нуков  жили
сейчас с ним. Когда Верховный иллюстратор  Меквель  дипломатично  и  не  без
сочувствия намекнул  ему,  что  срочные  государственные  дела  требуют  его
присутствия, Коссимио лишь раздраженно фыркнул, не  поворачивая  головы.  Он
был страшно занят - щекотал перышком голый животик Алессио.
   -  Пусть   все   сделает   Арриго.   После   землетрясения   он   неплохо
натренировался.
   Потом Коссимио внезапно  вспомнил,  что  быть  Великим  герцогом  -  тоже
интересное занятие, и торопливо прибавил:
   - Но решений пусть не принимает. Я просмотрю рекомендации и решу все сам.
Посмотри на него, Квеллито! Он мне улыбается!
   - Это прекрасно, что ты так любишь внука. Косей, но...
   - Он для меня сплошная радость. Я не пропущу ни первых слов  Алессио,  ни
его первых шагов, как это вышло с моими первыми внуками. Плохо, что ты лишен
этого, дружище. Вот что - ты у нас  будешь  его  дядюшка  Квеллито.  Смотри,
смотри, ему понравилось, он смеется!
   Верховный иллюстратор решил  не  напоминать  Коссимио,  что  дети  всегда
смеются, когда их щекочут, а младенцы вообще ничего не понимают, кроме того,
что им хочется  есть,  спать  и  быть  сухими.  Меквель  просто  смирился  с
неизбежным и присоединился к Коссимио у колыбели.  В  кармане  лежала  новая
чистая кисть, и он погладил ею младенца по щеке. Алессио  радостно  загукал,
заворковал и срыгнул.
   - Неподходящий звук для будущего Великого герцога, - заметил Меквель, - а
запах и вовсе отвратительный, надо бы его переодеть. Но, знаешь,  я  все  же
вижу,  почему  от  него  невозможно  оторваться.  Он   такой   маленький   и
беспомощный, так трогательно  смотрит  на  нас  своими  большими  глазами...
Кажется, что даже у такого  старого  евнуха,  как  я,  сохранился  отцовский
инстинкт.
   - Евнуха! - расхохотался Коссимио и осторожно похлопал Меквеля по плечу -
старые кости день ото дня становились все более ломкими. - Я еще не выжил из
ума и прекрасно помню Дорию,  Фелиссину,  Иберру,  Олландру,  Томассу  -  не
говоря уже о двух этих рыженьких сестричках из  Гхийаса!  А  та  малышка  из
Пракансы, которая и вправду чуть не сделала тебя евнухом, когда застала  вас
вдвоем с очередной кузиной!
   - Косей,  -  ухмыльнулся  Меквель,  -  что  это  за  тема  для  беседы  в
присутствии невинного  младенца!  И  не  вздумай  рассказывать  всего  этого
Алессио,  когда  он  подрастет.  Что  он  тогда  подумает  о  своем  дядюшке
Квеллито?
   Выразительное лицо Коссимио сразу перестало сиять. Он  поднял  ребенка  и
прижал его к себе, глядя на Меквеля поверх пушистой головки.
   - Когда он подрастет, а тебя уже не будет - ты  это  хочешь  сказать?  Я,
кажется, запретил...
   - И я сказал тогда, что сделаю все, что в моих  силах,  -  мягко  ответил
Меквель. - Я постараюсь. Косей, я же обещал тебе.
   - На, - внезапно сказал Коссимио, - подержи его.
   - Но я не очень хорошо умею...
   - Я сказал, подержи его!
   Коссимио сунул ему в руки младенца. Да, отцовский инстинкт  действительно
существует. Даже Меквель, стерильный иллюстратор, у которого никогда не было
собственных детей, взял ребенка очень нежно и осторожно и держал так,  чтобы
ему было удобно.  Он  прикоснулся  губами  к  темным  кудрявым  волосикам  и
улыбнулся.
   - Стой так, - грубовато приказал Коссимио. - Стой. На этот раз я  нарисую
картину, мой Верховный иллюстратор, нарисую ее в своем мозгу,  чтобы  каждый
раз, когда я закрою глаза, я мог увидеть тебя с ним. На случай, если  ты  не
сможешь выполнить свое обещание.
   - Косей... - Меквель был так тронут, что не мог найти нужные слова. - Это
не в моих... Я знаю, что я сказал... Но не от меня зависит... - Он прочистил
горло и закончил:
   - Я постараюсь. Ты же знаешь, я постараюсь.
   - Это все, о чем я прошу. Пожалуйста.
   Алессио помахал кулачком у самого лица Меквеля. Художник потерся щекой  о
крошечные  изящные  пальчики   и   позволил   себе   один-единственный   раз
расслабиться и почувствовать  всю  горечь  от  осознания  того,  что,  когда
Алессио исполнится пять, его уже не будет.
   - Хорошо, - тихо ответил он, - я постараюсь.

   .., когда я выйду отсюда, все еще будет весна? Если я вообще когда-нибудь
выйду отсюда. Он дал мне лампу и свечу, чтобы разогнать  темноту,  дал  воду
для питья и деревья за окном, но фитиль не пахнет, сгорая, вода безвкусна, и
листья деревьев не шуршат от ветра. Даже он не смог нарисовать ветер...
   Будет ли все еще весна?  Та  же  весна?  Или  пройдет  год,  десять  лет,
двадцать...
   Почему  он  не  мог  просто  забрать  жизнь  моего  ребенка,  зачем   ему
понадобилось выкрасть меня из жизни? Он же мог забрать эту жизнь у меня  под
сердцем, не отнимая у меня мира с  его  весной,  запахами,  вкусом  и  живым
ветром...
   Освободит ли он меня, пока жив?
   Или он научился обманывать Смерть, так же как обманул Жизнь?

   Каждое лето все, кто мог себе  это  позволить,  бежали  от  жары  и  вони
Мейа-Суэрты. Кто ехал на восток, к морю, кто на север,  в  Монтес-Астраппас,
или на запад, в расположенный на высоком  холме  город  Гранидиа.  Некоторые
даже забирались далеко на юг, на побережье Шагарры, где  вдали  были  смутно
видны тза'абские пески. Но куда бы ни ехали богачи, мечтали они  все  только
об одном - о прохладном ветерке.
   Этим летом, несмотря на известия о новых  небольших  толчках  в  Кастейе,
добрая половина придворных отправилась на север. Ведь  по  дороге  на  север
можно было отдохнуть в Корассоне. Одни приезжали из любви к Мечелле, привозя
подарки для ее нового  чудесного  дома.  Другие  -  из  любопытства,  мечтая
взглянуть на памятник былому  могуществу  Серрано,  где  мужчины  до'Веррада
развлекались когда-то со своими любовницами.  Были  и  такие,  кто  приезжал
шпионить для Арриго, который не присоединился к своей семье в Корассоне.  Он
все еще не простил Мечелле эту покупку.
   Король Энрей был очень щедр, когда узнал о рождении первого внука. Но  он
дал точные указания насчет того,  как  надо  распорядиться  этими  деньгами.
Треть от внушительной суммы должна была пойти на образование, вторая треть -
на  строительство  долгожданного  детского  крыла  в  больнице  Мейа-Суэрты,
остальное получала сама  Мечелла.  Большую  часть  денег  она  потратила  на
покупку  Корассона.  Арриго,  который  оставался  в  Палассо,  чтобы   иметь
возможность сразу же заняться любым подвернувшимся делом, почти каждый  день
сталкивался с людьми, напоминавшими ему о необычайной щедрости короля Энрея.
Энергичный молодой санкто, представлявший школы  екклезии,  один  за  другим
предлагал планы постройки новых зданий и реконструкции старых. Советники  по
здравоохранению  и  общественным   работам   засыпали   его   архитектурными
проектами,  планами  и  сметами,  касающимися   больницы.   Дамы   -   члены
всевозможных благотворительных комитетов его матери -  присылали  письма,  в
которых говорилось о больнице, о школах и снова о больнице. И ни один из них
- ни санкто, ни советники, ни дамы - не забывал благословить короля Энрея  и
поблагодарить Арриго за то, что он дал жизнь такому замечательному ребенку и
женился на такой чудесной женщине, как Мечелла.
   - Я начинаю понимать, - сказал он однажды ночью Тасии, -  почему  женщины
недовольны, когда их считают всего лишь племенными  кобылами.  Меня  никогда
так не любили за мои собственные дела, как  любят  за  то,  что  я  оказался
хорошим жеребцом и сделал принцессе ребенка.
   То, что он сумел пошутить на эту тему, было для Тасии большим облегчением
и лишним признаком того, что она уже почти приручила его. Арриго  готов  бью
вернуться к ней. Он в ней нуждался. В течение зимы и  весны  они  постепенно
возобновили  отношения,  и  настроение  Арриго  так  же   постепенно   стало
улучшаться. Он  расслаблялся,  и  Тасия  с  удовлетворением  наблюдала,  как
разглаживаются морщины на его лице.
   Тасия и Арриго встречались не  каждую  ночь,  как  раньше,  во  время  их
двенадцатилетней связи. Но каждый  день  надежные  слуги  передавали  в  обе
стороны записки, содержащие все, - от событий дня  и  последних  сплетен  до
слов любви и желания. Иногда они встречались в ее городском доме, иногда она
проскальзывала в Палассо по черной лестнице. Дважды за это лето им удавалось
улизнуть в  Чассериайо  и  с  десяток  раз  -  в  Каса-Рекколто.  Почти  все
придворные покинули столицу, так что немногие могли увидеть их и  распускать
сплетни, но они все равно соблюдали осторожность.
   Друзья Арриго присылали ему письма из Корассона. От постоянного ремонта в
доме не продохнуть от пыли. Комнаты расчищают и обставляют заново.  Коссимио
и Гизелла до безумия любят своих пятерых внуков. Тересса с каждым  днем  все
хорошеет.  Алессио  быстро  растет.  Малдонно  теперь  прекрасный  наездник.
Гризеллу застали, когда она целовалась с  поваренком,  Лиссия  хохотала  как
безумная. Маленькая Риобира под руководством Лиссины  вышивает  подушки  для
гостиной. И дальше о Мечелле. Какая  она  любезная  хозяйка,  какая  любящая
мать, как она сияет от счастья в своем новом чудесном доме.
   Такие же тошнотворные письма получала и Тасия. Однажды ночью, лежа  рядом
с Арриго в его постели, она собралась с духом и сказала:
   - Знаешь, тебе надо поехать нанести им визит.
   - Хм-м? И куда же поехать?
   - В Корассон.
   Он заворчал и потянулся за стаканом вина, стоявшим  на  столике  рядом  с
кроватью.
   - Всего на несколько дней. Привези ей картину  или  гобелен  из  Палассо,
будь любящим мужем и отцом. А потом возвращайся ко мне.
   - Зачем мне так  далеко  тащиться  по  пыльной  дороге,  когда  лето  уже
кончается? И это было прекрасное лето, Тасия. Я  не  хочу  терять  несколько
летних дней в Корассоне.
   - Но ты должен поехать, иначе пойдут сплетни.
   - Пусть себе болтают. Мне теперь все равно.
   - Тебе пока не должно быть все равно. Послушай меня, карридо мейо.
   Она встала и зажгла свечу, чтобы видеть его лицо.
   - Своей работой после землетрясения ты доказал отцу, что можешь выполнять
его обязанности. Теперь, когда он так носится с Алессио, он будет только рад
отдать тебе власть, особенно после того, как ты все  лето  так  замечательно
трудился. Ему в этом году будет шестьдесят восемь, в таком возрасте  человек
уже готов уступить часть своей ноши и наслаждаться жизнью оставшиеся годы. А
ты, Арриго, предоставил ему возможность провести лето с внуками.
   - Если бы только и он так думал! Она осторожно вздохнула.
   - Хочешь, я расскажу тебе, как он думает? Коссимио обожает свою жену, для
него это признак истинной зрелости. Он  искренне  любил  Лиссину,  но  перед
твоей матерью преклоняется. Поэтому, пока власть еще не у тебя в руках...
   - ..я должен хранить нашу тайну и изображать влюбленного мужа.
   Он скорчил гримасу и откинулся на груду подушек.
   - А это значит, что я должен поехать в Корассон с визитом. А  после  того
как я получу власть? Что будет тогда, Тасия?
   - В будущем году Рафейо исполнится семнадцать.  Он  опередил  всех  своих
сверстников, и Премио фрато Дионисо учит  его  сам,  а  это  большая  честь.
Меквель долго не протянет, но нам нужно  только,  чтобы  он  дожил  до  того
момента, как Рафейо закончит учебу. То есть не более двух лет. А потом...
   - Дионисо, - пробормотал Арриго. - Он мне нравится.  Но  ему  уже  больше
сорока, слишком стар, чтобы стать Верховным иллюстратором, когда Меквель...
   Он отхлебнул вина.
   - Но как глава Фратос Дионисо имеет большой вес и может повлиять на выбор
следующего Верховного иллюстратора. А Рафейо его любимый ученик. Очень умно,
Тасия.
   Она скромно улыбнулась.
   - Я тоже так думала, Арриго, и я рада, что ты согласен со мной.  Когда  у
тебя будут официальные полномочия да еще дружба с Дионисо и Рафейо -  Премио
Фрато и Верховным иллюстратором, - ты сможешь творить чудеса!
   - Но только через два года, - напомнил он ей. - А как к  этому  отнесется
Мечелла?
   - По-моему, она ясно показала своей  покупкой  Корассона,  что  не  хочет
приспосабливаться.
   - Люди боготворят ее. Они не одобрят, если я открыто восстановлю  тебя  в
должности. Эйха, да и она тоже!
   - А ты думаешь, мне нравится, когда ты с ней? Но ты должен сделать ей еще
одного ребенка, Арриго. Дети отвлекут ее.
   - Я бы предпочел сделать ребенка тебе.
   Он на ощупь попытался поставить  стакан  где-то  у  себя  за  спиной,  но
промахнулся. Не обратив внимания на звон разбитого стекла, он продолжал:
   - Сделаем его сегодня, а, Тасия? Давай заведем ребенка!
   - О Арриго, если бы только!
   - Сегодня мы сможем, каррида, - пробормотал он, сжимая ее в  объятиях.  -
Мы с тобой женаты, мы ведь давно могли бы пожениться. Мы молоды, любим  друг
друга, готовы сделать дюжину детей, и первого из них - сегодня!
   - О Арриго...

***

   Дионисо оглядел свой маленький  класс,  радуясь,  что  юноши  внимательно
слушают его даже в такую жару. Они знали, это  великая  честь  -  учиться  у
него. Какой же благоговейный страх они испытали бы, если б  узнали,  кто  их
учитель на самом деле! Он спрятал улыбку.
   Рафейо оправдывал все ожидания. Арриано, менее  талантливый  мальчик,  на
два   года   моложе   Рафейо,   демонстрировал   возросшую   уверенность   и
соответствующий уровень понимания. Гутьеррин и Теодор  тоже  были  неглупыми
ребятами,  но  польза  от  них  состояла  скорее   в   семейных   связях   с
высокопоставленными Вьехос  Фратос,  чем  в  их  собственных  художественных
способностях.
   Дионисо хотелось, конечно, иметь такого эстудо, который мог бы сравниться
талантом с Рафейо, но приходилось работать с тем, что есть.
   Сейчас у них была лекция, а не практическое занятие. Убедившись, что  все
необходимое лежит перед ним на столе, Дионисо налил  себе  стакан  холодного
лимонада и начал:
   - Нарисовать за день то,  что  проживет  века,  -  таков  закон  создания
фрески. Займемся техникой ее  исполнения.  Прежде  всего  нужно  облечься  в
покровы Энтузиазма, Благоговения, Послушания и Постоянства...
   Он улыбнулся и сделал паузу.
   - Проще  говоря,  одеваться  надо  во  что-нибудь  такое,  что  не  жалко
испортить, - первый этап этого процесса очень, грязный.
   Он начал объяснять, как следует смачивать  стену  водой  и  покрывать  ее
особой грубой штукатуркой - две части песка и одна часть извести.
   - Серрано, - добавил он с презрительной усмешкой, немедленно отразившейся
на лицах всех эстудос, - обычно  нанимали  для  этого  каменщиков.  Вонь  от
извести раздражала их нежные носы. Но мы  не  такие  неженки  и  всю  работу
делаем сами от начала до конца. Рисунок фрески должен быть выполнен заранее.
С помощью маленькой иголки линии рисунка переносятся на штукатурку.
   Он продемонстрировал золотую иглу, которую Сааведра когда-то дала ему как
раз для этой цели, потом спрятал  ее  обратно  в  чехол  и  поднял  мешок  с
угольной пылью.
   - Сначала накладывается свежая штукатурка в таком  объеме,  чтобы  успеть
закончить работу за день, потом на нее переносится контур рисунка,  а  затем
поверх бумаги надо слегка ударить мешком, Когда вы отдерете рисунок, контуры
фрески будут отпечатаны черными точками на свежей штукатурке.  Теперь  важно
только время. Закончить надо до того, как высохнет штукатурка, чтобы  краски
были связаны с известью. У вас будет примерно шесть часов.
   Арриано громко застонал. Он был уже достаточно взрослым, чтобы  понимать,
как быстро пройдут эти часы. Те, что помоложе, покосились на него.  Они  все
еще считали самих себя неутомимыми, непогрешимыми и непобедимыми.
   - Для более  грубой  работы  пользуются  кистями,  сделанными  из  свиной
щетины. Для более тонкой - из меха медведя, соболя  или  даже  котика,  хотя
котиковый мех из Фризмарка и Ветии в последнее время здорово подорожал.
   Дионисо показал всем образцы каждой кисти.
   - Лучше всего использовать минеральные краски, такие,  как  охра,  жженая
кость, ляпис лазурь, разведенные водой. Избегайте свинцовых белил.  Серрано,
- он снова ухмыльнулся, - в  свое  время  использовали  их  для  изображений
Матери и Сына. Смешанные с известью, белила почернели,  и  пеленки  Младенца
выглядели так, будто он пачкал их не меньше месяца.
   - Как это похоже на живопись Серрано, - пробормотал Рафейо.  -  Все-то  у
них так или иначе оказывается дерьмом.
   Дионисо  ухмыльнулся,  наблюдая  как  смеются  ученики,  потом   постучал
костяшками пальцев по столу, призывая их к вниманию.
   - Остальное вы найдете в  учебниках.  Там  собраны  рецепты,  технические
указания и все такое прочее. Через три дня вы  должны  принести  мне  эскизы
росписи восстановленных кастейских  санктий.  Авторы  эскизов,  которые  мне
понравятся, смогут принять участие  в  выполнении  этого  важного  заказа  и
написать свои фрески на стене какой-нибудь провинциальной санктии.
   - И через много лет, - сказал Арриано, искоса  поглядывая  на  Рафейо,  -
люди будут совершать паломничество к этой стене и говорить: "Ах, каким  надо
быть гением, чтобы уже в шестнадцать лет создавать такие шедевры!"
   Рафейо  состроил  ему  рожу.  Ничего  страшного  не  случилось  -  будучи
соперниками, мальчики оставались друзьями.
   - Ни одна стена, - провозгласил Рафейо, - удостоенная росписи  Грихальва,
не  может  быть  незначительной.  Даже  стена,  которую  расписывал  Арриано
Грихальва!
   Улыбаясь, Дионисо отпустил свою маленькую  группу  обдумывать  композиции
будущих фресок. Когда они разошлись, он  взобрался  по  лестнице  наверх,  в
апартаменты Премио  Фрато,  приговаривая,  что  глупо  думать,  будто  число
ступеней увеличивается с каждым днем. Он подвижен,  как  и  раньше,  суставы
болят не больше, чем они должны болеть в его возрасте, пальцы все еще сильны
и уверенны, ум так же ясен, как это было всегда.
   И все же... И все же его тело стареет с каждым днем. Он уселся в  большое
мягкое кресло у окна, грея на солнце  старые  кости,  и  попытался  прогнать
преследующие его страшные воспоминания.
   Стать  старым..,  ощущать  боль  во  всех  членах,  видеть   свои   руки,
скрюченные, как корни деревьев.., знать, что чувства потеряли былую остроту,
а ум - присущую ему гибкость.., что ты потерял и здоровье, и силу...
   Нет. На  этот  раз  нет.  Дионисо  из  хорошего  рода.  Он  здоровый.  Он
долгожитель - для иллюстраторов.
   И есть еще Рафейо. Он здесь, рядом, стоит лишь руку протянуть,  он  легко
доступен для магии и кистей. На этот раз не будет того ужаса, который  выпал
на долго Матейо и Домаоса, изгнанного из Тайра-Вирте, не имевшего в пределах
досягаемости ни одного сильного молодого Грихальвы...
   Но он помнил их, помнил их боль, ужас, одиночество, отчаяние!.. И  сейчас
испытывал такую физическую муку, как будто все картины,  написанные  им  при
помощи крови за эти более чем  три  сотни  лет,  кто-то  протыкал  иглами  и
прижигал огнем свечи.
   Эйха, глупость какая! Только картины, написанные Дионисо, могут повредить
ему. Остальные - лишь мертвые краски на мертвых  полотнах,  созданных  давно
умершими людьми. Только это тело, эта кровь имели власть над ним.
   Это напомнило ему еще об одной необходимой вещи. Надо  было  в  ближайшее
время составить список всех магических картин, которые  Рафейо  написал  или
успеет написать за отпущенное ему время. Нельзя пропустить  ни  одной  капли
его сущности, будь это холст, рисунок на бумаге, фреска или даже каракули  в
блокноте. Он не хочет, чтобы в будущем его ждал болезненный сюрприз.  Чиева,
как это трудно - жить вечно!

***

   Кабрал отступил от мольберта и нахмурился. Мечелла на  секунду  перестала
напевать Алессио песенку и взглянула  на  художника.  Увидев  выражение  его
лица, она состроила уморительную гримасу, передразнивая его, и рассмеялась.
   - Какое ужасное лицо! Улыбнись сейчас же, ты напугаешь ребенка!
   - Я недостаточно хорош, - тихо промолвил Кабрал. -  Я  не  должен  писать
это,  мне  не  хватает  мастерства.  Попросите  Дионисо  или  Северина,  они
настоящие иллюстраторы...