лошадиной  привычке  он  не  ответил.  Я  натянул  повод,
поворачивая на восток, и жеребец запротестовал. Мне стоило большого  труда
не пустить его в галоп. Попробуйте спокойно  размышлять,  когда  лошадь  с
характером моего гнедого несется галопом. Никогда не знаешь,  взбредет  ли
ему в голову попытаться скинуть тебя через плечо,  резко  опустить  голову
или поддать задом. Такие приключения не доставляют радости, не говоря  уже
о том, что в конце полета можно оказаться в другом мире. Опасаясь за  свою
жизнь, я заставил жеребца идти шагом.  Мне  нужно  было  многое  обдумать.
Теперь, после смерти Аладара, вернуться  в  Джулу  я  не  мог.  Оставалось
только обойти город стороной и ехать в Русали другой дорогой...
     Я остановил жеребца и придержал его, хотя  он  и  танцевал  и  бочил,
недовольно фыркая. Всем своим видом он показывал, что мне давно пора  было
принять решение. Я машинально  сдерживал  его  и  смотрел  вслед  Дел.  Не
отрываясь.  На   горизонте   еще   виднелось   облачко   малиновой   пыли,
поднимавшейся из-под копыт ее лошади. Она скакала на Север. Над облачком я
разглядел белое пятно ее шелкового бурнуса...
     - Аиды, лошадь, если ты ничего лучше не придумаешь...  -  я  повернул
жеребца на Север и отдал ему повод.



                            Дженнифер РОБЕРСОН

                                ПЕВЕЦ МЕЧА



                                   Барри Малзбергу, который обнаружил меня
                                   в "Скотт Мередит" и помог моей мечте
                                   осуществиться (он сразу предупредил,
                                   что это вполне возможно);
                                   Марку О'Грину, который заставлял меня
                                   переписывать эту книгу снова и снова
                                   (и снова) пока она не удалась.



                                    1

     - Гнездо для  паразитов...  тупоголовый...  лопоухий...  -  я  втянул
воздух сквозь сжатые зубы. - Трижды проклятое отродье Салсетской козы!
     Я не скупился на подобные сантименты, но никак не мог связать слова в
предложение, ожидая, что в любой момент неприятность обернется трагедией.
     Он не ответил. По крайней мере вслух. Ответом послужило действие.  Он
сгорбился,  подпрыгнул  и  взвизгнул,  а  потом  зарылся  носом  в  песок.
Поскольку одновременно он мощным толчком подкинул  вверх  круп,  шансов  у
меня не оставалось.
     Хвала валхайлу - то, что я использую вместо седла,  больше  смахивает
на простой, овальный кусок грубой кожи, как раз такой, чтобы удобно лег на
спину жеребцу, и чтобы на него можно было сесть. Передняя  лука  у  такого
седла практически отсутствует. Я купил его, пожалев гнедого - мы проводили
много часов под палящим солнцем Пенджи, а это седло совсем  не  обременяет
лошадь. Теперь я благословлял себя за мудрый выбор. Человеку, над  которым
нависла угроза спикировать носом  с  лошади  -  головой  вниз,  на  живот,
обдирая плечи и шею - не хочется оставлять лучшую часть своей анатомии  на
передней луке седла, когда остальные части  его  тела  будут  валяться  на
песке.
     Конечно в начале полета я подумал и о другом. Например  где  и  каким
образом  приземлится  мой  меч.  Даже  самый  энергичный  танцор  меча  не
развлекает своего противника в круге, стоя головой вниз - ножны  на  такое
не  рассчитаны,  а  следовательно  существовала   возможность,   что   мое
позаимствованное оружие может закончить  полет,  выскользнув  из  ножен  и
воткнувшись во что-то, может быть в меня.
     Или - о таком можно было только мечтать - в самого жеребца.
     Моя голова была уже ниже плеч, я заскользил по седлу (по пути обдирая
живот), и, зацепившись за что-то,  поболтался  по  соседству  с  лошадиной
головой.
     Это жеребцу сразу не понравилось. Он не из тех лошадок, что  приходят
в восторг оттого, что здоровый мужчина катается у них по спине,  вспоминая
при этом самую грязную ругань.
     Круп опустился, и, как и следовало  ожидать,  жеребец  решил  задрать
голову. Поскольку я уже успел испробовать на  себе,  чем  кончаются  такие
взрывы бешенства, я обвил руками и ногами все изгибы лошадиного  тела,  за
которые мог уцепиться, и впился в гнедого намертво.
     Тяжело.
     Я большой. Я сильный. Может это сработает.
     К несчастью, паника придала жеребцу сил.
     Голова  лошади  тверже,  чем  живот  человека.  Лошадь  сильнее,  чем
человек. Но я обнаружил насколько тверже и насколько сильнее только  когда
жеребец отшвырнул меня в сторону как сверток грязного шелка.
     Аиды!
     Я сгруппировался и приземлился на правое  плечо,  расцарапав  лицо  о
шершавый песок, и соответственно всем своим весом рухнул на меч в  ножнах,
который перевязь удерживала в диагональном положении от  левого  плеча  до
правого бедра. До того, как меч успел закопаться в песок, клинок  доказал,
что он является хорошим рычагом, и, пока  я  перекатывался  через  голову,
врезал мне одним концом в лицо, а другим в живот.
     Песка, который я при этом заглотнул, хватило бы чтобы  создать  новую
пустыню, и я выкашливал его из легких всю дорогу от моей страны,  Юга,  до
страны Дел, Севера.
     Дел. Она все же соизволила мне  помочь.  Пока  я  задыхался,  кашлял,
давился, а немного отдышавшись, обнаружил, что в кровь  разбил  губу,  она
слезла с лошади (как все нормальные люди) и пошла  ловить  моего  жеребца,
который  по  неизвестной  причине   побрел   куда-то   в   северо-западном
направлении.
     - Гнездо для паразитов, - я выплюнул изо рта песок, - тупоголовый,  -
еще порция песка, - лопоухий, - на этот раз я сплюнул кровь. Ради интереса
я потрогал пальцем губу - липкая кровь перемешалась  с  песком.  -  Трижды
проклятое отродье Салсетской козы!
     Я сел. Дел уже подводила ко мне жеребца, и я кинул на нее разъяренный
взгляд. Выражение ее лица было ласковым и  заботливым  -  само  воплощение
невинности  (она  это  очень  хорошо  умеет).  Никто  бы  не  сказал,  что
случившееся повеселило и расстроило  ее  одновременно,  но  повнимательнее
взглянув в ясные голубые глаза, я понял, что она только и ждет подходящего
момента, чтобы высказаться.
     Я облизнул губы.
     - Надо бы зарезать его и оставить для кумфы, - из-за  распухшей  губы
говорить членораздельно я не мог, но  в  моих  намерениях  сомневаться  не
приходилось.
     - Ты слишком много проехал на этой лошади, - напомнила  мне  Дел.  Ее
вежливость и спокойствие доводили до бешенства.
     Я свирепо уставился на нее. Дел озабоченно осматривала жеребца.
     - С ним все нормально, - я помолчал и добавил:  -  Ничего  с  ним  не
случилось.
     - Я проверяю на всякий случай.
     Я еще посверлил ее глазами,  рассеянно  любуясь  правильными  чертами
лица, чуть заострившимися, пока она сосредоточенно  разглядывала  гнедого.
Кроме лица я ничем полюбоваться не мог,  поскольку  Дел  была  закутана  в
белый шелк бурнуса, который надежно скрывал руки, ноги  и  разные  женские
изгибы, а они были у Дел просто захватывающими. На Юге для этого женщины и
носят бурнус: спрятать госпожу от мужских  глаз,  иначе  эти  глаза  могут
загореться страстью, случайно заметив изящную лодыжку.
     Беда в том, что это средство не только не решало проблему, но и  само
было источником больших  неприятностей.  При  виде  изящной  лодыжки  даже
человек без фантазии  продержится  недолго  и  тут  же  мысленно  дорисует
анатомические изящества, которые скрывает бурнус.
     И уж конечно чтобы увлечься Дел нужно намного  меньше,  чем  лодыжка.
Один взгляд в эти голубые-голубые глаза и я... да...
     Аиды, и я, и любой другой мужчина.
     Нежно, но  настойчиво  Дел  ощупала  передние  ноги  гнедого,  быстро
проверила сухожилия, провела жеребца  на  несколько  шагов  вперед,  чтобы
выяснить, не хромает ли он. Стащив с  него  седло,  сумку  и  чепрак,  она
посмотрела, не повреждена ли спина. Жеребец взмок  под  седлом,  но  после
такого представления это было неудивительно.
     - Он такое уже устраивал, - напомнил я. - Ты же знаешь. Сама видела.
     Она поджала губы, светлые брови поднялись.
     - Так он никогда еще не бесился.
     - Я тоже, - я поднялся, поморщился, покачал головой. - Дел...
     - С жеребцом все нормально, - она повернулась. - А ты как, Тигр?
     Наконец-то и обо мне подумала.
     - Прекрасно.
     Я согнул запястья, пальцы, ссутулил и расправил плечи, потом вынул из
ножен меч, чтобы убедиться, что  с  моим  оружием  все  в  порядке.  Такое
периодически делает каждый танцор меча.
     Аиды, этот трижды проклятый клинок Северного мясника.
     Не мой клинок. Не совсем мой, хотя я использую его, когда приходится.
Я позаимствовал его у  мертвого  мужчины,  которому  меч  никогда  уже  не
понадобится. Я до сих пор ненавидел этого человека хотя он  был  мертв,  и
ненавидел клинок, хотя понимал, что это глупо. Но глядя  на  меч,  касаясь
его, вкладывая в ножны, используя в танце, я постоянно вспоминал, что  мое
собственное оружие, меч из голубой стали, благословенный шодо, мертв,  так
же как и человек, которого я убил в круге под луной.
     Разящий.
     Ну, да чего рыдать по разлитому акиви.
     Глупо. Но перебороть себя я не мог, даже отрицать это не буду. Каждое
прикосновение  к  серебряной   рукояти   вызывало   во   мне   непонятный,
неопределенный страх.
     Меч был с Севера. Не с Юга, как я и Разящий. Выкованная на  Севере  и
там же напившаяся крови яватма - так Дел называет кровный  клинок,  потому
что человеку, который стал его хозяином, пришлось найти достойного  врага,
чтобы напоить оружие - дать  мечу  выпить  крови  по  каким-то  загадочным
Северным ритуалам. Ритуалам, которых не знал Юг.
     Солнечные лучи сбежали по клинку. Чужие руны,  покрывавшие  такой  же
чужой металл, оживали в свете и корчились - полная иллюзия движения...  По
крайней мере я всегда утверждал, что это иллюзия. Для меня в мече не  было
магии. Я не Терон, который напоил клинок, я не знал  имя  меча  и  не  мог
вызвать меч к жизни.
     Но Терон мог и сделал это в круге, перед тем,  как  я  убил  его.  Он
вызвал меч к жизни и я  видел  сверкающие  огни  того,  что  Дел  называла
палитрой богов: пурпурное, фиолетовое, красное и огненное  сияние.  Каждый
меч имел не только имя, но и душу (другого слова  я  не  подберу),  и  эта
душа, оживая, оставляла  в  небе  сверкающий  след.  Меч,  танцуя,  чертил
горящие узоры. Душа оживала, когда меч вызывали к жизни. Но даже когда меч
был  спокоен,  душа  не  исчезала  из  него:   у   Дел   клинок   светился
жемчужно-розовым, у Терона - бледно-пурпурным.
     Меч Терона погас, когда умер хозяин.
     Это был изумительный танец. Мы показали все, на  что  были  способны:
мастерство,  силу,  умение  нападать  открыто  и  обманывать.  Терон  и  я
танцевали из-за женщины с Севера.
     Из-за танцора меча по имени Делила.
     Сильно сжав зубы, я с трудом  перевел  дыхание.  Витая  рукоять  меча
оставалась неестественно холодной несмотря на пустынный  зной.  Сверкавший
под палящими лучами Южного солнца металл не нагревался даже если мы часами
ездили по  Пендже.  Странное,  необычное  серебро,  голубовато-белое,  как
снежные бури, о которых рассказывала Дел. Но снега и снежные бури,  как  и
меч, не принадлежали моему миру. Рожденный под Южным солнцем, привыкший  к
зною, песку и самумам, я  не  мог  понять  (или  даже  представить)  вещи,
которые, как она говорила, существовали в ее холодной Северной стране.
     Я могу понять только круг.
     - Однажды, - заговорила Дел, - ты помиришься с мечом Терона.
     Я покачал головой.
     - Как только у нас будет свободное время, я разыщу одного из учеников
моего шодо и обменяю эту вещь на настоящий  меч.  Южный  меч,  которому  я
смогу доверять.
     - Доверься этому, - мягко посоветовала она. - Никогда  не  сомневайся
ни в нем, ни в себе, ни в своих руках. В этом мече нет магии. После смерти
Терона он стал обычным оружием. Ты же знаешь, сколько раз я тебе  об  этом
говорила.
     Конечно говорила, потому что знала,  что  я  чувствовал,  вынимая  из
ножен клинок Терона. Я не мог смириться с потерей  Разящего.  Для  танцора
меча, человека, который всю жизнь не расстается с оружием, хороший меч это
намного больше, чем  просто  кусок  стали.  Он  становится  частью  твоего
организма как рука или нога, и эта  часть  надежно  защищает  всего  тебя.
Оружие танцора живет, дышит, иногда распоряжается хозяином, потому что без
оружия вы ничто.
     Мне пережить потерю Разящего было еще  труднее,  потому  что  Разящий
стал для меня символом моей свободы.
     И несмотря на слова Дел, я знал, что меч Терона не умер,  хотя  и  не
жил. Не жил так, как жил клинок Дел. Но душа в нем осталась. Когда я  клал
руки  на  витое  серебро,  я  чувствовал  себя  захватчиком,  узурпатором,
трусливым воришкой, стянувшим чужое. Как  только  я  сжимал  рукоять,  она
дергалась словно меч, напуганный чужим прикосновением, пытался  вырваться.
Словно он ожидал, что его коснется другая рука и снова  соединятся  душами
мужчина и меч. Много раз я собирался сказать об этом Дел, но так ничего  и
не сказал. Что-то удерживало меня  от  этого.  Может  быть  гордость.  Или
просто нежелание признать, что я действительно что-то ощущал. Я не из тех,
кто доверяет магии и готов был врать и изворачиваться, лишь  бы  никто  не
узнал, что я почувствовал силу в мече. Даже если ее осталось  очень  мало.
Конечно Дел могла бы сказать, что у меня разыгралось воображение.
     Но вот что бы я делал, если бы она признала,  что  меч  действительно
жив?
     Дел разбиралась в клинках.  Она  тоже  была  танцором  меча,  как  бы
невероятно это не звучало (аиды, у меня ушло слишком много времени,  чтобы
принять это. Даже сейчас я  отступаю,  когда  она  входит  в  круг,  чтобы
потренироваться со мной. Я не привык противостоять женщине  -  по  крайней
мере в круге). Встретив Дел, я понял, насколько обычаи  Севера  отличаются
от обычаев моего Юга, где правят солнце и песок. Дел сделала все, что было
в ее силах, чтобы изменить мою точку зрения по этому вопросу (и продолжает
заниматься этим до сих пор), но в глубине души  я  все  еще  видел  в  ней
беззащитную женщину, а не танцора меча.
     Конечно меньше всего мужчине  хочется  видеть  в  Дел  танцора  меча.
Танцевать с ней никто не откажется, но не в круге,  и  не  со  сталью  или
каким-то другим металлом, из которого сделана яватма, в руках.
     На Юге мало найдется женщин, которые хотя бы раз за  всю  свою  жизнь
касались оружия. Женщина  должна  следить  за  домом,  повозкой,  хиортом,
заботиться о детях, цыплятах, козах, любить мужчину, который  называет  ее
своей.
     Но Дел Северянка и не признает Южных обычаев. У  Дел  нет  дома,  нет
повозки, нет хиорта, нет детей, цыплят и коз. И у нее нет (потому что  она
сама этого не хочет) мужчины, который называл бы ее своей. Дел принадлежит
только Делиле, и с этим ничего не поделать.
     Все это я знаю и понимаю безнадежность попытки войти в ее жизнь.
     Все это я знаю. Но пытаюсь.
     Я посмотрел на Дел, хорошо  представляя  каждый  изгиб  ее  тела  под
бурнусом. Тела, которое обтягивала  украшенная  рунами  туника  из  мягкой
кожи, скрытая сейчас под блестящим шелком.
     Дел высокая, но мускулистая, с  тонкой  талией  и  широкими  плечами.
Плотная.  Сильная.  Гораздо  сильнее,  чем  обычная  женщина.  В  Дел  нет
хрупкости, хотя она очень женственна и все, что полагается любой  женщине,
находится у нее на своих местах.
     Голубоглазая баска со светлыми волосами и  нежной  кожей.  Под  Южным
солнцем золотистые волосы выгорели до  белизны,  а  тело  покрыл  кремовый
загар.
     Мы совсем разные, Делила и я. Я -  настоящий  сын  пустыни,  с  кожей
темной как  кусок  меди,  с  темно-каштановыми  волосами,  отливающими  на
макушке бронзой. Зеленые глаза прячутся  за  складками  век,  а  если  эти
складки разгладить, можно увидеть, какого цвета была моя кожа  тридцать  с
лишним лет назад, когда я только родился. Тогда она была гораздо  светлее,
чем у Южан, хотя и не такой светлой, как у жителей Севера.
     Я крупный, высокий, сильный, и, глядя на меня, не многие поверили бы,
что я могу быстро двигаться. Но танец мечей вырабатывает  реакцию  даже  у
самых медлительных людей... Кто  не  успевает  научиться,  отправляется  в
другой мир.
     Я посмотрел на Дел просто потому что на нее приятно было смотреть, но
взгляд сразу задержался на рукояти меча, который путешествовал  у  нее  за
спиной. Теперь я знал его хорошо, даже лучше, чем хотелось бы, потому  что
я был вынужден близко с ним познакомиться. Я провел много месяцев рядом  с
Дел, владевшей этим мечом с изумительным мастерством и изяществом. У  меня
было время научиться уважать его и даже бояться,  потому  что  он  был  не
только  прекрасным  оружием.  В  руках  Дел  меч   оживал   и   приобретал
сверхъестественную силу.
     Бореал: яватма, рожденная Северными баньши-бурями,  напившаяся  крови
одного из лучших мастеров  Севера,  мастера  меча  Дел,  ее  ан-кайдина  -
человека,  которого  она  почитала  и  уважала,  человека,  который   взял
решительную  пятнадцатилетнюю  девочку,  мечтающую  отомстить  за   смерть
близких, и превративший ее в оружие, такое  же  смертоносное  как  и  меч,
который она в конце концов вонзила в него.
     Бореал: яватма, которая в моих руках (когда Дел одолжила ее  мне  для
танца) ожила при звуке своего имени, спасая меня, спасая Дел, и уничтожила
человека, который собирался убить нас.
     Но Бореал принадлежала Дел. Я не чувствовал яватму частью  себя,  как
не чувствовал и клинок Терона, который теперь, я  надеялся  что  временно,
заменил мне Разящего.
     Необходимость редко доставляет удовольствие. Я убрал меч  в  ножны  и
постарался забыть о нем, на лишний вес за плечами я уже давно  не  обращал
внимания. Я взял повод жеребца из рук Дел и отвел гнедого в сторону.
     - Послушай, старик, - начал я, - нам с тобой давно уже пора  выяснить
отношения.  Я  не  имею  ничего  против,  когда   ты   устраиваешь   такие
представления в городе, деревне или поселении, и на этом  мы  зарабатываем
деньги. Но мне не нравится, когда ты валяешь дурака  в  пустыне,  где  нет
никого кроме тебя, меня, Дел и ее забитой лошади, - я похлопал гнедого  по
шее. - Понятно? Рано или поздно один из нас станет инвалидом и я от  такой
перспективы не в восторге.
     Жеребец шумно выдохнул, раздув коричневые ноздри, пошевелил бархатным
ухом и оскалил зубы, показывая, что с удовольствием меня цапнет.
     - Нежен как всегда, - я ухватил гнедого за губу и он отвернул от меня
голову, выкатив выразительный глаз.
     Дел поймала свою лошадь - вялого, скучного крапчатого мерина с драным
хвостом и темпераментом старой девы, которая считает, что все еще  успешно
изображает застенчивость - и посмотрела на меня.
     - Сколько осталось до Харкихала?
     - К вечеру доедем, - ладонью я прикрыл глаза от солнца и прищурившись
посмотрел на Южное небо. Оно текло среди слоев горячего воздуха.
     - Конечно мы теряем время с этой идиотской лошадью.
     - Тогда седлай его и поехали.
     - Это просьба поторопиться? - я подвел жеребца к валявшемуся на песке
седлу. - Север никуда не убежит, Дел... он останется там, где и  находился
уже много лет.
     Она вскочила на мерина, поправила волнистые складки  белого  бурнуса,
обернувшегося вокруг стройной ноги.
     - Я уехала оттуда шесть месяцев назад.
     - Не совсем шесть, - поправил я. - Сначала  мы  с  тобой  бродили  по
пустыне, потом были в плену и это по меньшей  мере  месяцев  девять,  -  я
ухмыльнулся, в ответ на ее хмурый взгляд из-под выгоревших  бровей.  -  Но
даже если поездка займет у нас пять лет и еще  половину  от  этого,  Север
никуда не убежит.
     - У тебя провалы в памяти, Песчаный Тигр, - резко и холодно  сообщила
Дел. От неожиданности я перестал седлать жеребца, повернулся  и  посмотрел
на