрешности,  вызванные  недостатком  освещения,  спешкой  и
некачественными материалами...
   - Северин!
   Он улыбнулся, сверкнув в темноте белыми зубами.
   - Тасия, пришпоривающая лошадь. Лошадь очень похожа на Арриго.
   Лейла зажала рот рукой, чтобы не захихикать, но ей это не удалось.
   - Севи, да ты что!
   - Ты же сама хотела, чтобы люди это узнали. Куда теперь пойдем?
   Лейла взяла его за руку, и  они  поспешили  убраться  из  этого  вонючего
переулка с его грызущимися собаками. На главной улице Лейла  остановилась  у
фонаря, чтобы взглянуть на руку, которую сжимала в своей. Северин безуспешно
пытался помешать ей.
   - Нет, дай я посмотрю. Почему у тебя такие липкие пальцы?
   - С чего ты взяла?
   Он вытащил из кармана лоскут.
   - Пойдем скорее, я хочу сделать еще  хотя  бы  рисунка  четыре,  пока  не
истеку кровью.
   - Кровью?
   Потрясенная, Лейла уставилась на него. Северин обмотал руку тряпкой. Там,
в вонючем  переулке,  Лейла  не  почувствовала  запаха  крови,  а  ведь  она
составляла духи и могла на расстоянии двадцати  шагов  с  закрытыми  глазами
отличить розу Астраппа Бианка от Плувио Бианко.
   - Севи, - прошептала она, - зачем?
   - Потом я расскажу тебе, что мы, иллюстраторы, действительно можем.
   Он пожал узкими плечами. Грустная улыбка придала  его  лицу  -  ничем  не
примечательному, типичному лицу Грихальва  с  характерным  длинным  носом  -
какую-то загадочность.
   - А теперь найди мне хорошую  стену,  желательно  гладко  оштукатуренную.
Кирпичная поверхность все-таки редкое дерьмо.
   На  следующее  утро,  когда  солнце  осветило  крутые  извилистые  улочки
Гранидии, отовсюду стали раздаваться взрывы хохота и гневные выкрики.
   - Каль веноммо, - объясняли те, кто уже успел  все  узнать,  своим  менее
информированным товарищам. - Ядовитое перо, карикатура.
   И все в округе собирались поглазеть, потыкать  пальцем  и  оценить  смысл
забавных, а иногда и непристойных рисунков, будто по волшебству  появившихся
за ночь по всему городу. Когда это обнаружил Арриго, он вызвал к  себе  всех
Грихальва, которые находились в тот момент в Гранидии,  и  иллюстраторов,  и
просто художников. Из двадцати девяти человек одиннадцать имели  свидетелей,
подтвердивших, что они всю ночь провели в постели, двенадцать были на танцах
вместе с кем-нибудь еще, шестеро присутствовали на балу у графа до'Транидиа,
а остальные шестеро были так немощны, что и  по  лестнице-то  не  смогли  бы
подняться, не то что всю ночь бегать по крутым, извилистым улочкам города.
   Арриго посмотрел на Кабрала и Северина - тех Грихальва, которых они взяли
с собой по настоянию Мечеллы. Разумеется, их он подозревал в первую очередь.
Но второго он сам несколько раз видел на балу - юнец танцевал  с  Лейлой,  а
судя  по  физиономии  первого,  прошлой  ночью   он   здорово   напился.   И
действительно, один из опрошенных ранее  слуг  до'Транидиа  подтвердил,  что
Кабрал до самого рассвета с регулярностью часового механизма посылал за "еще
одной бутылочкой".
   Но все же это совершил Грихальва. Нанес это.., это  оскорбление  в  адрес
наследника Тайра-Вирте. Ни один даже самый способный любитель не смог бы так
хорошо сымитировать неподражаемый стиль каль веноммо. Это сделал  Грихальва.
И Арриго прекрасно понимал, что ни один из них до самой  смерти  не  нарушит
своей несчастной клятвы и не выдаст виновника. Даже его друг  Дионисо,  даже
Рафейо, хоть он и сын Тасии. Ни один  распроклятый  Грихальва  даже  рта  не
раскроет. Это очевидно.
   - Очень хорошо, - решительно сказал Арриго. - Я не знаю, кто из Грихальва
нарисовал это, но зато я знаю, к