нет отцов и сыновей. Таким, как Раймон, в роскоши  отцовства
отказано.
   Пейнтраддо Чиевы. - Все. Кроме одной.
   Среди них - копия. Одна из нескольких. Как умно.  Как  предусмотрительно.
Впервые в жизни Раймон искренне позавидовал Сарио, ведь ему хватило смелости
проникнуть в свою сущность и увидеть не только  путь  к  достижению  главной
цели, но и неизбежные последствия.
   Сарио - умница. Сарио - гений.
   Сарио Грихальва заглянул себе в душу и увидел свет  -  такой  яркий,  что
способен ослепить, такой жаркий, что  способен  испепелить.  И  он  ослепил.
Испепелил.
   "И, наверное, не только меня, - думал Раймон, - но и всех,  кто  был  ему
нужен, а потом стал для него опасен".
   Он подошел к  своему  автопортрету,  пригляделся.  Как  молод  он  был  в
пятнадцать лет... Лицо  свежее,  без  единой  морщинки,  во  взоре  надежда,
бодрость и вера в себя.
   Вера в то, что он может стать Верховным иллюстратором.
   "Номмо Матра эй Фильхо, номмо Чиева до'Орро".
   Он не стал Верховным иллюстратором. Зато он его создал.
   Он выжал из легких весь воздух. Вот если бы с такой же  легкостью  выжать
из сердца всю горечь и боль!
   - Эйха, - сказал он, - какая разница? Просто иначе они это сделают  сами,
как было с Томасом... Может, и с Сарио надо было так поступить...
   Он снял со стены Пейнтраддо Чиеву, коснулся  изувеченной  ладонью  своего
молодого лица, рельефного слоя красящих и связующих  веществ,  лака.  Рецепт
взят из Фолио.., из Кита'аба. Да,  это  он.  Одаренный,  иллюстратор,  Вьехо
Фрато.
   Тот, кем он был до Сарио.
   Раймон Грихальва согрел в кулаке Золотой Ключ. Потом сорвал  его  с  шеи,
размахнулся и пронзил Чиевой до'Орро лак, краску, холст. И сердце.

***

   Сарио стоял перед  незаконченной  картиной,  столь  восхитившей  герцога.
Нельзя сказать, что похвала герцога  не  доставила  удовольствия  художнику;
вместе с тем она вызвала пренебрежительную, угрюмую  ухмылку.  Но  Алехандро
уже не мог ее увидеть.
   - Нет, - процедил сквозь зубы Сарио. - Впредь я этого не допущу. Никто не
вправе судить мои картины, кроме меня. Потому что никто не знает, сколько  я
отрываю от себя и вкладываю в них.
   В эту картину он вложил мало. Не  было  самого  главного,  о  чем  просил
Алехандро, - любви, сердца и души.  Были  ревность,  обида,  злость.  И  это
проявилось. По крайней мере Сарио это видел.
   - Верховный иллюстратор?
   Тонкий голос. Женский. Он обернулся  и  махнул  кистью  руки  -  позволил
войти.
   Диега. Женщина из рода Грихальва, но и только. Мечтает наплодить детей от
бездарного мужчины, иной доли не чает.
   Она прижимала к груди глиняный кувшинчик; крышка была залита воском.
   - Ставь. - Он указал на стол. - А еще?
   Диега поставила горшок и, пятясь, покачала головой. Она боялась Сарио,  и
он об этом знал. Эйха, его это вполне устраивало: не проболтается.  В  обмен
на помощь и молчание ей был обещан миниатюрный портрет мужчины, которого она
прочила себе в мужья. Не  просто  картинка:  пока  она  будет  в  целости  и
сохранности, мужчина не охладеет к Диеге. Задача не  такая  уж  сложная  для
того, кто постиг тза'абскую лингву  оскурру;  разумеется,  никаких  секретов
Сарио этой женщине не раскрыл. "Видно, она и сама не понимает, о чем просит,
- решил он. - Если потом захочет расстаться с мужем, ничего не выйдет,  пока
кто-нибудь из них не умрет".
   - Нет? - спросил он строго. - Ты убираешь ее комнаты, стираешь  простыни,
- неужели такую ерунду не смогла раздобыть? Диега снова замотала головой.
   - Верховный иллюстратор, у нее давно не было месячных.
   - Давно не было... - У него перехватило дух, несколько секунд  он  хватал
ртом воздух, как выброшенная на берег рыба. А потом так  стиснул  зубы,  что
они хрустнули и заныли.
   Конечно. Ребенок. От Алехандро.
   Почему он даже мысли не допускал, что это может случиться? Он  не  думал,
не пытался вообразить, чем они занимаются в постели, - во-первых, имел  силы
об этом не думать, а во-вторых, был поглощен работой. К тому же Алехандро  и
Сааведра люди скрытные - огнем своей страсти не делились ни  с  кем.  Только
друг с другом.
   "Ребенок от Алехандро. Рос под ее сердцем, пока  я  писал  портрет.  Даже
сейчас он там..."
   Он спохватился: Диега еще здесь, ждет, боится. С трудом изобразил улыбку.
   - Эйха, делать нечего. Разве что порадоваться, эн верро?  У  нее  родится
малыш, побочный сын самого герцога. - Подумав, он добавил:
   - Или дочь. Не надо забывать, женщины  тоже  бывают  полезны.  Ты  из  их
числа, а? - Он одарил Диегу улыбкой, от которой у нее мороз пошел по коже. -
Эйха, можешь идти. И не волнуйся, получишь ты своего... Доминго?
   - Алонсо.
   - Ну да, конечно. Алонсо. Прости. Через десять  дней  приходи  ко  мне  в
Палассо Веррада, все будет готово. Она расстроилась.
   - Десять деней? Целых десять?
   - Что, неужели трудно подождать? Она промолчала. Слишком боялась его.
   - Ладно, пять, - сжалился он. - Но ни днем меньше, у меня работы прорва.
   Она кивнула и вопросительно посмотрела  на  него  -  можно  ли  уйти?  Он
нетерпеливо махнул рукой.
   Когда Диега ушла, он поймал себя на том, что дрожит. Лишь мгновение Сарио
недоумевал: он же принял страшную правду, примирился с ней, -  но  тут  боль
нахлынула с новой силой,  пронзила  его  до  самых  глубин  души.  Удар  был
сокрушительный; Сарио повалился на колени, вдавил кулаки в живот и клонился,
клонился, клонился вперед, пока голова не коснулась пола.
   Он качался взад и вперед, скулил и плакал как ребенок.  Хотел  исторгнуть
из себя пищу, вино, горе, страх, боль,  слезы,  освободиться  от  всей  этой
мерзости, от всей этой тяжести,  от  мучительной  мысли,  что  она  потеряна
навсегда.
   Она поняла это раньше него. И сразу смирилась. Сразу утешилась в объятиях
Алехандро до'Веррады.
   Для него не было и не могло быть кары  страшнее,  чем  эта.  Единственная
женщина, достойная его, единственная женщина с таким же, как у него, Светом,
хладнокровно, с легкостью отвергла свой Дар. Отвергла Сарио.
   Пресвятая Матерь! Разве он ставил непременным условием, чтобы она  с  ним
спала? Искусство заменяло ему плотские утехи; при необходимости, при желании
он звал какую-нибудь женщину, и она приходила. К тому же недавно он  открыл,
что постельные битвы - лишь напрасная трата семени, силы, жизни.
   Эйха, дело вовсе не в этом. Дело в том, что он теперь один  как  перст  в
окружении врагов. Она его  бросила  в  час,  когда  он  более  всего  в  ней
нуждался. Теперь в ее жизни  другой  мужчина,  а  в  утробе  -  чужое  семя.
Плодородное семя, пустившее корень.
   А семя Сарио никогда не пустит корень. Сарио никогда не даст ей то,  ради
чего можно пожертвовать Даром.
   Он, чтобы спасти свой Дар, преступил все законы, нарушил все клятвы. Если
бы он этого не сделал, его бы давно раздавили. Ведь он был один против всех,
один-одинешенек, и только Сааведра всегда была рядом, всегда заступалась  за
него, с готовностью жертвовала собой ради его Дара.
   Она погасила его Свет. Ослепила его внутреннее око.
   Она даже способна сжечь его настоящую Пейнтраддо Чиеву. Точно так же, как
когда-то сожгла портрет Томаса.
   Подобно Вьехос Фратос, она  губила  его  Дар.  Выхолащивала  неустанно  и
методично. Похитила гордость - ведь он достиг наивысшей  цели,  а  она  дала
понять, что это ее заслуга, а не его. Считала позором совершенную им подмену
Пейнтраддо, благодаря чему он обезоружил тех, кто был властен над его руками
и глазами. Обвинила в отступничестве от веры,  в  сумасшествии.  Лишила  его
своей беззаветной верности, готовности жертвовать собой  ради  него.  Зачала
ребенка от другого мужчины. А он не способен никого зачать. Он  не  в  силах
передать свой Дар никому.
   Но почему свет клином сошелся  на  проклятом  деторождении?  У  Грихальва
другое предназначение! Судьба наделила их Даром, о котором известно лишь то,
что он существует и что он бесценен. Бесплодие - благо, ибо  связано  с  ним
неразрывно. Но в бескрайнем холодном мире, где вынужден жить Сарио, в глазах
бесчисленных герцогов, советников,  иностранных  вельмож  и  королей  он  не
человек,  а  всего  лишь  мальчишка,  умеющий  рисовать  красивые  картинки.
Мальчишка, в  чьих  чреслах  нет  плодородного  семени.  Мальчишка,  который
никогда не станет мужчиной.
   Они это считали важным. А потому это не могло не быть важным для Сарио.
   Он выпрямил спину и устремил  невидящий  взор  на  недописанный  портрет.
Алехандро приказал вложить в него любовь, сердце и душу. Эйха, быть посему.
   Номмо Матра эй Фильхо, номмо Чиева до'Орро.
   Он встал, спустил рукава рубашки и стал укладывать инструменты. Для того,
что он задумал, лучше всего подойдет его собственное ателиерро.

Глава 30

   Сааведра наткнулась на Игнаддио в коридоре - он походил на узел  грязного
белья, не донесенный  до  прачечной.  Мальчик  сидел  у  стены,  подтянув  к
подбородку колени и сжимая их локтями; пальцы  с  такой  силой  вцепились  в
спутанные кудри, что над  ними  нависла  угроза  быть  вырванными.  Он  едва
заметно покачивался, касаясь позвоночником стены, и тихонько скулил.
   - Надци! - Она бросилась к нему, подметая юбками широкие  каменные  плиты
пола. - Пресвятая Матерь! Что случилось?
   Он вздрогнул, напрягся под ее рукой, затем  вмиг  повернулся  и  отпустил
волосы, чтобы тотчас вцепиться в складчатую юбку, ткнуться  в  нее  лицом  и
зарыдать в голос.
   - Матра Дольча! Конфирматтио? Ты провалился? - Она запустила пальцы в его
шевелюру, задержала ладонь на макушке. - Надди... Игнаддио!  Ты  должен  мне
все рассказать.
   Мальчик заплакал еще горше, так жалобно прискуливая, что у нее  самой  на
глаза навернулись слезы. Он нащупал ее выступающее вперед колено,  вцепился.
А  когда  наконец  поднял  голову,  Сааведра  увидела  в  его  глазах  страх
вперемешку с горем.
   Она опустилась на колени, обеими руками взяла его голову и повторила:
   - Надди, ты должен мне рассказать!
   - Дверь... - он всхлипнул, - ..была отворена. Я вошел.., хотел посмотреть
Пейитраддо... - Он душил в груди рыдания, изо всех сил пытался держать  себя
в руках. - Ведра, клянусь, она была не на замке! И отворена... Я и вошел...
   Пейнтрадцо. Она знала, как страстно он  мечтал,  чтобы  подтвердился  его
Дар.
   - В Галиерру Вьехос Фратос?
   Он кивнул, вернее, судорожно дернул головой.
   - Она всегда заперта, а в этот раз... Я не удержался, хотел посмотреть  и
представить, как там будет висеть мой Пейнтраддо...
   - Наверное, будет. - Нежданная мысль заставила ее  содрогнуться.  -  Если
только...
   - А там был он! Мертвый! У нее перехватило дух.
   - Мертвый? Кто?
   Из его груди вырвалось рыдание.
   - Иль сангво.
   - Раймон?
   - Я его увидел... Ведра, он там! На полу, весь в крови,  скорченный...  -
По лицу пробежала судорога. - И Ключ его тоже в крови.
   - Матра эй Фильхо! - Ее пробрал озноб. - Кровь?
   - На груди, на Чиеве.., везде. - Он все еще держался за ее  юбку,  сжимал
кулаки до дрожи, до белизны суставов. -  Ведра,  рядом  на  полу  лежал  его
Пейнтраддо.., и в нем была дырка!
   Пейнтраддо Чиевы. С ними не может ничего  случиться.  С  ними  не  должно
ничего случаться - в свое время Сарио и  Сааведра  преподали  Вьехос  Фратос
очень хороший урок. Эти портреты хранят как зеницу ока,  в  особой  комнате,
под замком. Никто не желает рисковать.
   У Сааведры свет померк в глазах, она привалилась к стене, больно  ударясь
плечом.
   Только не Раймон... Только не сангво Раймон...  Эйха,  Пресвятая  Матерь,
Всемилостивейшая Матерь, только не Раймон!
   - Ведра, почему? - спросил Игнаддио, тщась не плакать.  -  Зачем  он  это
сделал?
   Раймон. Не Ферико, который может умереть через неделю или через  год.  Не
Сарио, которого ждет Чиева до'Сангва, если он не изменит  свою  компордотту.
Раймон.
   И тут ее затрясло от бешенства. Она не услышала возглас, сорвавшийся с ее
уст. Зато Игнаддио услышал. И испугался.
   - Ведра! Ведра, не надо! Не говори так!
   - Но это правда. - Ей вдруг все стало  ясно.  Яснее  ясного.  Ее  окружал
кристально прозрачный мир. Бескрайний. Холодный. - Надди,  это  он  виноват!
Кто же еще, если не он? Только из-за  него  Раймон  мог...  -  Она  схватила
мальчика, прижала к себе. - Эйха, как ужасно, что ты это видел.
   Он уже не плакал.
   - Они меня прогнали.
   - Кто?
   - Дэво. Остальные. Сбежались на мои крики. Велели уйти..,  потому  что  я
пришел, куда нельзя было, и увидел... Сааведра опустила голову.
   - Я тоже должна уйти. - Она смежила веки,  проглотила  набухший  в  горле
ком, почувствовала, как он застрял в груди. -  Надо,  Игнаддио.  Я  пойду  к
Сарио.., расскажу... Он должен знать. -  Она  торопливо  растерла  слезы  по
щекам. - Ты не думай, Вьехос Фратос не со  зла  тебя  прогнали,  просто  это
зрелище не для маленьких. Эн верро. Я ухожу, но скоро вернусь,  мы  с  тобой
пойдем в молельню и попросим Матру, чтобы  не  сердилась  на  иль  сангво  и
приняла к себе его душу. Хорошо?
   Он часто заморгал.
   - Милый Надди... - Она знала, что  сейчас  он  не  обидится  на  ласковые
слова. - Как жаль, что его нашел именно ты. - Сааведра высвободила  юбку  из
его кулаков. - Как жаль, что все это случилось.
   Свернув за угол, она почувствовала, как что-то шевельнулось под  сердцем.
Не плод - он только-только зародился. Не печаль и не боль.  Ярость.  Жгучая,
неугасимая.

***

   Предусмотрительность  оказалась  нелишней.  Или  это  интуиция  -  сестра
гениальности своевременно  пришла  к  нему  на  помощь?  Сарио  с  довольной
ухмылкой посмотрел на дубовый щит, изготовленный всего две недели назад  как
раз для таких случаев, как этот.  Прокипяченное  льняное  масло,  нанесенное
тщательно и в несколько слоев, впиталось глубоко, - сырость будущей  картине
не страшна. Хорошо просох тонкий масляный грунт. Можно приступать к работе.
   Щит был велик, вполне годился для  пейзажа  или  портрета  в  натуральную
величину. Такую тяжесть  ни  один  мольберт  не  выдержит.  Прислоненный  по
приказу  Сарио  к  стене,   щит   господствовал   в   ателиерро   Верховного
иллюстратора.
   В большой медной чаше Сарио измельчил будущие  ингредиенты:  колокольчики
(Постоянство), белые  хризантемы  (Истина),  кресс  (Надежность  и  Сила)  и
фенхель, наделяющий Силой  и  Чистотой  и  побеждающий  Огонь.  Еще  добавил
папоротник (Воображение) и сосновую хвою (Время).
   Он удовлетворенно кивнул; Благодарение Матери - или Акуюбу? - что  старик
обучил его тайному языку, лингве оскурре; это позволило со временем  постичь
волшебство тза'абов. Вкупе с Даром Грихальва оно сделает Сарио самым великим
иллюстратором в мире. И никто не превзойдет его, даже  не  сравнится  с  ним
вовеки!
   Далее: цветы жимолости (Божественная Любовь), лимона (Неизбывная Любовь),
липы (Супружеская Любовь) - в конце концов, почему бы и нет?  Белая  роза  -
Достоинство, розмарин - Память, тимьян - Смелость,  лист  грецкого  ореха  -
Разум, боярышник - Плодородие.
   Все это - она, Сааведра. Ни в одном из этих качеств нельзя  ей  отказать,
иначе получится фальшь. А нужна истина, только истина.
   Мочу принесла Диега. Остальные вещества придется добывать самому.  Кровь,
пот, слюну, волосы. Момент он  угадал  правильно,  не  упустил,  взял  самое
важное. В принципе можно уже начинать.
   "Сааведра такая же, как я. Не похожа на других. У нее тоже  есть  Дар,  у
нее тоже есть Свет. Родись она мужчиной, стала бы мною. А я стал бы ею, если
б родился женщиной. В чем тут причина? В том,  что  на  смесь  тза'абской  и
тайра-виртской крови странным образом подействовала  нерро  лингва?  Это  не
столь уж  важно.  Главное,  что  я  вижу  ее  Дар,  ее  Свет.  И  могу  этим
воспользоваться".
   Сарио перенес на верстак чистую  мраморную  плитку  -  на  ней  он  будет
готовить краски. Рядом разложил и расставил мастихин, закупоренные горшки  и
бутылочки с пигментами, вином, соком инжира, гвоздичным маслом,  шафраном  и
льняным семенем; три пустые склянки, кисти, баночку с воском и уголек. Этому
угольку поручается важная роль - перенести образ из реальности Луса  до'Орро
в реальность этого мира.
   Он уже вполне отчетливо представлял себе будущий бордюр.
   Скрип щеколды прервал его размышления. Сарио  обернулся  и  с  удивлением
увидел, как отворилась дверь и в его атслиерро  вошла  Сааведра  собственной
персоной.

***

   К ней не сразу  вернулся  дар  речи.  А  когда  вернулся,  слова  хлынули
потоком.  Она  и  сама  не  понимала,  что  говорит,  -  что-то  бессвязное,
бессмысленное, невразумительное.
   А Сарио, казалось, понял. Отдельные слова проникли в сознание. Оцепенение
спало, настороженно-отстраненное выражение на лице сменилось осмысленным.
   Но он ничего не сказал.
   - Фильхо до канна, - бросила она едва дыша. - Жаль, что это не ты  пришел
в Галиерру. Жаль, что это не ты пробил Ключом Пейнтраддо.
   - Почему? - спросил он. - Ты желаешь мне смерти? Для этого мало испортить
портрет. К тому же он не настоящий. Сааведру потрясло его равнодушие.
   - Да, это правда... Он у меня!
   - У тебя? - Он едва заметно качнул головой. - Если  ты  в  этом  уверена,
поди пробей или сожги его, а потом возвращайся крыть меня на все корки.
   Она ахнула от изумления.
   - Так это копия.., вторая копия...
   У него побелели губы, возле рта пролегли глубокие складки.
   - Да, я неплохо делаю копии. А что тут удивительного? Все  эти  годы  нам
ничего другого не позволяли.
   - Сарио... Сарио, он мертв! Он сдвинул брови.
   - Сожалею. У меня что, недостаточно скорбный вид?  Я  не  отдаю  усопшему
должных почестей, какая постыдная компордотта!
   И тут она увидела печаль - в его глазах, в неестественной позе.  Все  его
мышцы  одеревенели  от  напряжения,  казалось,  он  уже  никогда  не  сможет
нормально двигаться.
   - Так ты знал? - поразилась она. - Ты и  раньше  верил,  что  он  на  это
способен?
   - Я верил в себя, - тихо молвил он. - Как он и хотел.  -  Складки  у  рта
углубились, набухли желваки.  -  Эйха,  Ведра,  наверное,  он  все  понимал.
Кажется, я тоже. И все-таки даже пальцем не пошевелил, чтобы его спасти...
   - Наверное, они хотели уничтожить его Пейнтраддо Чиеву.
   - Нет, они хотели уничтожить его самого. Чиева  до'Сангва.  -  Он  поднял
мастихин, сдавил рукоять. - Еще одна жертва.
   - Тебе. - Ей хотелось плюнуть ему в лицо. - Во имя тебя.
   - Во имя моего Дара, - прошептал он. - Моей Луса  до'Орро.  -  Он  впился
взглядом в ее лицо, протянул руку. - Ведра, граццо, помоги мне, утешь...
   - Утешить? С какой стати? Это был твой выбор. Ты знал, на что шел.
   Он съежился, в руке дрогнул мастихин. Сааведра оскалила зубы.
   - Я хочу, чтобы ты страдал.
   - Я страдаю.
   - Мало! Я хочу, чтобы ты корчился и орал.
   - Эйха, Ведра... Пресвятая Матерь, Всемилостивейшая Матерь...  Он  смежил
веки, поднял мастихин над головой.
   - Мой Дар слишком слаб, я не в силах вернуть Раймона, не могу его оживить
своим искусством... Я бессилен!
   И тут она испугалась, что он затеял страшное, что хочет вонзить  мастихин
себе в грудь. Гнев, душивший ее, уступил немного  места  жалости  и  страху.
Сарио никогда не лгал ей.
   - Сарио! Сарио, граццо... - Она устремилась к  нему,  протянула  руку.  -
Отдай мастихин...
   Он выбросил вперед свободную руку, схватил ее за запястье, рванул к себе,
выкручивая, поворачивая ладонью вверх. А потом  полоснул  ножом.  Рассек  ей
кожу на пальцах.
   - Ты Одаренная, - прошипел он. -  Помнишь,  как  Раймон  жег  картину,  в
которой были далеко не все необходимые вещества? Сейчас будет то  же  самое,
только не со мной, а с тобой. Сейчас я покажу, кто ты такая!
   Сарио отпустил ее и  повернулся  к  мольберту.  Сааведра  так  неожиданно
получила свободу, что отшатнулась назад, наткнулась на стул и вместе  с  ним
рухнула на пол. Юбки задрались до колен, окровавленная  рука  скользнула  по
полу.
   - Матра! - воскликнула она. - Матра эй Фильхо! Сарио взмахну