оставил на газ  чайник,  открыл  банку
подаренного последней любовницей  прошлогоднего  варенья,  нарезал  белого
хлеба, взялся за сыр. И тут звякнул колокольчик у входной двери.
     Репня замер: ему показалось, что перед  закрытой  дверью  стоит  она,
равнодушно посматривает по сторонам, дергает ручку звонка, удивляется, что
никто не открывает долгожданной гостье.
     Колокольчик звякал и звякал, а Репня сидел ни жив ни  мертв.  Наконец
до  него  дошло,  что  он  ведет  себя  по-детски,  глупо   и   недостойно
врача-щупача. Там, за этой дверью, мог быть кто угодно - от Вадима Конопли
до старой стервы, хозяйки дома.
     Репня шумно вздохнул, положил на стол нож и подошел к двери.
     - Кто там?
     - Я.
     Репня похолодел: это и в самом деле был ее голос.
     - Откройте, Репня! Нам нужно поговорить.
     По-прежнему все было как во сне. Как  во  сне  Репня  отпер  замок  и
распахнул дверь, как во сне посторонился, пропуская гостью в комнату.
     Она была в том же самом платье, что  было  на  ней  позавчера.  Сняла
шляпку, повесила ее на вешалку.
     - Может, чаю? - Репня вдруг страшно засуетился, подскочил  к  газовой
плите. - Ой, да он же еще не вскипел... Но это  быстро.  Присаживайтесь  к
столу.
     К столу она подошла. Но не присела. И на хлеб с сыром не посмотрела.
     - Я пришла сказать вам, чтобы вы перестали себя  мучить.  Между  нами
ничего не может быть.  Ни-че-го!  -  Она  произнесла  последнее  слово  по
слогам, словно тремя ударами разрубила связывавший  их  узел.  -  Забудьте
меня.
     - Забыть вас, - пролепетал Репня. - Но... - Он задохнулся.
     Она смотрела на  него  спокойно  и  равнодушно.  Словно  на  ненужную
вещь... И не собиралась не то что задыхаться, а даже вздыхать.
     - Я... не... могу, - произнес наконец Репня. - Это... выше... моих...
сил.
     Она кивала в такт каждому  произнесенному  им  слову.  Как  будто  не
понимала смысла этих слов. Но нет, где там - не понимала!
     - Сможете! Вы не похожи на слабого... А ваша любовь мне не нужна!
     Она произнесла это таким тоном, что Репня сразу понял:  все,  чем  он
грезил в последние дни, ввек  не  будет  реализовано.  Так,  пустые  мечты
зеленого юнца, еще не  успевшего  столкнуться  с  правдой  жизни,  еще  не
наученного Мокошью ничему. Он вспомнил свой воскресный сон и пролепетал:
     - Вам нужна не моя любовь, Додола, а кое-что совсем другое...
     - Я не Додола, - сказала она. - А вы не  Перун.  И  ваши  оскорбления
ничего не могут изменить. Я по горло насытилась вами в тот, первый день.
     - Простите меня! - пролепетал он. - Я не знал... - Он  не  договорил,
испугавшись едва не прозвучавшей правды.
     Но ее, судя по всему, и не интересовало, что он хотел сказать.
     - Надеюсь, вы меня поняли. Не забудьте, что я колдунья.  Прощайте!  -
Она повернулась к двери.
     - Подождите!!! -  взмолился  Репня.  -  Дайте  мне  хотя  бы  разочек
поцеловать вас. Напоследок...
     Что-то в его голосе остановило ее. Она обернулась к Репне, посмотрела
ему в глаза.  Лицо  ее  дернулось:  наверное,  она  хотела  скривиться  от
отвращения, но сумела справиться с собой.
     - Хорошо, - сказала она.
     Репня приблизился к ней, наклонился.  Она  оперлась  руками  о  стол,
закрыла глаза. Репня коснулся ее губ, положил ей на плечи шуйцу, прижал  к
своей груди, ощутив восхитительную упругость ее персей. Но  губы  ее  были
мягкими и бесчувственными. И вся она была словно тряпичная кукла  в  руках
кукольника. Наверное, с кастратом - если бы тому потребовались ее  поцелуи
- она бы целовалась совсем не так.
     Репне захотелось еще крепче прижать ее к своей груди, и он  попытался
поднять десницу. Веру передернуло. Десница Репни  остановилась,  легла  на
стол, обо что-то укололась.
     Вера  выставила  перед  собой  обе  руки,  уперлась  в  грудь  Репни,
оттолкнула его:
     - Ну хватит, хватит! Дорвались до бесплатного...
     Он понял, что все кончилось, сейчас она уйдет. И больше уже ничего не
будет... Он встрепенулся  -  так  пусть  же  прикосновение  к  ней  станет
последним, что он получит от жизни. Пусть его повенчает с нею  собственная
смерть. Пусть эта дева пронесет через всю свою  жизнь  вечную  вину  перед
любившим ее человеком.
     Он прикусил нижнюю губу, размахнулся,  ожидая  пагубного  магического
ответа, и изо всей силы ударил ее ножом в спину.
     Ответа не последовало.
     Она вытаращила глаза, вцепилась скрюченными перстами в  отвороты  его
халата и страшно заверещала. Так верещал подстреленный когда-то Репней  на
охоте заяц. И чтобы прекратить эти жуткие звуки  и  погасить  этот  жуткий
взгляд, Репня замахнулся ножом еще раз. А потом еще... И  еще...  А  потом
нож сломался.
     Но она уже перестала верещать. В  груди  у  нее  заклокотало,  персты
разжались, и она рухнула перед ним - сначала на колени,  а  потом  ничком.
Клокотание прекратилось, она содрогнулась и застыла.
     Репня пришел  в  себя.  Отбросил  в  сторону  окровавленный  обломок.
Выключил закипевший чайник. Затаил дыхание: нет ли  шума  в  коридоре,  не
услышал ли кто издаваемые Верой звериные крики.
     В коридоре  было  тихо.  Вера  лежала  неподвижно,  платье  на  спине
бугрилось красными ошметками,  из-под  головы  сочилась  струйка  крови  -
должно быть, вытекала изо рта. Репня пощупал пульс.
     Пульса не было.
     Репня с трудом сел на стул. Каким-то образом он умудрился  убить  уже
вторую колдунью. Как же она позволила ему такое? Наверное, из-за того, что
он любил  ее,  в  нем  не  было  агрессии,  которую  она  отразила  бы  на
нападающего. Ведь он не убивал ее - он просто обретал  ее  в  свою  полную
собственность. Как жених невесту... Смерть-таки  повенчала  их,  но  Репня
решился не поэтому: он просто знал, что жить без  Веры  -  выше  его  сил.
Наверное, потому и взялся за нож. Наверное,  его  десница  понимала,  что,
если не будет рядом Веры, то некого будет ласкать и  она  не  будет  нужна
хозяину... Зачем еще нужны руки, как не для того, чтобы ласкать любимых!
     Смерть повенчала их. Оставалось проделать свою половину пути.
     Репня залез в докторский саквояж, достал бланк медицинской справки  и
перо. Сел за письменный стол и нацарапал на обороте бланка:
     "Это была вторая мать Ясна. Я убил ее своей любовью. Как и первую. Да
простят меня обе."
     Расписался.
     Потом достал из саквояжа пузырек с дигитоксином, лег рядом  с  трупом
Веры и сделал себе укол.


     Когда тело Репни перестало дергаться в  судорогах,  шевельнулся  труп
Веры. Контуры его размылись, затем раздвоились.
     Вера поднялась с пола. Если бы  кто-то  в  этот  момент  находился  в
комнате, он бы увидел, что через ее обнаженное тело  просвечивает  мебель.
Затем внутри нее заклубился туман, сделался  матовым,  успокоился.  Теперь
мебель через ее тело уже не просвечивала.
     Вера  наклонилась  над  Репней,  с   грустью   посмотрела   на   свой
обезображенный труп в залитом кровью платье и подошла к двери.
     Дверь квартиры доктора Бондаря открылась, но оттуда никто  не  вышел.
Потом точно так же открылась дверь в подъезде. Старая стерва выглянула  из
своей каморки, пробормотала что-то насчет сквозняка.
     Тротуар на  этой  стороне  улицы  находился  в  тени  домов.  Поэтому
поддержание невидимости не требовало от Веры особых усилий. Лишь когда она
проскакивала промежутки между домами, приходилось накладывать  заклятье  и
на собственную тень.
     Труднее  всего  пришлось  на  мосту.  Здесь  сохранение   невидимости
потребовало от нее двойных усилий. А  потом  она  свернула  на  набережную
Торговой стороны, и утреннее солнце вновь скрылось за домами.


     Обнаружив утром, что гостья исчезла, Свет себе места не  находил.  Он
не удивился тому, что она исчезла из заклятой светелки, и не обеспокоился,
потому что знал - она вернется.  Он  был  настолько  в  этом  уверен,  что
заранее отнес в гостевую свой колдовской баул.
     Но куда бесы могли унести эту сумасшедшую?! И как специально - именно
в то утро, когда он решился-таки опробовать на ней перуново заклинание!..
     В то, что она и в самом деле является Додолой, Свет по-прежнему ни  в
коей мере не верил. И дураку понятно, что Вера преследует  в  игре  с  ним
какие-то свои цели. Собственно говоря, что она совсем не та, за кого  себя
выдает, было ясно с самого начала, но тогда он  не  думал,  что  ее  целью
является именно он, чародей Свет Сморода. Теперь он был в этом  уверен.  И
потому - что бы она там ни говорила  -  желал  побыстрее  дать  заключение
Кудеснику: способна или нет Вера стать второй матерью Ясной. А  там  пусть
сами разбираются.
     Его нетерпение возросло до такой степени, что он не мог уже  высидеть
в кабинете. Спустился вниз, в сени. Из гостиной выглянул Берендей:
     - Что-нибудь нужно, чародей?
     - Нет, - сказал Свет, и Берендей скрылся в гостиной.
     В общем-то, ждать в сенях было глупо. Поэтому  Свет  зашел  вслед  за
экономом в гостиную. Берендей смотрел на него с удивлением.
     - Все в порядке, - сказал Свет. - Побуду тут немного с вами.
     Берендей удивился еще больше. Но промолчал.  Сел  за  стол,  привычно
углубился в свои  бумаги.  Свет  устроился  на  диване,  сделал  вид,  что
задумался. Однако работу его мозга в этот момент  охарактеризовать  словом
"задумался" было нельзя. Мысли метались, как  встревоженные  птицы,  -  от
Веры к мертвому Буне, от Буни к Кудеснику... И снова к Вере.
     А может быть, она и в самом деле явившаяся на Землю Додола? Как легко
эта версия объяснила бы все странности, нагроможденные вокруг этой девицы!
Ведь богиня всесильна, и поведение ее вполне может быть алогичным.  Как  у
Веры... Это ведь с точки зрения  человека  поступки  могут  представляться
алогичными - кто сказал, что логика людей и логика богов суть идентичны?
     Чуть слышно хлопнула входная дверь. Свет вскочил и выбежал в сени.
     Это была она, Вера. Но, Свароже,  в  каком  она  пребывала  виде!  Из
одежды на ней остались  лишь  пшеничные  локоны  на  голове  да  такие  же
пшеничные кудряшки внизу живота. Если это называть одеждой...
     Веру похоже свой внешний вид нисколько не шокировал.  Она  улыбнулась
Свету, приложила пальчик к губам и молча проследовала прямо к лестнице  на
второй этаж.
     - Что с вами, чародей? - раздался сзади обеспокоенный голос Берендея.
     Берендей смотрел на хозяина теперь уже не с удивлением, а с тревогой,
и Свет понял, что эконом попросту не видит обнаженную девицу.
     А та, сверкая  белой  треугольной  полоской  на  ягодицах,  не  спеша
поднималась по лестнице.
     Наверху появилась полусонная Забава, шагнула  на  лестницу,  спокойно
прошла мимо голой Веры.
     И только тут  Свет  почувствовал  ментальную  атмосферу  заклятья  на
невидимость.
     Эта Вера если и не была Додолой, то уж колдуньей была  точно.  И  еще
какой колдуньей! Мощь заклятия была  такова,  что  ее  могли  видеть  лишь
волшебники самой высочайшей квалификации. Так что она ничем не  рисковала,
разгуливая обнаженной по  городским  улицам.  Вот  только  зачем  она  это
делала?..
     Забава, не глядя на хозяина, повернула в трапезную.
     - Забава! - окликнул Свет.
     Служанка остановилась в дверях трапезной:
     - Чего изволите, чародей?
     - Где наша гостья? - Свет заметил, что Вера задержалась на лестничной
площадке второго этажа, глянула через перила на них с Забавой.
     - Наверное, спит, - сказала Забава. - Она меня еще не вызывала.
     Глаза Забавы были пусты и  холодны.  Хотя  бледность  и  покинула  ее
личико, ничего похожего на ту Забаву, которую он знал, в этой девице  и  в
помине не имелось. Просто красивая кукла. Почти манекен. Можно, к примеру,
поставить на витрину, демонстрировать с ее  помощью  женскую  одежду.  Или
драгоценности...
     Красивая кукла скрылась в трапезной.
     Свет снова посмотрел на площадку второго этажа. Веры там уже не было.
     Что ж, самое время исполнить задуманное.
     Он поднялся наверх, подошел к гостевой.  Охранное  заклятье  было  на
месте, и не имелось никаких следов, указывающих на то, что его снимали.
     В гостевую он вошел без стука.
     Вера  уже  успела  натянуть  на  себя  домашнее  платье,   возмущенно
посмотрела в лицо вошедшему:
     - Вы вновь в своем репертуаре, чародей! Входя к богине-то, могли бы и
постучать.
     Свет включил Зрение: у нее была аура обычной женщины.
     - Я не верю, что вы богиня, Вера... Где вы были?
     - Вы не верите, что я - богиня? - Голос ее  по-прежнему  переполнялся
возмущением. - Я предлагала вам вчера в качестве доказательства  смерть...
Проверьте и убедитесь!
     Света вдруг осенило:
     - Неужели вы убили Бондаря? Зачем?
     Возмущение стерлось с ее лица, на смену  явилась  печаль.  На  взгляд
Света, впрочем, ни возмущение, ни печаль ее и гроша ломаного не стоили.
     - Я не убивала Бондаря. Он отравился.  Я  лишь  помогла  ему  сделать
необходимый выбор. - Печаль сменилась  хитрой  улыбкой.  -  Тем  не  менее
убийство состоялось.
     - Кого же вы, в таком случае, убили?
     - Никого. - Она вновь хитро улыбнулась. - Бондарь убил  кандидатку  в
новые матери ясны. Некую потерявшую память паломницу по имени Вера.
     Свет замотал головой:
     - Я уже совсем  запутался  в  вашей  лжи,  Вера!  Что  такое  вы  еще
придумали? Только не говорите мне снова, что вы - Додола!
     Она подошла к нему совсем близко - едва не касаясь персями его груди,
- перестала улыбаться:
     - Вы правы, я - не Додола. Но и не Вера.  Меня  зовут  Криста,  и  мы
очень хорошо с вами знакомы.
     Свет фыркнул:
     - Единственная Криста,  с  которой,  если  так  можно  выразиться,  я
знаком, это героиня моего романа. Но вы совершенно непохожи на нее.  Разве
что цветом глаз да волос... - Свет вдруг запнулся.
     - Да-да, - сказала она. - Мир без  волшебников.  Единая  христианская
Русь. Явление нового Мессии в женском обличье... А то, что я не похожа  на
ваше представление о Кристе, объясняется лишь уровнем вашего литературного
таланта. К сожалению, он гораздо слабее, чем Талант, данный вам Семарглом.
     - Подождите, - пробормотал Свет. - Где  вы  могли  прочесть  о  новом
приишествии? Ведь я еще и половины не написал...
     - Нигде я ничего не  читала.  Я  все  это  пережила.  -  Она  качнула
головой. - Вы забыли, что волшебник должен быть очень осторожен не  только
в своих делах, но и в мыслях. И  сами  того  не  желая  стали  созидателем
целого мира, мира без волшебников, мира без равноправия,  мира  в  котором
Зло гораздо чаще оказывается победителем Добра, а не наоборот.
     - Но подождите, - пробормотал Свет. - Я не...
     - Нет, это вы подождите, - перебила она. - Вы так хотели узнать,  кто
я такая... Вот и слушайте. - Она пошатнулась, но не  схватилась  за  него.
Подошла к столу, села. - Я не просила  вас  делать  меня  героиней  своего
романа... Ой, что я говорю! В общем, я прошла через все, что вы  для  меня
придумали. Я родилась неизвестно каким образом, потому что  вы  ничего  не
сумели  придумать  вместо  непорочного  зачатия  и  обошли  эту   проблему
молчанием. Я приехала в  Питер,  одну  из  столиц  той  Руси,  с  желанием
принести людям любовь, а они приняли меня  за  проститутку.  Я  прошла  по
вашей воле через все унижения, через зависть и подлость, но любви так и не
нашла. Я взывала  к  вам  словами  из  Евангелия,  потому  что  вы  решили
воспользоваться трудом Матфея, лишь заменив Гефсиманию красивым  названием
"Таврический сад". - Она протянула в сторону Света руки  и  взмолилась:  -
Отче Мой! Если возможно, да минует  Меня  чаша  сия...  Но  чаша  меня  не
миновала, ибо так хотел Бог того мира, то есть вы.  Вы  захотели,  и  меня
распяли. Но если Христа распяли на кресте, то меня в дорожной пыли. И если
у Христа стигматы были расположены на руках и ногах, которые вполне  могут
быть орудиями убийства, то на моем теле мой Бог  повелел  нанести  рану  в
таком месте,  которое  может  быть  лишь  орудием  любви  и  деторождения.
Впрочем, как и положено, ТЫ тут же воскресил меня и  отправил  на  небеса.
Чему ж, удивляться, что я оказалась здесь, в ТВОЕЙ жизни?
     Пораженный Свет заметил, что в последней  фразе  она  воспользовалась
местоимениями, каких не было в словенском  языке.  Он  и  придумал-то  эти
местоимения лишь вчера вечером, по  примеру  некоторых  западноевропейских
языков - таких, как германский и франкский.
     - Удивляться не приходится, - продолжала она. - Разве Бог, никогда не
любивший, Бог, не познавший в своей жизни ни одной  женщины,  мог  создать
мир, в котором правит Добро?
     И все-таки Свет ей не верил.  Ведь  никогда  не  было  такого,  чтобы
волшебник  хоть  что-нибудь  создавал!   Кроме   ментальных   воздействий,
называемых  заклинаниями...  Прямое  созидание   не   входило   в   задачу
волшебников. Помочь - да, но создавали-то другие.
     - Вы не подумайте, что я  жалуюсь,  -  продолжала  Вера-Криста.  -  Я
благодарна вам за то, что вы породили меня, за то, что для моей  жизни  вы
отдали частичку себя.  Ведь  я  -  часть  вашей  души,  не  востребованная
женщиной. Просто у других волшебников она погибает безвозвратно,  а  вы  -
пусть сами того не желая и стремясь лишь к спокойствию -  сумели  дать  ей
жизнь. Так что не удивляйтесь, что я знаю и умею  все  то,  что  знаете  и
умеете вы.
     Свет помотал готовой:
     - Вы красиво рассказываете, девица. Но я  вам  не  верю.  Ведь  сцену
группового изнасилования Кристы я даже  еще  до  конца  не  написал.  Этот
сюжетный ход пока лишь в моих мыслях. И взят,  кстати,  из  вашей  памяти,
когда я пытался излечить вас от амнезии.
     Она  посмотрела  на  него  тем  самым,   поразившим   его   взглядом,
пронизывающим  и  всепрощающим.  Который  он  собирался   подарить   своей
Кристе...
     - Для вас это только сюжетный ход в романе, а для меня жизнь.  И  мне
бы не хотелось, чтобы та Криста, которая появится на бумаге, пережила  все
то, что пережила я, Криста, рожденная вашими  мыслями.  К  сожалению,  для
этого вас нужно убить,  а  это  невозможно.  По  крайней  мере,  для  меня
невозможно. - Она грустно улыбнулась. - Для моей совести  немало  уже  то,
что из-за меня отравился ваш бывший друг.
     - Ну уж о нем-то не беспокойтесь, - с  сарказмом  сказал  Свет.  -  Я
всегда знал, что он  кончит  каким-нибудь  подобным  образом.  Слишком  уж
большое место в его жизни занимали женщины.
     Она грустно улыбнулась:
     - Удивляться нечему: ведь он тянул на  себе  тот  груз,  от  которого
судьба освободила Света Смороду.
     - Если послушать вас, так получается, что я Бондарю еще и  обязан.  -
Свет поморщился. - Нет уж, хватит с меня его зависти.
     Она снова грустно улыбнулась:
     - Все мы кому-то чем-то обязаны. Ведь если жизнь  одному  прибавляет,
от другого она должна отнять. Так что не гордитесь  своим  Талантом  -  он
достался вам лишь потому, что кого-то боги оставили бесталанным. Но на его
месте вполне могли оказаться и вы.
     Свет недовольно крякнул, но был  вынужден  признаться  себе,  что  во
многом она права. Если не во всем... И решил закинуть пробный камень.
     - А если предположить, что все рассказанное вами является правдой, то
что, по-вашему, я должен сейчас сделать?
     Она встала со стула, подошла к Свету и заглянула к нему  в  глаза,  в
самую их глубину - словно хотела понять, действительно ли  его  интересует
последний вопрос.
     -  Вы  собирались  проверить  на  практике  действие  открытого  вами
заклинания. Вот и проверяйте.
     Свет оторопел:
     - Но ведь я собирался воспользоваться для этого вашей помощью...
     - Что ж... - Она смотрела на него со всей серьезностью,  и  Свет  был
благодарен ей за эту серьезность. - Я не намерена отказывать вам в помощи.
     Одним стремительным движением она скинула платье  и  предстала  перед
ним в своем первозданном виде - при локонах и кудряшках.
     - Мне слишком часто