ри, - очень тихо сказал Думбльдор.
     - Нет, не знаете! - неожиданно громко выпалил Гарри. Им овладело бешенство: что Думбльдор может знать о его чувствах!
     - Видите, Думбльдор? - лукаво вмешался Пиний Нигеллий. - Никогда не пытайтесь понять школьника. Они это ненавидят. Они любят быть трагически непонятыми, предаваться жалости к самим себе, купаться в собственных...
     - Довольно, Пиний, - прервал Думбльдор.
     Гарри повернулся к директору спиной и решительно уставился в окно. Вдалеке виднелся квидишный стадион. Как-то раз там появился Сириус, в образе лохматого чёрного пса, чтобы посмотреть, как играет Гарри... наверно, хотел сравнить с Джеймсом... Гарри так и не спросил, зачем...
     - В твоих чувствах нет ничего постыдного, Гарри, - раздался за спиной голос Думбльдора. - Напротив... способность так сильно чувствовать боль - одно из лучших твоих качеств.
     В жуткой пустоте, образовавшейся внутри Гарри, полыхал костёр свирепой ярости; жаркие языки лизали внутренности, наполняли желанием ударить Думбльдора, избить за спокойствие, за пустые слова.
     - Одно из лучших моих качеств? Вот как? - голос Гарри дрожал. Он не отрываясь смотрел на стадион, но уже не видел его. - Вы не понимаете... не знаете...
     - Чего я не знаю? - спокойно спросил Думбльдор.
     Это было слишком. Дрожа от гнева, Гарри повернулся к нему.
     - Я не хочу говорить о своих чувствах, ясно?
     - Гарри, твоё страдание лишь доказывает, что ты - человек! "Быть человеком" - это, в частности, значит "испытывать боль"...
     - ТОГДА - Я - НЕ - ЖЕЛАЮ - БЫТЬ - ЧЕЛОВЕКОМ! - взревел Гарри, схватил со столика серебряный прибор и швырнул через всю комнату. Тот ударился о стену и разбился на множество кусочков. Портреты закричали от возмущения и испуга, а Армандо Диппет воскликнул: "Честное слово!"
     - МНЕ ВСЁ РАВНО! - заорал им всем Гарри, бросая луноскоп в камин. - С МЕНЯ ХВАТИТ! БОЛЬШЕ НЕ ИГРАЮ! Я ХОЧУ, ЧТОБЫ ВСЁ КОНЧИЛОСЬ, И МНЕ ПЛЕВАТЬ...
     Расшвыряв все приборы, он схватил столик, на котором они стояли. Выкинул и его. Столик упал на пол, разбился. Ножки покатились в разные стороны.
     - Тебе не всё равно, - сказал Думбльдор с нисколько не изменившимся выражением лица. Он не пытался остановить Гарри, оставаясь спокойным, даже несколько отстранённым. - Совсем не всё равно. Напротив, тебе кажется, что от боли ты можешь истечь кровью и умереть.
     - Я... НЕТ! - завопил Гарри, громко, так, что чуть не разорвалось горло. Ему захотелось броситься на Думбльдора, швырнуть куда-нибудь и его тоже; трясти его, бить, раскрошить всмятку невозмутимое старческое лицо, заставить почувствовать хоть сотую долю того ужаса, который владел им самим.
     - О нет, тебе не всё равно, - ещё спокойнее сказал Думбльдор. - Теперь у тебя нет не только мамы и папы, но и человека, который заменил тебе родителей. Конечно, тебе не всё равно.
     - ВЫ НЕ ЗНАЕТЕ, ЧТО Я ЧУВСТВУЮ! - проревел Гарри. - СТОИТЕ ТУТ... ВЫ...
     Но... ругаться, крушить всё вокруг - этого мало; надо бежать, бежать без оглядки, туда, где на него не будут смотреть эти ясные голубые глаза, где не будет этого ненавистного лица... Гарри развернулся на каблуках, бросился к двери, схватился за ручку, с силой крутанул...
     Дверь не открывалась.
     Гарри повернулся к Думбльдору.
     - Выпустите меня, - рявкнул он. Его трясло с головы до ног.
     - Нет, - просто ответил Думбльдор.
     Несколько секунд они смотрели друг на друга.
     - Выпустите, - повторил Гарри.
     - Нет, - снова отказался Думбльдор.
     - Если не выпустите... если будете удерживать... если не выпустите...
     - Прошу, можешь сколько угодно разорять мой кабинет, - безмятежно произнёс Думбльдор. - Осмелюсь сказать, вещей у меня больше чем достаточно.
     Он обошёл вокруг письменного стола и сел, пристально глядя на Гарри.
     - Выпустите меня, - ещё раз сказал Гарри, бесцветным и почти таким же спокойным, как у Думбльдора, голосом.
     - Не выпущу, пока не скажу того, что должен сказать, - отозвался Думбльдор.
     - Вы что... думаете, мне... думаете, меня хоть как-то... МНЕ ПЛЕВАТЬ НА ТО, ЧТО ВЫ ДОЛЖНЫ! - загрохотал Гарри. - Я не желаю слышать того, что вы собираетесь сказать!
     - Однако придётся, - твёрдо заявил Думбльдор. - Ведь тебе следовало бы злиться на меня гораздо больше. Если бы ты избил меня, чего, как я знаю, тебе очень хотелось, то... я этого вполне заслуживаю.
     - О чём вы...?
     - В том, что Сириус погиб, целиком виноват я, - отчётливо произнёс Думбльдор. - Или, скажем так: почти целиком - я не настолько нахален, чтобы брать на себя всю ответственность. Сириус был храбрым, умным, энергичным человеком. Такие люди не умеют прятаться, когда другим грозит опасность. В то же время, будь я откровенен с тобой, Гарри, как следовало, ты бы не поверил в реальность видения. Ты был бы готов к попытке Вольдеморта заманить тебя в департамент тайн и не поддался бы на его уловку. И Сириусу не пришлось бы бросаться тебе на помощь. Вина за произошедшее лежит на мне, на мне одном.
     Гарри продолжал держаться за дверную ручку, но не осознавал этого. Тяжело дыша, он смотрел на Думбльдора и слушал, но не понимал того, что он говорит.
     - Сядь, - сказал Думбльдор. Это был не приказ, а просьба.
     Гарри подумал, затем медленно пересёк комнату, заваленную серебряными шестерёнками и деревянными щепками, и сел у стола лицом к Думбльдору.
     - Следует ли мне понимать вас так, - раздался слева от Гарри ленивый голос Пиния Нигеллия, - что мой праправнук - последний из Блэков - мёртв?
     - Да, Пиний, - кивнул Думбльдор.
     - Не верю своим ушам, - бесцеремонно объявил Пиний.
     Посмотрев на него, Гарри успел увидеть, как Пиний решительно покидает свой портрет. Судя по всему, отправился с визитом к другим портретам в доме на площади Мракэнтлен. Будет ходить по дому с картины на картину, звать Сириуса...
     - Гарри, я просто обязан всё тебе рассказать, - произнёс Думбльдор. - Объяснить ошибки старого человека. Ибо теперь я вижу: в том, что касается тебя, всё, что я сделал и чего не сделал, отмечено клеймом моего старения. Молодые не способны понять ход мыслей пожилых людей. Но пожилые люди обязаны помнить, как думают молодые... а я, похоже, стал забывать...
     Солнце вставало; контур далёких гор был обведён яркой оранжевой линией, а над ней простиралось яркое, бесцветное небо. Луч света упал на Думбльдора, на серебристые брови и бороду, резче обозначил морщины.
     - Пятнадцать лет назад, увидев шрам у тебя на лбу, - начал Думбльдор, - я уже догадывался, что это может значить. Я подозревал, что это символ вашей с Вольдемортом неразрывной связи.
     - Всё это вы уже говорили, профессор, - невежливо оборвал Гарри. Да, он груб. Ну и пусть. Ему теперь всё равно.
     - Да, - извиняющимся тоном подтвердил Думбльдор. - Да. Но, понимаешь... важно начать именно со шрама. Потому что, стоило тебе вернуться в колдовской мир, как стало ясно, что я прав. Шрам предупреждал тебя о том, что Вольдеморт рядом, или что он испытывает сильные эмоции.
     - Знаю, - устало сказал Гарри.
     - А когда Вольдеморт вернул себе своё тело и обрёл полную силу, эта твоя способность - знать о его присутствии, пусть в другом обличье, и понимать его чувства, стала сильнее.
     Гарри даже не дал себе труда кивнуть. Всё это ему давно известно.
     - Потом, не так давно, - продолжил Думбльдор, - я забеспокоился: вдруг Вольдеморт догадается о связи между вами? И действительно, однажды ты так глубоко проник в его сознание, что он почувствовал твоё присутствие. Я, как ты понимаешь, имею в виду ту ночь, когда ты стал свидетелем нападения на мистера Уэсли.
     - Да, Злей говорил, - пробормотал Гарри.
     - Профессор Злей, Гарри, - негромко поправил Думбльдор. - А ты не задумывался, почему не я объяснил тебе это? Почему не я учил тебя окклуменции? Почему я так долго не смотрел на тебя?
     Гарри поднял глаза. И поразился безмерной усталости и печали на лице Думбльдора.
     - Да, - буркнул он. - Задумывался.
     - Видишь ли, - опять заговорил Думбльдор, - я не сомневался: пройдёт немного времени, и Вольдеморт сам захочет проникнуть в твоё сознание. Я боялся невольно подтолкнуть его к этому: ведь стоило ему осознать, что наши отношения ближе, чем отношения директора и ученика - по крайней мере, так всегда было, - и он ухватился бы за возможность шпионить за мной с твоей помошью. Я боялся, что он попытается завладеть тобой. Гарри, я уверен, что был прав в своих опасениях. В тех редких случаях, когда мы виделись, мне казалось, что я вижу в твоих глазах его тень...
     Гарри вспомнил, что чувствовал в те моменты, когда встречался глазами с Думбльдором, как в нём будто бы просыпалась змея, готовая нанести удар.
     - При этом Вольдеморт - как он наглядно продемонстрировал сегодня - ставил себе целью не моё уничтожение. А твоё. Завладев тобой сегодня, он рассчитывал, что я пожертвую тобой ради того, чтобы убить его. Так что, как видишь, отдаляясь от тебя, Гарри, я всего лишь хотел защитить тебя. Очередная старческая ошибка...
     Он глубоко вздохнул. Но его слова словно текли через Гарри, не задевая его чувств. Несколько месяцев назад он был бы очень рад это узнать, но теперь всё казалось бессмыслицей... По сравнению с зияющей пропастью у него в груди, с потерей Сириуса, ничто не имело значения...
     - Сириус рассказывал, что в ту ночь, когда у тебя было видение о нападении на Артура Уэсли, ты почувствовал в себе Вольдеморта. Я сразу понял, что сбываются мои худшие опасения: Вольдеморт догадался, что может использовать тебя в своих целях. В попытке защитить твоё сознание я организовал занятия окклуменцией с профессором Злеем.
     Он сделал паузу. Гарри следил за солнечным лучом, который медленно скользил по полированной поверхности письменного стола, подсвечивая серебряную чернильницу и красивое малиновое перо. Портреты давно проснулись и внимательнейшим образом слушали Думбльдора; до Гарри доносился шорох роб, легчайшее покашливание. Пиний Нигеллий пока не возвращался...
     - Профессор Злей выяснил, - возобновил свою речь Думбльдор, - что тебе много месяцев подряд снилась дверь, ведущая в департамент тайн. С тех пор, как Вольдеморт вновь обрёл своё тело, им владело желание услышать пророчество, и он постоянно думал об этой двери. Естественно, думал о ней и ты, хотя и не понимал, почему.
     - Затем ты увидел, как Гадвуд, который до своего ареста работал в департаменте тайн, рассказывает Вольдеморту то, о чём мы и так знали: что пророчества, хранящиеся в министерстве магии, находятся под очень надёжной охраной и что взять их в руки без ущерба для себя могут только те, к кому они относятся. То есть, Вольдеморт должен был либо сам идти в министерство, что было для него очень опасно - либо заставить тебя пойти туда вместо него. И тогда задача овладеть окклуменцией приобрела для тебя первостепенное значение.
     - А я этого не сделал, - пробормотал Гарри. Он сказал это вслух, надеясь снять с души тяжесть: ведь должно же признание облегчить страшную боль, сковавшую сердце? - Я не занимался, не старался, я мог бы прекратить эти сны, Гермиона всё время говорила... Если бы я занимался, он не смог бы мне показать, куда идти и... Сириус бы не... он бы не...
     Слова рвались наружу: было необходимо объяснить, оправдаться...
     - Я пытался проверить, где Сириус, я пошёл в кабинет Кхембридж и из камина поговорил со Шкверчком, он сказал, что Сириуса нет дома!
     - Шкверчок солгал, - спокойно объяснил Думбльдор. - Ты не его хозяин, так что ему даже не пришлось себя наказывать. Его целью было отправить тебя в министерство магии.
     - Он... послал меня туда специально?
     - Да. Боюсь, Шкверчок давно служил двум господам.
     - Но как? - непонимающе спросил Гарри. - Он много лет не выходил из дома.
     - Незадолго до Рождества Сириус предоставил Шкверчку благоприятную возможность, - сказал Думбльдор, - велев "выйти вон". Шкверчок решил воспринять эти слова буквально - как приказ покинуть дом. И отправился к единственной представительнице семьи Блэков, к которой испытывал уважение - к кузине Сириуса, Нарциссе, сестре Беллатрикс и супруге Люциуса Малфоя.
     - Откуда вы знаете? - Сердце выскакивало из груди; тошнило. Гарри вспомнилось, каким подозрительным показалось ему отсутствие Шкверчка после Рождества, вспомнилось, как эльфа нашли на чердаке...
     - Шкверчок вчера сам сказал мне об этом, - ответил Думбльдор. - Видишь ли, профессор Злей, услышав твоё шифрованное сообщение, сразу понял, что у тебя было видение. Как и ты, он попробовал связаться с Сириусом. Следует заметить, что члены Ордена Феникса располагают более надёжными средствами коммуникации, нежели камин в кабинете Долорес Кхембридж. Профессор Злей нашёл Сириуса дома - живым и здоровым.
     - Но, когда ты не вернулся из леса, куда вы с Долорес Кхембридж отправились, профессор Злей начал опасаться: вдруг ты продолжаешь считать, что Сириус захвачен лордом Вольдемортом. О чём немедленно известил некоторых представителей Ордена.
     Думбльдор тяжело вздохнул и продолжил:
     - Аластор Хмури, Нимфадора Бомс, Кинсли Кандальер и Рэм Люпин в тот момент находились в штаб-квартире на площади Мракэнтлен. Они приняли решение отправиться к тебе на помощь. Профессор Злей потребовал, чтобы Сириус оставался дома - кто-то так или иначе должен был сообщить мне о случившемся, а моего появления ожидали с минуты на минуту. Сам же профессор Злей намеревался искать тебя в лесу.
     - Но Сириус не захотел оставаться дома и рассказ о произошедшем перепоручил Шкверчку. Они отправились в министерство, я в скором времени прибыл на площадь Мракэнтлен, и домовый эльф, надрываясь от смеха, рассказал, куда пошёл Сириус.
     - Надрываясь от смеха? - без выражения повторил Гарри.
     - Да, - подтвердил Думбльдор. - Понимаешь, Шкверчок, в общем-то, не мог нас выдать. Он не является Хранителем Секрета Ордена и не имел возможности сообщить Малфоям адрес штаб-квартиры или те планы Ордена, которые ему было запрещено выдавать. Особые чары его народа не позволяли Шкверчку ослушаться прямого приказа господина. Но он передал Нарциссе сведения, которые Сириус не считал нужным скрывать, но которые оказались чрезвычайно важны для Вольдеморта.
     - Какие? - спросил Гарри.
     - Что ты - самое дорогое ему существо, - тихо сказал Думбльдор. - Что ты считаешь Сириуса если не отцом, то братом. Вольдеморту было известно, что Сириус - член Ордена, а ты знаешь, где он скрывается, но после рассказанного Шкверчком он понял, что ради тебя Сириус пойдёт на всё.
     Холодными, онемевшими губами Гарри выговорил:
     - Значит... когда я вчера спросил у Шкверчка, дома ли Сириус...
     - Малфои - разумеется, по приказу Вольдеморта - велели эльфу найти способ не подпускать Сириуса к камину после того, как у тебя будет видение, чтобы, если ты решишь проверить, дома ли он, Шкверчок мог бы сделать вид, что нет. Вчера Шкверчок ранил Конькура - Сириусу пришлось ухаживать за ним, и когда ты появился в камине, он был наверху.
     В лёгких Гарри почти не осталось воздуха; он дышал часто, прерывисто.
     - Шкверчок рассказывал об этом... и смеялся? - прохрипел он.
     - Он не хотел говорить, - ответил Думбльдор. - Но я довольно неплохой легалиментор и знаю, когда мне лгут. И, прежде чем отправиться в департамент тайн, я... убедил его всё рассказать.
     - А Гермиона, - прошептал Гарри, и его холодные руки, лежавшие на коленях, непроизвольно сжались в кулаки, - всё твердила, чтобы мы были с ним повежливее...
     - И была права, Гарри, - сказал Думбльдор. - Когда мы решили организовать штаб-квартиру в доме Сириуса, я предупреждал его, что к Шкверчку следует относиться с уважением. Я также предупредил, что Шкверчок может оказаться опасен для нас. Однако, Сириус не прислушался к моим словам, он не верил, что чувства Шкверчка могут быть столь же сильны, как и человеческие...
     - Не смейте... говорить... о Сириусе... в таком... тоне... - дыхание Гарри прерывалось, и он не мог нормально говорить, но утихнувший было гнев вспыхнул вновь: он не позволит критиковать Сириуса. - Шкверчок... лживая... скотина... он заслуживает...
     - Гарри, Шкверчок таков, каким его сделали колдуны, - отвечал Думбльдор. - И он так же достоин жалости, как и твой друг Добби. Шкверчку приходилось исполнять приказания Сириуса, последнего члена семьи, которой эльф служил. Но он не был по-настоящему предан Сириусу. Каковы бы ни были недостатки Шкверчка, нельзя не признать, что Сириус не пытался облегчить ему жизнь...
     - НЕ СМЕЙТЕ ТАК ГОВОРИТЬ О СИРИУСЕ! - заорал Гарри.
     Он вскочил, готовый броситься на Думбльдора - как можно до такой степени не понимать Сириуса! Он был очень храбрый и так страдал...
     - А Злей? - в ярости выпалил Гарри. - О нём забыли? Когда я сказал, что Сириус у Вольдеморта, он только усмехнулся мне в лицо... как всегда, впрочем...
     - Гарри, ты прекрасно знаешь, что при Долорес Кхембридж профессор Злей не мог вести себя иначе, - веско сказал Думбльдор, - однако, как я уже говорил, он сразу передал твоё сообщение членам Ордена. Кроме того, когда ты не вернулся из леса, именно он догадался, куда ты мог отправиться. И именно он дал профессору Кхембридж фальшивый признавалиум, когда она хотела заставить тебя выдать местонахождение Сириуса.
     Гарри не слушал. Ему доставляло зверское наслаждение обвинять Злея - казалось, так он снимает с себя часть вины, поэтому Думбльдор обязан был с ним соглашаться.
     - Злей... Злей... издевался над Сириусом за то, что он сидит дома... выставил его трусом...
     - Сириус был достаточно взрослым и умным, чтобы не обращать внимания на глупые выходки, - заметил Думбльдор.
     - Злей отказался давать мне уроки окклуменции! - зарычал Гарри. - Он выкинул меня из своего кабинета!
     - Знаю, - тяжко вздохнул Думбльдор. - С моей стороны было большой ошибкой, что я не стал учить тебя сам... хотя в тот момент был уверен: нет ничего опаснее, чем открывать твоё сознание Вольдеморту в моём присутствии...
     - Злей всё только ухудшил, после уроков шрам болел намного сильнее... - Гарри вспомнил, что думал по этому поводу Рон, и продолжал: - может, он как раз и хотел, чтобы Вольдеморту было легче проникнуть в моё...
     - Я доверяю Злодеусу Злею, - отрезал Думбльдор. - Но я забыл - и это ещё одна ошибка старого человека - что некоторые раны слишком глубоки и не могут затянуться. Я полагал, что профессор Злей забыл свои обиды на твоего отца.... Я ошибся.
     - Но это нормально, да? - заорал Гарри, не обращая внимания на возмущённые лица и неодобрительное бормотание портретов. - Злею можно ненавидеть моего отца, зато Сириусу нельзя ненавидеть Шкверчка?
     - Сириус не ненавидел Шкверчка, - ровным голосом отозвался Думбльдор. - Он не удостаивал его внимания. Равнодушие, пренебрежение могут оскорбить больше, чем откровенная неприязнь... Фонтан, разрушенный сегодня ночью, был построен на лжи. Мы, колдуны, слишком долго обижали тех, кто живёт рядом с нами, плохо обращались с ними, и теперь должны пожинать плоды.
     - ЗНАЧИТ, СИРИУС ПОЛУЧИЛ ПО ЗАСЛУГАМ, ДА? - истошно завопил Гарри.
     - Этого я не говорил и не скажу никогда, - негромко ответил Думбльдор. - Сириус не был жесток, он хорошо относился к домовым эльфам вообще. Но он не любил Шкверчка, как живое напоминание об отчем доме, который ненавидел.
     - Да, ненавидел! - надтреснуто воскликнул Гарри, развернулся и зашагал по комнате. Солнце ярко заливало всё вокруг. Портреты внимательно следили за Гарри, который расхаживал по кабинету, ничего не видя перед собой. - Вы заперли его в ненавистном доме, вот почему он вчера с такой радостью ушёл оттуда...
     - Я хотел сохранить ему жизнь, - сказал Думбльдор.
     - Людям не нравится, когда их запирают! - яростно повернулся к нему Гарри. - Прошлым летом вы так же поступили и со мной ...
     Думбльдор закрыл глаза и спрятал лицо в ладонях. Но этот нехарактерный для него жест, в котором так ясно выразилась предельная усталость, или печаль, или что-то подобное, не смягчил Гарри. Наоборо