смерти  Марена.  А  уж
созидателю всего мира Сварогу и вовсе стоило бы с зависти удавиться -  его
славят  аж  в  седмицу,  самым  последним  по  счету.  Если   бы   Сварога
интересовала  эта  очередность,  он  бы  давно  уже  ввергнул  мир  в  его
первоначальное состояние. Но Сварог - не Перун!..
     Однако Семарглова вторая очередь была для Света  несомненной  удачей.
Еще лучше было бы пощупать Буню Лаптя в первицу, но в этот день волшебники
в служении не участвовали. С другой стороны, если  бы  Семарглу  воздавали
хвалу в последнюю очередь, Свет мог бы измаяться в нетерпении. Хотя Вера с
Забавой вряд ли дали бы ему умереть со скуки!..
     Все богослужения Паломной седмицы начинались ровно в полдень. Однако,
чтобы вовремя добраться к Перыни, надо было выезжать в десять.
     Завтрак проходил не как обычно. Света осенило  возбуждение,  и  он  в
полную силу молол языком. Даже полусонная Забава удивилась. Впрочем,  Свет
уже через пять минут не помнил, о чем только что  рассказывал:  мысли  его
были в Перыни. Вера, наоборот, молчала, хотя ей, наверное,  тоже  хотелось
поговорить. Во всяком случае, так  казалось  Свету.  Причина  ее  молчания
выяснилась в конце завтрака: Вера попросила, чтобы чародей взял ее с собой
в Перынь.
     - Так вот почему вы отмалчивались весь завтрак! - воскликнул Свет.
     - Да, - сказала Вера. - Мне не хотелось, чтобы у вас  испортилось  от
моей болтовни настроение.
     Свет посмотрел на Забаву - тут наверняка не обошлось без ее  участия.
Во всяком случае, Свет бы не удивился,  если  бы  выяснилось,  что  именно
Забава рассказала гостье о сегодняшних планах хозяина -  она,  как  и  все
домашние, прекрасно знала, чему вынужден посвящать чародей каждую вторницу
Паломной седмицы, - и что именно Забава посоветовала гостье  помолчать  за
сегодняшним завтраком. Но выяснять Свет ничего не  стал.  Он  лишь  сказал
себе, что  служанка  неплохо  изучила  повадки  хозяина  -  не  хуже,  чем
Станислава привычки своего Берендея, - и согласился удовлетворить  просьбу
гостьи.
     И тут выяснилось, что ехать гостье не в чем. Волшебники обязаны  были
приезжать на служение в официальных одеяниях - голубых балахонах  с  белым
воротничком. Гости могли быть одеты во что угодно, но одетые во что угодно
не допускались туда, куда допускались волшебники. А потому  Вере  пришлось
бы наблюдать за службой отдельно от Света, и ей  потребовалось  бы  давать
сопровождающего. Само по себе это для чародея проблемой не было, но  Свету
вдруг захотелось, чтобы Вера находилась во время  служения  с  ним  рядом:
все-таки за нею нужен глаз да глаз. И потому он сказал:
     - Я думаю одеяние волшебника хорошо тем, что в принципе может подойти
к любой фигуре.
     Вера распахнула удивленные глаза:
     - Вы предлагаете мне свою одежду?
     - Да, - сказал Свет. - И только при этом условии я могу взять  вас  с
собой.
     Он видел, что у Веры наготове язвительная реплика, но знал,  что  его
ушам услышать эту реплику  не  придется.  Так  оно  и  получилось:  гостье
слишком хотелось попасть в Перынь, чтобы она стала давать волю языку.
     Оставалась, правда, еще Забава - уж она-то должна  была  протестовать
против подобного развития  событий.  Хотя  бы  по  привычке...  Но  Забава
молчала. Без лишних слов пошла с хозяином в гардеробную, без  лишних  слов
взяла у него голубой балахон, без лишних слов понесла одеяние в  гостевую.
А Свет подумал о том, что его гостья,  кажись,  права:  отношение  к  нему
Забавы явно изменилось. Было, правда, и другое объяснение - все перемены в
Забаве связаны с тем влиянием, которое на нее имеет гостья. Тут ему пришла
еще одна мысль - о том, что гостья имеет какое-то  влияние  не  только  на
служанку, но и на хозяина... Впрочем, эта мысль показалась  ему  настолько
нелепой, что он тут же отбросил ее. Не могло подобное быть правдой,  ни  в
каком случае. Разве что гостья была богиней...
     В балахоне гостья и в самом деле выглядела богиней -  эта  крамольная
мысль явилась в  голову  чародею,  едва  он  увидел  затянутую  в  голубое
тоненькую фигурку, - но он эту мысль в качестве крамольной не воспринял. А
вот то, что Забава перепоясала балахон на Вериной  талии  взятым  неведомо
откуда таким же голубым пояском, было настоящим безобразием, и не заметить
этого чародей не мог.
     - Мы идем на богослужение, - сказал он, - а не на выставку одежды.
     Он  увидел,  как  вспыхнули  карие  глаза  Веры,   и   удовлетворенно
скривился, когда она тем не менее промолчала. И нескольких дней не прошло,
как он обрел над ней хоть  какую-то  власть!..  Синие  глаза  Забавы  тоже
вспыхнули, но над ней-то власть у него была уже давно. Во  всяком  случае,
ему так казалось.
     - О Свароже! - воскликнула Забава. - Если бы мне сказали, что вы брат
с сестрой, я бы совсем не удивилась.
     Свет посмотрел в висящее на стене гостиной большое  зеркало.  Двое  в
голубом и в самом деле представляли собой любопытную пару: если и не  брат
с сестрой, то муж с женой -  точно.  После  этого  вывода  самым  логичным
поступком было бы предложить гостье опереться на его  десницу,  а  поелику
Свет никогда отсутствием логики не страдал, то именно этот поступок  он  и
совершил.


     Проснулся Репня, как ни странно, в  приличном  расположении  духа,  и
опосля вчерашнего это было диво-дивное.
     Похмелья-то не было, но сие как раз удивляло  менее  всего  -  ничего
дешевого они с Вадимом вечор не пили. А  вот  ежели  принять  во  внимание
встречу на Торговой набережной...
     Нет, не должно у него быть сейчас такое настроение, никак не  должно.
Тут до него дошло, что не надо на работу, а вспомнив - почему, он  тут  же
дошел и до причины сегодняшнего настроения.
     Ведь сегодня же второй день Паломной седмицы. Время  воздавать  хвалу
Семарглу. Впрочем, на  это  Репня  был  настроен  менее  всего.  Уж  лучше
воздавать хвалу Велесу с Мареной!..
     Нет,  главное  было  не  в  том,  чтобы   воздать   хвалу   одинокому
богу-женоненавистнику, главное было в том, что  единственный  раз  в  году
Репня мог законным порядком при этом действе поприсутствовать.  Неподалеку
от самого Кудесника, почти рядом с состоявшимися  волшебниками  в  голубых
одеяниях. И пусть потом его снова будет мучить обида на  судьбу,  плевать!
Главное, что он почувствует себя сопричастным к великому Братству,  и  эта
сопричастность  не  будет  сопровождаться  завистью  -  слишком  привычным
чувством, когда он оказывается вынужденным сноситься  с  членами  великого
Братства по отдельности. Нет, не зря говорят, на миру и смерть красна,  ох
не зря!..
     И счастье от предвкушения этой сопричастности не могло быть  омрачено
даже прежней недосягаемостью Светозаровой сучки.
     Но чтобы занять место поближе к волшебникам, надо было отправляться в
Перынь  загодя.  Поэтому  Репня  быстренько  встал,   умылся,   оделся   и
позавтракал. Не прошло и  двадцати  минут,  как  он  уже  сбегал  вниз  по
лестнице.
     А здесь его ждала старая стерва. В общем-то, опасаться встречи с  нею
у Репни причин не имелось. За квартиру он платит вовремя,  и  неподобающих
посетителей у него не бывает, но... Но не зря  говорят  ратники:  "Держись
подальше от начальства, поближе к кухне"! Конечно, квартирная хозяйка - то
еще  начальство,  но,  с  ее  точки  зрения,  постояльцы  не  должны  жить
бесконтрольно. Ишь стоит, старая вешалка, лыбится!
     - Здравы будьте, сударь! - Старая вешалка продолжала улыбаться.  -  А
вас вчера искали.
     Репня чуть по ступенькам не покатился.
     - Кто? - Догадка родила в сердце сладкую ноющую боль.  -  Кто  искал?
Женщина?
     У старой мымры вытянулось лицо.
     - Почему женщина? Мужчина. Видный  такой,  солидный.  При  Серебряном
Кольце на персте. - Она закатила глаза. - Обходи-и-ительный...
     Заплатил вам, наверное, подумал Репня. Иначе от вас  летошнего  снега
не добьешься.
     И тут его словно варом обдало от новой догадки. На этот  раз  сладкой
боли не было, сердце просто заколотилось, будто в  него  загнали  шприц  с
адреналином.
     - И что вы ему молвили?
     - А что я ему могла молвить? - Старая  сука  вновь  закатила  к  небу
невинные зенки. - Молвила, вас нет.
     - Передать ничего не просил?
     - Нет. Скривился весь... Наверное, вы были ему очень нужны.
     Вот уж ввек не поверю, чтобы я был ему нужен, подумал Репня. И сказал
с весельем в голосе:
     - А мы с ним встретились. Ввечеру... Спасибо за беспокойство.
     Блудливая улыбочка тут же стерлась с физиономии старой мымры - она-то
рассчитывала уязвить постояльца, озаботить. По ее мнению, вчерашний  гость
не мог принести Репне  ничего,  окромя  забот.  Однако  заботами  на  лице
постояльца  не  пахло,  и   потому   старая   стерва,   прохрюкав   что-то
неразборчивое, уплыла в свою конуру. А Репня, насвистывая, бросился ловить
извозчика.
     Все-таки он потребовался проклятому кастрату. Наверное, тот решил еще
раз опробовать метод, предложенный ему  в  пятницу  Репней.  Что  касается
Репни, то он был готов на это в любое время и за любую  плату.  Даже  если
оную плату возьмут с него самого...
     Похоже, сегодня был счастливый день - извозчика поймать  удалось  уже
через четверть часа.
     - Торговая сторона, - сказал Репня. И вдруг  вспомнил,  что  ныне  за
день.
     Светозар Сморода-то наверняка тоже в Перынь собирается.
     - Впрочем, нет, - поправился Репня. - Перынь.


     Карету  пришлось  оставить  далеко  от  Перыни,  и  не  было   ничего
удивительного,  что  они  добрались  до  Святилища  только  без   четверти
двенадцать. Задерживать женщину в голубом одеянии волшебницы,  опирающуюся
на десницу чародея Смороды, никому из  стражников  и  в  голову  не  могло
прийти, и главной сложностью для Веры было не потерять в толпе эту крепкую
руку. С чем она блестяще и справилась.
     А толпа вокруг Перыни была совершенно жуткой. Да и на  площади  перед
Святилищем оказалась не маленькой - все-таки волшебников  в  столице  жило
достаточное количество, чтобы заполнить эту небольшую площадь.
     Здороваться в день богослужения было не принято, и потому  Свет  лишь
встречался со знакомыми взглядом. Здесь была уже  добрая  половина  палаты
чародеев, здесь был Кудесник Великокняжеской Колдовской  Дружины  Остромир
со своим секретарем  Всеславом  Волком.  Был  тут  и  опекун  министерства
безопасности от палаты чародеев Буня Лапоть. Как и  другие,  встретился  с
чародеем Смородой глазами, подмигнул, бросив взор на Веру. Мол, чем  токмо
ни приходится заниматься...
     Свет покивал и отвернулся: ему совсем  не  требовалось  привлекать  к
себе особенное внимание Буни. Ведь в нынешней ситуации, при таком  наплыве
волшебников с их активными аурами Буне будет непросто разобраться, кто  из
этой толпы его прощупывает. А вдруг Кудесник!..
     Но терять Буню из виду Свет не стал. Остановился неподалеку,  саженях
в пяти, зацепился Зрением за Бунину ауру - пока пассивно,  чтобы  Буня  не
забеспокоился.
     Вера по-прежнему опиралась на Светову десницу, крутила головой, и  на
лице ее было написано такое восхищение, что Свету захотелось улыбнуться. У
него даже мышцы одеревенели от  желания,  какого  не  появлялось  уже  лет
тридцать, - взять и улыбнуться.  Вот  только  окружающие  отнеслись  бы  к
подобным проявлениям мимики соответственно. И так на Веру оглядываются!  К
счастью, среди волшебников не принято задавать лишние вопросы...  Впрочем,
что касается улыбок, тут ему ничего не грозит - рожденный без ног способен
обогнать разве что дождевого червя, а волшебник  с  тридцатилетним  стажем
способен улыбнуться настоящей улыбкой разве что  в  мечтах.  У  него  даже
необходимые для этого мышцы давно атрофировались. Не то что у Веры...
     Кудесник тоже увидел Света и его гостью,  удовлетворенно  кивнул,  но
тут же отвернулся: часы  Сварожьей  башни  принялись  бить  двенадцать.  С
последним их ударом на ступеньках Святилища появился сам  Верховный  Волхв
Боян IV со своей многочисленной свитой, и обрушившуюся на  площадь  тишину
пронзил знакомый каждому словену тенор.
     Богослужение началось.
     А Свет перевел Зрение в  режим  активного  прощупывания.  И  хотя  он
прекрасно понимал, что ничего  особенного  ему  узнать  не  удастся,  игра
стоила свеч - Буня Лапоть почувствует чужой Талант и, буде он  и  в  самом
деле убил Барсука, чужой Талант  должен  вызвать  у  него  тревогу.  А  от
тревоги недалеко и до оплошного поступка. Хотя сама по себе тревога еще ни
о чем не говорит - у опекуна министерства безопасности много  поводов  для
тревоги. То же убийство ведущего электронщика княжества, к  примеру...  Но
других подступов к Буне Свет пока не видел.
     Тревогу в Буне он почувствовал сразу. Она проявилась даже в  моторных
реакциях - Буня вдруг закрутил головой, озираясь по сторонам, так, что  на
него с удивлением начали оборачиваться окружающие.  Впрочем,  продолжалось
это недолго. Буня понял, что столь активное проявление своих чувств  ни  к
чему хорошему не приведет и замер, впился взглядом в Верховного Волхва. Да
и окружающие пользовались сейчас обычным зрением.
     А Свет попытался проникнуть вглубь Буниных чувств.  Под  тревогой  он
ощутил страх, но сам по себе страх тоже ни о чем  еще  не  говорил.  Разве
лишь о том, что чародей Лапоть кого-то боялся. Но страх был силен и вполне
мог привести Буню к оплошному поступку.  Свет  полез  глубже,  однако  под
страхом началась уже такая мешанина эмоций, что в ней не  мог  разобраться
даже Талант чародея Смороды: Свет мгновенно вспотел.
     Вера взглянула на него с удивлением, недовольно сморщила нос. Таланту
чародея Смороды требовался небольшой отдых, и Свет выключил Зрение.
     Верховный Волхв торжественным тенором возносил  хвалу  Семарглу,  ему
вторил разноголосый хор низших волхвов. Звучало все это красиво,  но  Свет
слышал хвалебную молитву уже не раз и не  два,  и  ему  ничего  не  стоило
пропускать ее мимо ушей.  Вместо  хвалебной  молитвы  его  гораздо  больше
волновала  возможность  собственной  неудачи.  Тревога   тревогой,   страх
страхом, но...
     Вот если бы можно было проникнуть в Бунину память! Увы,  на  такое  в
одиночку не способен ни  один  чародей  княжества.  Даже  память  обычного
человека, если  вокруг  нее  создан  защитный  барьер,  в  такой  ситуации
недоступна для  любого  волшебника.  Есть,  правда,  методы,  связанные  с
гипнозом, но гипноз - как и всякое насилие  -  представляет  собой  Ночное
волшебство  и  потому  нормальному  волшебнику  не   рекомендуется.   Себе
дороже... Воспользовавшийся Ночным волшебством хотя бы один раз обречен  -
ощущение безграничной силы захватывает душу, как  пьянство.  В  результате
неизбежно наступит моральный распад личности, а там и Контрольная комиссия
на горизонте. Без Ночного же волшебства получишь  такую  же  чушь,  как  с
лечением Вериной амнезии.
     Верховный  Волхв  продолжал  привычные  песнопения.  Вера  оглянулась
назад, странно посмотрела на Света, но ему  было  сейчас  не  до  нее.  Он
отдышался и вновь включил Зрение. Насквозь прошел через Бунину  тревогу  и
страх. Пока не нахлынула  усталость,  сделал  попытку  проникнуть  глубже.
Оболочка Буниной памяти была самой настоящей крепостной  стеной  -  сродни
Кремлевской. Не хватало лишь таблички  "Оставь  надежду".  Но  собственное
бессилие было понятно и без таблички.
     И тут что-то произошло. Улетели в неведомую даль голоса  Бояна  IV  и
всей его волхвоватской камарильи. Зато взамен из  неведомой  дали  явились
мощь и сила. Не прошло и секунды, как Свет почувствовал, что  неприступная
крепостная стена трещит, рушится и  рассыпается  на  отдельные  кирпичики.
Словно ее сложили из кубиков детской азбуки...
     Свет обнаруживает себя стоящим на перекрестке двух  улиц.  Место  ему
знакомо - тут пересекаются Медведевская и улица Берегинь. Помнится,  здесь
даже карете Кудесника пришлось остановиться,  когда  они  возвращались  из
Института нетрадиционных наук.
     Свет стоит на кромке тротуара, зная, что его  никто  не  видит.  Даже
расположившийся в самом  в  центре  перекрестка  стражник-регулировщик  со
своими флажками: ведь он не волшебник, и заклятье на невидимость ему не по
зубам.
     А  вот  и  карета  Барсука  подъезжает  к  перекрестку.   Подъезжает,
останавливается: кучер ждет от регулировщика разрешающего  сигнала.  Света
он не видит.
     Свет подходит к  дверце  кареты,  открывает  ее.  Академик  сидит  на
сиденье, глубоко задумавшись. Заклятье на невидимость отводит ему глаза. А
через мгновение  в  сердце  задумавшегося  вонзается  принадлежащий  Свету
Ритуальный Нож.
     Свет осторожно выбирается из кареты. Кучер, дождавшись взмаха флажка,
понукает лошадей, и экипаж увозит через перекресток труп академика.
     А Свет отправляется по улицам города к  незнакомому  дому,  не  спеша
открывает двери. Сени пусты. Свет подходит к висящему  на  стене  зеркалу,
снимает с себя невидимость и смотрит, нет ли на камзоле крови Барсука.
     Крови нет. Но видит он в зеркале  не  себя,  а  опекуна  министерства
безопасности Буню Лаптя...
     Вновь ворвался в уши Света певучий тенор Верховного Волхва. Улетели в
неведомую даль мощь и сила.  Вновь  встала  неприступной  стеной  оболочка
памяти Лаптя, и можно было подумать, что все это Свету лишь почудилось.
     - Да взлелеем в сердце своем Семаргла! Да  убьем  в  себе  Додолу!  -
отозвался вокруг хор голосов.
     Свет  пришел  в  себя.  Богослужение  кончилось,  исчез  за   порогом
Святилища Боян IV, начали расходиться люди в голубом.
     - А зачем убивать Додолу? - спросила Вера.
     - Это традиционное окончание молитвы волшебников, -  сказал  Свет.  -
Объяснять  долго...  Впрочем,  дорога  у  нас  нескорая,  я  вполне  успею
рассказать...
     И вдруг замолк. Оглянулся.
     Сзади стоял низенький Буня Лапоть. Голубой балахон  выглядел  на  нем
бесформенным мешком, лысина блестела от пота, как  зеркало.  На  лице  его
явственно отражался страх и ненависть.
     Но смотрел Буня вовсе не на Света, он смотрел прямо в спину  Световой
гостье.


     По возвращению из Перыни сели за праздничный стол.
     Касьян постарался: стол ломился от закусок, а в воздухе витали  такие
ароматы, что любой гурман сошел бы с ума от нетерпения.
     Сегодня был единственный из трехсот шестидесяти пяти  дней,  когда  в
доме накрывался общий стол, за которым устраивались и хозяин, и  гости,  и
слуги. Свет любил этот день - общий стол напоминал  ему  трапезы  в  школе
волшебников - но сейчас было не до праздников и  воспоминаний.  Во-первых,
ему не давал покоя взгляд, брошенный на Веру Буней  Лаптем.  А  во-вторых,
после того, как он отдал должное  государственным  заботам,  настала  пора
заняться своим многообещающим заклинанием.
     Поэтому  он  впопыхах  произнес  обязательный  хозяйский  тост,   без
которого никогда не начиналось празднество,  выпил  с  полкубка  медовухи,
быстренько перекусил  и,  извинившись  перед  честной  компанией,  умчался
наверх. Впрочем, честная компания не обиделась - чародей есть  чародей,  у
них праздников даже в праздник не бывает.
     Ворвавшись в кабинет, Свет достал из стола лист  бумаги,  на  котором
красовалась выраженная в  символах  высшей  математической  магии  формула
прямого  заклинания.  Обложился  справочниками  и  через   полчаса   сумел
произвести необходимые преобразования. После этого перевел  математические
символы в язык жестов, атрибутов и акустических  формул.  Так,  требуется,
Серебряное Кольцо и Волшебная Палочка, а звуковое  отображение  достаточно
элементарно.  И  кстати  не  обеспечивается  частотными   характеристиками
большинства женских голосов. Кроме  чрезвычайно  редкого  среди  волшебниц
контральто.
     Свет потянулся, встал и прошелся по кабинету.
     А почему бы теперь не попробовать выведенное заклинание на  практике?
Страшновато, правда, но ведь рано или поздно  все  равно  придется:  вновь
отк