ахихикал а потом  громко  рассмеялся  вместе  с
Рафейо и Северином, который уже успел вернуться с пяльцами.
   - Бассда! - заворчал Дионисо, притворяясь  рассерженным.  -  Разве  может
человек работать в таком гаме?
   Грихальва были единственными, кто издавал хоть какие-то звуки. Все вокруг
вытянули шеи, пытаясь рассмотреть, чем  занят  иллюстратор.  Те,  кто  сидел
достаточно  близко,  чтобы  наблюдать  преображение   простой   скатерти   в
произведение искусства, шепотом рассказывали об  этом  тем,  кому  видно  не
было.
   Наконец  Дионисо  отступил  назад.  Несколько  мгновений  он   придирчиво
осматривал свою картину,  прибавляя  там  и  сям  незаметные  штрихи,  затем
подписал ее. Резким движением он сорвал  скатерть  со  стола  и  показал  ее
людям. Раздались громкие восклицания, вскоре перешедшие  в  аплодисменты,  -
все вокруг узнавали себя. Всего несколькими штрихами Дионисо удалось живо  и
точно изобразить комнату и всех, кто в ней находился,  так,  как  может  это
сделать только настоящий мастер Грихальва.
   Кабрал поклонился хозяину.
   - Надеюсь, это покроет ваши расходы?  -  спросил  он,  и  Северин  оценил
каламбур - скатерть, покрывающая расходы.
   У хозяина явно голова  закружилась  от  восторга:  у  него  теперь  будет
подлинный Грихальва - картина, написанная в его ресторане на его собственной
скатерти! К тому же он прекрасно понимал, что стоит такая картина по крайней
мере  вдвое  дороже,  чем  целый  ящик  самого   лучшего   вина.   Бессвязно
поблагодарив иллюстраторов, хозяин приказал официанту  принести  им  бутылку
того же вина.
   Северин приложил пяльцы  к  рисунку.  Их  хватило  бы  лишь  на  четверть
картины.
   - Тут нужна рама от кровати, - заключил он.  -  Зачем  было  рисовать  их
всех, Дионисо?
   - Дионисо? - Хозяин уставился на подпись. - А тут написано...
   - Я знаю.
   Дионисо отдал ему скатерть и  подошел  к  молодой  паре.  Муж  попытался,
заикаясь, протестовать, жена обеими руками сжала руку Дионисо, от волнения у
нее просто не было  слов,  но  глаза  выражали  безграничную  благодарность.
Улыбнувшись ей, иллюстратор сказал:
   - Вы оказали мне сегодня большую услугу, так что я - ваш должник.
   Дионисо бережно высвободил пальцы и  взял  с  ближайшего  столика  чистую
салфетку. Расстелив ее  на  столе,  он  набросал  углем  портрет  испуганной
парочки. С салфетки глядели  молодожены,  которыми  иллюстраторы  любовались
весь вечер те же светящиеся от счастья лица, то же взаимное обожание.
   - Окажите мне честь принять  это,  -  попросил  Дионисо,  закончив.  -  К
сожалению, меня не будет в Диеттро-Марейе, когда родится ваш ребенок, и я не
смогу написать  его,  хотя  рисовать  ребенка  таких  красивых  родителей  -
истинное наслаждение. Пожалуйста,  разрешите  подарить  вам  этот  маленький
сувенир в знак моих надежд на  ваше  счастье  вместе  с  пожеланиями  родить
здорового, крепкого сына.
   Северин взял у него салфетку.
   - Вот теперь подходит!
   Он расстелил рисунок поверх внутреннего деревянного  круга,  приладил  на
место внешний, затянул медный винт и протянул девушке пяльцы. Она  взяла  их
дрожащей рукой.
   - Подписано Дионисо Грихальва, значит, это личный  подарок.  Вы  в  самом
деле не можете не принять его, - весело  добавил  Северин.  -  Он  умрет  от
стыда, если вы откажетесь.
   Молодой муж взял себя в руки и сказал с достоинством:
   - Мастер Дионисо, если наш ребенок будет мальчиком, мы назовем его в вашу
честь. Мы у вас в долгу.
   - Нет, нисколько, - возразил Кабрал.
   И, обращаясь уже ко всем присутствующим, он объяснил:
   - Вы были свидетелями одной из давних традиций Грихальва. Как-то вечером,
в 1123 году. Верховный иллюстратор Риобаро  обедал  в  хорошем  ресторане  -
таком, как этот. Вышло так, что каким-то  студентам  рядом  с  ним  случайно
подали чужой заказ.  -  Он  бросил  красноречивый  взгляд  на  пристыженного
официанта. - И они не  смогли  расплатиться.  Чтобы  не  обидеть  студентов,
Риобаро не стал платить деньгами,  вместо  этого  он  нарисовал  картину  на
скатерти и подарил ее хозяину ресторана. Она все еще украшает стену  там,  в
Кастейо Хоарра.
   - В Кастейо Гранидиа, - поправил его Дионисо. Уж он-то знал!
   - Да, в Кастейо Гранидиа, - согласился Кабрал,  глядя  на  Дионисо.  -  В
любом случае с тех самых пор, если кто из нас попадет в такую же ситуацию, в
память великого Риобаро делает так же, как и он, и подписывает  картину  его
именем.
   Дионисо поклонился покрасневшей от смущения женщине.
   - Так что, как видите, нарисовать вас - для меня большая честь. Благодарю
за предоставленную мне возможность. Эн верро, это я у вас в долгу.
   Потом, когда они пробирались через лабиринт улочек домой,  в  резиденцию,
оказалось, Рафейо был настолько пьян, что впал в сентиментальное настроение.
   - Эт-то было прекрасно, - повторял он,  цепляясь  за  плечо  Северина.  -
Прекрасно!
   - Мы знаем, - терпеливо ответил Кабрал.  -  Ты  нам  это  уже  много  раз
говорил.
   - Прек-ррасно, -  настаивал  Рафейо,  -  Даже  похоже  на  работу  самого
Риобаро!
   - По обычаю, - объяснил Дионисо, - мы стараемся использовать его стиль.
   - С-совсем как у него! - кивнул Рафейо.
   - Чертовски похоже, - согласился Кабрал. - Может, тени и  не  совсем  так
положены, но уж подпись - один к одному!
   Человек, когда-то называвший себя Риобаро, удивленно поднял брови.
   Рафейо поспешил на защиту.
   - Совсе-ем как у Риобар-ро-ооо...
   Северин оттолкнул мальчика от себя  и  удержал  на  расстоянии  вытянутой
руки, но слишком поздно. Изысканный обед из семи блюд вперемешку с  вином  и
домашней настойкой извергнулся на новые ботинки Северина.
   - Мердитто!
   Дионисо и Кабрал расхохотались. Рафейо  выскользнул  из  рук  Северина  и
растянулся во весь рост на булыжной мостовой. Поднимать его они предоставили
Северину - не пачкать же  всем  одежду,  нести  тоже  отказались.  Они  лишь
продолжали хохотать, когда Северин перекинул бесчувственного мальчика  через
плечо, как мешок с тряпками для бумажной фабрики,  и  тащил  его  все  шесть
кварталов до самой резиденции.
   Дионисо с сожалением отметил, что придется ему быть осторожным с крепкими
напитками, - Рафейо явно не переносил алкоголя.

Глава 39

   На еженедельном богослужении в огромном  Храме  Крови  и  Сердца  княгиня
Розилан появилась в тза'абском тюрбане,  и  Арриго  почувствовал,  что  дело
неладно. Но окончательно он в  этом  убедился,  когда  князь  Фелиссо  вслух
отметил, как идет его жене этот головной убор.
   Она тряхнула головой, и золотая кисточка на тюрбане весело заплясала.
   - Наверное, в Тайра-Вирте уже давно прошла мода на тза'абские штучки.  Но
для нас в Диеттро-Марейе все это еще внове.
   Она имела в  виду,  конечно  же,  что  в  связи  с  растущим  спросом  на
тза'абские  товары  монополия  Тайра-Вирте  стала   просто   оскорбительной.
Проповедь усилила  впечатление.  Санкто  звучным,  глубоким  голосом  прочел
притчу  о  крестьянине,  владельце  быка.  Бык  был  единственным  в  округе
производителем, и  крестьянин  требовал  за  его  услуги  непомерную  плату.
Однажды, в ночь на Фуэга Весперра - весенний  праздник  плодородия,  жадному
фермеру приснилась плачущая от отчаяния корова, у которой не  было  теленка.
Ее кроткие карие глаза были такими же, как у Пресвятой  Матери  на  иконе  в
деревенской церкви. С тех пор этот фермер бесплатно предоставлял своего быка
местным коровам.
   Это  была  обычная  проповедь,  служившая  иносказательным  сообщением  о
беременности важной особы,  -  королевский  бык-производитель  на  службе  у
нации, - и вполне могла быть  произнесена  в  честь  Арриго  и  Мечеллы.  Но
монополия крестьянина, огромные суммы, которые он требовал за своего быка до
произошедшей с ним чудесной перемены, - все это скорее напоминало намеки  со
стороны Фелиссо. Арриго слушал и злился.
   На случай, если он еще  не  понял,  за  обедом  прислуживали  все  девять
безобразных маленьких отпрысков делла Марей, как это  принято  у  тза'абцев,
когда  они  принимают  важных  гостей.  Все  они  были  одеты  в  одинаковые
тза'абские костюмы в  черную  и  красную  полоску,  длинные  узкие  носы  их
тза'абских  туфель  были   украшены   крошечными   тза'абскими   серебряными
колокольчиками.  Но  какой  бы  грубой  ни  была  эта  демонстрация,   слова
"тза'абский" никто не упоминал.
   Арриго вернулся к себе в комнату поздно, в голове у него все еще  звенели
назойливые колокольчики. Он сразу же позвал к себе Дионисо.
   - Рисуй свою икону, - приказал он. - Как хочешь, так и рисуй. Сам достань
его волосы и волосы княгини заодно. Можешь  втыкать  в  них  булавки,  чтобы
добыть кровь! Я хочу, чтобы ты принялся за это дело немедленно, иллюстратор.
   Дионисо поклонился нетерпеливому наследнику.  На  следующее  утро  Рафейо
"заблудился" около ванной комнаты князя.  В  тот  же  день  Северин  подарил
флакон духов (изготовленных сестрой Кабрала, Лейлой)  горничной  княгини,  с
которой он все время пребывания здесь не без  умысла  флиртовал.  Вечером  в
комнате Дионисо Рафейо извлек бутылочку княжеской мочи,  а  Северин  -  штук
двадцать длинных волосков из расчески княгини.
   На пятнадцатый, и последний, день своего визита, на  протяжении  которого
хозяева излучали доброжелательность, а слова "тза'абский"  и  "торговля"  ни
разу не произносились в одной фразе, - Арриго распрощался со своими кузенами
и подарил им сразу две иконы.
   На первой из них была изображена Розилан - изысканное великолепие  мягких
красок и тонкая работа кистью - в  образе  улыбающейся  Пресвятой  Матери  в
первые дни Ее беременности, окруженной девятью детьми. Разумеется,  у  детей
не было ничего общего с девятью безобразными  отпрысками  делла  Марей,  это
было бы ересью, не говоря уже об эстетической стороне вопроса.
   Пресвятая Мать сидела на  зеленой  весенней  траве  в  венке  из  голубых
розмаринов, вокруг Нее был залитый солнцем фруктовый сад, на заднем плане  -
сосны. На коленях Она держала корзину  со  сливами,  символ  плодородия.  Ее
улыбка была обращена к маленькому мальчику, держащему в руке еще одну  сливу
в знак того, что будущее Дитя будет мальчиком.
   Икона для Фелиссо выглядела по-другому. Юный Сын  был  изображен  в  виде
учителя в простых темных одеждах, сидящего  за  столом  в  келье,  озаренной
светом свечи. Голова Его склонилась над книгой, но взгляд направлен прямо  в
глаза смотрящему. Выражение лица явно говорило: "Вы здесь лишь потому, что я
на вас гляжу" - жутковатый прием искусства Грихальва. На  столе  стояли  две
белые вазы, наполненные цветами, и лежало спелое красное яблоко. Окно за Его
спиной было увито  плющом,  за  окном  простиралась  залитая  лунным  светом
тополиная аллея, сквозь которую просвечивала песчаная пустыня. Уже  за  один
этот контраст между золотым мерцанием  свечи  и  серебристым  лунным  светом
картину следовало считать шедевром. Но у иконы был  еще  и  второй,  скрытый
смысл, который Дионисо охотно разъяснил князю, едва  не  проглотившему  свои
зубы от восхищенного вдоха.
   - Светлейший князь, внутри кельи разлит ровный свет цивилизации.  Плющ  в
окне защищает его, как  верный  вассал.  Снаружи  лишь  неверный  свет  луны
озаряет холодную ночь неведения. Тополя и пустыня за ними обозначают  время,
безжалостно сокрушающее все за стенами кельи, но оно не  властно  над  Сыном
или Его Истинами, что и символизирует Яблоко познания.
   Дионисо не сказал князю, что эти символы имеют  и  другой  смысл,  а  обе
иконы - другое, особое предназначение.
   Фелиссо заявил, что велит повесить эту  икону  в  своей  спальне:  каждое
утро, глядя на нее, он будет вспоминать об обязанности цивилизованного князя
бороться за то, чтобы время и невежество но  были  властны  над  ним  и  его
людьми.
   Арриго улыбнулся, Дионисо поклонился, и гости из  Тайра-Вирте  отбыли  на
родину, но только после того, как Арриго  обещал  Фелиссо  в  следующий  раз
обязательно взять с собой свою очаровательную жену.
   - А жаль, что ее не было с нами в  этот  раз,  -  сказал  Северин,  когда
экипаж увозил их к гавани. - Все, что она должна была делать, это носить  не
тза'абские вещи, что повлияло бы на местную моду, и...
   Он вздрогнул, когда их транспортное средство, отнюдь не такое повое,  как
золоченый  экипаж,  в  котором  ехал  впереди  них  Арриго,  подпрыгнуло  на
очередном ухабе.
   - ..и дело в шляпе!
   - От женщин тоже бывает какая-то  польза,  -  беззаботно  сказал  Рафейо,
строя из себя опытного мужчину.
   Трое его компаньонов едва удержались от  улыбки.  Отсутствие  формального
договора очень беспокоило Кабрала, и он говорил об этом все время, пока  они
распаковывали пожитки Дионисо в отдельной  каюте,  полагающейся  Послу.  Дул
крепкий утренний ветер, и, хотя волны уже не на шутку  разыгрались,  капитан
был уверен, что их судно сумеет опередить надвигающийся шторм. Они  вышли  в
море меньше часа назад,  но  сильная  килевая  качка  заметно  осложняла  их
движение.  Молодость,  хорошая  мускулатура  и   сопротивляемость   болезням
удерживали на ногах троих юных Грихальва, но Дионисо, напротив, распластался
на своей койке, закрыв глаза, и молча переносил страдания.
   - Коссимио это не понравится, - сказал Северин в  ответ  на  беспокойство
Кабрала. - Он ожидал "Договора", картины, которую можно было бы  повесить  в
Галиерре Веррада.
   Рафейо фыркнул.
   - Какая разница, результат-то  все  равно  один  и  тот  же!  Нелегальной
торговли с тза'абами больше не будет.
   - Но и картины не будет,  -  напомнил  ему  Кабрал.  -  А  следовательно,
никаких упоминаний в хрониках!
   - Я вам скажу, что ему еще не понравится,  -  заявил  Северин,  убирая  в
сундук чистые  рубашки  Дионисо.  -  В  Диеттро-Марейе  остались  две  новые
прекрасные  иконы  кисти  Грихальва.  А  Коссимио  по  отношению  к  нам   -
собственник.
   Дионисо перекатился на кровати - не по собственной воле - и открыл глаза.
   - К счастью, не я, а  Арриго  будет  объяснять  ему  ситуацию.  А  теперь
уходите, я хочу страдать в одиночестве. Пошли, пошли отсюда!
   Кабрал ухмыльнулся и поставил на пол тазик, так, чтобы до него было легко
дотянуться.
   Час спустя Рафейо прокрался в темную каюту с  кувшином  в  одной  руке  и
накрытой стаканом свечой - в другой. Свет немилосердно резал Дионисо глаза.
   - Я принес вам горячего  питья,  -  прошептал  мальчик.  -  Говорят,  это
успокаивает желудок.
   Дионисо подумал, не прогнать ли Рафейо.  Но  между  ними  как  раз  стала
наклевываться связь, на  которую  он  рассчитывал,  и  сейчас  представилась
прекрасная возможность укрепить ее. Кстати, и для Арриго это полезно:  когда
Меквель уйдет в отставку или умрет, а Рафейо как раз будет в подходящем  для
его должности возрасте, Арриго вспомнит, что его любимый Грихальва, которому
он доверяет и который рассказал ему  так  много  интересных  вещей,  в  свою
очередь, любит и доверяет Рафейо.
   Поэтому он выпил чашку сладкого  мятного  питья,  пока  Рафейо  опорожнял
тазик, и через некоторое время ему действительно стало лучше.
   - Граццо.
   Дионисо откинулся на подушки и сжал теплую чашку обеими  руками.  Впервые
он ощутил слабый приступ боли в  суставах,  и  то  лишь  потому,  что  плохо
переносит качку. А ведь ему уже сорок два, род  Дионисо  -  долгожители,  по
меркам иллюстраторов ему пока не о чем беспокоиться.
   - Сядь и поговори со мной. Я вижу, тебе не терпится задать мне  множество
вопросов.
   Ответом послужила улыбка - очаровательная  на  лице  ребенка,  она  будет
совершенно неотразимой, когда он вырастет и станет мужчиной. Дионисо никогда
не  видел  Тасию,  но,  если  ее  улыбка   хоть   слегка   напоминает   эту,
неудивительно, что Арриго так не хотел жениться.
   - Я  умираю  от  любопытства  с  тех  пор,  как  притащил  этот  пузырек,
прямехонько из ночного горшка князя! Отвратительно!
   - Самым молодым всегда достаются самые неприятные  поручения.  Но  ты  не
потребовал объяснений, и это было очень мудро, ведь  мы  были  среди  чужих.
Сядь, Рафейо, и я отвечу на твои вопросы.
   Так же, как он отвечал на вопросы  Арриго,  не  на  все,  разумеется.  Он
сделал еще глоток, вздохнув, когда пар согрел ему лицо.
   - Начнем с иконы княгини Розилан. Масло и дерево сами  по  себе  вещи  не
магические, но, поскольку икона написана кистью,  сделанной  из  собственных
волос княгини, она имеет определенную силу. Потом ты  узнаешь  сравнительную
силу разных материалов, а также как применять  свои  собственные  магические
способности. Теперь расскажи мне о символах.
   Рафейо присел на самый кончик  стула,  зажав  руки  между  коленями,  его
гибкое тело инстинктивно раскачивалось, компенсируя качку. Дионисо  запомнил
эту позу - потом пригодится.
   - Пресвятая Мать сидит на траве, - начал Рафейо. - Это  дает  Покорность.
Но мне не кажется, что княгиня из послушных.
   - Ни в малейшей степени, поэтому я прибавил  сливы.  Мальчик  нахмурился,
потом внезапно усмехнулся.
   - Верность! И их тут целый сад, а не  только  те,  что  в  корзинке,  это
должно подействовать даже на нее!
   - Мы на это надеемся. Что еще?
   - Розмарин - это Память, но что она  должна  помнить?  Подавив  очередной
приступ дурноты, Дионисо глотнул чая и ответил:
   - Пресвятая Мать одета  в  национальный  костюм  Диеттро-Марейи.  Я  хочу
напомнить княгине, что когда-то, в  дни  своей  патриотической  юности,  она
любила этот стиль. И ее теперешняя любовь к тза'абским тряпкам...
   - ..пропадет! - прервал его Рафейо.
   - Нет. Но предыдущее увлечение окажется сильнее.  Когда  она  решит,  что
национальный костюм ей нравится больше, это будет  ее  собственное  решение,
она будет счастлива, и никто не подумает про икону. Больше  всего  на  свете
хорошеньким женщинам нравится вводить новую моду.
   Он кивнул, глядя, как Рафейо наливает еще одну чашку.
   - Теперь расскажи мне о соснах.
   - Соснах?
   - Эйха, возможно, ты до этого еще не  дошел.  Сосна  означает  Магическую
энергию, и, заметь, я опять нарисовал целый лес! Поскольку мне была доступна
только кисть из ее волос, пришлось компенсировать это в самой картине.
   Рафейо ничего не понял, но все же задал правильный вопрос:
   - А почему нельзя было использовать что-нибудь посильнее?
   - У нее уже был подобный опыт. Не с ней лично,  а  с  ее  родственниками.
Пришлось действовать хитрее. Что касается иконы князя, то, поскольку ты  все
равно ничего не поймешь, я объясню тебе сам.
   - Я знаю, что колокольчики обозначают Постоянство, а плющ - Верность.
   - Но в присутствии Сына смысл меняется. Ты опять хочешь меня  перебить  и
сказать,  что  одуванчики  -  это  Мужская  сила.  Верно.   Фелиссо   увидит
преимущества мужского склада ума и чресел, вспомнит, что он отец  всех  этих
девяти кошмарных детей.  Кстати,  надо  напомнить  Меквелю  -  пусть  скажет
Коссимио, чтобы ни одна из дочерей до'Веррада даже и не думала о помолвке  с
какой-нибудь из этих отвратительных обезьянок. Я не  хочу  портить  семейную
линию.
   Рафейо рассмеялся.
   -  Эдакие  уродцы!  А  представляете,  каково   быть   здесь   придворным
иллюстратором и рисовать последовательно девять "Венчаний"?
   - Помилосердствуй! - содрогнулся Дионисо. - Мой желудок слишком слаб  для
подобных мыслей! Но мы с тобой  говорили  о  скромных  одуванчиках,  которые
означают еще и Пророческие видения. Фелиссо - набожный  человек.  Он  увидит
пророческий сон о тза'абских песках и их  обитателях,  которые  не  являются
частью цивилизованного мира и не почитают Мать и Сына.
   Широко раскрыв от изумления глаза, Рафейо Прошептал:
   - Вы хотите сказать, икона заставит его видеть такие сны? Но почему?  Что
в этой картине такого...
   - В свое время ты все узнаешь. Яблоко вызывает сны.  Князь  поверит,  что
это видение, и  прекратит  связи  с  тза'абами.  Такой  прием  известен  как
Пейнтраддо Соно - Нарисованный Сон.
   Мальчик обдумал услышанное.