бленной  в  вас
служанки. Да она должна была бы бросаться на  меня  от  ревности.  Ведь  я
влюбила вас в себя, и вы...
     Вот тут Свет и в самом деле чуть не вывалился из кресла.
     - Вы?! - задохнулся он. - Влюбили?! -  И  переведя  дух,  фыркнул:  -
Какая, право, чушь!
     - Нет, не чушь! - Она еще раз погрозила ему перстом. - Иначе с  какой
стати вы так отбрили своего старого приятеля, когда я пожелала заняться  с
ним любовью?! Ведь он же на всю жизнь мог остаться импотентом. - Она вновь
улыбнулась, но на этот раз улыбка вышла ехидненькая и мерзкая: не улыбка -
улыбочка! - Вот так же мой Перун мог бы поступить с вашим Семарглом,  если
бы хоть раз поймал его.
     Свет снова задохнулся. О Свароже, да неужели то, что он  почувствовал
в тот момент, и есть эта их пресловутая любовь?! Да чушь же! Ничего  он  в
тот момент не  чувствовал,  кроме  возмущения  и  злобы.  Или  в  злобе  и
проявляется любовь волшебника?
     - А вы вспомните, как вы  разговаривали  со  мной.  То  вы  мычали  и
мямлили, то старались задеть меня. Спросите любую женщину... да хоть  жену
вашего эконома... И она вам скажет, что именно так ведут  себя  влюбленные
мальчишки.
     Свет возмущенно хрюкнул:
     - Тоже мне, нашли мальчишку!
     Гостья вдруг встала, подошла к нему, положила ему ладонь на голову.
     - Милый мой,  да  в  любви  вы  и  есть  мальчишка.  Самый  настоящий
мальчишка. Вы же понятия не имеете, что  нужно  женщине.  Не  приведи  вам
остаться наедине с вашей Забавой - вы ее фундаментально разочаруете!
     Этого Свет не выдержал. Он сбросил со своей  макушки  ее  ладонь.  Он
встал  и  величественно  выпрямился.  Он  -  тоном  волхва-проповедника  -
продекламировал:
     - Уважаемая моя лжебогиня! Вы даже не представляете,  какую  вы  чушь
несете! С какой стати я должен оказаться наедине с Забавой! С какой  стати
я мог влюбиться в вас! Да если бы я влюбился - неважно в кого,  -  Семаргл
мгновенно лишил бы меня Таланта!..
     - Однако он не лишил Таланта вашу мать Ясну, - прервала его проповедь
лжебогиня.
     - Вы знаете мать Ясну? - поразился Свет.
     - Конечно. Я знаю всех, кого знаете вы.  Было  бы  странно,  если  бы
оказалось иначе.
     - Тогда вы должны знать Репню Бондаря и Буню Лаптя.
     - Разумеется. Репня - тот самый мужчина, которого вы чуть не  сделали
импотентом. А Лапоть убил ученого.
     Неверие Света вдруг заколебалось: столь осведомленная  колдунья  была
бы известна всей Словении.
     - А что касается вашей любви ко мне... Семаргл лишил бы вас  Таланта,
если бы вы влюбились в простую женщину. Но вы влюбились в  богиню,  а  это
совсем-совсем другое дело!
     Она смотрела на него тем самым - мудрым, грустным  и  всепрощающим  -
взглядом, и взгляд этот добил Света. Ему вдруг стало ясно,  что  только  у
богини и должен быть подобный взгляд. Не зря  же  такие  глаза  иконописцы
изображают на лице Иисуса Христа!.. И не зря же  он,  Свет,  хотел,  чтобы
такие глаза были у его Кристы в "Новом приишествии"!
     - Милый мой волшебник, - продолжала Вера-Додола. - Я потому и явилась
на Землю. Грядет новая эпоха, и в  эпоху  эту  уже  не  выжить  людям,  не
умеющим любить. Какой для вас  будет  жизнь,  если  ваш  Талант  сделается
невостребованным? А это может  произойти  -  вы  сами  присутствовали  при
эксперименте, родившем новое время. Я должна  научить  волшебников  любить
простых женщин. И первым будет кандидат в новые Кудесники. Ведь в случае с
ним половина дела уже сделана - его любят.
     - Вы думаете, - трепыхнулся еще раз Свет, - что я влюблюсь в Забаву?
     - Я не думаю, - сказала Додола. - Я  знаю.  Так  же,  как  знаю,  что
колдун, бросивший вызов новой эпохе, не доживет и до завтра.  Потому  я  и
позволила  уйти  вашим  гостям.  Своей  смертью  чародей  Лапоть   искупит
совершенное им преступление.
     - Так надо же... - Свет вскочил, но Додола снова положила ему  ладонь
на макушку:
     - Не надо.
     И он понял: она права. И в самом деле не надо. Потому что прямых улик
против Буни Лаптя все равно нет. Даже если удастся найти  Ритуальный  Нож,
который Буня наверняка выбросил. Разве волшебники никогда не  теряют  свои
атрибуты? Разве эти атрибуты у них не воруют любители сувениров? А  богиню
Додолу в свидетели не вызовешь. И если бы от Света что-то сейчас зависело,
он бы  сделал  все  возможное,  чтобы  организовать  опекуну  министерства
безопасности  самый  наипримитивнейший  несчастный  случай.   К   примеру,
обеспечить ему кораблекрушение. Вдали от берега.
     Но от него уже ничего не зависело,  и  потому  он  спокойно  сидел  в
кресле, бездумно глядя в пространство: слишком уж много  информации  сразу
обрушилось на его несчастный мозг. Молчала  и  Додола.  Никто  из  них  не
считал времени: богини бессмертны - для них и месяц  что  миг,  а  ему  до
ужина уже ничем не хотелось заниматься. Вернее, не моглось...
     А потом в дверь постучали. Свет  вдруг  обнаружил,  что  гостевая  не
защищена охранным заклятьем. Впрочем, это его ничуть не тронуло.
     Он просто стряхнул оцепенение, потянулся и гаркнул:
     - Войдите!
     Вошел Берендей.
     - Извините, чародей! К вам посыльный.
     Додола отвернулась. Свет встал, вышел из гостевой, спустился вниз.
     Посыльный был от сыскника Буривоя  Смирного.  Свет  сорвал  печать  и
вскрыл пакет. Это была копия донесения министру безопасности и  Кудеснику.
В донесении сообщалось,  что  совершивший  убийство  академика  Барсука  и
признавшийся в оном в присутствии чародея Смороды опекун Лапоть  во  время
препровождения к Кудеснику предпринял  попытку  скрыться.  Препровождающий
злоумышленника  волшебник-сыскник  Буривой  Смирный,   прекрасно   понимая
тщетность стрельбы, тем не менее был вынужден  согласно  уставу  применить
табельное огнестрельное оружие. Как ни странно, беглец был убит на  месте.
Сыскник Буривой Смирный способен объяснить случившееся лишь желанием Лаптя
покончить с собой (любое другое  объяснение  противоречило  бы  магической
биологии) и готов немедленно подвергнуться проверке Контрольной комиссией.
     - Что ж, - сказал вслух Свет. - Богам противоречат лишь сумасшедшие.


     На подходе к площади стража проверила у Репни пригласительный билет.
     Народу возле Перыни было еще не видимо-невидимо, но скоро здесь  и  в
самом деле яблоку  станет  негде  упасть.  Впрочем,  возле  площади  перед
Святилищем было и вовсе свободно: все-таки  обычные  люди  по  возможности
стараются держаться подальше от волшебников. Да и пригласительных  билетов
сюда распространялось ограниченное количество. В основном, тут расхаживали
молодицы с детишками - во-первых, нет давки (стражники  строго  следят  за
этим), а во-вторых, какая  мать  не  поддастся  соблазну  подставить  свое
дитятко под взгляды владеющих Семаргловой Силой? До чего же сильны в бабах
разные поверья! Одни все отдать готовы - абы  зачать  от  колдуна,  другие
считают, что если ее  дитя  побудет  хоть  немного  рядом  с  такой  кучей
волшебников, Семарглова Сила коснется и  его,  мово  родименького...  Дуры
велесовы!
     Одна такая дура  -  старший  ребенок,  пухлощекий  карапуз,  за  руку
держится, младший, грудныш, в кожаном стойлице перед животом висит  (явная
приезжая!) - остановилась бок-о-бок с Репней.
     -  Скажите,  сударь,   когда   начинается   богослужение?   -   Говор
вологодский, окающий. - Успею я ребенка покормить?
     Репня бросил взгляд на часы в стене Святилища.
     - Успеете. Еще полчаса.
     Часы, словно только и ждали его реплики,  тут  же  ударили  половину.
Вологжанка благодарно улыбнулась Репне,  растелешила  вымя.  Не  смущаясь,
сунула в рот ребенку набухший коричневый сосок.
     Репня сразу же постарался смыться в сторону. Не любил он эту картину,
еще с тех времен, как Лада кормила грудью Святополка, не любил.  Почему-то
увлеченный материнским  соском  ребенок  всегда  вызывал  у  Репни  острый
приступ ревности.
     Кормящих близ него больше не наблюдалось, все  детишки  передвигались
уже на своих ногах. Но разговоры были соответствующие...
     - Мамуля, это чалодеи, да?
     - Да, Глебушка, чародеи. Вот они, в голубых одеждах.
     И впрямь на площади перед  Святилищем  начали  появляться  чародеи  и
мужи-волшебники.  Постепенно  площадь   заполнялась,   над   нею   повисал
многоголосый мужской гомон.
     А когда часы пробили четверть  до  полудня,  Репня  увидел  Светозара
Смороду. Кастрат вышагивал себе, аки лом проглотил, а рядом...
     - Ясна, - прошептал Репня.
     Ему показалось, что его шепот громыхнул над площадью набатом. Но нет,
никто даже не обернулся.
     - Мамуля, гляньте-ка, тетя! Она - чалодейка, да?
     - Да, Глебушка, чародейка. Видите, на ней голубая одежда?
     Послушать эту мамулю, так всякий, напяливший на себя голубой балахон,
враз становится чародеем.
     Конечно, это была не Ясна - такое токмо Репне могло прийти в голову.
     И тут он узнал ее.
     Мир  вокруг  него  съежился,  скрючился,  сжался.  За  пределами  его
остались и по-прежнему еще кормящая своего дитятю вологжанка,  и  Глебушка
со своей всезнающей мамашей. И все-все-все остальные.
     Теперь в мире была только она.  Вызывающе-пшеничные  волосы,  фигура,
статность которой не мог скрыть никакой  балахон,  изящно  выгнутая  рука,
которой она опиралась на...
     Ах, неважно. На кого бы она ни опиралась, Репня был счастлив уже тем,
что видит ее.
     Богослужение прошло как во сне. Что-то там вопил Верховный Волхв, ему
подвывал хор. Репню они не интересовали. Репня полностью забыл,  для  чего
он сюда приехал. Теперь его нимало не трогала  сопричастность  к  великому
Братству.  Чего  она  стоила,  эта  сопричастность,  рядом   с   белокурой
красавицей, которой в подметки не годились все женщины подлунной!
     Пару раз красавица оглянулась. Репня не был уверен, что  она  увидела
его, но возможность этого вознесла его на новую, небывалую высоту. И  если
бы не стоящие впереди стражники, он бы наверняка бросился к ней, вырвал ее
из холодных лап кастрата и...
     Репня очнулся. Богослужение  закончилось.  Рассасывалась  на  площади
толпа в голубых одеждах. Расходились окружавшие его молодицы.
     - Мамуля, а куда пошли чалодеи?
     - К себе домой, Глебушка. У них много работы.
     - Они тоже лаботают? Как вы?
     - Да, Глебушка. И их работа намного важнее моей.
     Репня не стал дослушивать торжественные мамулины проповеди  кандидату
в будущие волшебники Глебушке (а иначе  зачем  Глебушкина  мамуля  привела
сюда своего малолетнего отпрыска?) и зашагал прочь.
     Все дальнейшее по-прежнему происходило аки во сне. Репня куда-то шел,
где-то сидел, пережевывал неизвестную пищу, пил безвкусные напитки, слушал
песни без мелодии и с непонятными словами, а сердце его было  там,  по  ту
сторону Волхова, в  сером  доме  на  набережной,  одно  из  окон  которого
украшает надежная металлическая решетка - чародей Светозар Сморода тоже не
всегда и не везде доверяет охранным заклятьям.
     В себя Репня пришел только вечером.
     Он стоял возле того самого,  заветного  дома.  На  своем  месте  была
решетка в окне второго этажа, на своем месте были солнце  и  Волхов.  Лишь
Репне здесь не было места.
     Он потряс головой, ошалело посмотрел по сторонам. Разумеется, он  мог
бы прийти к чародею Смороде и без особого приглашения. Ведь наверняка  тот
еще не разобрался в порученном ему деле - в противном случае гостья уже не
жила бы в его доме. В пятницу с проникновением в этот дом у Репни  проблем
не было. Но  сегодня  ему  что-то  мешало.  Не  мог  он  сегодня  войти  и
предложить себя в качестве быка на племя.
     Оставалось ждать в чаянии, что Светозар и его гостья,  как  и  вчера,
выйдут на прогулку.
     Стражников сегодня почему-то здесь не было, и  Репня  болтался  возле
самого дома.
     Ждать ему пришлось недолго. Правда, Светозар и его гостья из дома  не
вышли, зато оттуда появился  хорошо  знакомый  Репне  опекун  министерства
безопасности Буня Лапоть. Опекуна сопровождал неизвестный мужчина. Оба они
имели настолько прибалдевший вид, что Репня понял:  в  его  услугах  здесь
больше не нуждаются. По-видимому, Светозар,  не  застав  его  вчера  дома,
нашел для своих целей другого быка на племя. И  похоже,  сей  бык  добился
потрясающих   результатов.   Потому-то   и   присутствовала   сегодня   на
богослужении белокурая красавица в голубой одежде, потому то  и  ошарашены
тем, что они увидели, представители министерства безопасности.
     Ошарашенные представители сели в экипаж. Репня тоже хотел  удалиться,
но ноги его не держали. Как во сне, он сел на скамеечку  и  сидел  до  тех
пор, пока не почувствовал на себе чей-то неотвязный взгляд. Взгляд сверлил
его насквозь, и Репня поднял голову.
     Сквозь решетку заветного окошка на него смотрела  желанная  белокурая
красавица, и на лице ее было такое выражение, что ноги сами подняли  Репню
со скамейки и понесли прочь от этого дома.


     Ужинать гостья не пошла. Заявила, что богине человеческий ужин  ни  к
чему, а нектар и амброзию в доме чародея Смороды пока что не подают.
     Впрочем, Свет на ее присутствии за столом не настаивал. Сегодня он  и
вовсе не имел представления, о чем можно говорить за столом с  богиней.  И
потому отужинал в обществе Забавы.
     Забава вела себя в ставшей уже привычной манере: учтиво и смирно. Как
самая настоящая служанка. Никаких фиолетовых молний и язвительных реплик -
тишь да гладь. Сонное царство...
     После ужина Свет заставил себя отправиться  за  письменный  стол,  на
очередное  свидание  с  миром  без  волшебников.  Но  сначала  заглянул  в
энциклопедический словарь. На букву "а" и "н". Прочитав, что такое  нектар
и амброзия, поморщился, покачал головой  и  принялся  проделывать  обычные
предтворческие манипуляции: положил на стол чистый лист бумаги, достал  из
коробки новое перо, подлил в непроливайку свежих чернил. И  обнаружил  всю
тщетность привычной суеты - знакомого душевного настроя  она  не  создала.
Сегодня в его душе вновь царила отнюдь не Криста.
     Некоторое время Свет спорил  с  судьбой,  стараясь  загнать  мысли  в
предназначенное им русло, даже исчиркал  разнообразными  крючками  лежащий
перед ним бумажный лист. Но добиться  так  ничего  и  не  добился:  вторая
Мессия его не волновала. Волновала его бывшая кандидатка  в  матери  Ясны,
оказавшаяся на поверку богиней любви и брака. В конце  концов  он  сдался,
отпустил мысли на свободу.
     И очень быстро обнаружил, что недавняя вера в  россказни  Веры-Додолы
быстро умирает. По зрелому размышлению внутренняя логика  рассказанной  ею
истории становилась менее убедительной, стремительно таяла.  Словно  кусок
сахара в стакане с кипятком... А потом стало ясно, что этой логики не было
и вовсе.
     Свет аж зубами скрипнул. И в самом деле, где это видано, чтобы богиня
с целью взять под опеку человека пробиралась к нему в дом таким странным и
неуклюжим способом?.. Правда, пути божьи неисповедимы, но  все  в  природе
стремится к простоте, и вряд ли боги ведут себя иначе! И для Додолы  проще
всего было не объявлять о своем существовании немалому количеству людей, а
попросту взять судьбу чародея Смороды в свои невидимые руки и крутить  им,
словно пастух кнутом. И даже не требовалось для этого представляться кнуту
в качестве пастуха...
     М-мда-а! Где были его глаза, его ум и его логика! Негоже кандидату  в
новые Кудесники с такой легкостью покупаться на нелепые бабьи россказни!
     Впрочем, тут он не прав, нелепыми Верины  россказни  назвать  нельзя.
Если  принять  во  внимание,  что  россказни  эти  рассчитаны  на  глубоко
религиозного человека, то они очень даже лепы и  умны.  Другое  дело,  что
богиня должна бы знать внутренний мир человека,  с  которым  она  намерена
связаться. Если она богиня!.. А если не богиня, то  кто?  Ведь  чудеса  ей
подвластны, и немалые чудеса. Даже те, которые не с руки ни самому  Свету,
ни даже Кудеснику...
     Свет принялся вспоминать, что ему известно об  этой  Вере  от  других
людей. Известно было немного, и это немногое ясно  говорило,  что  никаких
чудес она не совершала. Все чудеса начались после того, как она  попала  в
дом чародея Смороды. Именно здесь у  нее  начала  пропадать  и  появляться
аура, именно тут она начала оказывать влияние на людей. Более  того,  если
взглянуть на ее поведение в доме с точки зрения логики, то получается, что
она делала все от нее зависящее, лишь бы подольше поддерживать  интерес  к
себе со стороны хозяина дома. А если сделать очередной  логический  вывод,
то получается, что чародей Сморода и является главной целью  этой  девицы.
Впрочем,  постойте...  Кажется,  Репня  Бондарь  утверждал,   что   она  -
женщина...
     Свет помотал головой: верить Бондарю в этой ситуации  все  равно  что
слушать упившегося  медовухой.  Бондарь  ведь  на  эту  девицу  явно  глаз
положил, а когда Бондарь  на  кого-либо  глаз  кладет,  его  душу  осеняет
одна-единственная забота - заглянуть в додолин колодец приглянувшейся  ему
бабы. Так что верить мы Репне не будем. А будем  верить  имеющимся  у  нас
фактам. А по имеющимся у нас фактам получается, что Вера-Додола  проявляла
свою колдовскую силу, лишь находясь в непосредственной близости от чародея
Смороды. И если поразмыслить дальше, то получается, что  оная  Вера-Додола
очень смахивает на явление, известное в теоретической магии под  названием
"колдун-наездник".  Кажется,  еще  в  середине  семьдесят   второго   века
тогдашний Кудесник... Бронислав, что ли?.. вывел теоретическое обоснование
возможности существования  такого  типа  Талантов.  Во  всяком  случае,  в
отличие от Таланта матери Ясны, такие Таланты основам теоретической  магии
не противоречат.
     Свет достал  с  полки  справочник  по  истории  развития  волшебства,
полистал страницы.
     Где тут у нас семьдесят второй век?..  Так,  Кудесника,  оказывается,
звали вовсе не Бронислав, а Вышеслав... Бронислав был чуть  ранее...  Ага,
вот   оно!..   "Ментальные    характеристики    Таланта    гипотетического
колдуна-наездника, не позволяя  ему  творить  заклинания  собственноручно,
обеспечивают усиление и преобразование заклинаний, творимых  Талантом,  на
котором   паразитирует   колдун-наездник.   На   практике   посейчас    не
встречались..."
     Свет хмыкнул. И посейчас - тоже. Но  мать  Ясна,  кстати,  вообще  не
должна была существовать. И тем не менее существовала...
     Так-так, сама  по  себе  затея  была  бы  весьма  неглупой.  Оседлать
кандидата в новые Кудесники и втихаря работать на свои  собственные  цели.
Да, тут любая сказка  оправдана,  даже  сказка  про  богиню.  Посмотрим-ка
дальше. Ага, теоретически подобный тип  Таланта  ничем  не  отличается  от
прочих типов и представляет собой  использование  преобразованной  энергии
либидо.  Вот  и  отлично!  Значит,  способы  борьбы  с  такими   колдунами
существуют и не должны отличаться от существующих методов.
     Свет поставил справочник назад,  на  полку,  и  еще  некоторое  время
поразмышлял. А потом обнаружил, что его  душа  вновь  готова  сопереживать
душе Кристы, продирающейся сквозь злоключения в мире  без  волшебников.  И
хотя агрессивностью сегодня и не пахло, он вновь взялся за перо:  привычки
в жизни для того и  существуют,  чтобы  их  без  особой  необходимости  не
нарушать.


     И во середу утром Репня пребывал как во сне. Токмо  если  раньше  это
был сон грусти и тоски, то ныне - сон ревности.
     Репня не находил себе места. Ревность сжигала Репню. Перед ним  снова
и снова оживала эта картина: Вера в красивом облегающем платье  плывет  по
набережной Волхова, а рядом с ней вышагивает этот  долговязый  кастрат.  И
она опирается на его десницу, смеющаяся, веселая, радующаяся. Как  невеста
опосля венчания... А вот они оба в голубом - на площади перед  Святилищем.
И вновь она опирается на десницу этого... Сучка синеглазая!
     Упиваясь сном ревности, Репня п