ершено
убийство, опекун Лапоть.
     У Света от предчувствия похолодело на сердце.
     - У Лаптя алиби нет.
     - У Лаптя алиби нет, -  эхом  отозвался  Смирный.  -  Правда,  нет  и
мотивов. Но это на мой взгляд. - Он вопросительно посмотрел на Света.
     - Лаптю известно о том, что вы проверяли его?
     - Я пока еще никому не докладывал. Даже  министру.  -  Смирный  опять
принялся крутить в руках записную книжку.
     И  поелику  именно  чародей   Сморода   посоветовал   вам   проверить
присутствовавших  при  эксперименте,  подумал  Свет,  вы   решили   теперь
поинтересоваться у него, как поступать дальше. Раз Сморода дал  вам  такой
совет, стало  быть,  он  кого-то  подозревает.  Стало  быть,  он  знает  о
существовании мотивов, которые могут быть неизвестны вам.
     - Опекун Лапоть очень квалифицированный волшебник, - сказал  Смирный.
- Думаю, ему не составит большого труда выяснить, что я  его  проверял.  И
если это преступление осуществил он, ему не  составит  большого  труда  от
меня избавиться. Вот потому я и приехал в первую очередь к  вам.  Чтобы  о
результатах моей проверки знал хотя бы еще один человек.  Если  бы  приказ
проверить Лаптя мне отдал министр, я бы в первую очередь доложил обо  всем
министру. Но он такого приказа не отдавал. К тому же, он  не  волшебник  и
беззащитен перед Лаптем еще более, чем  я.  -  Смирный  с  шумным  вздохом
откинулся на спинку кресла. - Говорят,  ваша  квалификация  уступает  лишь
квалификации Кудесника. С вами Лаптю будет справиться значительно труднее.
Если вообще возможно...
     - Благодарю за комплимент, - сказал Свет. - Только не вижу, чем  я  в
такой ситуации могу вам помочь. Ведь отсутствие алиби - еще  не  улика.  А
Кудеснику, как и суду, потребуются стопроцентные улики.
     Смирный вновь принялся терзать свою записную книжку. Потом сказал:
     - Помочь вы мне можете. Более того, в этой ситуации именно вы и токмо
вы способны мне помочь. Разумеется, того, о чем я хочу вас  попросить,  вы
делать не имеете права, но ведь в конце концов и подобной ситуации  еще  в
истории  не  бывало.  Если,  вестимо,  наши  с  вами  подозрения  окажутся
обоснованными. Если же опекун Лапоть чист, то знать никто ничего не  будет
и  Лапоть  не  окажется  скомпрометированным.  Разумеется,  вы  вольны   и
отказаться, но... - Смирный развел руками.
     Но ведь вы сами  посоветовали  мне  сделать  эту  проверку,  мысленно
закончил Свет недосказанную Смирным фразу. Он  уже  понял,  о  чем  пойдет
речь, но  стратегическая  инициатива  в  подобном  разговоре  должна  была
исходить от собеседника. И потому Свет спросил:
     - Так чем же я могу вам помочь?
     - У меня есть два предложения. Первое. Вы  поставите  мне  магический
защитный барьер. Заклятие должно  быть  таким,  что  бы  я  ни  при  каком
воздействии со стороны не мог выдать  Лаптю  имеющуюся  у  меня  сейчас  и
полученную в дальнейшем информацию о его причастии к преступлению...
     - На это в одиночку, да еще без санкции вашего  руководства,  я  и  в
самом деле не имею права, - быстро сказал Свет.
     - Да, но ведь вы входите в число тех,  кто  уже  накладывал  подобные
заклятья. Я понимаю ваши опасения. Конечно, если бы я  сопротивлялся,  для
моей психики могла бы возникнуть опасность. Однако в данной ситуации мы  с
вами будем тянуть канат в одну сторону. Не вижу причин  для  возникновения
опасности. Ведь магической отдачи не будет.  Наоборот,  в  таком  контакте
должна наступить полная проницаемость.
     Свет с сомнением покачал головой:
     - В теории-то оно так, но... А второе предложение?
     Смирный, поняв, что дело пошло  на  колею,  расцвел  в  победительной
улыбке:
     - Если наши с вами подозрения по поводу опекуна  Лаптя  соответствуют
действительности, он наверняка неспокоен. Должен быть неспокоен... Ведь не
может же он быть уверен в том, что не оставил абсолютно никаких следов.  В
таких делах всегда возможны неприятные случайности, сами понимаете. А если
мы, заподозрив  его,  вышли  на  подобную  случайность,  но  не  до  конца
уверены?.. Поэтому беспокойство Лапоть, будь  он  хоть  трижды  хитроумен,
испытывать должен. А обнаружив, что он не может  проникнуть  в  мой  мозг,
Лапоть забеспокоится еще больше. Кто мог поставить мне магический защитный
барьер без его санкции? Только Кудесник. Это напугает опекуна еще  больше.
Но вы должны наложить заклятье  так,  чтобы  ему  было  понятно,  что  оно
наложено...
     - Лапоть это поймет вне зависимости от того, как я наложу заклятье, -
сказал Свет.
     - Очень хорошо! Но предположим, что он и  в  самом  деле  не  оставил
никаких следов. Тогда надо его загнать в такую ситуацию, чтобы он совершил
оплошный поступок. И вот тут мне бы хотелось,  чтобы  вы  подсказали,  как
организовать   такую   ситуацию.   Вы   ведь   лучше    знаете    слабости
высококвалифицированных волшебников.
     Свет улыбнулся. Все-таки голова  у  этого  Буривоя  варила.  И,  надо
полагать, если бы он находился на более важном государственном посту, там,
где даже содержание  работы  заставляет  человека  мыслить  вне  привычных
рамок, то и сам бы дошел до возможных мотивов,  имевшихся  у  Буни  Лаптя.
Тогда бы эти мотивы имелись у самого Смирного... Но во имя Семаргла,  если
это все-таки и в самом деле Буня, то он глупец и ему не место на  нынешнем
месте. На таких должностях давать волю эмоциям - не меньшее  преступление,
чем предумышленное убийство.
     - Хорошо, - сказал он. - Как загнать опекуна Лаптя в необходимую  нам
ситуацию, я сейчас не скажу. Этот вопрос  требует  немалых  размышлений  -
Лапоть действительно высококвалифицированный  волшебник.  Что  же  касаемо
вашего первого предложения...
     Он встал из-за стола, вытащил из  баула  Серебряный  Кокошник.  Потом
достал с полки справочник по практическому волшебству и обновил  в  памяти
акустическую формулу нужного заклинания.
     - Вы готовы, брат?
     - Готов, чародей.
     - Надевайте на голову Кокошник и ложитесь на оттоманку. И не забудьте
собрать в кулак всю свою добрую волю.


     Сразу после ухода сыскника в кабинет к Свету ворвалась Забава.
     - Чародей, мне надо с вами серьезно поговорить!
     Хотя глаза Забавы и не метали молний, было видно, что возбуждена  она
не меньше, чем при очередном приступе ревности. Однако Свет  сразу  понял,
что дело сейчас вовсе не в этом вечном чувстве.
     - Слушаю вас, душа моя.
     Ее глаза распахнулись - подобным образом он ее  никогда  не  называл.
Впрочем, перевести разговор в спокойное русло Свету все равно не удалось -
Забава обрушилась на него так, как никогда раньше не обрушивалась.  Словно
он стал ее личным непримиримым врагом... И только  через  некоторое  время
ошалевший от неожиданности Свет понял, за что его ругают.  Оказалось,  его
ругают за беспечность и легкомыслие,  за  неосторожность  и  глупость,  за
безобразное  отношение  к  собственному  здоровью  и  идиотское   неумение
организовать свою работу. И за многое-многое другое...
     Опустив голову, Свет слушал и удивлялся. Такой Забаву он еще ни  разу
не видел. И в былые времена быстро бы дал ей за  такое  поведение  хороший
окорот.  Но  сегодня  не  мог!  Потому  что  сегодня  Забавой   руководило
исключительно беспокойство за своего хозяина, и он это прекрасно  понимал.
А послушав ее некоторое время, он понял  и  нечто  другое:  ею  руководило
беспокойство еще и за СВОЕГО ВОЗЛЮБЛЕННОГО, а это беспокойство  давало  ей
право разговаривать с ним в таком тоне, в  каком  она  бы  ввек  не  стала
разговаривать со своим хозяином. И в том, что  он  мог  ей  дать  в  ответ
только свою жалость, ее вины не было никакой. Поэтому он молчал и слушал.
     Когда Забава стала иссякать и вместо ноток  возмущения  в  ее  голосе
стали появляться откровенные слезы, он встал, подошел к ней, взял за руку.
И попытался не поморщиться, когда она  порывисто  прижалась  к  нему  всем
своим телом и принялась поливать слезами франкские кружева на его камзоле.
Он гладил ее по  вздрагивающей  спине  до  тех  пор,  пока  она  не  стала
успокаиваться, а потом легонечко оттолкнул и самым откровенным  тоном,  на
какой был способен, проговорил:
     - Душа моя! Я понимаю ваше беспокойство, но, право слово, волноваться
нет причин. Я просто вчера немного переработал с нашей гостьей, вот и все.
     Она подняла к нему мокрое, словно залитое грозовым ливнем лицо:
     - Так отдохните же сегодня!
     Он развел руками:
     - Полного отдыха обещать не стану, но работать  постараюсь  поменьше.
Вот как перед Дажьбогом клянусь!
     Лицо Забавы тронула виноватая улыбка, слабая и несмелая.
     - Вы извините меня за грубые слова. О боги, как я испугалась!  -  Она
передернула плечами. - Думала, вы умираете...
     На этот раз он все-таки поморщился:
     - Ну мары-то придут за мной еще нескоро!
     От его гримасы она чуть было не зарыдала снова, но  удержалась,  хотя
Свет хорошо видел, чего это ей стоило. Однако тут он помочь  ей  ничем  не
мог.
     - Я пойду? - Ее губы вновь тронула  несмелая  улыбка.  -  Может,  вам
принести чего-нибудь?
     - Нет, спасибо. - Он чуть не ляпнул:  "Вы  свободны!"  -  но  вовремя
спохватился.
     Она еще несколько мгновений смотрела ему в лицо, потом повернулась и,
опустив голову, вышла.
     А он сел за стол.
     Откровенно говоря, у Забавы был серьезный повод для  беспокойства,  и
он о нем прекрасно знал. Зато она об этом поводе не  ведала  и  ведать  не
могла: в ней просто-напросто говорило извечное женское чутье.
     Впрочем, это знание было мало кому известно в  Словении,  потому  что
берегла его верхушка Колдовской Дружины как зеницу ока.
     Однако Свет принадлежал к оной верхушке и  потому  сразу  понял,  что
сегодняшний припадок является первым звонком. Вот только  никому  не  дано
знать, будет ли второй!
     Магическая биология  давно  уже  объяснила  природу  этого  не  очень
распространенного заболевания.
     Согласно учению Кудесника первой  половины  семьдесят  третьего  века
Добромысла,  во  всяком  человеке,  рожденном   от   мужчины   и   женщины
присутствует дух Перуна и Додолы. У простых людей они взаимоуравновешивают
друг друга, у колдунов же все устроено иначе. Поскольку волшебная  энергия
рождается  из  измененной  сексуальной,  то  у   волшебников   обязательно
преобладает один дух: у колдунов - дух Перуна, у колдуний - Додолы. Однако
по  достижению  возраста  полового   созревания   угнетаемый   дух   может
проявиться, и тогда Талант практически исчезает. Не считать же проявлением
Таланта щупачество несостоявшихся колдунов, к тому  же  инициируемое  лишь
волшебниками!
     Проявлением духа, убивающего Талант, и занималась в свое  время  мать
Ясна. Квалифицированными волшебниками становятся  лишь  те,  кому  удается
окончательно  победить  в  себе  угнетаемый  дух,  дающий  первый   толчок
сексуальному интересу к противоположному полу.  Впрочем,  это  касается  в
основном мужчин, поелику женщины волей богов изначально созданы в общем-то
беззащитными перед насилием, а насилие почти мгновенно освобождает  в  них
угнетаемый дух. Результат известен.
     Так все  это  представляется  воспитанникам  при  обучении  в  школах
волшебников. Однако не все так просто. Есть, к сожалению, одна заковыка, о
которой суждено узнать лишь высококвалифицированным волшебникам. Именно их
эта заковыка и касается.
     Талант представляет собой палку о двух концах, и дело тут совсем не в
пресловутом Ночном колдовстве.  Несбалансированность  в  личности  колдуна
прямо  пропорционально  влияет  на   мощь   его   Таланта.   Но   эта   же
несбалансированность приводит к тому, что любой волшебник, сотворив  малое
заклинание,  заполучает  в   свою   душу   малую   толику   агрессивности.
Агрессивность  растет  пропорционально  сложности  творимых  заклинаний  и
квалификации волшебника. Так  человеческая  природа  мстит  волшебнику  за
возвеличивание духа и пренебрежение плотью. Именно поэтому  отдохнувшие  и
разряженные волшебники утром являются почти нормальными  людьми,  а  после
рабочего  дня  из-за  изменений  в  психике  превращаются  в   откровенных
человеконенавистников.
     Но в силу ряда причин изменения  могут  постепенно  накапливаться.  В
результате у некоторых волшебников происходит нервный срыв.
     К сожалению, медицинские статистические исследования так и не  смогли
выявить  какой-либо  более   определенной   зависимости   между   Талантом
волшебника и  вероятностью  заболевания.  Сплошь  и  рядом  очень  сильные
волшебники (такие как нынешний Кудесник  Остромир)  доживают  до  глубокой
старости без всяких нервных срывов, и потому заранее предугадать  персону,
с которой случится несчастье попросту невозможно.
     К тому же,  первый  приступ  -  это  еще  не  конец.  Зачастую  одним
приступом  все  и  заканчивается.  Особенно,   если   волшебник   начинает
ограничивать себя в работе, но бывали  случаи,  когда  второй  приступ  не
приходил и к тем, кто, не желая менять своей налаженной  жизни,  полностью
отдавал себя на волю богов.
     Тем же, кто докатывался до второго приступа (а в  этом  случае  ждать
его приходилось по-всякому - от трех месяцев до тридцати лет), приходилось
встречаться с Контрольной комиссией, ибо свихнувшийся волшебник  рано  или
поздно преступал законы Колдовской Дружины.
     Неудивительно, что законы сии  требовали  от  всякого  волшебника,  с
которым случался нервный срыв, чтобы он обязательно поставил в известность
о случившемся канцелярию Кудесника.
     После этого в былые времена волшебника ждали два  пути:  либо  второй
приступ болезни и лишение Таланта,  либо  продолжение  работы  на  прежнем
месте. Но повышение, разумеется, такой волшебник мог получить разве что во
сне.
     Когда боги нарушили свои собственные законы, дав жизнь  матери  Ясне,
они предоставили страдающим волшебникам третий путь. Мать Ясна  не  просто
выявляла кандидатов в колдуны,  не  способных  справиться  с  человеческой
природой собственного тела.  Об  этом-то  знала  вся  Дружина.  Но  только
руководство Дружины ведало, что мать Ясна была способна напрочь излечивать
волшебников от проклятой болезни. Во всяком случае, за все  тридцать  лет,
что мать Ясна трудилась на своем поприще, не было ни одного случая второго
психического срыва. За десять же лет,  прошедших  после  ее  исчезновения,
случилось уже семь. Вот почему Колдовская Дружина так была  заинтересована
в том, чтобы странная паломница оказалась второй матерью Ясной. Вот почему
работу с ней поручили одному из самых высококвалифицированных  волшебников
Словенского княжества чародею Светозару Смороде.
     И только теперь Светозар Сморода понял, почему он так не торопился  с
выполнением данного ему поручения. Дело было вовсе не в том,  что  ему  не
хотелось вновь  возвращаться  к  прощупыванию  подозрительных  паломников,
могущих оказаться лазутчиками супротивных государств.
     Все было гораздо проще.
     Он просто боялся понять, что пшеничноволосая паломница по имени  Вера
является обыкновенной бабой (пусть даже  волшебницей!),  не  способной  ни
выявлять в будущих волшебниках пресловутый  дух  Додолы,  ни  бороться  со
смертоносными гримасами духа Перуна.


     Едва Забава, более  или  менее  успокоенная  разговором  с  чародеем,
спустилась вниз, разбиравшая нынешнюю почту тетя Стася сунула  ей  в  руки
открытку.
     Открытка была  от  матери  Заряны.  Мать  Заряна  поздравляла  бывшую
воспитанницу  с  Паломной  седмицей,  сообщала,  что  приехала  в  столицу
поклониться Пантеону, что  поселилась  у  своей  давней  подруги.  И  если
воспитанница желает повидаться, пусть в  полдень  приходит  к  кремлевской
башне с часами.
     Забава тут же побежала к дяде, показала ему открытку. Дядя  проворчал
что-то насчет старых глупых куриц. Но отпустил.
     За несколько минут до полудня Забава была уже возле  Кокуевой  башни.
Почти тут же подошла и мать Заряна. За прошедшее с  начала  разлуки  время
мать Заряна практически не изменилась, лишь глубже  стали  морщинки  возле
глаз. Обнялись, поцеловались.
     - А повзрослели-то, повзрослели! - восторгалась  мать  Заряна.  -  Ну
рассказывайте... Как живете, как ладите с хозяином?
     К Забаве вдруг  вернулось  детство.  И  она  принялась  рассказывать,
захлебываясь от переполнявших ее  чувств  и  с  трудом  сдерживая  горючие
слезы. А когда дошла до появления гостьи, загремели  кремлевские  часы,  и
говорить стало невозможно. После двенадцатого удара часы запели хвалу роду
Рюриковичей. Их пение настроило Забаву на торжественный  лад,  все  личные
беды показались ей такими ничтожными, что когда наступила тишина,  девушка
решила о гостье ничего не рассказывать.
     - Вот так я и живу.
     - Бедненькая! - Мать Заряна покачала головой. - Может, вас  перевести
к другому хозяину?
     - Дядя не разрешит.
     - У меня есть связи, - сказала мать Заряна. - Я могла бы справиться и
с вашим дядей, и с вашим  бессердечным  хозяином.  Представьте  себе,  как
переменится ваша жизнь.
     Забава представила. И сказала:
     - Нет!
     Мать Заряна внимательно посмотрела ей в глаза:
     - Подумайте, какая вас ждет в этом доме судьба.
     Забава подумала. И повторила:
     - Нет!
     - Что ж, вы теперь взрослая. - Мать Заряна пожала плечами. - Я уже не
могу решать за вас.
     Они поговорили еще немного, и мать Заряна  заторопилась  по  каким-то
делам. Холодновато попрощались и разошлись в разные стороны.
     Сделав несколько шагов, Забава  оглянулась.  Подметая  длинной  юбкой
тротуар, мать Заряна  энергичным  и  целеустремленным  шагом  удалялась  в
сторону площади Первого Поклона. Забава долго смотрела ей в спину, но мать
Заряна так и не  обернулась.  Все  тем  же  быстрым  шагом  она  пересекла
Детинцевскую и скрылась за углом. Забава печально улыбнулась и направилась
к Вечевому мосту.
     Она так никогда и не узнала, что матери Заряне в тот день  тоже  надо
было на Торговую сторону. Но, не сумев соблазнить чародея Смороду,  Забава
стала  для  нее  неудачницей.  Отказавшись  же  переменить  место  работы,
превратилась и вовсе в отработанный материал. А неудачниц и  отработанного
материала в многовековой истории Ордена дочерей Додолы было слишком много,
чтобы заниматься перевоспитанием каждой из них.
     Впрочем, Забава в этот момент меньше всего думала о матери  Заряне  и
Ордене дочерей Додолы. Она тоже спешила: ведь вполне возможно, что  хозяин
сейчас отчаянно нуждался в ее заботе. Вот только на душе у  нее  почему-то
было совершенно пусто. Как в кармане у нищего...


     Разумеется,   приступ   не   испугал    Света.    Как    и    всякого
высококвалифицированного волшебника, жизнь давно  уже  подготовила  его  к
возможности подобного окончания карьеры.
     Поэтому он не собирался сходить  с  ума  от  страха,  обнаружив,  что
протянувшуюся вперед  и  вверх  прямую  дорогу  пересекла  вдруг  пропасть
неизвестной ширины и глубины. Не собирался  он  и  бежать  к  Кудеснику  с
доносом на самого себя.
     Более того, прекрасно  понимая,  что  всякие  меры,  направленные  на
препятствование  утечке  информации,  ведут  к  обратному  результату,  не
намеревался он и вести на эту тему разговоры с прислугой. Как ни старайся,
а стоит лишь сказать кому-либо, чтобы держал язык за зубами, и можешь быть
уверен - если не этот, так другой язык обязательно  развяжется.  А  посему
проще всего было отнестись к приступу как к  чему-то  незначительному,  на
что и внимания обращать не стоит. Ну упал хозяин в  обморок,  так  и  что?
Слишком много работает, все время у него голова о государственных  заботах
болит. И не говорите, кума, наш - точно такой же, с  утра  -  просто  душа
человек, а к вечеру - мрачнее тучи. Да, что бы там ни врали, а  тяжелая  у
них судьбина, у волшебников этих. У нас-то как бы ни была сложна жизнь,  а
придет ночь, заберешься к мужу под крылышко, тронешь  его  корень,  и  все
заб