ли  мысли  о  неудаче,  о  неизбежном
изгнании из школы. Если бы знать хоть, что оно из себя  представляет,  это
испытание!.. К чему подобная таинственность?
     Отец Ходыня, разумеется,  заметил  состояние  воспитанника.  Подошел,
потрепал по плечу:
     - Не волнуйтесь, мой мальчик! Все будет в полном порядке. - Он строго
посмотрел на тарелку с едва тронутым омлетом. - А вот голодовка может  вам
токмо помешать. - Строгость с лица пестуна исчезла, оно стало спокойным  и
доброжелательным.
     Свет с трудом заставил себя съесть омлет и пшенную кашу с молоком.
     Сегодня  в  трапезной  присутствовала   мать   Ясна:   наверное,   ее
командировка по другим школам закончилась. Впрочем, Свет отметил этот факт
лишь краешком сознания - все мысли занимало предстоящее испытание.
     В коридоре к Свету подскочил Репня Бондарь, шепнул:
     - У меня сегодня испытание Додолой.
     - И у меня, - сказал Свет. - Интересно, в чем оно заключается?
     - Хотите, расскажу?
     Тут же рядом с ними возник отец Ходыня:
     - Сморода! Бондарь! Отправляйтесь в свои кельи. Я приду за вами.
     Пришлось разойтись. Оказавшись в родимой  келье,  Свет  устроился  на
лежанке, закинул руки за голову и вновь обратился мыслями  к  предстоящему
экзамену. Интересно, откуда Репня узнал о его характере. То, что испытание
Додолой определяет  всю  дальнейшую  судьбу  воспитанника,  было  известно
всякому. Об этом отец Ходыня не  уставал  повторять  все  последнее  лето,
подчеркивая, что токмо опосля  этого  экзамена  они  смогут  считать  себя
реальными кандидатами в волшебники. А все не выдержавшие  испытание  будут
немедленно отчислены из школы, и впереди у  них  останется  жизнь  обычных
людей. Ну разве что они смогут стать врачами...
     Свет знал, что Додола  -  одна  из  богинь  Пантеона.  Но  на  уроках
теологии о ней практически не говорилось, а когда воспитанники спрашивали,
отец Ходыня заявлял, что в свое время они все  узнают.  По  ежедневным  же
молебнам было ясно одно: Додолу в себе необходимо убить.  Удалось  ли  это
Свету? Увы, он понятия не имел. И потому испытывал нешуточный страх.
     Отец Ходыня пришел за ним часа через два.
     - Айда, мой мальчик!
     Свет встал с лежанки. Сдерживая обрушившуюся  вдруг  на  него  дрожь,
спросил:
     - Что мне взять с собой?
     Отец Ходыня внимательно посмотрел  на  него,  и  Свет  вдруг  впервые
понял, что когда пестун смотрит на него таким взглядом, он в  этот  момент
попросту   прощупывает   своего   воспитанника.   Захотелось    закрыться,
спрятаться, но тут на  ум  пришел  Первый  Закон  Поведения:  "ВОСПИТАННИК
ВСЕГДА ДОЛЖЕН ГОВОРИТЬ ПЕСТУНУ ПРАВДУ!"
     - В чем заключается испытание? - спросил Свет.
     А вдруг теперь  отец  Ходыня  скажет!..  Но  нет,  надежда  оказалась
пустой.
     - Вам не нужно это знание, - ответил отец Ходыня.
     - А Репне Бондарю?
     - Он сказал, знает?
     - Да.
     Отец Ходыня удовлетворенно кивнул:
     - Хорошо...
     Что именно хорошо, Свет не понял.
     - Бондарь узнал от меня, - продолжал пестун. - Так надо. - Он  шагнул
к двери. - Айда!
     Они прошли по коридору, спустились по лестнице на первый  этаж.  Свет
вдруг понял, что они идут в сторону бани. Однако отец Ходыня прошагал мимо
ее дверей, а Свет почувствовал на дверях охранное заклятье: сегодня был не
банный день.
     Отец Ходыня остановился у следующей двери:
     - Входите!
     Тут охранного заклятья не было. Свет взялся за деревянную ручку.
     Дверь открылась. Содрогаясь от возбуждения, Свет шагнул через порог и
очутился в небольшой комнатке.
     Воздух  пах  смолой  и  тайной.  Обшитые  еловыми  досками  стены,  в
противоположной стене забеленное мелом большое  окно,  справа  некрашенная
закрытая дверь, от которой явственно тянуло теплом, слева дубовая скамейка
и над нею вешалка, около скамейки медицинский стол.
     Сзади чуть скрипнули петли. Свет обернулся.
     За спиной стояла мать Ясна в белом балахоне врача, смотрела  на  него
пронизывающим взглядом ведуньи.
     - Раздевайтесь до трусов, Свет.
     Свет послушно скинул башмаки и одеяние воспитанника. Пол  был  теплым
на ощупь. Как в бане.
     - Ложитесь на стол.
     Свет взгромоздился на стол и разочарованно вздохнул.  Тайна  исчезла:
ему предстоял обычный медицинский осмотр. Так оно и случилось.  Мать  Ясна
положила ему на грудь руки, и Свет непроизвольно поежился:  руки  колдуньи
были изо льда. Словно прикосновение зимы... Свет  закрыл  глаза,  привычно
отринул все мысли. Волна холода прошла по его телу, и мать Ясна сказала:
     - Все в порядке. Вы абсолютно здоровы.
     Свет  слез  со  стола,  взялся  за  свой  балахон   и   разочарованно
воскликнул:
     - А как же испытание Додолой?
     Мать Ясна улыбнулась. Глаза ее  потускнели,  перестали  быть  глазами
ведуньи, но зато в них появилось что-то иное, странное и непонятное.
     - Пройдите вот туда, - мать Ясна указала на  некрашеную  дверь,  -  и
хорошенько вымойтесь.
     Свет открыл дверь. За нею была баня, но баня не  обычная,  совершенно
не похожая на ту, в которой мылись воспитанники. Здесь вместо камня вокруг
было сплошное дерево. В углу рядом с полком стояла пышущая жаром  каменка,
но запаха дыма не было. Зато баню наполнял какой-то другой запах,  пряный,
волнующий,  таинственный.  На  широкой  скамейке  у  стены   расположилась
деревянная шайка, а на стене висел березовый веник. В  углу,  у  скамейки,
лежали вверх дном еще несколько шаек.
     Свет скинул трусы, повесил их на гвоздик. Взял шайку и набрал из бака
воды. Вода была в самый раз - горячая, но не кипяток.  Свет  вдруг  ощутил
восторг - ему показалось, что когда-то, давным-давно, он уже мылся в такой
бане. И рядом был отец, но не отец Ходыня, а папа...
     Откуда-то потянуло холодком.
     - Ну как вы тут?
     Свет стремительно оглянулся и оторопел: перед ним  стояла  обнаженная
мать Ясна. Улыбаясь, она подошла к нему, опустила в шайку с  водой  шуйцу.
Свет смотрел во все глаза - тело у  матери  Ясны  было  белым  и  каким-то
круглым. Но не в этом было главное отличие  от  тела  Света.  На  груди  у
матери Ясны виднелись две шарообразные выпуклости, центр каждой выпуклости
украшал коричневый кружок с  небольшим  холмиком.  А  внизу  живота  росли
черные кудрявые волосы. И больше не было ничего...
     Мать Ясна плеснула на  Света  горячей  водой,  взяла  в  руки  веник,
опустила в шайку. При каждом движении выпуклости на ее груди колыхались из
стороны в сторону, маленькие коричневые холмики на них явно выросли.
     До сих пор, в понимании Света, женщины отличались  от  мужчин  только
более тонкими, похожими на мальчишеские голосами. Да и то не всегда.
     Оказывается, широкие одеяния волшебников много чего скрывали.
     - Что это? - Свет обрел наконец дар речи.
     Мать Ясна улыбнулась странной улыбкой:
     - Это перси.
     - А зачем они?
     Мать Ясна взяла еще одну шайку, набрала из  бака  воды  и  вылила  на
себя. Вода сбегала с плеч на эти самые "перси" и двумя струями стекала  на
пол.
     - Мы будем мыться вместе, - сказала мать Ясна, и  Свет  понял  вдруг,
что она не знает, как ответить на его вопрос. А может, попросту не  желает
отвечать.
     Тогда он задал другой вопрос:
     - А где же ваш корень?
     - У меня его нет.
     - А как же вы писаете?
     - Полезай на полок, -  сказала  мать  Ясна,  и  Свет  понял,  что  не
дождется ответа и на последний вопрос.
     Он вздохнул и забрался на полок,  окунувшись  в  восхитительный  жар.
Мать  Ясна  уселась  рядом,  коснулась  Света  горячим  упругим   стегном,
протянула ему веник.
     Они отхлестали друг друга веником, и это тоже было  восхитительно.  А
потом мать Ясна намылила мочалье, и Свет начал мыть  ее.  Спина  у  матери
Ясны была гладкой, попка упругой, а "перси" тяжелыми  и  скользкими.  Свет
тер их мочальем, и они все время стремились убежать из-под рук в  сторону.
Душу Света томили какие-то неясные желания: то вроде бы хотелось коснуться
похожих на большие соски коричневых холмиков на  персях  матери  Ясны,  то
вроде бы  стоило  погладить  ладошкой  ее  живот.  Но  эти  желания,  едва
оформившись, вдруг вытеснялись чем-то  другим,  непонятным,  но  знакомым,
давно забытым, но близким. Смутное воспоминание бередило  сердце,  и  Свет
пытался понять  его,  и  смывал  мыльную  пену  с  тела  матери  Ясны  уже
автоматически, как мыл спину в бане тому же Репне Бондарю.
     А потом за мочалье взялась мать Ясна. Она терла Свету спину, и вместе
с мочальем его кожи касались упругие перси. Потом она вымыла ему корень, и
в душе Света вновь проснулись смутные желания  -  он  даже  провел  мокрой
рукой по щеке матери Ясны, но так и не понял, для чего это сделал. А потом
мать Ясна принялась мыть ему голову, и вновь  неоформившееся  воспоминание
вытеснило из души все желания, кроме одного: вспомнить. В сознание  билась
мысль, что все это мать Ясна  делает  неспроста,  что,  возможно,  это  не
подготовка к испытанию, а само испытание, но все  было  неважно.  А  важно
было вспомнить.
     И когда мать Ясна, окатив Света водой из шайки,  на  секунду  прижала
его голову к своей левой перси, он вспомнил.
     Голод, страшный голод,  смертельный  голод...  Прикосновение  к  щеке
чего-то  теплого  и  упругого,  пахнущего  вкусно-вкусно...   Поворачиваем
голову, в губы попадает твердое, и голод отступает... Он вспомнил все ясно
и  отчетливо,  как  будто  происходило  это  с  ним  совсем   недавно.   И
происходившее не имело никакого  отношения  к  порозовевшему  телу  матери
Ясны.
     - Мама, - прошептал он. - Мамочка!
     Перси матери  Ясны  затанцевали  перед  его  глазами,  неоформившиеся
желания, вызванные близостью  обнаженного  женского  тела,  умерли,  и  он
окунулся во мрак...


     Очнувшись, он услышал певучий женский голос:

                       Как да вдоль по ре-эче-эньке
                       Как плыла лебе-оду-ушка.
                       Как да мово ми-ило-ого
                       Увели в нево-олю-ушку...

     Свет  открыл  глаза.  По  телу  разливались  теплые  волны:  над  ним
склонилась мать Ясна в белом балахоне врача, и руки ее, плавая над  грудью
Света, излучали жар. Заметив, что воспитанник пришел в себя, она отступила
на шаг и ласково сказала:
     - Ну вот и хорошо, вот и ладушки.
     Свет поднялся на локте:
     - Что со мной?
     - Все в порядке. Одевайтесь!
     Свет удивился:
     - А как же испытание Додолой?
     - Оно уже состоялось.
     - Разве? - Свет потер ладонями лицо. - Что-то я не помню.
     Мать Ясна перестала улыбаться и строго сказала:
     - Всякое семя знает свое время.
     А   Свет   вдруг   заметил,   что   лицо    матери    Ясны    кажется
непривычно-розовеньким, а коротко подстриженные -  как  у  воспитанника  -
волосы стоят ежиком.
     Он слез с медицинского стола  и  принялся  одеваться.  Натянул  серую
пару, надел башмаки, вопросительно посмотрел на мать Ясну. И вдруг  замер:
над волосами матери Ясны сияло розово-фиолетовое облачко. Свет зажмурился,
помотал головой, снова открыл глаза. Нет, показалось. Не было там никакого
облачка - волосы как волосы.
     - Что с вами, Свет? - спросила с тревогой мать Ясна.
     - Нет, ничего, - сказал Свет. - Слабость...
     - Это скоро пройдет. - Мать Ясна отвернулась. - Вы свободны!
     Свет понял: от него не  ждут  никаких  вопросов.  И  унес  вопросы  в
коридор.
     В коридоре стоял отец Ходыня, выжидательно смотрел на Света. Потом он
повернулся  к  вышедшей  вслед  за  воспитанником  матери  Ясне,  и  Свету
показалось, что волшебники переглянулись.
     Отец Ходыня сказал:
     - Отправляйтесь к себе, воспитанник!  И  ни  с  кем  не  вступайте  в
разговоры!


     В келье Света ждал  Репня  Бондарь.  Он  сидел  на  табуретке  и  без
интереса перелистывал учебник математической магии.  Когда  Свет  вошел  в
келью, ему показалось, что над головой Репни  висит  красное  облачко.  Но
стоило Репне оторваться от учебника, как облачка и след простыл. Да и было
ли оно вообще? Может быть, Свет попросту заболел: не зря же с ним возилась
мать Ясна...
     - Ну как? - спросил Репня.
     - Говорят, испытание состоялось.
     - Что значит "говорят"? А вы сами разве не помните?
     - Тот-то и оно, что не помню.
     - Странно! - Репня покусал нижнюю губу. - Может, вы провалились?
     - Может быть. - Свет уныло вздохнул. - А как у вас?
     - Ну я-то все помню. - Репня издал короткий самодовольный  смешок.  -
Мать Ясна мыла меня в бане.
     Света словно обухом по голове ударили. Точно, ведь и с ним было  тоже
самое! Перед глазами  проплыло  обнаженное  тело  матери  Ясны  -  сначала
молочно-белое, потом изрядно порозовевшее.  И  кажется,  это  меня  сильно
взволновало, с удивлением подумал Свет. Странно,  никогда  не  волновался,
моясь в бане... Наверное, мать Ясна наложила на меня какое-то  заклятье...
Он вспомнил, как они терли друг друга мочальем и подивился:  от  чего  там
можно было хлопнуться в обморок?.. Сколько раз я  тер  мочальем  Репню,  и
ввек не было никаких обмороков!..
     Репня что-то рассказывал, увлеченно, с упоением,  размахивая  руками.
Свет помотал головой, и в сознание прорвались последние слова Репни:
     - ...но тут у меня встал.
     - Кто встал? - Свет непонимающе смотрел на Репню.
     - Не кто, а что! - поправил Репня. - Корень, разумеется.
     Похоже, он  вспоминал  мытье  в  бане  с  каким-то  особым  чувством,
которого не было у Света.
     - Что значит - встал? - Свет ошарашенно хлопал ресницами.
     -  Встал  -  значит  поднялся  и  отвердел.  -  Репня  тоже   казался
удивленным. - Не понимаете, что ли?
     - Не понимаю...
     - Глупышка! - Репня смотрел на Света с жалостью.
     Жалость эта Свету не понравилась.
     - Ну а дальше? - сказал он недовольно.
     - А дальше - не скажу! - Репня ухмыльнулся. - Но думаю, что испытание
Додолой я прошел!
     - Бондарь! Что вы здесь делаете? - В  дверях  стоял  отец  Ходыня.  -
Разве не вам я сказал, чтобы вы сидели у себя?!
     Репня медленно положил учебник на стол. Репня поднялся  и  с  вызовом
посмотрел на отца Ходыню. Свету показалось, что  он  хотел  сдерзить,  но,
по-видимому, сумел сдержаться. А еще Свету показалось, что утром Репня был
совсем другим - вроде бы даже ростом пониже... Наверное, он  действительно
прошел испытание, и  сегодня  впервые  его  назовут  не  воспитанником,  а
отроком. И перед Репней откроются кладовые волшебных знаний.  Действующие,
а не учебные заклятья. Настоящие колдовские жесты. Ему начнут  преподавать
реальную алхимию, высшую математическую магию  и  много  других  волшебных
наук. И Репня станет мужем-волшебником. А его, Света, с  позором  выставив
из школы волшебников, переведут в школу врачей.
     - Идите, к себе, Бондарь! - Отец Ходыня не повысил голоса, и это  уже
не удивило Света: отныне с Репней будут разговаривать, как с равным.  -  И
вы, Сморода, тоже ждите, покудова вас не позовут.
     Репня подмигнул Свету и исчез за дверью. Отец  Ходыня  последовал  за
ним. Вот только подмигивать Свету он не стал.


     Позвали Света в три часа пополудни. Отец Ходыня не зашел к нему перед
обедом, и  трапезу  пришлось  пропустить.  Впрочем,  голод  Света  уже  не
волновал. Ему хотелось только  одного:  чтобы  закончилось  это  тоскливое
ожидание. И когда открылась дверь, он был готов к любому позору.
     В келью вошли двое -  отец  Борис  и  незнакомец  в  голубом  одеянии
мужа-волшебника. Вздрогнув, Свет поднялся с  лежанки.  В  полном  молчании
колдуны завязали Свету глаза черной лентой и, взяв его с двух  сторон  под
руки, вывели из кельи. С каждым шагом  душу  Света  охватывало  все  более
сильное волнение. Поворот следовал за поворотом,  и  Свет  быстро  потерял
всякое представление о том, в какой  уголок  школы  его  ведут.  Но  руки,
крепко  державшие  его  за  локти,  казались  руками  друзей  -  он  вдруг
таинственным образом почувствовал уверенность в  этом,  -  и  потому  Свет
начал успокаиваться. В  конце  концов  все  можно  пережить,  даже  позор,
подумал он. И удивился: еще утром такая мысль вряд  ли  пришла  бы  ему  в
голову, еще утром позор для него был страшнее смерти.
     Наконец колдуны остановились,  отпустили  его  локти.  Свет  замер  в
ожидании неведомо чего.
     - Во имя Семаргла! - раздался вдруг пронзительный голос.
     - Именем его! - отозвался слитный хор других голосов.
     С головы Света сняли черную ленту, и  он  зажмурился  -  таким  ярким
показался ему хлынувший в глаза свет.
     - Во имя Семаргла!
     - Именем его!
     Когда глаза Света привыкли к нестерпимой иллюминации, оказалось,  что
его привели в освещенный всего лишь десятком  свечей  зал  торжеств.  Окна
зала были задрапированы тяжелыми черными  шторами.  Свет  стоял  в  центре
незамкнутого каре выстроившихся вокруг отцов и отроков-волшебников, одетых
в парадные балахоны. Десятки глаз смотрели на  Света.  А  потом  откуда-то
появился еще один незнакомец в одеянии мужа-волшебника  и  воздел  к  небу
руки.
     - Мужи! Отроки! Братия! -  возгласил  он.  -  Мы  собрались  здесь  в
знаменательный час!  Сегодня  воспитанник  вашей  школы  Светозар  Сморода
прошел испытание Додолой и присоединился к священному братству  Колдовской
Дружины! И пусть он покудова еще мало осведомлен в колдовских  науках,  но
отныне он вступает в  наши  ряды.  -  Незнакомец  повернулся  к  Свету:  -
Воспитанник Сморода! Властью, данной мне Кудесником, я нарекаю  вас  нашим
братом.  Ночь  да  не  войдет  в  вашу  душу,  отрок-волшебник!   Учитесь,
овладевайте силами Дневного волшебства. Запомните, как сегодня вы  приняли
за яркий свет  слабые  огоньки  свечей,  и  не  поддавайтесь  губительному
влиянию Додолы. Благослови вас Семаргл!
     Из-за спины незнакомца выдвинулся пастырь:
     - Во имя Семаргла!!!
     - Именем его! - отозвался хор голосов.
     Свет был ошарашен. Словно во сне, смотрел он, как к нему приближаются
два отрока и снимают с него серую пару воспитанника. А  потом  двое  отцов
надевают на него темно-синее одеяние отрока, и до Света  доходит  наконец,
что это вовсе не сон.
     - Да взлелеем в сердце своем Семаргла! - провозглашает пастырь. -  Да
убьем в себе Додолу!
     - Да взлелеем в сердце своем Семаргла!  -  повторяет  хор  мужских  и
юношеских голосов.
     И Свет, подобно эху, откликается:
     - Да убьем в себе Додолу!



                        10. ВЗГЛЯД В БЫЛОЕ: ДОДОЛА

     Додола была младшей и самой любимой дочерью Сварога.  Так  утверждали
старословенские былины.
     Зачем Сварогу потребовалась такая дочь, былины не объясняли, но  ведь
пути божьи неисповедимы...
     Во всяком случае, Додола с самого своего рождения стремилась к  тому,
к чему стремятся все женщины мира во время  трех  месяцев  зеленца.  Кроме
тех, кто решил посвятить себя колдовству...
     Для начала она попыталась соблазнить своего отца. Однако ничего из ее
начинания не получилось  -  поскольку  богу-породителю  для  осуществления
своих планов не требовалась женщина, то и соответствующего  инструмента  у
него не  оказалось.  Была  ли  наказана  Додола  за  свои  матримониальные
поползновения, неизвестно: былины ничего на этот счет не говорили. Но вряд
ли - ведь именно Сварог создал дочь постоянно  озабоченной  своей  женской
природой. Стало быть, этим он  преследовал  какие-то  собственные,  далеко
идущие цели.
     Однако, даже если наказание и состоялось,  оно  в  намерениях  Додолы
ничего не изменило. И когда у  нее  ничего  не  получилось  с  отцом,  она
обратила  свой  божественный   взор   на   собственных   братьев.   Былины
рассказывали, как для начала она сунулась к Дажьбогу. Но тем уже завладела
Мокошь, и богине судьбы совсем не улыбалось обзавестись соперницей - пусть
и в лице своей юной сестренки. И  хотя  в  первую  ночь,  воспользовавшись
ротозейством  старшей  сестры,  Додоле  удалось-таки