- Обе иконы чем-то пахли. Это был не обычный запах  дерева  или  масляных
красок, а что-то совсем другое. Дионисо довольно улыбнулся.
   - У тебя чуткий нос. Это была вербена. Магический  запах.  Я  втер  ее  в
дерево с обеих сторон, перед тем как начать работу. Рафейо  опять  помолчал.
Наконец он смиренно произнес:
   - Все это гораздо сложнее, чем я мог подозревать.
   - Но ты подозревал! Это хоть  и  слабое,  но  оправдание  для  Грихальва,
который до конфирматтио не знал и крупинки правды.
   - А велика ли эта скрытая правда?
   - Больше, чем все мы можем себе представить.
   Рафейо благоговейно вздохнул.
   - Выходит, мы, Грихальва, сильнее всех в мире!
   Ну  вот,  он  ожидал  такой  реакции.  Сам  ее  добивался.  Все   молодые
иллюстраторы говорят то же самое,  когда  впервые  сталкиваются  с  реальной
магией. За много лет Дионисо успел понять, что  ответ,  который  они  всегда
получают, - правильный. И он провозгласил его, стараясь выглядеть как  можно
торжественнее:
   - Мы используем эту силу, чтобы служить до'Веррада, защитившим чи'патрос,
когда нас чуть не изгнали. Они спасли нам жизнь, когда народ, обезумевший от
страха перед нерро лингвой, мог бы перебить нас всех до одного.
   - Но если бы мы захотели, мы могли бы быть...
   - Нет, - жестко сказал Дионисо, - никогда.
   Он сознательно отринул память о Раймоне, Иль-Адибе и той ночи, когда  сам
не только думал так же, но и разрабатывал конкретный план - тогда он еще  не
знал, что все не так просто.
   - Но почему? - вскричал Рафейо.
   - В нас течет тза'абская кровь. Чи'патрос находятся в  худшем  положении,
чем последний крестьянин на самой бедной ферме Тайра-Вирте. Нам  никогда  не
очиститься от этой крови - так учит екклезия.
   - Но вы же в это не верите!
   - Конечно, нет! Но другие-то верят.  Попробуй  кто-нибудь  из  нас  взять
власть - и мы погибли! Даже если сотни Вьехос Фратос напишут тысячи икон, им
все равно не повлиять на  тех,  кто  будет  нам  противостоять.  Поэтому  мы
используем силу, которой владеем, и никогда  не  пытаемся  добиться  власти,
которая все равно никогда не будет нашей.
   - Но...
   - Мы - часть Тайра-Вирте, но нам никогда не стать здесь полностью своими.
   Рафейо кусал губы, потом взорвался:
   - И все это из-за косности екклезии...
   - Из-за всего этого глупо даже пробовать.
   Будучи одним из муалимов в Палассо  Грихальва,  он  вбивал  сию  мысль  в
головы своим юным питомцам. Это была не просто мудрая  политика,  не  просто
очевидный факт - он боялся, что однажды какой-нибудь Неоссо Иррадо преступит
правила даже в большей  степени,  чем  он  сам,  и  таким  образом  приведет
Грихальва к гибели.
   - Теперь что касается Великого герцога, - продолжал он просвещать Рафейо,
- настоящего властителя в Тайра-Вирте. У него целая армия советников, но тем
не менее он должен сам просматривать все конторские книги, чтобы  знать,  не
обманывают ли его. Его дом заполнен придворными интриганами, и за всеми ними
надо пристально следить. Он должен  заботиться  о  том,  чтобы  не  потерять
власть и богатство, а по возможности преумножать и то, и другое. Он  женится
по указке и всю жизнь вынужден подчиняться самым строгим правилам.
   Дионисо умолк, стараясь скрыть улыбку, потому что Рафейо явно  представил
себя в роли Великого герцога Тайра-Вирте. Судя по выражению его лица, он был
сейчас прикован к огромной бухгалтерской  книге,  за  спиной  его  прятались
двадцать баронов с огромными ножами, а женат он был на  одной  из  кошмарных
дочерей делла Марей.
   Глаза Рафейо стали огромными от ужаса.
   - Но тогда мне не придется рисовать!
   - Не часто.
   - Гораздо лучше быть одним из нас!
   - Я всегда так думал, - сухо  сказал  Дионисо.  -  Иллюстратор  Грихальва
всегда в большем почете у Великих  герцогов,  чем  простой  дворянин.  Семья
заботится о доходах, снабжая нас всем необходимым. В Палассо Грихальва живем
мы и только мы. Ты женишься, на ком захочешь, или вовсе не  женишься  -  это
твой выбор. Наше поведение не стало смешным притворством, призванным  скрыть
вульгарность и распущенность под маской утонченных манер или манерности, как
это принято в обществе, у нас сохранилось  главное  -  чувство  собственного
достоинства. Что же касается власти... - Он улыбнулся. -  Мы  вольны  делать
то, к чему призывает нас наша кровь: писать!
   - А это самая сильная власть, - согласился Рафейо.  -  Но  разве  вам  не
надоедает писать то, что велит вам дон Арриго?
   - Это часть нашей службы и нашего долга. Ты потом сам поймешь  и  оценишь
возможности, которые  перед  тобой  открываются.  Кроме  того,  хотя  мне  и
приказали  написать  эти  иконы  и  к  каждой   предъявлялись   определенные
требования, все же создал их я.  В  нашей  работе  есть  свои  удовольствия,
Рафейо. Можно вложить в указанную форму часть  своего  таланта.  Дара,  свое
видение, можно сделать шедевр даже из обычного "Рождения" или "Венчания".
   Вскоре Рафейо ушел. Ему было над чем подумать. Дионисо допил чай, лег  на
койку, милосердно устроенную в виде мягкой колыбели, и заснул улыбаясь.

Глава 40

   Новый, 1263 год начался обычными празднествами, от которых Мечелла  была,
к счастью, освобождена. Всю зиму она чувствовала себя такой больной и вялой,
что  Арриго  стал  опасаться  за  ребенка.  Приезжали  знаменитые   доктора,
кудахтали как куры и, констатируя, что всему виной тяжелая беременность, - а
может, и погода, - предъявляли счета.
   С приближением весны Мечелле стало полегче -  чем  больше  становился  ее
живот, тем лучше она себя чувствовала. Растолстела так  сильно,  что  начали
поговаривать о двойне.  К  тому  же  она  оказалась  столь  энергичной,  что
вызвалась  участвовать  в  подготовке  детской  программы  своего   любимого
праздника, Астравенты.
   Первым вкладом Мечеллы в религиозную и культурную жизнь  Тайра-Вирте,  не
считая, конечно, ее редких появлений на  людях,  стало  небольшое  изменение
обряда праздника в соответствии с гхийасскими обычаями.  Вместо  того  чтобы
просто раздавать маленькие зеркальца, которыми  полагалось  ловить  падающие
звезды во время праздника, их спрятали в парке  Палассо,  предоставив  детям
возможность заняться их поисками. Дворецкий Мечеллы с энтузиазмом  воспринял
эту идею, но в отсутствие госпожи тяжело вздыхал, представляя себе  расходы,
которые понесет лично она, - не на  особые  зеркальца,  а  на  приведение  в
порядок парка.
   Нововведение  имело  огромный  успех.  Когда  закат  возвестил  о  начале
праздника и родителям  было  подано  угощение  -  сидр  и  печенье  в  форме
звездочек, сотни маленьких детей, со смехом  носясь  среди  цветов  и  живых
изгородей парка, уже искали свои призы - маленькие зеркальца с  деревянными,
украшенными лентами ручками. Зажав их в  грязных  кулачках,  дети  бежали  к
фонтану, где Мечелла завязывала ленточки на сотнях маленьких ручек. Ерзавшим
от нетерпения в ожидании "звездного дождя" детям раздавали сладости.
   Настала ночь, и, как всегда в это время года, с  неба  ливнем  посыпались
крохотные искорки. Все зеркала разом  повернулись  вверх,  стараясь  поймать
крохотное  пятнышко  света.  Стены  Палассо  дрожали  от  радостных  криков,
сопровождавших каждую удачную попытку. Один за другим  появлялись  родители,
находили и долго успокаивали счастливых, липких от конфет  детей,  поймавших
свои звездочки. Мечелла стояла на ступенях лестницы,  многочисленные  добрые
граждане Мейа-Суэрты благодарили ее и кланялись на прощание, а она улыбалась
в ответ.
   Вдруг она заметила маленькую девочку, которая брела позади всех и  горько
плакала. Мать тщетно пыталась утешить  ее.  Мечелла  покинула  свой  пост  и
тяжело опустилась на колени рядом с ребенком - огромный живот мешал ей.  Она
легонько сжала маленькую липкую ручку с привязанным к ней зеркальцем.
   - Что случилось, меннина?
   - Ничего не поймала, -  всхлипнула  девочка.  Смущенная  мать  попыталась
увести ребенка, но Мечелла, улыбаясь, покачала головой.
   - Ты, наверное, моргнула, - сказала она девочке, -  и  не  заметила  свою
звезду. Давай попробуем найти ее.
   Она стала вертеть зеркальце из стороны в сторону, свободной рукой  в  это
время незаметно отрывая маленькую тза'абскую стеклянную  бусинку  от  своего
расшитого блестками платья.
   Девочка послушно уставилась в зеркало, потом захныкала:
   - Здесь ее нет!
   - Может, надо вот так повернуть... О! Вот она! Мечелла притворилась,  что
вынимает сверкающую бусинку из волос девочки.
   - Понятно теперь, почему ты не видела ее!
   - Мама, мама! Моя звездочка!
   - Ты знаешь, что я думаю? - Мечелла вложила "звездочку" в руку ребенка. -
Ей стало так одиноко в темном  ночном  небе,  что  когда  она  увидела  твои
прекрасные темные кудри, то решила жить там, а не в каком-то старом зеркале.
   Зажав в руке свое сокровище, девочка  побежала  показывать  его  друзьям.
Мечелла, тяжело дыша, поднялась с колен и улыбнулась молодой матери.
   - Граццо миллио. Донья, - прошептала женщина. - Тысяча благодарностей!
   Она присела в глубоком реверансе, а затем устремилась вдогонку за дочкой.
   Когда дети и их родители ушли, настало время официального бала. В  других
уголках страны праздник завершится не только танцами. Астравента -  праздник
Зарождения, а звездный ветер символизирует дар жизни.  Скоро  будет  сыграно
много свадеб, потому что в эту - единственную в году - ночь  даже  неженатым
парочкам разрешается "искать упавшие звезды" на любой поляне или  опушке,  а
дети, зачатые в ночь "звездного ветра", считаются благословением свыше. Брат
Мечеллы, Энрей, говорил ей как-то, что этот праздник - всего лишь оправдание
для незаконной любви, но  Мечелла  предпочитала  думать  иначе.  Она  верила
чудесной легенде о том, что упавшая звезда в эту ночь может найти убежище  в
лоне какой-нибудь женщины, и поэтому дети, зачатые в Астравенту, будут иметь
необыкновенные души.
   Что бы там ни случилось с придворными после бала,  в  Палассо  Веррада  в
этот вечер была заметна лишь утонченная сторона праздника. Толпы придворных,
одетых в  черные  костюмы,  украшенные  множеством  блесток  из  хрусталя  и
бриллиантов, создавали впечатление, будто сами созвездия спустились с  неба,
чтобы потанцевать.
   Мечелла любила танцы и очень расстроилась из-за  своей  тяжелой  поступи.
Она намеревалась просидеть на диванчике  до  самой  полуночи,  когда  звезды
фейерверков вернут в ночное небо то, что ночь так щедро  отдала.  Но  Арриго
настоял на своем - она должна танцевать с  ним.  Мечелла  уверяла  его,  что
будет выглядеть нелепо, он лишь смеялся в ответ. Когда он  бережно  закружил
ее в  танце,  она  внезапно  почувствовала  себя  легкой  как  перышко.  Она
танцевала с Арриго,  с  его  отцом,  со  многими  важными  придворными  и  с
командиром шагаррского полка. Наконец, усталая и счастливая, она присела  на
тот  самый  заранее  облюбованный  диванчик,  чтобы  перевести  дух.  Арриго
исполнил свой долг,  потанцевав  с  другими  дамами,  принес  жене  холодный
напиток и, нагнувшись, зашептал ей на ухо:
   - Видишь бриллианты Дирады до'Паленсиа? Они фальшивые.
   - Не может быть! - изумленно воскликнула она.
   - Клянусь! А еще я тебе клянусь, что дыхание графини до'Брасина и  лошадь
убьет. Но хуже всех сестра барона до'Эсквита. Она четыре раза наступила  мне
на ногу. Какой бы неуклюжей ты ни была, моя радость, по крайней мере на ноги
мне ты не наступаешь! Она захихикала.
   - Арриго, ты ужасный сплетник.
   - Но  самое  любопытное  я  оставил  напоследок.  Я  думаю,  ты  заметила
эффектную фигуру Сандары до'Нахерра? Так вот,  на  ней  железный  корсет,  а
груди - ватные!
   - Ну, это тебе было бы трудно не заметить.  Она  прижималась  к  тебе  во
время каждого танца!
   - Мечелла! - с укором  сказал  он,  передразнивая  ее  интонацию,  и  оба
рассмеялись.
   И тут по толпе прошел ропот. Уголком глаза Мечелла увидела,  как  дирижер
поспешно взмахнул палочкой  и  оркестр  заиграл  живую  и  веселую  мелодию.
Танцующие пары вернулись на паркет, но все  глаза  были  направлены  в  одну
сторону, их будто магнитом притягивала дверь залы.
   Среди танцоров Мечелла заметила изящную женщину в сопровождении  высокого
привлекательного мужчины. Эта пара двигалась по  направлению  к  Коссимио  и
Гизелле. Черный плащ мужчины был усыпан  блестками,  будто  звездный  ливень
застал его на улице. Женщина сверкала еще ярче, ее звезды, упав, сложились в
бриллиантовое  ожерелье.  Искристые  камни   -   несомненно,   настоящие   -
рассыпались по обнаженным плечам и шее и украсили высокую грудь,  прекрасную
без всяких подкладок. Тонкая талия тоже не  была  стянута  корсетом.  Черные
блестящие волосы, собранные в высокую прическу, не нуждались  в  украшениях.
Слабая улыбка на розовых губах  казалась  вызывающей  в  сочетании  с  резко
изогнутыми бровями. Темные глаза не смотрели  ни  на  кого,  кроме  Великого
герцога и герцогини, - таков этикет, но почему-то Мечелла  чувствовала,  что
женщина замечает выражение всех лиц в зале, включая ее собственное.
   Она взглянула на Арриго, собираясь узнать у него имя женщины. И  тут  она
поняла.  Ответ  читался  у  него  в  глазах   -   испуганных,   восхищенных,
разгневанных,  светящихся  от  вспыхнувшего  желания.   Мечелла   с   трудом
сдерживала слезы. Как мог он разрешить этой женщине вернуться ко  двору?  Но
когда она  увидела,  как  Арриго,  всегда  такой  красноречивый,  мучительно
подбирает слова, ее сердце смягчилось. Это не его вина. Он не знал.  Мечелла
пришла в ярость от самонадеянности надменной Грихальва и ее дурных манер.
   - Я вижу, приехали граф и графиня до'Альва,  -  сказала  Мечелла  мягким,
спокойным голосом.
   Лицо Арриго теперь выражало благодарность и восхищение ее самообладанием.
   - Да, к  тому  же  так  поздно  -  еще  чуть-чуть,  и  это  выглядело  бы
оскорблением. Отец не любит, когда опаздывают, особенно на его приемы.  -  И
почти тут же добавил:
   - Хочешь, потанцуем, Челла?
   Она поняла, что Арриго предлагает ей путь к спасению, и была ему  за  это
благодарна. Кружиться в его объятиях, забыть о  жаждущих  сенсации  взглядах
придворных, отсрочить неизбежную встречу...
   Нет, она будет сидеть здесь и ждать, пока эта женщина проявит свою подлую
сущность и весь мир увидит, как она подойдет к Мечелле,  чтобы  пробормотать
ничтожные оправдания своему позднему  появлению.  Мечелла  сбросила  с  плеч
расшитую хрустальными капельками шаль,  открыв  взорам  присутствующих  свои
полные груди и бриллианты, и улыбнулась мужу:
   - Ты будешь держать меня на руках!
   - Отец  ставил  Лиссию  себе  на  сапоги,  когда  учил  ее  танцевать,  -
усмехнулся Арриго. - Я мог бы сделать то же самое с тобой, но...
   - Но пальцы, сломанные сестрой до'Эсквита, превратятся в лепешку.
   И когда Тасия, графиня до'Альва, под взглядами всего двора подошла к ним,
чтобы засвидетельствовать свое почтение, они все еще  смеялись.  Собственно,
смотреть было  не  на  что.  Реверанс,  несколько  слов,  которых  никто  не
расслышал, милостиво улыбающаяся  Мечелла,  сдержанный  Арриго,  прекрасная,
холодная Тасия. И. более ничего.
   Однако все заметили, как Великая герцогиня Гизелла тихонько  вздохнула  и
закрыла глаза, что было истолковано как короткая  благодарственная  молитва.
Баронесса Лиссина до'Дрегец, бывшая любовница Коссимио, прошептала что-то на
ухо своему кузену Меквелю, и в  следующее  мгновение  Верховный  иллюстратор
кружил в танце с Тасией. Великий герцог ничего не заметил, занятый беседой с
графом до'Альва.
   Всех  постигло  грандиозное  разочарование.  Встреча,  которую  с   таким
нетерпением ожидали, состоялась,  но  фейерверк  в  полночь  так  и  остался
единственным развлечением.
   На следующий день в  доме  до'Альва,  расположенном  в  новом  престижном
районе Мейа-Суэрты, Тасия принимала посетителей. Гости пришли поздравить  ее
с бракосочетанием, но для большинства из них это было лишь поводом. На самом
деле им хотелось обсудить события предыдущего вечера. Граф Карло около  часа
провел в ее приемной, исполняя обязанности хозяина дома. Лиссина, много  лет
назад побывавшая в подобной ситуации, проявила доброту, приехав раньше  всех
и уйдя последней, чтобы помочь Тасии отражать словесные  выпады.  Она  также
рассказывала  всем  и  каждому,  что  отныне  Тасия  будет  принята  во  все
благотворительные комитеты, попечителями  которых  являются  она  и  Великая
герцогиня. Ничто не может заставить сплетников  замолчать  так  убедительно,
как имя Гизеллы.
   Но Тасии не нужны были помощники, чтобы еще раз  разочаровать  всех,  кто
пришел  посмеяться  над  ее  несчастьем.  К  вечеру   половина   Мейа-Суэрты
облегченно вздохнула вслед за Великой герцогиней. Другая половина  вздохнула
разочарованно.
   На публике Тасия вела себя безукоризненно.  Как  всегда  элегантная,  она
была образцом выдержки и достоинства. Но вечером, оставшись одна в той самой
комнате, где они разговаривали с Рафейо, она нервно ходила из угла  в  угол,
плакала и проклинала то Арриго, то его бледную беременную жену.
   - Канна! - выкрикивала она. - Собака! Безмозглая идиотка! Как  смеет  эта
глупая корова так улыбаться мне!
   Она швырнула в угол серебряную коробку конфет, но та лишь глухо ударилась
о толстый ковер, не принеся Тасии желаемого удовлетворения.
   - А Арриго,  эта  опустившаяся  свинья!  Позолоченное  ведерко  для  вина
последовало за коробкой - и с тем же результатом.
   - Я сотру с его лица эту глупую улыбку, срежу кухонным  тесаком!  Наконец
она устало рухнула на диван. Глаза горели,  нос  распух,  голова,  казалось,
сейчас взорвется,  как  вчерашние  фейерверки.  Через  некоторое  время  она
поднялась и пошла наверх, чтобы собрать кое-какие мелочи. Под этим предлогом
она и выбралась сюда, в свой старый дом. Зеркало отразило  лицо  со  следами
слез и печатью прожитых лет, впрочем, все это можно было легко  исправить  с
помощью косметики, стоявшей тут же, на туалетном столике.
   - Вот истинная Грихальва! - горько сказала она своему отражению. - Краски
становятся волшебными в наших ловких руках!
   Но Рафейо еще так не скоро выучит все секреты магии  Грихальва  и  сможет
принести ей какую-то пользу. А до тех пор она предоставлена самой себе.
   Тяжелый хрустальный флакон  с  духами  врезался  в  зеркало,  принеся  ей
наконец долгожданное облегчение.

***

   Через  несколько  дней  после  Фуэги  Весперры  родилась  донья   Тересса
до'Веррада. Тяжелая беременность закончилась неожиданно легкими родами,  как
будто ребенок спешил извиниться за причиненные страдания.
   Несмотря на сожаление, что родился не мальчик, Арриго был очарован  своей
крохотной светловолосой дочуркой. В тот вечер, когда он  стоял  на  балконе,
объявляя о рождении дочери, восторженные крики толпы звучали у него  в  ушах
сладкой музыкой. Через десять дней, когда мать с ребенком  впервые  посетили
Катедрль Имагос Брийантос, обитатели Мейа-Суэрты,  собравшись,  кричали  еще
громче.
   Палассо Веррада был  завален  подарками.  Целые  оранжереи  цветов,  горы
всевозможных фруктов, детская одежда и  книги,  которых  хватило  бы,  чтобы
одеть пару провинций и открыть не одну библиотеку, гора  игрушек  -  подарки
занимали сначала одну,  затем  две,  три  и  четыре  комнаты.  Их  присылали
иностранные правители, дарили придворные  и  знать,  купцы,  послы,  гильдии
ремесленников, простой народ из всех уголков Тайра-Вирте. Одно лишь омрачало
всеобщую радость - Верховный иллюстратор Меквепь заболел и не  мог  написать
"Рождение Терессы". Эту задачу Арриго лично возложил на Дионисо Грихальва, и
портрет, вышедший из-под  его  кисти,  оказался  настоящим  шедевром.  Чтобы
завершить работу, за дело взялась армия копиистов  -  надо  было  размножить
портрет и разослать в другие государства  правителям  и  сановникам  высоких
рангов.
   Первым смелым шагом Мечеллы после  священной  церемонии  стало  посещение
больного Меквеля  в  Па