ихальва не посмел  бы  игнорировать  его  или  ответить  отказом.  Четверо
явились в традиционных темных одеждах унылых тонов (чтобы  не  привлекать  к
себе лишнего внимания, а значит, и не напрашиваться на оскорбления) и один -
в щегольском костюме  ярко-зеленого  цвета,  сразу  наводящего  на  мысли  о
"бандитах" и "варварах" - предках Грихальва. Не так  давно  Сарио  пришел  к
выводу, что зеленый цвет ему нравится, вполне идет  к  его  черным  волосам,
карим глазам и смуглой коже. Впрочем, обзавестись тюрбаном он не  решился  -
это однозначно расценили бы как дерзость. Ведь на выставку пришли не  только
Грихальвы, но и многие мейасуэртцы из других  известных  родов,  придворные,
Премиа Санкта и Премио Санкто и сам герцог Алехандро.
   Сарио  мало  заботило  мнение  всей   этой   публики,   особенно   мнение
священников, но о герцоге он думал постоянно.
   Во что бы то ни  стало  произвести  благоприятное  впечатление  на  этого
человека. Бедный Алехандро, на тебя столько всего сразу обрушилось: и  горе,
и заботы. Нежданно-негаданно ты взошел на вершину  власти  и  теперь  должен
искать  тело  отца,  готовиться  к  войне,   выбирать   нового   придворного
иллюстратора. А ведь ты совсем молод и неопытен, и на тебя давят все кому не
лень. Наверное, даже Сааведра...
   Сарио высматривал ее в толпе.  Вряд  ли  стоит  ее  ждать,  ведь  она  не
иллюстратор, и ее брак с герцогом не освящен  екклезией,  -  если  она  сюда
явится, на нее будут смотреть косо. И все-таки Сарио послал ей  приглашение,
он имел на это право, поскольку был в  числе  претендентов  и  в  этом  зале
висели его работы. Здесь  собрались  все  знаменитости,  но  Сарио  их  едва
замечал, ему нужна была Сааведра. Только она верила в него с самого  начала.
И верила не напрасно, очень скоро он ей это докажет.
   У него вдруг поднялось настроение. Да, он  победит.  Обязательно.  Он,  и
никто иной.
   Вот она...
   В дверном проеме появилась Сааведра. Вошла в Галиерру и поспешила в угол,
чтобы не мозолить глаза публике.
   "Ах, какие мы стеснительные для любовницы герцога..."
   Он стиснул зубы и со свистом выдохнул. Что только не перемешалось  в  его
душе:   негодование,   ревность,   жажда   мести,   понимание,   сочувствие,
признательность. И еще много всякого, чему и названия-то  не  подобрать.  Но
кроваво-красной нитью в  тугом  клубке  эмоций  проходила  уверенность:  она
всегда была его Сааведрой, точно так же как он всегда был ее Сарио.
   А теперь она принадлежит другому.
   Он закрыл глаза. Вокруг нарастал шум, в Галиерре  собиралось  все  больше
тех, кто  пришел  смотреть,  ругать,  хвалить,  ждать.  Грихальва,  Серрано,
до'Альва, до'Нахерра...
   Нам это выгодно,  напомнил  он  себе.  Грихальва,  ублажающая  герцога  в
постели, для нас полезнее, чем Грихальва, пишущий ему картины. Но в  тот  же
миг душу, подобно ядовитой тза'абской стреле, поразила  мысль:  Сааведра  не
просто наложница Алехандро, она ему жена. Она его любит.
   И судорога свела его чресла - жаркие, но бесплодные.
   "Но ведь она должна любить меня!"
   Сааведра увидела его и расцвела.
   Лилия Пустыни, подумал он. Хрупкая с виду, но  легко  переносящая  жгучую
сушь Тза'аба Ри и тлетворную сырость Мейа-Суэрты.
   Белая кожа, черные волосы. На ней было платье из  мягкого  фиолетового  и
кремового велюрро; яркие краски восхитительно переходили в полутона.
   Она сразу подошла к нему - похвалить костюм, провести ладонью по зеленому
шелковому  камзолу,  украшенному   искусным   шитьем,   идеально   сидящему,
безупречно зашнурованному. Под камзолом -  рубашка  из  тончайшего  батиста;
высокий складчатый ворот и кружевные манжеты расшиты настоящим золотом.  Все
это стоило чудовищно дорого, но Сарио не  жалел.  Была  идея  сшить  зеленые
чулки и сапоги из мягкой кожи, но он в конце концов решил не злить  чересчур
посетителей выставки и заказал черные.
   Сааведра ослепительно улыбнулась.
   - Ты постригся. Я так привыкла,  что  у  тебя  патлы  на  физиономии  или
кое-как завязаны на затылке, а теперь все ясно видят, что у тебя написано на
лбу. Сарио, обещай, что обязательно ухмыльнешься, как ты умеешь, граццо. Ну,
знаешь, такая брезгливая, надменная ухмылочка.
   Он едва удержался от ухмылки - именно такой, какую описала Сааведра.
   - Да, постригся, -  кивнул  он.  -  И  ухмылочек  не  будет,  обещаю.  Да
здравствует достойная компордотта! Сааведра рассмеялась.
   - Шутишь? Достойная компордотта - и ты? Сарио изобразил вежливую улыбку.
   - Ведра, ради благополучия семьи я готов на любые  жертвы.  В  ее  глазах
появилась тень сомнения, но сразу исчезла. Сааведра вновь рассмеялась.
   - Сегодня жертвы не нужны, можешь вести себя естественно. -  Она  указала
на противоположную стену, увешанную картинами. - За это  тебе  все  простят.
Люди знают, что у каждого гениального художника в голове водятся тараканы.
   - Ведра, спасибо на добром слове, но я уверен: что-то вроде этого  друзья
и родственники говорят всем остальным претендентам. И не только  тут,  но  и
везде, где участникам конкурсов приходится ждать решения жюри.
   - Да, это доброе слово, - кивнула она, -  но  это  еще  и  правда.  Матра
Дольча, Сарио, ты ведь и сам прекрасно знаешь, какой ты художник. И я  знаю.
И все остальные претенденты из нашей семьи.  Разве  ты  не  замечал,  какими
ухмылками они тебя провожают?
   - Хмурыми, завистливыми? - Он улыбнулся. - Да, Ведра замечал.  И  спасибо
тебе за веру. - Он порывисто схватил ее за руки, крепко их пожал - миг назад
не собирался, не хотел этого делать, просто очень нуждался в ней и стремился
высказать то, что надо было высказать гораздо раньше и не один раз:
   - Ты меня никогда не бросала в трудную  минуту.  Никогда.  Что  бы  я  ни
сделал, что бы ни сказал. Даже когда я... Эйха, Ведра, спасибо тебе от всего
сердца. - Он поцеловал тыльную сторону ее  левой  ладони,  затем  правой.  -
Спасибо за все. Не сомневайся,  Луса  до'Орро,  я  знаю,  что  ты  для  меня
сделала. И ценю твою дружбу  и  поддержку.  И  когда  смогу..,  если  смогу,
отплачу добром за все. Не сомневайся. Ведра. - Он прижал ее ладони  к  своей
груди, к Золотому Ключу. - Номмо Матра эй Фильхо, номмо  Чиева  до'Орро.  Не
сомневайся.
   Ее ладони были холодны.
   - Золотой Свет? - спросила она. - Почему ты так меня назвал?
   - Потому что ты и есть Золотой Свет. - Он отпустил ее руки. -  Ведра,  ты
всегда была рядом со мной, сияла так же ярко, как Золотой Свет нашего  Дара.
- Он улыбнулся. - Нашей Одаренности.
   - Но я не...
   Он не дал ей договорить.
   - Я уже сказал тебе однажды: тот, в ком есть огонь, легко разглядит такой
же огонь в другом. - Сарио отвел взгляд, справился с волнением.  -  Ну  вот,
сейчас наш новый  герцог  наконец-то  дойдет  до  картин  Грихальва.  Может,
поглядим, как он будет их рассматривать, и попробуем предугадать решение?
   Сааведра  едва  заметно  вздрогнула  и  ответила   с   улыбкой,   которой
недоставало обычной безмятежности.
   - Было бы что предугадывать.
   - Эйха, пожалуй,  ты  не  права,  всякое  может  быть.  Этторо  -  мастер
неплохой, Домаос, Иво и Иберро мало в чем ему уступают...  -  Род  Грихальва
представил всего  пять  кандидатов.  -  Есть  и  в  других  семьях  неплохие
художники, даже  Сарагоса  не  совсем  безнадежен...  -  Его  хитрая  улыбка
договорила: "Хотя вряд ли может на что-то надеяться". - Вдруг наш  герцог  в
память об отце назначит его Верховным иллюстратором? Правда, такого  еще  ни
разу не случалось, и все же...
   - Нет, Сарио. Никто, кроме тебя.
   Сарио удовлетворенно кивнул. Он ждал этих слов. Она  никогда  не  бросала
его в трудную минуту. Она всегда верила в него.
   Он улыбнулся и отошел от стены, на которой висели его отборные работы. Не
надо их заслонять - сейчас сюда придет герцог Алехандро.

***

   По комнате растекались запахи воска и кедра. Преклонив  колени  на  голых
каменных плитах перед великолепной иконой (а  что  в  Палассо  Грихальва  не
заслуживало эпитета "великолепное"?), Раймон Грихальва внимал тихим шагам  и
скрежету щеколды. Он торопливо прошептал последние слова молитвы,  поцеловал
Чиеву, прижал к сердцу, встал, повернулся, обмер.
   - Дэво!
   На лице старика играла саркастическая улыбка.
   - А ты ожидал кого-то другого? Раймон ожидал. И не стал лгать.
   - Мы с Сарио договорились, что он придет и сообщит результат.
   - Все, как ты и рассчитывал. А разве ты сомневался?
   - Нет. -  Раймон  отпустил  стол  с  иконой,  за  который  схватился  для
устойчивости. - Ты прав, я на это рассчитывал. А ты разве нет?
   В сиянии свечи лицо Дэво проигрывало. Он начал сильно сдавать уже в сорок
пять, было ясно, что до пятидесяти одного, в  отличие  от  Артурро,  ему  не
дотянуть. И даже до сорока  девяти  -  возраста  Отавио,  скончавшегося  год
назад. Сейчас Ферико занимал должность Премио Фрато, но все  они  -  дряхлые
старцы, Ферико тоже недолго проживет на этом свете.
   "Остается Дэво.., или даже я..."
   - И я рассчитывал, - признался Дэво. -  На  мой  взгляд,  не  могло  быть
другого  выбора.  Но  ведь  я  Грихальва,  кое-кто  может  сказать,  что   я
пристрастен.
   Раймон поднял брови.
   - В числе претендентов было еще четверо Грихальва.
   - Раймон, не надо кривить душой... Ты  слишком  стар  для  таких  игр.  -
Улыбка смягчила слова. Дэво устало вздохнул  и  тяжело  опустился  на  узкую
скамью возле двери. - Эйха, знал бы ты, как мне больно.  Вот  бы  кто-нибудь
изобрел волшебный эликсир, изгнал старость из моих несчастных суставов. - Он
осторожно помассировал давно потерявшие форму пальцы. - Это все из-за болот.
Клянусь Матерью, из-за болот. - Кряхтя, он выпрямил спину  и  прислонился  к
стене. - Если рассуждать по совести, никто из наших мастеров,  кроме  Сарио,
не заслуживает этой должности.
   - И никто из претендентов от других родов.
   - Верно, Раймон. Но уже поползли злые сплетни. Говорят,  мы  повлияли  на
решение.
   Раймон хрипло рассмеялся.
   - Мы? Грихальва? Помилуй, Дэво, ведь при дворе нет ни  одного  нашего!  В
политической жизни города и герцогства мы - никто...
   - Ты забыл о спальне. - На миг лицо Дэво осветилось жестоким весельем.  -
Грихальва - в постели, Грихальва - при дворе.
   - И все-таки мы отстаем от Серрано, - сердито возразил Раймон. -  Катерин
Серрано - все еще Премиа Санкта. По сей день отравляет екклезию, настраивает
против нас.
   - Но власти у нее уже меньше. - Дэво снова поерзал на скамье,  усаживаясь
поудобнее. - Раймон, за такой короткий срок мы добились очень многого. Давно
ли Сааведра сошлась С Алехандро? А сегодня Сарио получил должность. Мы ни  в
коем случае не должны упустить свой шанс. Ведь мы столько трудились, столько
ждали. , Дэво, в роду Грихальва Сарио - первый Верховный иллюстратор за  три
поколения. Он назначен меньше двух часов назад, а ты уже порицаешь его.
   - Не его, Раймон. - Дэво поморщился. - Эйха, да, пожалуй, можно сказать и
так. Хотя на самом деле я порицаю не его самого, а  кое-какие  отрицательные
черты. Он слишком зелен...
   - А потому дольше прослужит герцогу.
   - Я не о годах, а о самодисциплине.
   - Ничего, научится сдерживать норов. Он ведь уже многому научился.  Дэво,
ты должен это признать.
   - Признаю. - Старик улыбнулся. - Ты был его заступником почти столько  же
лет, сколько Артурро был твоим.
   - Мне был необходим заступник. Сарио - тоже.
   - Раймон, у тебя есть  редкостное  качество.  Ты  способен  разглядеть  в
художнике животворящий огонь, а мы видим только  пламя,  которое  превращает
человека в пепел. Наверное, ты прав: не надо бояться животворящего огня...
   - Нет, Дэво, Сарио для нас опасен, - перебил Раймон. - Я никогда этого не
отрицал, хоть и заступался за него. На этот счет  у  меня  один-единственный
аргумент: человек, обладающий Даром, знаниями, навыками,  а  еще  навязчивой
идеей доказать, что все остальные не правы, и желанием любой ценой превзойти
их, - способен добиться  своей  цели.  И  многие  пытались,  Дэво..,  многие
пытались за три поколения.
   Дэво неотрывно смотрел ему в глаза.
   - А ведь ты бы мог оказаться на его месте. И лучше, если бы это был ты.
   - Нет, - не раздумывая, возразил Раймон. - У меня слишком слабый, слишком
рассеянный огонь... - Неслышно ступая, он приблизился к скамье напротив Дэво
и сел, принял точно такую же позу, как и у старика. - Мое  желание  зиждется
на примитивном честолюбии, я не способен свернуть горы. Между честолюбием  и
одержимостью - пропасть. Честолюбец хочет прийти к цели.  У  одержимого  нет
иного выбора.
   - А потому одержимый добивается своего. Но гораздо важнее таланта. Дара и
даже одержимости - надлежащее поведение, способность употреблять  свою  силу
на благо семьи, а также на благо герцога и государства.  -  Голос  Дэво  был
исполнен спокойствия. - Для этой задачи не было и нет никого пригоднее тебя.
   Раймон неподвижно смотрел в сумрак  крошечной  молельни,  приютившейся  в
глубине Палассо. Новый герцог,  новая  фаворитка  герцога,  новый  Верховный
иллюстратор. Возможно, теперь все пойдет по-новому;  возможно,  народ  снова
полюбит Семью Грихальва.
   - Но я тоже хочу, чтобы кто-нибудь придумал, как вернуть  молодость  моим
суставам... - Он поднял руки, взглянул на распухшие костяшки пальцев. Ощутил
боль в позвоночнике. "Откуда у тебя уверенность, что сам я  пекусь  о  благе
семьи? Что, если мною тоже движет лишь моя одержимость?" - Костная лихорадка
приходит к каждому из нас. Приходит и убивает.
   - И к Сарио? - спросил Дэво. - Думаешь, она и его  убьет?  Или  он  убьет
нас?
   Раймон был настолько ошеломлен, что перестал чувствовать боль в  руках  и
спине. Он опустил ладони на колени и посмотрел на человека, который вместе с
Артурро лепил его душу.
   - Сарио очень рано научился делать и  носить  маски,  -  сказал  Дэво.  -
Причем надежные маски: видимые, но непроницаемые.  По  его  лицу  невозможно
понять, что он думает. Правда, видны дерзость и честолюбие, но мы  за  такие
грехи не наказываем, за это карает Матерь.  -  Он  остановил  качавшийся  на
цепочке Золотой Ключ. - А ты, Раймон, никогда не делал масок. И не носил.  -
Он перевел взгляд на икону. - Если бы я  захотел  узнать,  на  что  способен
Сарио, если бы я хотел увидеть его печаль, раскаяние,  мучительный  страх  -
все чувства, которые он  никогда  не  покажет,  -  мне  было  бы  достаточно
взглянуть на твое лицо. Оно - как открытая книга.
   В костях Раймона зашевелился холод. Казалось, вдруг сменилось время  года
и на дворе не сырая жара, а колючая стужа.
   - Да, три поколения Грихальва не дали герцогам ни одного  придворного,  а
теперь наша мечта сбылась. Но все-таки не кажется ли тебе, что  она  сбылась
слишком рано? Сарио вознесся не только  над  всеми  нами,  но  и  над  нашей
дисциплиной, и мы не ведаем, чего от него ожидать. - Дэво немного  помолчал,
прикрывая дрожащей рукой Чиеву до'Орро. - А ты не такой.
   Раймон заговорил. Язык плохо слушался, казалось, звуки исходят из  чужого
горла.
   - Он такой, каким мы его сделали.
   - Эйха, я в это не верю. Я думаю, Сарио вылепил себя сам. - Голос старика
был абсолютно спокоен. - Разве что получил от тебя немного самоуверенности и
безрассудства.
   Растущая тревога заставила Раймона сорваться на крик:
   - Нам был необходим кто-нибудь вроде Сарио! Эхо его слов быстро умерло  в
сумраке молельни.
   - Да, ты прав: вроде Сарио. Но не обязательно он. - Дэво поерзал, подошвы
башмаков шаркнули  по  плитам.  -  Когда  в  инструменте  изъян,  инструмент
ломается. И при этом он может ранить того, кто им пользуется.
   - Может. А может и не ранить.
   - Сознавая возможность беды, надо сознавать и свою ответственность.  Если
беда случится, виноват будет тот, кто  предвидел  ее,  но  не  предотвратил.
Раймон стиснул зубы и процедил:
   - Пресвятая Матерь! Чего ты от меня хочешь? Дэво печально вздохнул.
   - Ничего сверх того, что всегда получал от тебя, фрато мейо. Правды.
   Скрежеща зубами, Раймон смотрел на икону, стоящую в трех шагах от него на
столе. Плакирование золотом, работа нечабвеннго Артурро.
   - Поэтому ты и пришел?
   "Из-за иконы. Из-за Артурро. Из-за того, что я не способен  лгать  здесь,
сейчас, перед Матерью".
   - Потому что ты никогда не пытался лгать, и я  не  сомневался,  что  тебе
нужна божественная поддержка. - Дэво с трудом поднялся, неуклюже  повернулся
к двери. - Раймон, именем нашей  Пресвятой  Матери  и  Ее  Милостивого  Сына
говорю тебе: со дня нашего величайшего торжества - первого такого дня, с тех
пор как Верро Грихальва  уничтожил  Кита'аб,  -  мы  не  властны  над  своей
судьбой.
   Пока  Дэво  не  затворил  за  собой  дверь,  Раймон  сидел  неподвижно  и
безмолвно, а потом всхлипнул и перестал сдерживать дрожь.
   "О Матра! Ну почему у Дэво пришелся к слову именно Кита'аб? Разве  нельзя
было без этого обойтись?"
   В том-то и ирония, что нельзя. Слишком крепко судьба Кита'аба сплелась  с
судьбой рода Грихальва. Слишком  долго  он  влиял  на  жизнь  Грихальва,  на
компордотту, и вот превратился в копье, способное пронзать и плоть, и дух.
   "Ох-хо-хо. В конце концов я ни за что не стану Премио Фрато".
   Кряхтя по-стариковски, Раймон поднялся со  скамьи.  По  слухам,  Сарагоса
Серрано выглядел ничуть  не  лучше  его:  сутулый,  голова  всегда  опущена,
пораженные костной лихорадкой руки сжаты в бессильные уродливые кулаки.
   Раймон вновь опустился на колени перед иконой.
   - Я его спустил с цепи, - признался он Матре. - Дал ему право  поступать,
как он сочтет нужным, чтобы стать Верховным иллюстратором...
   Инструмент с изъяном - так сказал Дэво.
   -  ..И  теперь,  когда  он  наконец-то  рядом  с  самим  герцогом,  молю:
благослови имя и семя его, и на  этом  миссия  моя  будет  выполнена.  Милая
Матерь, Ты мудра. Ты всегда щедра, и я никогда не  подвергал  сомнению  Твою
священную компордотту. Но все же позволь в безмерной милости  Твоей  сказать
вот что: если Сарио будет трудиться на благо семьи, герцога и герцогства,  я
утешу себя мыслью, что сделал правильный выбор. И жертва моя не напрасна.

Глава 21

   Точно затравленный волк в ловчей яме, сидел  Алехандро  в  кресле  своего
покойного отца. Его окружала толпа советников, и все  советовали  наперебой.
Всего лишь два дня назад он узнал о гибели Бальтрана и еще не  оправился  от
потрясения, не успел смириться с потерей. Ему просто-напросто не дали прийти
в себя; придворные обрушили на него гору проблем, каждый считал своим долгом
напомнить, что вместе с горем Алехандро досталось и герцогство.
   Советники раньше него избыли горечь утраты, чего нельзя  было  сказать  о
жажде мести. Они предлагали начать войну. Безотлагательно. И  требовали  его
решения. Столь же безотлагательно.
   Он поерзал в кресле, отметив, что жесткое  кожаное  сиденье,  сработанное
больше двадцати лет назад в расчете на выносливого, сильного и непоседливого
Бальтрана до'Верраду, ничуть не подходит его сильному  и  непоседливому,  но
еще слишком молодому сыну. Нужен  изрядный  срок,  чтобы  обрести  отцовское
умение спокойно, солидно, уверенно держаться на людях.
   "Но мне времени не дадут. Ни за что".
   Алехандро снова поерзал и зло посмотрел на советников.
   Точь-в-точь гончие псы. Ждут, когда волк подставит брюхо.
   За эти два дня он усвоил, что от вежливости и сдержанности, дающихся  ему
огромной ценой, проку никакого. Он - герцог, об этом ему твердили  постоянно
и с таким пылом, что возникло сомнение: а сами-то они в это  верят?  Или  их
нужно убеждать? Но ему не давали возможности высказаться. Любые его  попытки
выразить свое мнение наталкивались на враждебное молчание и лишь  изредка  -
на вежливые возражения.
   В нем поднималась злость.
   Да они меня ни в грош не ставят!
   Если дать выход раздражению и горечи, накричать на  советников,  как  уже
случилось однажды, они, наверное, его выслушают. Но он  предпочитал  держать
себя в руках. Нельзя закатывать истерики: это убед